Злой наследник

Глава 17

Молли

Семь лет назад

Гравий застревал в моих сандалиях и резал края ступней, пока я бежала к темному трейлеру. Он стоял на старой свалке в другом конце города.

Пожалуйста, пусть он будет здесь. Пожалуйста.

Я ворвалась через хлипкую дверь и, пошатываясь, побрела по коридору.

— Молли, что случилось?

Запах Кирилла мгновенно окутал меня, когда он в два шага преодолел расстояние до меня и прижал к своей груди. В его объятиях паника немного отступила, как реакция мышечной памяти, слишком укоренившаяся, чтобы ее отрицать.

— Это мой отец. Генри. Мне кажется, он сделал что-то плохое, — пробормотала я, в горле стоял ком.

Кирилл наклонил голову, вглядываясь в мои дикие, блуждающие глаза, пока откидывал свисающие волосы с моего лица.

— Насколько плохое?

— У него проблемы с каким-то людьми, плохими людьми. Что-то связанное с деньгами, он потерял все… мой трастовый фонд. — Я наконец встретила испытующий взгляд Кирилла. — Все пропало. Ничего больше нет. Все, что оставила мне мама. Исчезло.

Он напрягся.

— Все?

Я с несчастным видом кивнула. Это было еще не самое ужасное в дерьмовом шоу, в которое превратился сегодняшний вечер.

Кирилл собрался, как всегда, и пожал плечами.

— Ничего страшного. Еще есть время подать заявку на стипендию…

— Какую? — перебила я. — У меня нет талантов, и я не умная. Я не была готова ко всему этому. — Мой голос был уродливым и жалким. — И дело не только в деньгах, которые он потерял. Есть еще кое-что. Он взял в долг деньги у ростовщиков, я не знаю, сколько. Огромную сумму… больше, чем он может найти, чтобы вернуть. Он должен дать им какой-то залог, иначе они навредят ему.

— Карма — сука, — категорично заявил Кирилл, его тон был безапелляционным.

Он ненавидел моего отца с того самого дня, как я впервые пришла в школу с синяком под глазом более двух лет назад, и с тех пор их отношения не улучшились.

— Не он будет залогом.

Тихое признание было подобно разорвавшейся бомбе.

— Какого хрена?

Кирилл оттолкнулся от меня, фиолетовый шторм энергии накапливался и вырвался из него.

Мой унылый тон никак не вязался с бурлящим гневом Кирилла.

— Ему нужно что-то дать им, пока он ищет деньги. На какое-то время, чтобы ему не причинили вреда.

Он остановился, его руки сжались в болезненные кулаки.

— У кого он занял деньги? Он сказал тебе?

— Он сказал, что это были русские. Банда или что-то в этом роде. Мафия, но я не уверена. Мафия из Нью-Йорка. Он назвал имя Виктор. Сказал, что Виктор возьмет меня в качестве залога. Кто этот гребаный Виктор? — Я не могла дышать. Словно на мою голову опустили невидимую петлю. — Я сбегу. Уеду сегодня же. Генри рассеян и плохо соображает. Если я отправлюсь сейчас, к утру смогу быть довольно далеко. Мне нужно занять немного денег.

Теперь я тоже ходила взад-вперед, и Кирилл схватил меня за руки, чтобы остановить. Он подвел меня обратно к креслу, и я опустилась в него.

— Они называют себя «братва», — тихо сказал он. — Братство ублюдков. — Я уже собиралась спросить его, откуда он это знает, когда он испустил долгий вздох и провел рукой по лицу. — Ты никуда не поедешь, Молли. Ты не можешь бросить свою мать. — Он согнул свое длинное тело и поймал мой взгляд. — Я позабочусь обо всем.

— Ты позаботишься обо всем… как? — я растерянно моргнула.

— Мой отец. Я пойду к своему отцу. Попрошу его помочь.

От его слов меня обдало льдом, и я покачала головой. Я мало что знала об отце Кирилла, только то, что они не разговаривали. Я знала, что его мать забрала его, когда он был маленьким, и они влачили жалкое существование в Вудхэйвене, через трассу от того места, где жила я.

Мой дом на холме и мой отец, Генри Мэдисон, местный инвестор и миллионер, — все это было ложью. Он был мошенником и преступником, готовым бросить свою дочь на растерзание волкам, чтобы выиграть время для побега. У Кирилла не было ни гроша за душой, но его жизнь была честной.

Я сморгнула слезы стыда.

— Нет. Ты не можешь. Я тебе не позволю, — сказала я, уже понимая, что веду проигранную битву. Мало кто был таким же упрямым, как я, но Кирилл Льюис был одним из них.

Нам никогда не следовало дружить — мятежной богатой девочке и стипендиату-спортсмену. Каким-то образом, несмотря на это, мы стали больше, чем друзьями. Мы были семьей. Если я и знала кого-то в этом мире, так это Кирилла, и именно поэтому я осознавала, что он не станет меня слушать.

— Это был не вопрос, Молли.

Он опустился передо мной на колени и обхватил мои ноги своими длинными руками.

Я жаждала его прикосновений.

— Тебе нельзя идти туда, даже в мыслях. Этого не будет.

— Чего не будет, так это твоей расплаты за преступления твоего отца. Никто не тронет тебя, Молли. Никто. Нет ничего важнее этого, — сказал он, встретившись с моими безумными глазами. — Разве ты не понимаешь? Ты моя, Мэллори, и только моя.

— Он использует это как предлог, чтобы вернуться в твою жизнь. Все это время, что ты сопротивлялся, окажется напрасным, — сказала я, сжимая его плечи.

Горе в его глазах совпадало с моим. Это была ужасная потеря. Что-то важное было украдено у нас в темноте, пока мы не смотрели — светлое и сияющее будущее, которое мы планировали.

— Это имеет значения. У нас нет другого выбора. Я ухожу сейчас. Нет смысла откладывать.

Он встал, и я подскочила. Лунный свет осветил его лицо — такое дорогое для меня. Он выглядел смирившимся и намного старше своих девятнадцати лет. Слишком большой нос и высокие скулы. Бледная кожа, усеянная родинками. Резкие темные брови, слишком царственные, чтобы принадлежать подростку. Все эти разрозненные черты были драгоценными для меня, все до единой.

Он был таким высоким, но его тело не поспевало за ним. Он был слишком худым, как тростинка на ветру. Его лицо было суровым, а темные глаза — слишком серьезными для его возраста. Он был подростком, застрявшим между отрочеством и будущим, и его тело отчаянно пыталось наверстать упущенное. Время от времени я мельком видела мужчину, которым станет Кирилл Льюис, и это вызывало во мне трепет.

Мне не терпелось провести с ним всю свою жизнь.

— Мне страшно. У меня ужасное предчувствие, что я больше никогда тебя не увижу, — выпалила я, когда он отвернулся от меня. Я вцепилась в его толстовку, следуя за ним.

Он остановился у двери и притянул меня к себе. Откинувшись назад, он провел рукой по моей челюсти и обхватил мое лицо, поглаживая большим пальцем округлые щеки. Это свидетельствовало о том, насколько запутанными были мои мысли. Я не могла до конца понять все, что он говорил, но, тем не менее, цеплялась за него.

— Ты моя, Молли. Только моя. А я — твой. Мы — две части одного целого. Никакая сила в этом мире не сможет этого изменить.

Его губы коснулись моих, и я отчаянно прильнула к нему, когда он поцеловал меня.

Это было некрасиво, и уж точно не вошло бы ни в один романтический фильм. Наши носы столкнулись, а зубы лязгнули. Я качнулась к нему и потеряла равновесие. Он ловко поймал меня, и я поняла, что он всегда так делал. Я шаталась, и он был рядом, чтобы подхватить меня.

Его язык скользнул между моих губ и неуверенно погладил мой, воспламеняя мое тело. Я задрожала в его объятиях, когда он вцепился в мою нижнюю губу и втянул ее в рот. Нежное посасывание заставило меня ахнуть, и я прижалась к нему всем телом, потираясь растущими грудями о его твердые мышцы, желая большего трения. Желая большего всего.

Он отстранился с рычанием, как будто расставание было мучительным. Я понимала его чувства — словно попытка разделить два магнита, которые хотели сцепиться. Я тяжело дышала, слезы оставляли засохшие соленые дорожки на моих щеках, а сердце бешено колотилось в груди.

Кирилл гладил меня по спине, и я знала, что никогда не забуду выражение его лица. Оно было нежным и защищающим. Это была любовь, и я понимала, что выгляжу так же. Все разбитые и покрытые шрамами кусочки моего сердца идеально подходили к недостающим кусочкам его. Только когда мы были вместе, пазл окончательно складывался воедино,

Кирилл издал долгий, печальный вздох и прижался губами к моему лбу.

— Я позабочусь о тебе, Молли, но ты должна позволить мне это.

Я кивнула.

— Что мне делать?

Я должна была как-то помочь, пусть даже незначительно.

— Тебе не нужно ничего делать. Отправляйся к своей матери и успокой ее. Она поймет, что что-то не так. Я обо всем позабочусь. Просто подожди меня, — хрипло сказал он, снова целуя меня в лоб, и от этого ощущения по моей коже пробежали искры удовольствия. — Просто подожди.

Я сжимала мамину руку и смотрела на свой телефон, когда в комнату ворвался Генри. Он был бледен и обливался потом, а его глаза были широко раскрыты, как у буйнопомешанного.

— Собери кое-какие вещи. Мы уезжаем, — проворчал он, хватая сумку из-под маминой кровати и запихивая в нее вещи.

— Что значит уезжаем? Я же сказала, что Кирилл достанет деньги, — запротестовала я.

— Точно, и я собираюсь вверить свою судьбу в руки какого-то сопляка. Все, что он сделал, — это выиграл нам время, пока они его избивают. Собирай свои вещи или оставайся здесь и жди, пока они придут за тобой, — прорычал он мне.

Я смотрела, как он кружит по комнате, засовывая лекарства Мары в сумку. Все вокруг померкло. Избивают Кирилла? Я почувствовала тошноту в животе.

— Я не пойду, — твердо сказала я.

Генри молниеносно оказался рядом и выхватил телефон у меня из рук, когда я открыла его. Он повернулся и бросил его в вазу с водой. Телефон погрузился в воду между стеблей роз. Я уставилась на него, и быстро протянула руку, чтобы вытащить наружу. Когда я вертела телефон в руке, собираясь достать карточку, он снова выхватил его у меня из рук, и тот с грохотом упал на пол.

— Никому не звоним, никого не предупреждаем. Мы уходим прямо сейчас, — категорично заявил отец.

— Я не уйду, пока не поговорю с ним, — упрямо ответила я, собираясь снова поднять свой мобильный.

Отец с силой ударил несколько раз ботинком по экрану, жестоко разбивая его вдребезги.

— Нет! — вскрикнула я, отталкивая его ногу и хватая телефон.

Осколки стекла длинной линией впились в мою ладонь, когда отец наступил ногой на мою руку, безжалостно вдавливая ее в пол.

Я закричала, а он потянул меня вверх, и я выронила разбитый телефон из кровоточащей руки.

— Ты с ума сошел!

Первая пощечина ужалила. Вторая пришлась мне по уху, и звуки в комнате стали казаться далекими. Кулаки отца не были чем-то новым для меня, поэтому я быстро пришла в себя. Я услышала мамин сдавленный крик и, обернувшись, увидела, как отец вытаскивает ее из инвалидного кресла.

— Что ты делаешь? — в моем голосе звучала истерика, когда я бросилась за ними.

Он понес ее вниз по длинной широкой лестнице к ожидающей машине.

— Я не собираюсь ждать здесь, пока меня порежут и убьют. Оставайся, если хочешь, но попрощайся с матерью, — рявкнул на меня Генри, огибая машину со стороны водителя.

Моя мать плакала. Слезы текли по ее щекам, когда она потянулась ко мне, ее слабые руки хватались за воздух. Мои слезы присоединились к ее, когда шок прошел. Внезапно все стало слишком реальным. Я не могла этого вынести. И я не могла оставить ее с отцом. Я не могла оставить ее одну.

Как только я села в машину, отец нажал на газ, и мы помчались по гравийной дороге. Я повернулась на сиденье и уставилась назад, на свой дом. Единственный дом, который у меня когда-либо был. Везде горел свет, а дверь была приоткрыта. Все, чем я владела, было внутри. Все, что я знала.

Мама взяла меня за руку и слабо сжала. Я обернулась, чтобы посмотреть на нее, и мое сердце разорвалось от ужаса на ее лице. Я обняла ее за хрупкие плечи и притянула к себе, утешая ее единственным, что у меня осталось.

Мы слишком быстро ехали через город, направляясь на север. Кирилл заполнил мой разум, украв все мои мысли. Где он? Он ранен? Он ехал к своему отцу. Его отец не причинил бы ему вреда. Он хотел наладить с ним отношения. Я должна была надеяться, что с ним все в порядке. Мое сердце разбивалось с каждой милей, которую мы отъезжали от него. Словно ниточка, протянутая от моего сердца к его, натягивалась с каждой секундой расстояния между нами, пока моя грудь не разорвало на куски.

Я думала, что познала ад.

Я была наивна.

Я понятия не имела, что такое ад. До этого момента.