Знахарка

Глава 7.

Заринка не помнила, что было после. Это Крайя ей говорила. Тихо, по-матерински гладя девке волосы, словно бы баюкала малечу свою. Вот только песня выходила дурною. Гадкою.

- Значит, в селе сказали, будто бы ведьмы мы?

- Сказали, - вздохнула Крайя, - только ты не думай об этом. Это что? Враки, да и только. Матка твоя с батькой не поверят, Свят не поверит. А что тебе еще надобно? - Старая знахарка не стала говорить девке, как в живом кругу обнажили ладонь Заринки, на которой чертовой меткой чернильное пятно расползлось.

Не упомянула она и того, как отшатнулись от них те, которых знали годами. Не обмолвилась ни словом, как девка молодая, розум потерявши, разревелась от горя и обиды, а потом и вовсе - чувств лишилась. Как Свят отбивал их от злого слова да дубинки. И как снова утянули их в избу голикову - на сей раз с позором да криками.

- А люди что? Что односельчане? - Не унималась Заринка. Она, поначалу сдерживавшая слезы, теперь зарыдала и обиженно размазала соленую воду по лицу, отчего курносый носик раскраснелся, а сама она стала больше походить на дитя, чем на девку взрослую.

- Что они? Мора боятся, барина вот тоже. С самого Камнеграда, говорят, приехал. По всему Княжеству прошел. Стало быть, и других увозили той же дорогою.

- А что другие? Ведьмы или такие ж, как и мы? - Заринка все не унималась, пытаясь хоть как-то отвлечься от своей беды.

- Вот же ж дура! Как есть дурная девка! - Ругнулась Крайя. - Ну, какие ведьмы? Весь люд простой, как и мы обе. Одно вот только: не свезлось ему. Как и в тебе, пробудилась сила древняя, да выход нашла. И тут барин твой легок на помине, дар разыскивая. Знать, не для благого дела ему столько мощи живой надобно.

- А для чего ж тогда? - Зара вскочила на ноги и взволнованно вгляделась в лицо Крайи: - И что станет с людьми, которым сила наша, внезапно пробудившаяся, была дарена?

- С людьми по-всякому будет. Вновь в ком пробудится дар, даст божиня. Знать, не покинет Матка-пряха детей своих. А на что мощь, обретенная колдуном, пойдет, того мне знать не велено.

Зара снова опустилась на колени перед знахаркой, как дверь резко распахнулась, впустив в и без того стылую избу студеного воздуха:

- Выходите! - Грозный приказ прогремел рвано, гулко, отчего и Зара, и Крайя встрепенулись. А в избе еще горше заходили половицы, потревоженные незванным гостем, да протяжнее заскрипели старые щели.

Девка снова принялась хныкать, да только Крайя не позволила ей этого:

- Не вой! - Обругала она ту на ухо и подкрепила ругань болезненным тычком под ребра. - Ишь, чего! Вздумаешь выть да слабость казать - так сразу отдавай силу ведьмаку. Иль терпи, пока терпится. Моя Ярка нутром мощным была!

Старая знахарка и сама поморщилась, говоря это все девке молодой. Понимала ведь, как обидит дуреху. Да вот только и выбора-то у них не оставалось. Коль сам Ворожебник миловал их визитом, то, видать, дело важное вершится. А посему и испортить его слезами бабьими нельзя.

Зара мгновенно остановилась. Глянула только обиженно на Крайю, да собралась вся. Лицом окаменела. И запахнулась плотнее в тулуп, через порог избы переступая.

И вокруг нее ветер взвыл, подхватил что слезы, не пролитые, на подол, что дыханье теплое. Да и унес подальше от этого места.

Зара почти не видала, куда волочат ее руки сильные, да и не противилась она силе людской. Значит, Яра сильнее нее будет? Значит, снова ей в укор ставят, что-де хуже она молодой знахарки?

И Зарина выше подняла голову, позволяя усадить себя в низкую повозку, стены которой были выполнены прутьями железными, что в клеть слагались.

Уже позже, трясясь посеред повозки наравне со старой знахаркой, она слушала выкрикиваемые в спину проклятья людей, подле которых прошло ее детство. Вот дядька Тихомир, что жил всего через одну избу от них. Его широкое лицо всегда улыбалось, когда видел он Зару. И пуховые усы расползались в улыбке той от уха до уха. Да и дружили они семьями, что тут таить. Помнится, шутил как-то Тихон, что сына на Зарке оженит. А теперь вот...

Проклятье выплевывает, словно бы ведьма она, да знаком себя святым озаряет - знать, в защиту от нее, проклятой. А она что? Все та же Заринка, что и прежде. Не поменялось-то в ней ничего.

А тетка-то Люда что? Эта тоже всегда казалась своею. Казалась, знать, только. Поди ж ты, многое людям кажется...

В спину Заре полетел увесистый снежный слепок - то, видно, дети баловались, обрадованные вседозволенностью старших. И боли-то с того снежка ни на грош. Помнится, купеческая дочка любила забавляться со снегом, особенно, когда первый он, когда в радость. И, коль в спину прилетал увесистый ком, не обижалась. Да только теперь вот...

Зарина едва подавила жгучую слезу, готовую сорваться с ресниц. И почувствовала, как тяжелая рука знахарки опустилась на ее ладонь:

- Не горюй, дитя, по дуру то они. Не подумав. Люди вообще дурные по природе своей. Один бросил проклятье - и все за ним, не понимая, что шлют его не только обидчику - самому себе. Да разве ж задумаются над тем, когда злоба душу травит? - Крайя тяжко вздохнула. - Так все Ярка жила. Боялась головы высоко поднять. Озиралась наокол. И в чем повинна была девка?

Знахарка замолчала, а Заре впервые подумалось: и взаправду, чем? Не она ж себя по-за шлюбом родила. Не она порушила святые заветы о чистоте девки. Тогда за что?

И хоть девке по-прежнему было тяжко думать про Ярославу, но впервые всколыхнулось в ее душе... разумение?

Всколыхнулось громким раскатом - да и озарило Зарину: ни за что она молодую знахарку не любила. Не виновна та ни в грехах мамки, ни в любви Свята. Да и грех ли - родить дитя? Не больший грех был бы отнести его к старой знахарке, да выплюнуть комком кровавым, а потом под венец пойти, словно бы и не случилось ничего?

И Заринка устыдилась. Мыслям дурным, что жили в ней до этого. А еще больше тому, что осознание дурноты своей пришло лишь тогда, когда и ее - невинную - проклинать стали.

Слышащая уткнулась лбом в теплый тулуп старой знахарки и - впервые за долгое время заточения - позволила себе уснуть.

***

С тех пор, как колеса под ней заскрипели, Зара насчитала несколько годин.

Она все терла ладони о меховой тулуп, пытаясь очистить их, словно бы черная метка, что расползлась по ладони живым чернильным пятном, могла уйти.

Пальцы вот покрылись кровавыми мозолями, а там Зарка почуяла, как старая Крайя легонько касается свежих ран и тихим нашептом говорит:

- Успокойся, Зарина. Да слабости своей не показывай. Помни, что барин за тобой следит, - и она отвернулась от девки, словно бы сказала той сущую глупость.

А Заринка и взаправду обернулась исподтишка на барина. Уперлась взором во внимательные очи того, да отвернулась как ошпаренная. Знать, старая знахарка права была.

И Зара втянула голову, потому как путь их, пролегавший сквозь Пыльный Тракт, лежал мимо знакомых деревень. И, коль раньше девка езжала по дороге той барынею - в санях дорогих, батьковых, да в тулупчике легком, лисьем, то нынче везли ее с проклятьями.

И за что?

Слезы снова навернулись на глаза, только Заринка запретила себе плакать. Уж как и впрям барин за нею следит, то не станет она радовать его слезами своими.

А меж тем они приближались к Камнеграду. Вот уж и стены его - высокие, каменные, поросшие седым мхом, виднелись неподалеку. И гомон людской долетал да обоза...

Заринка поежилась.

Впервые девка ехала в Град Каменный. Да кем? Полонянкой! На родной земле, не имея за душой вины...

И ведь просилась она у тятьки, чтоб взял с собою в Град Престольный, а он все отмахивался: "Мол, увидишь еще, чего тут". Увидела. Только не о том ей мечталось...

Шептуха поежилась, потому как от ворот потянуло гнилью. Явственно, отчетливо. Словно бы Град Каменный, да все, что было в нем, выгнило заживо. И тугой науз, что крутит утробу, подтверждает: место то недоброе. Да только может ли она нарушить оковы? Верно, не может. Вот и барин, усмехаясь, глядит на нее. Знает помыслы, что живут в душе молодой.

Широкий мост, отделяющий Камнеград от окружных земель, простирался надо рвом. И даже в эту пору, когда Земля Лесов сковывалась льдом, вода во рве стояла нетронутой. Что морозом, что травой тинною. Чиста, что в озерах дивных. И сквозь нее, защитницы города, проглядывают острые колья, что по дну расставлены. И коль обоз не справится, накренится... Зара закрыла глаза, приказав себе не думать о дурном.

А меж тем Город Каменный открывал ворота. Тяжелые, дубовые, широкими железными латами укрытые. С увесистым засовом, ключами отпираемым. Да мощной герсой, что нехотя ползет, лишая Камнеград последней защиты.

И воротники спешат к барину, что даже глазом не ведет, остается на месте.

Слышно:

- Добре вечера, барин! Как дорога? Небось, притомились...

И поклон глубокий - его даже Заре заметно. Заметно и другое: как воротники боятся барина, как стараются, поклонами земными путь его устлав, поскорее вновь взобраться на бойницы, да опустить герсу за закрытыми воротами. Выдохнуть ошалело. И поблагодарить божиню, что нынче-то барин в добром расположении духа.

А далее - заулок мелкий, что по самому краю Города Каменного идет. И вонь здесь стоит, несмотря на стужу лютую. Брезгливо. Народ оборванный, полудикий. Тощий, голодный.

Да только никто к обозу руки за монетой не тянет - видать, не впервой им приезд барина того. Значится, дурно это все.

И внезапно путь полонян заканчивается у небольшой харчевни, над которой висит огромный деревянный ключ. Резной, с диковинным орнаментом. И чуется Заре от той харчевни и ключа ее сила дивная. Словно бы хочешь ступить ногою на порог, а тебе не дают. Удерживают.

Заринка пугается, да только страх от места сменяется другим - едким, ядовитым. Потому как здесь, у мощной силовой заслоны, с повозки снимают их с Крайей разом, вот только ту уводят внутрь, а ее, девку молодую, барин усаживает в другие сани - богатые, с орнаментом колеровым, золотом посыпанным. И в санях тех запряжена тройка белых жеребцов. Бубенцами украшенная серебряными.

И звон веселый от тех бубенцов идет...

Заринка помнит только то, что рот ее открылся для крика. Но крика девка не помнит. Как и ничего вокруг - дороги, изб, людей, - ничего. Только руку барскую, мелькнувшую перед глазами, да полог темный, тяжелым покрывалом укрывший усталый разум.

Сколько годин проходит с того часа, Заринка не знает. Не разумеет. Понимает только, что в Камнеград их привозили в сумерках, а проснулась она среди беленых стен добротных, забеленных утренним солнцем, отблескивавшим от хрустального снега.

Зара резко села. Огляделась кругом.

Ложе, на котором она провела ночь, было широким - не чета тем лавкам, что стояли в батькиной избе. Да, в Светломесте таких опочивален не видать!

Покои, что окружили шептуху тишиной, были белы как снег. Широки. Просторны.

Богаты.

Украшены что росписью стен разноколерной, что шкурами драгоценными, разложенными по ложу да по сундукам, коих в покоях было ровно два. Да в дальнем углу стояло зеркало - Заринка сразу поняла, что это - оно. Слыхала девка про такие диковинки, да только глазом не видала - уж больно дорогими были. А тут зеркало серед деревянной оправы. И перед ним - две лавки. Одна повыше, стольная, значится. С банками резными, стеклянными. Другая - пониже, сидельная.

Заринка в удивлении подошла к стольной лавке и дотянулась до одной из склянок, похожей на хрустальную слезу.

Непростая, чудесная. Резная. С хрустальной пробкой поверху, приоткрыв которую девка ощутила нежный цветочный аромат. Вода душистая. Да только и таких Зарина не видала.

У нее ж все вода от Яры была, а та - на травах сельских настоянная. На цветах полевых. И пахла она приятно, да разве ж сравнится с этою?

Вторая склянка пахла сладко. Фруктами словно бы солнечными. Южными.

Третья - терпко. По-пряному.

На четвертой Заринка чихнула. Все ж таки непривычными были для нее те запахи, чудными...

А подле банок стояла шкатулка высокая. Купцова дочка знала, что чужое трогать нельзя. Да только и она барину чужая.

Девка осторожно приподняла разукрашенную цветами редкими крышку и ахнула от удивления: под ней, крышкой этой, покоились драгоценные бусы: что перловые, что золотыми ягодами рассыпанные. Серьги с каменьями алыми, лалами прозванными. Да самоцветные запястья. И столько всего - глазом не счесть.

- Нравится? - Барин стоял у входа. И дверь отпер тихо так, что она, Заринка, даже не почуяла. А оттого и стыдливо руку одернула, румянцем алым покрываясь.

И вспомнилось ей, что про наряд ее деревенский, все больше в покоях богатых простым глядящийся, что про косу нечесаную, светлой соломой в разные стороны торчащую.

И Заринка не подняла головы на барина, не ответила ему словом лишним.

А он меж тем улыбнулся в усы:

- Не стыдись, слышащая, ни платья своего, ни волос нечесаных, - он сделал навстречу Заре несколько осторожных шагов, словно бы пробуя расстояние на вкус. Будто бы понимал, чего ждать от девки молодой. - Не бойся. Я кликну баб крепостных, мамок-нянек, и они вмиг причешут-оденут тебя, барыней молодой сделав. А там и накормят что кулебяками сытными, что куличами сдобными. Ты только...

Он сделал еще один осторожный шаг в сторону шептухи, и Заринка от ужаса съежилась, попятилась спиною к лавке стольной. Зацепила подолом платья склянку с водой душистой, да и опрокинула ту.

Склянка с обиженным звоном хрустнула у самого пола, да разлетелась на осколки тонкие. А Заринка, не выдержав больше страха перед барином, разревелась. Бросилась собирать куски хрусталя тончайшего, поранив ладонь.

Боль опалила.

Умерила на время что страх, что смущение. И Заринка удивленно взглянула на руку, на которой по-прежнему колыхалась Черная Метка. А она уж и позабыла про нее.

Горько ей стало, обидно. Да только тут подскочил к ней барин знатный, встав перед девкой простой на колени и заговорил тихо, шепотом:

- Не бойся, не плачь. То ж просто кровь. Осколок. Я исцелю тебя. Гляди! - Он провел ладонью над рукой девки, и боль утихла, а рана алая затянулась, розовым рубцом покрывшись. А спустя минуту и ее, полоски нежно-розовой не стало. Словно бы и не ранилась никогда Заринка.

И метка исчезла. Вот только что колыхалась серед резных кожных линий - а тепериче и нету ее. Девка с недоумением вгляделась в руку свою.

Что это? Ворожба? И что за сила может так скоро целить?

Она подняла глаза к барину и отшатнулась: в глазах напротив ей привиделось волнение. Нетерпение, смешанное с желанием. Диким, как и сила, что теплилась внутри.

И все это - что сила, что жажда - искало выхода.

Заринка зажмурилась от ужаса.

А барин отшатнулся от девки молодой. Все видел: и страх девичий, и смущение первое. Да только в той, прошлой жизни, которая еще до Зарины, после даров драгоценных сменялись чувства эти другими, привычными ему. И девки дворовые охотно шли за ним что в покои каменные, что на простой сенник. Куда б ни позвал. А тут эта...

Страхом да брезгливостью от нее тянет. И желание в нем оттого разгорается только сильнее, да только не станешь ведь брать девку против воли. Потому как утолить голод можно, а вот насытиться - никак.

Досадно это. И потехи от того - на миг. А ему другого надобно.

Желания ее. Страсти жгучей, порыва душевного. Теплоты да ласки. По-другому - никак.

И Ворожебник уходит, кликнув перед тем крепостных да приказав служить им верно барыне молодой.

***

Свят метался по избе, что загнанный зверь.

Нынче на Головной Площади объявили, что Зара да Крайя - ведьмы, стало быть, чертовыми метками заклейменные. Вытянули что бабу старую, что девку молодую, в круг живой, из людей гудящих справленный. Да и показали чернильные пятна - у одной на ладони, у другой на плече.

И люди загудели пуще прежнего. Поклоны стали в землю бить, да молить о пощаде.

Про Знамение заговорили. И вспомнили далекую ночь, когда зарницы полыхали зимой. Про Крайю кто-то прокричал. Заговорили, что коль тогда сожгли бы ведьму старую, так и не появилось бы других, ею отмеченных. Да припомнили, что дочка купеческая родилась у нее на руках.

А вот про то, что и все село, что прежде Зары, что опосля нее, рождалось руками старой знахарки, забыли.

Помнится-то не все. И любая благодарность людская век свой имеет...

Кто-то даже канем кинуть силен был. Хорошо, что не угодил в них, так бы Свят и не сдержался.

И так вот в ссор ввязался, отбивать полез. Жалеет? Ничуть. Ни одного синца не жалко ему за подругу давнюю да бабку почтенную. Коль мог бы, так и отбил их у толпы. Да только что толпа? Она погудит и забудет, а вот в Камнеграде, откудова барин послан был, помнить умеют...

Про Камнеград Свят слышал вполуха, мысли рваные собирая в лоскутное одеяло. Понял только, что там - в Стольном Граде - баб судить станут. Стало быть, по законам верховным, написанным боярами да Князем самим, на заветах богов основанных. Да только верно ли осудят?

С тех пор, как Зарину с Крайей увезли в клети, Свят не верил боярам. Не ждал суда праведного. А, знать, и не оставалось ему ничего, окромя того, чтоб самому в Камнеград ехать. Да коль не оправдают баб, спасать их. Что станет делать, Свят пока не знал. Там определится. В конце концов, по-за границами Камнеграда да Белограда лежат Пограничные Земли. В них пойдут, лишь бы живы остались...

Вот и как распустили село по делам, кинулся Свят в избу батькову. Собирался скоро, беря в дорогу только самое нужное. И как готово все было, присел у ног Литомира:

- Благослови, - Литомир был еще слаб, но на лавке уже сидел. И руку сына держал крепко, желая остановить того: - благослови, батька. Не оставлю я Зару в беде, да и Крайя своя. Ярослава не простит мне, коль случится чего с бабкой ее. Не было у них тех меток чернильных, что барин Камнеграда показал. И не верю я в ведьмовство. Аль не знаешь ты? Крайя век жила в селе, век лечила людей. Малеч проводила из утроб на руки матерей. А нынче что? В конце века своего зло решила чинить? Не верю я, батька, слову барскому. И в обиду их не дам.

- Стало быть, и сам не вернешься, - с горечью проговорил Литомир. И поднял руку, призывая Свята дослушать: - Не верю и я барину из Камнеграда, да только что с того? Даже коль суд не признает в них ведьм, в селе им все одно жизни не будет. Мор выкосит к тому моменту немало селян, и виновных все одно станут искать. А тут и думать лишне не надо. Старая знахарка, что пошла против храмовника - отродье, не иначе. Да дочка купца, что богаче других в округе. Коль костер не запылает на площади Камнеграда, его разведут здесь, в Светломесте. Тебе не спасти их, Свят. Сам только голову сложишь за правду свою. И оплакивать горе будут три избы заместо двух... А тут еще и война. Молодцев нынче все меньше - пылают те на лавках от Мора Струпного. И сборы объявлены. А потому тут же тебя искать станут.

Литомир устало оперся на стену и стер холодный пот со лба:

- На кого оставишь нас с маткой? У нас же окромя тебя - ни кровинки.

- Нежег...

- Нежег барином рожден. И, стало быть, скоро время ему покинуть нас.

- Не покинет, отец, - Свят крепко сжал руку отца, прощаясь с ним. - Вы его вырастили. Вы!

И Свят резко поднялся на ноги, чтобы склонить голову перед отцом:

- Благослови, батька.

И холодные пальцы коснулись горячего лба.

Веселина завыла в голос. Она понимала, что сына ей не остановить. Да и не хотела она его усмирять. Иначе как? Они ж воспитали его таким, и коль отрекся бы он от слов своих, как глядела бы она в глаза людям? Да только все равно болело сердце материнское, отпуская кровинку родную в путь дальний.

- Что делать станешь? - Сквозь слезы спросила она. - У тебя одного сил не хватит вызволить Зару с Крайей. Для них уж и клетку сбили, и обоз со стражей снарядили. И помочь тебе некому. Не станет ни один хлопец с села пособствовать тебе ведьму вызволять. А тогда, стало быть, ты - один. И силы - на исходе. Разве что на удачу надеяться...

- Не горюй, матка, - успокаивал ее Свят, - придумаю чего-нибудь. В конце концов, удачу научусь кликать, раз никак без нее.

Свят поднялся на ноги и накинул теплый тулуп на плечи, взвалил за спину мешок с нехитрой кладью:

- Пора мне. Не за горами вечер, а мне дорогу держать за много верст. Через лес пойду - так скорее будет. Как доберусь в Камнеград, весточку пришлю. Не горюйте, не пропаду. Вы ж меня вырастили.

И, уже дойдя до лавки Нежега, опустился перед мальцом на колено:

- Не забывай, маленький барин, где вырос. И, стало быть, семьи у тебя нынче две. И матки с батьком - тоже. Оберегай их. Опорой будь. Обещаешь?

И еще слабый Нежег, который только-только стал открывать глаза, покорно склонил голову.

***

Гай метался по хоромам зверем загнанным.

Ругался тихо, да несколько раз ударил высокий стол, что с дерева прочного сбит был. И стол не выдержал...

Осторожно постучалась в дверь Снежана, ласково спросив:

- Ты чего?

Ворожебник никогда-то и не говорил с сестрами так, по доброму. Сердечно чтоб. Они ж и не способны были. Что взять с баб дурных? У них и разум закрытым оставался. А сейчас вот чист он, светел. И сестрицы другими ему кажутся, а оттого - только страшней. Ведь если потеряет...

- Ничего, - соврал он. Подумал, обхватив голову руками, и сознался: - Девка мне нужна.

- Так... - Снежана опустила глаза долу, понимая, что такой говор не должна вести она с братом. Да только тому тяжко - она видела это. И тогда что есть заповедь да благонравность? - Девок-то хватает. Вот дворовые, они с радостью...

- Не об том я, - Прервал Гай сестрицу, и та облегченно выдохнула. - Мне нужна особенная девка. Одна-единственная.

- Понравилась? - Снежана коснулась ладонью братовой руки, слегка сжимая ту. - Проси в шлюб. Тебе тепериче не откажут. Барин, как-никак...

- Эта вот отказала, - огрызнулся в ответ брат. - Я ж к ней по-доброму. А она... Пришлось силой в хоромы волочить.

- Силой! - Сестра ухватилась руками за грудь, и Гай увидел, сколь она напугана: - Не так, не той силой. Я привез ее в дом. Жить рядом заставил.

Снежана молчала несколько минут, и молчание это казалось тягостным:

- Ты с дарами к ней?

- А то.

- С интересом?

- Верно.

- С силой?

- Получается, так.

- Дурень! - Девка подошла к брату и снова коснулась ладонью щеки: - Не смей. Забудь что о дарах дивных, что о силе. Напугаешь ее, а за этим - часу потеряешь. Тут по-другому...

- Лаской?

- Ею. А еще... притворись, будто бы и не нужна она тебе вовсе. Ну, или не так нужна, как есть на самом деле. Успокойся. Затихни. И дай ей самой разглядеть тебя. Только с душою к каждому ее порыву, с пониманием. Глядишь, и свыкнется.

Ворожебник взглянул на сестру протяжно, долго. И взгляд тот был пронизан осознанием: впервые перед ним стояла умная молодая девица. И больше того - сестра. Родная кровь. Только теперь она и сама могла стать ему опорой.

- О проклятии знаешь?

Снежана задержала ответ:

- Догадывалась. Раньше оно, знаешь, как было? В тумане словно бы все. А сейчас вот чисто. Разум светел, понимаешь? Только сны...

- То не сны вовсе.

- И об этом догадалась.

- Мамка? Цветана?

- Они - тоже.

Ворожебник устало потер глаза. Недоговоры спали с его плеч тяжким грузом, и он впервые за весь час, что принял помощь Слуги, вздохнул полной грудью:

- Тогда что скажешь?

Снежана задумалась:

- Тебя не винит никто. Та жизнь, что сейчас, всяко лучше туманной. И если коротка она будет...

- Не позволю! - Взревел Гай. - Слышишь? Не позволю! В шлюб пойдешь?

Сестра недоумевающее вгляделась в брата. Шлюб? Почто?

- Думаю, коль улыбнутся тебе Рожаницы, в другой власти будешь. По твою руку приходили. Не барин, так. Хлопец простой, работящий. Не отсюдова. Но с душою...

И сестра, не спрашивая имени нареченного, согласилась.