Знание-сила, 2001 № 09 (891)

Тропами Иисуса

«Первооткрыватель» Пуэрто-Рико (работа скульптора доцеретеллиевской эпохи)

Габриэля Гарсиа Маркеса спросили: «Почему герои его фантастической реальности никогда не попадают на Пуэрто-Рико? – «Кто же знает, что там случится?» – ответил патриарх.

В самом деле, что можно ожидать от места, которое занимает вершину Бермудского треугольника? Открытый Христофором Колумбом остров был назван Сан-Хуан (в честь почитаемого всеми католиками Иоанна Крестителя), а будущая столица, как и полагается, – «Богатым портом» (Пуэрто-Рико). Но на картах остров оказался Пуэрто-Рико, а город – Сан-Хуаном. Вроде бы находятся в составе Соединенных Штатов, но говорят по-испански. Даже вечнозеленый доллар кличут «песо». На спидометрах машин значатся мили, а указатели на дорогах размечены в километрах. (Зато до места доезжаешь в полтора раза быстрее.) Во время последнего референдума из двух вопросов на оба ответили; «Нет». Причем первый вопрос был: «Хотите ли вы, чтобы Пуэрто-Рико стало американским штатом?», а второй: «Желаете ли вы жить в независимом государстве?» Теперь американский сенат силится понять, что за статус у этого государства в государстве.

А что еще можно пожелать? Отличный статус. Налоги в федеральный бюджет платить не нужно, а субсидии от американского правительства исправно поступают. Поэтому даже сельское хозяйство на острове, где все растет само, похерили. Во всех магазинах фрукты и овощи – завозные. Из соседней Флориды.

Бойницы испанского форта обращены к Атлантическому океану с начала XVII в.

Попав на остров среди острова, где обосновался Вьехо (старый) Сан-Хуан, я, согласно добрым пуэрториканским традициям, оказался при деле, но без дела. Можно было, конечно, впасть в сиесту днем и фиесту вечером, подобно всем прочим. При свете дня все население отсыпается, чтобы в сумерках после обязательного посещения церкви и таверны влиться в бурную культурную жизнь.

На площадях и улицах старого города разыгрываются спектакли, бренчат оркестрики и звучат народные (то есть испанские) песни. Действо похоже на маленькое семейное торжество, где все давно и хорошо знают друг друга. (Через неделю и я уже здоровался с каждым – от бомжа-наркомана, притулившегося в теньке за ступеньками богатого и модного ресторана, до хозяина этого заведения.) Зрителей настраивают местные знаменитости – дивы из телерекламы и мыльных опер. Это не трудно, потому что «Мисс мира» выбиралась среди пуэрториканок почти столько же раз, сколько среди остальных наций, вместе взятых. Впрочем, среди тех, кто толпится около сцены, любые девять из десяти вполне конкурентоспособны на этом поприще, а остальные годятся в «Мисс Северная Америка» как минимум. Там же, у сцены, перекочевавшие с магазинных ступенек бомжи плетут свои незамысловатые розочки и рыбки из травки (из зеленой). В первых рядах восседают дедушки и бабушки с бесчисленными внуками и солидные сеньоры с не менее солидными золотыми цепями и крестами на шее. На сцене чередуются фольклорные ансамбли. Задорные андалузские песни сменяются трагическими балладами. Мощный голос очередной Кармен Миранды в длинном и непроницаемо-черном, как совсем южная пуэрториканская ночь, отражается от белых стен соседнего храма и ввергает всех в неподдельную печаль со слезами, переполняющими платки и пластиковые стаканы с пивом. Десяток разбитных девиц в красном, слегка приспущенном в сторону колен, туг же заставляют площадь подняться в «эль-меренго». Сей танец достойно развивает тему незабываемой ламбады в чуть-чуть более откровенную сторону. И даже унылые лица американцев, силившихся понять хоть слово, озаряются совсем неголливудскими улыбками. Первый губернатор острова Хуан Понсе-де- Лион, сложением и ростом напоминающий пушкинского командора, счастливо бронзовеет над потомками своих подданных. (Некогда прозванный львом губернатор сгинул где-то в южноамериканских дебрях в поисках источника счастья.)

Однако не всем по силам выдержать столь напряженный ритм жизни. Тем более когда кругом столько соблазнов: и дождевой тропический лес, и мангры, и знаменитые карибские рифы. Попасть в лес оказалось совсем не просто. Автобусы туда не ходят. Такси, если и поедет, то обратно не привезет – нечем будет расплачиваться. Пешком – полдня только в одну сторону. Пришлось смириться с прогулочным маршрутом для невзыскательных отдыхающих. Я оказался в микроавтобусе с семейством американцев, только что справившим свадьбу. Они с утра пораньше уплетали чипсы и жирные кремовые пирожные. «Ну, сейчас начнется» – подумал я, окинув взглядом серпантин, устремившийся на самый верх Срединной Кордильеры. И началось – то, что по-американски называется «жидкой улыбкой». Не улыбались только шофер и я.

Какой же пуэрториканец не любит праздника?

Парадиз раскинулся там, где тучи Северной Атлантики цепляются за Срединную Кордильеру – островной хребет. Когда-то, примерно семьдесят или восемьдесят миллионов лет назад, карибская плита ударилась о североамериканскую. От удара на ней вскочили Большие Антильские острова. От Кубы до Пуэрто-Рико зарубцевавшимся швом на месте столкновения тянется Срединная Кордильера, в которую упираются все североатлантические тучи. В бессильной ярости от невозможности прорваться на юг они дождем изливают все свои слезы.

И едва мы оставили салон автобуса, как оказались промокшими от макушки до кончиков кроссовок. На это Иисус со свойственным ему смирением заметил: «Это дождевой лес». (Высохли тоже быстро, чтобы еще не раз вымокнуть по новой.) Последние десять тысяч гектаров этого леса прижались к вершине Эль-Юнке. (Так назван весь национальный парк.) Слово «Эль-Юнке» получилось от переиначивания на испанский лад имени местного доброго духа Лукуйо. Дух не смог защитить население острова. Все племя «тайно» тайно исчезло, нахватавшись европейских болезней. (Нам они тоже кое-что успели подарить взамен.) Остались лишь наскальные рисунки.

Уцелело и немножечко леса. Хотя вряд ли в былые времена здесь росли эвкалипты, имбирь и бамбук, расплодившиеся ныне. Но папоротники, которых более ста сорока местных видов, еще живут. Древовидные папоротники на пять-семь метров вознесли свои перистые кроны. Под ними приютились травянистые родственники, более привычные нам. По стволам и веткам незваных пришельцев расселись вперемежку паразитические бромелии и опять же папоротники. Подвижное население леса мелко и немногочисленно: саламанкиты (изумрудно-зеленые гекконы и голубовато-серые анолисы) и соперничающие с ними размером палочники и ярко-желтые улитки-каракалы. Совсем крошечные созданьица – коричневатые лягушечки-коки, меньше ногтя ростом – невидимым хором сопровождают группу по лесу. Своим пением они достойно отвечают птицам. Именно птицы все еще как-то поддерживают угасающее разнообразие и самобытность островной живности.

1. Остров, где даже бомжом быть приятно…

2. Сальса – прародительнице ламбады и эль-меренго

3. Не стоит обгонять дорожную полицию

4. Санхуанский модерн

5. Пиво, ром и пирожки с крабами – для русских со скидкой

6. В эту гавань кораблям было зайти не просто

Многоцветье Пуэрто-Рико: Корума. Ангел и Катя

Роговые кораллы (эуплексавра) на Карибском рифе

Измельчали коренные пуэрториканцы не случайно. Для борьбы с ядовитыми змеями завезли мангустов. Прожорливые зверьки поели почти все, что бегало, прыгало и ползало, кроме самых больших и самых маленьких. Вот и получается, что в заповеднике не осталось почти ничего заповедного, кроме папоротников и коки.

Но разбавленный азиатскими, африканскими и австралийскими пришельцами лес продолжает жить своей дождевой тропической жизнью. Корни деревьев и сопутствующие им грибы и бактерии разрушают вознесенное Кордильерой океаническое дно. Не будь леса, горы бы не стирались так быстро. Кристаллы и минералы переходят в растворы, которые ниспадают водопадами, стекают ручьями и сливаются в большие черные (от смытой органики) реки, которые несутся к Атлантическому океану.

Унесенные водой минеральные и органические добавки дождевого леса оседают, захваченные другим лесом – мангровым. Туда я направляюсь сам. Благо автобусы доходят почти до самых зарослей. Пуэрториканский городской автобус с его мощнейщим кондиционером – это глоток свежего прохладного воздуха посреди знойной весны. Но если перед ним не выскочить на дорогу, вожделенная свежесть умчится вдаль серебристым снарядом. (Если выскочить, тоже не всегда затормозит.) Ходят они по расписанию, но каждый по своему собственному, независимому от расписания маршруту. Второй может прийти через пять минут после первого, а третий – через два с половиной часа. Но это неважно. Если долго ничего нет, можно и пешком прогуляться. Дорога тянется вдоль бесконечного желтого песчаного пляжа с редкими кокосовыми пальмами.

Маленький островок леса, прижатый к лагуне кокосовыми плантациями, по-прежнему смело наступает на целую Атлантику. (Это местечко, тоже национальный парк, называется «Пиньонес» – ананасики.) Красная мангрова лапшой свесила свои длинные (до тридцати сантиметров) стручки красноватого цвета прямо в океан и простерла над волнами толстые широкие кожистые листья, покрытые защитным восковым налетом. Им совершенно не страшны соленые брызги, от которых лопаются клетки обычных наземных растений. На ее раскидистых низких густых ветвях днем любят вздремнуть серые и зеленые с оранжевым игуаны. С заходом солнца они плюхаются в лагуну, чтобы подкрепиться морской травой. Это самые большие из диких пуэрториканцев. У некоторых игуан от довольно умной для рептилий мордочки до кончика чернополосого хвоста – полтора метра.

Приютившие игуан мангровы тоже сбрасывают семена в соленую воду. Чем больше семян упало – тем лучше. Хоть одно прорастет в не слишком гостеприимной для цветковых деревьев среде. На смену им упадут новые, которые уже распустились лимонно-желтыми цветами. Некоторое время семя, смазанное с одного конца водонепроницаемым составом, будет болтаться, словно поплавок- перо. У него появятся корешок и несколько листьев. В таком виде мангровая поросль может покачиваться на волнах до года или пока не прибьется к отмели. Еще через год росток вытянется на метр вверх и, выпуская опорные корешки, пошагает вдоль берега. Несколько таких растеньиц, переплетаясь, в состоянии ослабить течения. Вокруг них наслаиваются заиленные пески. Добавляется листовой опад (по три тонны листьев с каждых четырехсот соток). На опад набрасываются изголодавшиеся бактерии-разрушители, и через несколько лет лес прирастает новой полосой черной от органики почвы.

Пора поднимать паруса

Кактусовый лес (Гуяиика)

Эти почвы издавна используются человеком для посадок кукурузы, бататов, бананов и сахарного тростника. Среди тростника обосновалась одна из достопримечательностей Пуэрто-Рико – «Планта «Баккарди». Здесь выбраживает знаменитый ром. Весь производственный цикл происходит прямо на глазах у посетителей. Их бесплатно возят на колесных микропоездах. От упаковочного цеха, где с конвейера сходят запечатанные коробки с лимонным «Баккарди», вагончики катят к бродильному с его сногсшибательным запахом. Там при виде бутафорских бочек самый мелкий член группы, лет шести, спрашивает: «А мы всё это будем пробовать?» Дегустационный цех, который рабочие называют «комнатой счастья», правда, показывают только издали. Последним настает черед зала славы, где выставлены образцы всей продукции. На мой вопрос: «Который сорт «Баккарди» самый вкусный?» блондинка-экскурсовод, сладострастно закатив глаза, отвечает: «Аньехо» (что по-испански значит «старичок»). По окончании экскурсии можно бесплатно получить два стаканчика любого «Баккарди», чистого или с добавками. Опытным путем, взяв на двоих с моим напарником Игорем четыре разных напитка, мы устанавливаем, что блондинки не всегда обманывают.

1. В гуще мангров (Пинъонес)

2. Колючки тоже бывают красивыми (бромелия)

3. Манящие крабы скрываются среди воздушных корешков черной мангровы

4. Морские анемоны в ожидании добычи (или добытчика)

5. Морской еж – диадема (со всеми своими колючками)

Но вернемся в мангры. Разлагая органическое вещество, микробы используют для своих разрушительных целей весь кислород, и в нескольких миллиметрах ниже поверхности его не остается совсем. Продавленная ногой ямка тут же заполняется зловонной жижей – значит, здесь работали серные бактерии. В этой черной-черной грязи вырастает черная мангрова с солёными на вкус удлиненными листьями. Чтобы хоть как-то продышаться, дерево выставляет наружу многочисленные воздушные корешки. Только ступая по этим естественным гибким колышкам, и можно пробраться в мангровые дебри.

Судовой врач с колумбовой каравеллы писал в 1494 году, что мангры «так густы, что и кролик вряд ли проскочит». Проверить сие наблюдение на кролике мне не довелось за неимением последнего. Но, продираясь сквозь этот плетень, вертлявым игуанам и крабам-бокоходам я позавидовал.

Ежовый кактус

Древовидный папоротник – символ дождевого тропического леса

Мангровый земляной краб, перебирая страшно мохнатыми ножками, старается поскорее закопаться от меня в самую грязь. В последний момент я ухватываю его поперек панциря, но тут же отпускаю. Его зазубренная клешня размером с мою ладонь шел кает прямо перед пальцами. Проверять на себе, развивает ли именно эта клешня давление в 500 ньютонов (достаточное, чтобы разрезать гвоздь), мне что-то не хочется. Впрочем, возможность остаться без пальцев не слишком пугает хозяев мелких придорожных кабачков. По всему заповедному лесу видны закопушки – это отлавливали ярко-оранжевых мангровых крабов и их соседей, голубовато-синих больших земляных крабов. (Они, действительно, большие – почти десять сантиметров в поперечнике.) Их мясом начиняют пирожки, которые жарятся в кипящем кукурузном масле и охотно поглощаются отдыхающими.

Лишь крошечные манящие крабики могут чувствовать себя в безопасности. Но на всякий случай, завидев приближающееся прожорливое двуногое, дружной стайкой в сто-двести штук скрываются в частоколе из воздушных корешков. При этом в сторону непрошеного гостя обращена развитая красная или желтая клешня. Лишь зазевавшиеся соперники, сцепившись из-за безучастно взирающей на них самки, остаются на месте. В поединке побеждает не сильнейший, а хитрейший. Встав в правостороннюю стойку, оба соискателя одной из равновеликих (но небольших) клешней дамы упираются своими клешнями- переростками. В выигрыше оказывается тот, кто первым уберет свою конечность. Противник же, кувыркаясь, летит по песочку, отброшенный назад внезапно распрямившимся собственным манипулятором.

Ущипнуть крабы могут всякого, но питаются тем, что нападало с мангров, – толстыми листьями, плодами и улитками, кофейными зернами, цветом и формой действительно похожими на жареный кофе. Если съедобный краб полакомится фруктами с дерева «гиппомане манкинелла» (пачкульника), похожими на крупные сочные яблоки, он сам становится ядовитым. Кожа у отобедавшего таким крабом начинает чесаться. Если вовремя не промыть желудок, может быть и хуже. Обильный сок смывается с дерева дождем, и под пачкульником не стоит даже прятаться.

В сезон дождей погруженные в воду мангровые стволы и корни облепляют усоногие раки в своих белокаменных домиках-палатках, розовые двустворки-мидии, красные, желтые и черные морские спринцовки. Спринцовки похожи на маленькие кожистые мешочки с двумя трубками. Из трубок, если надавить на вынутую из воды спринцовку пальцем, вылетает струя, давшая этому животному название. (На самом деле, морские спринцовки относятся к хордовым, так же как и люди.) Все вместе сидячие обитатели подводных мангров многократно прокачивают сквозь себя морскую воду, выбирая из нее все мало-мальски съедобное и попутно осаждая прочую взвесь.

Благодаря этим уловителям мути и тормозящим снос более крупных частиц манграм в прибрежных пуэрториканских водах может существовать самое «чистолюбивое» сообщество – рифы. Подобно тропическому дождевому лесу, рифы живут энергией света и нуждаются в незамутненных водах. Прозрачных, как «Баккарди» тройной очистки.

Ром вспоминается не случайно. Какой пиратский роман обходится без одноглазой бородатой хари, свесившей фиолетовый с красными разводами носище в кружку со старым добрым ромом? Подплывая на катамаране к коралловым островам, я убедился, что пираты знали свое дело: ром – не роскошь, а проверенное средство от морской болезни. К тому времени катамаран достаточно напрыгался по карибским волнам. От сугубо внутренних мыслей не отвлекал даже вид капитанши в розовом купальнике. Она- то и посоветовала хорошенько отхлебнуть «Баккарди». Податливая русская душа отказаться не смогла (тем более что для русских, в отличие от нелюбимых гринго. все путешествие обошлось почти бесплатно). И действительно полегчало. Можно было напяливать маску-ласты и плюхаться прямо с судна в воду.

Пригодились и невостребованные в поездке яства. Коралловые рыбки, словно птицы, слетались на зажатую в руке булку. Совали свои носы-пинцеты фиолетовые с лимонно-желтыми плавниками рыбы-хирурги. Стайками кружили ронки в желтую и голубую продольную полоску А крапчатый красно-зеленый снэппер разевал свою пасть размером с кулак, так что собственный кулак непроизвольно отдергивался. Когда же в руке ничего не осталось, а рыбы, рыбины и рыбки расплылись по своим рыбьим делам, вспомнилось, что на плече висит фотоаппарат. Возможности современной техники безграничны, а главное – дешевы. В отличие от наших. Накормленные рыбы отвечали разноцветной (черной ее никак не назовешь) неблагодарностью и позировать не желали. Снимать в море оказалось намного сложнее, чем на суше. Мало того, что уплывал объект, но и самого фотографа, вопреки желанию, относило в противоположную сторону. В итоге бок оказался изодран о коралловые ветки, в ноге засели ежовые иглы, а фотоаппарат медленно оседал на дно узкой рифовой полости, из которой торчали шипы рассерженного кузовка. Тут и рыба-хирург возвратилась. Оправдывая свое название, она запускала свой нос во все царапины. Воспоминания о фотосъемке остались надолго – коралловые рубцы, обработанные стрекательными клетками, саднилиещенеделю, а заживали почти три месяца.

Зато, когда чешется, сразу вспоминается белое известковистое дно, посреди которого к бликуюшей поверхности возносятся желтоватые от полипов коралловые сплетения. Хрупкие на вид, но очень прочные на излом ветви акропор замерли безлистым лесом. Памятниками мозгам стоят шары сидерастрей. Все они поросли сиреневыми веерами горгоний и коричневыми канделябрами эуплексавр. Из глубоких ниш выглядывают красно-желтые антенны омаров и седые ершики ежей -морских яиц. А над головой летят сине-желтые рыбы-ангелы.

К сожалению, все это живое великолепие все больше перекочевываег на рынок. Мальчишка-продавец умоляет довольно дешево купить хоть что-нибудь из разложенных в ледяных коробках-погребках ангелов, енэпперов, моллюсков- стромбусов и осьминогов. Осьминоги, конечно, хороши и в вареном, и в жареном, и в маринованном виде. Еше вкуснее стромбусы, и раковины у них очень большие и красивые. Но без них рифы становятся не только беднее, но и болезненнее воспринимают все невзгоды. Без рыб и моллюсков, очишаюших кораллы от водорослей-обрастателей и прогрызающих все насквозь ежей, рифы просто гибнут.

Ежей, в основном несъедобных красных каменных (с черными иглами на красном панцире), развелось столько, что в море не зайти. Купаться можно лишь в заливчиках, где соленость воды чуть ниже, чем та, при которой они себя хорошо чувствуют. Как-то наблюдал сцену, как привыкшие совсем к другим морям соотечественники решили поплавать прямо в Атлантике. Пройдя шагов пять по дну, они поняли, что им не только в открытый океан не выбраться, но и обратно не вернуться. И долго взывали к своим заболтавшимся подружкам, чтобы те бросили им фирменные кожаные кроссовки. Догадливые соотечественники вполне заслужили памятника. Но пока памятник ставит соотечественник. Конечно, Зураб Церетели. Конечно, Колумбу.

Новый медный «болван» устремит свой взор туда, где далеко за Атлантическим океаном суровым взглядом встречает его брат-близнец, названный почему-то Петром I. Ну, что же: пуэрториканцы любят подарки, и любимый религиозный сюжет у них – «дары волхвов». И этоещене вся перевернутая история Пуэрто-Рико.

Сергеи Смирнов