Знание-сила, 2001 № 09 (891)

Уже которое лето, бросив все дела, я уезжаю в Анапу – в лагерь, где преподаю экологию детям из северных городов (а попутно растворяюсь в пространстве морского ветра и песчаных дюн).

Экая нелепость, скажете вы, зачем учить чему-то школьников летом? Ведь это каникулы, время беспечного отдыха. Ничего подобного! Дети привыкли учиться. Для них это естественная социальная ниша. Большую часть года они подчиняются ритму школы, как вдруг наступает лето, и – совершенно иная «экзистенция»: либо телевизионное безделье дома, либо поиски приключений на улице. А если оказаться в летнем лагере? Ритм жизни, дисциплина, вращение в тесном коллективе напоминают школу. Если не звонки, то горн. Но отсутствует главное – учеба, восприятие новой информации. Появляются скука, конфликты, уныние, отравляющие всю смену. Это не значит, что и летом следует томиться в классах и гнуть спину над тетрадкой. Но несложные интеллектуальные занятия необходимы, как воздух.

Конечно, и в лагере можно найти занятие: кружки, лицедейство, спортивные мероприятия. Хотя участие в них ограничивается несколькими активистами. Остальные валяются по кроватям, играют в самодельные карты, куролесят, скучают. В нашем лагере соскучиться не дадут, ибо вся тысяча ребят вовлечена в гудящую круговерть, постоянно обучаясь скалолазанию, плетению из бисера. Затем английский, плавание, обед, психология, опять еда, микробиология (где можно заглянуть в микроскоп), затем их всех тащат петь морские песни, затем экология (те показывали настоящую челюсть человека), экскурсия в дельфинарий и заповедник. Далее баскетбол, костер, сливы и свечка, где все поссорившиеся должны помириться. В десять остается только выдохнуть и заснуть, может быть, всего два-три раза шлепнув соседа подушкой. Таков принцип этого лагеря: десятки развивающих занятий, палата – только для сна. Полезно и для детей, и для вожатых: уходит проблема, чем занять огромный «зверинец» двадцать пять часов в сутки.

Как в школе, только… абсолютно наоборот!

В школе дети изучают программные предметы, получают отметки, пишут контрольные, ждут перемены. Боятся двойки. Выслушивают нотации. В лагере – никаких оценок, скуки, нотаций. Главная задача – увлечь и развлечь. Заинтересовать. Показать красоту мира. А вот надо ли их учить? Едва ли, устойчивых знаний дети получить не успеют. За весь курс нам предстоит пообщаться всего несколько часов. Часто детей приводят на двадцать минут – изнывающих от жары и рвущихся на море. Бывает, что занятие идет в перерыве между купаниями, на сверкающем берегу для тех, кто копошится в песке, вполуха слушая «лекции о природе вещей». Но цель моих рассказов – передать отнюдь не набор фактов, а дух, эмоциональное начало, создать чувство приобщенности.

Однако как насчет «борьбы за прочные знания»? Все это имело смысл, пока не произошла информационная революция конца XX века. А после – знание стало другим: множественным, доступным, прагматичным, отчего потеряло сакральный ореол. Сегодня общество больше, чем когда-либо, пользуется плодами науки и вместе с тем (парадокс) все меньше науке доверяет, предпочитая паранауку и религию. Изменилась и стратегия образования: авторитет точных предметов уступил гуманитарно-экологическому «вольнодумству». К рубежу тысячелетий все заметнее результаты процессов, которые философы (в первую очередь Хосе Ортега-и-Гассет) называют омассовлением культуры и финализацией науки. Это ни хорошо, ни плохо – такова эволюция ноосферы. Нынешние слушатели (как маленькие, так и большие) предпочитают получить не знания, а впечатления, эмоции. Это не значит, что нужно стремится «купить» их внимание любой ценой, пробуждая низменный страх или страсть. Но правда в том, что пресловутое «экологическое образование» заключается не в снабжении знаниями, а в замене одних мифов на другие.

Итак, де-факто я занимаюсь экологизацией мировоззрения. Поэтому курс удобнее всего назвать «Экология». Все-таки это «раскрученный брэнд». Но о чем вести речь? Неужели об успехах одноименной науки? Это никак невозможно.

Настоящая экология полна графиков, формул и терминов, но не эмоций. Кстати, школьные курсы тоже эмоций особых не вызывают. Нет, почему же? Вызывают. Классическая экология – скуку. Охрана природы – негодование, «почему все так ужасно?». А ботаника и зоология прививают… неуважение к наукам о живом.

Но мы не в школе, и экзаменов не предвидится. Благословенная свобода лета. Долой заученные определения и строгие смыслы! И под видом «экологии» я даю «спецглавы популярной биологии и антропологии». Не рассказываю ни о каких трофических пирамидах, рудералах и плейстоне. Умалчиваю о масштабах разрушения тундры при добыче нефти и газа (хотя передо мной как раз дети газовиков и нефтяников). А веду речь о том, как животные обмениваются информацией, как превращается организм из одной клетки в динозавра… Как лосось, взойдя по водопадам и ручьям ближе и ближе к своей смерти, накормит своей плотью собственных мальков, а также и всех обитателей тундры… Как люди сумели продлить жизнь в два раза за последние сто лет… И только когда ребячий интерес привлечен, можно сказать пару слов и об экосистеме, и о том, что ушерб. наносимый природе, можно сильно уменьшить, но для этого нужна добрая (и железная) воля; если она найдется вот у них, что станут взрослыми, это будет неплохо.

Академически не вполне корректно. А каков результат? Вель проверено: большинство детей почти ничего не запомнят или запомнят «вверх ногами». Даже самые увлеченные. (Один мальчишка, проводивший с нами целые дни, только через неделю обнаружил, что неправильно называет муравьиного льва «тигриный муравей», а медузу-корнерота – «корнеплод». Исправился и очень заважничал.) Но я уверен: за эти несколько часов они хотя бы запечатлеют в памяти, что экология – что-то там интересное, что- то вполне «крутое». Однажды кто-то из ребят незаметно написал на доске: «Да здравствует экология!» Вот это и был результат (эх, знал бы он, дружок, что написал…) «Цельдостигнута» – сказал я себе в тот момент.

У нас принято жаловаться: нет, мол, средств и оборудования, не хватает пособий и литературы. Мыши съели коллекцию. Бывает. Но мне кажется, всегда стоит попытаться восполнить дефицит своими силами. Впрочем, нам-то жаловаться не приходится, наоборот – мы сказочно богаты! Прекрасный лагерь с просторным клубом. Есть книги, микроскопы, столы, экспонагы. Есть море, дюны, тростниковая пустошь, ручей, муравейники.

А ведь в свой самый первый день я вошел в пустой кабинет. Унылые стены, ворох газет. Что делать?! Заглянул в кладовку, выволок столик от швейной машинки, наскоро соорудил на нем какую-то икебану, расклеил по стенам кипу ярких детских рисунков. Обнаружил на подоконнике засохшую осу. Вот и провел занятие: осу рисовали, узнали, почему ее до сих пор считают хищницей и злодейкой, а пчелу – труженицей и волшебницей, для чего собирали мед (делать колдовской дурман), про тысячелетние гнезда пчел в тропиках, про язык танцев и поз, про яды… Это уже потом я наташил всякого приморского хлама, сделал инсталляции, коллекции и стал применять принцип «все мое ношу с собой»: возить из дома раковины, косточки, тропических бабочек, ворох иллюстраций.

Создавая свой крохотный музей, я старался соблюдать принцип «все должно быть красиво». Это не трюизм: бывает, что за основу берутся иные принципы, например, «все должно быть наукообразно», «как получится» или «для дурачков». Для детей лучше готовить не научные коллекции (с подбором серий одного вида, компактным и систематическим расположением), а декоративные, с яркими и «оживленными» объектами. Всех насекомых надо расправлять, причем в хитрых позах. Все просто! Бабочки сидят на сухих цветах. Кузнечик раскрыл жвалы. Богомол схватил кобылку. Цикада затаилась на стебле. Рядом шкурка ее личинки (в таком образе цикада живет семь лет под землей). Среди насекомых подколол перья чаек и попугаев, раковинки и листья. Коллекции заиграли. Подписи распечатал на принтере. На подписях – не столько названия, сколько комментарии (например, так: «В случае опасности жук-плавунец выпускает жидкость, которая на мгновение парализует рыбу»).

На столах разложил груды ракушек и вообще все. что можно потрогать, потому что малыши познают через пальцы. На листы бумаги (если нет стекол) подклеил наиболее интересные детали (скажем, челюсти и глаза насекомых), их удобно смотреть под бинокуляром Есть гербарий. Тоже надо делать красиво – с засушенными отдельно яркими цветками, с подклеенными бабочками и стрекозами. Сверху обернул прозрачной пленкой для упаковки. Роль гербария скорее декоративная: на занятиях растениям отведена самая скромная роль. Ведь наши детки помешаны на супергероях боевиков. Препарирование луковицы у них – на другом конце шкалы ценностей…

Купили аквариумы. В один запустили головастиков и водяных жуков (это намного интереснее, чем рыбки). В другом под марлей – «ковчег насекомых»: кузнецы, цикады, жуки, богомолы, лепестки роз, улитки. В третьем – пара жабок, что живут в рапане. Бывали ужи, черепахи и невероятных размеров лягушки, забредаюшие на газоны после ливня. В затененной комнате – морской аквариум с компрессором. Периодически живность выпускалась на волю (чтобы не захирела).

Всегда приходится иметь в виду, что дети одновременно жестоки и преувеличенно жалостливы. Маленькая девочка с визгом раздавит прекрасного усача, а в другой раз будет шептать «бедная…» над чудовищной медузой, вытащенной на берег, чтобы не обжигала купаюшихся детей. Поэтому мы нарочито гуманны и, обшаясь с природой, не являемся «естествоиспытателями» – никого не «пытаем». Для коллекции чаше берем погибшие экземпляры (их полно на дорогах) или уже «не жильцы». Если кто сбежал – значит, судьба ему быть на свободе. Один жук-носорог мирно дремал в нашем «ковчеге», а на четвертую ночь вдруг взобрался наверх, разорвал марлю, отворил окно и ушел во влажную тьму. Никто не сожалел: жук проявил волю – пусть идет своей дорогой. Устроил побег из Шоушенка. Но жестоко ли было его заточать? Да ведь его фактически уже раздавила уборщица! (На самом деле, жук был чудом спасен в одной из палат.)

Вообше-то на занятиях я стараюсь не заострять внимание на вопросах биоэтики, не хныкать «берегите, не губите» – похоже, в нашем обществе это сегодня бесполезно. И даже вредно: убеждение, что природу губит ловец бабочек или озорник, ломающий ветку ивы, – это эрзац, отвлекающий от понимания реальных угроз для биосферы со стороны «лиц, принимающих и исполня ющих решения». Я лишь вскользь замечаю, что отнимать жизнь у любого живого сушества не следует без самой серьезной необходимости. Например, рака-отшельника можно поймать, посмотреть и отпустить.

А если взять с собой, он помрет, будет выкинут, а песчаное дно станет чуть беднее.

Так сказать, не отягощайте карму… Вместе с тем надо помнить, что живая природа стала дорогим удовольствием, и близость к ней солидно повышает уровень жизни, стоимость жилья или, скажем, туристической путевки.

А если экспонатов нет? Обычно я выхожу из положения, рисуя иллюстрации к рассказам, заодно делюсь опытом с детьми. И они рисуют.

Рисование – не развлечение, а синтез зрительной и символьной картины мира. Сказал же Витгенштейн: «Мой мир – мой язык». Поэтому у нас принцип: каждой картине да будет дано название, расширяющее впечатление. Обычно ребенок нарисует медведя и сразу норовит подписать: «Медведь». Это ошибка, все и так знают, что медведь. Лучше подписать: «Страх» или «Осень», или «Прощай, тундра», и сразу появится новое настроение. Разыскать это настроение, эту ассоциацию в душе не так просто, оно скрыто под привычкой рисовать «формальный отчет», но возможно. (Один мальчишка изобразил требуемую морскую живность, затем разукрасил все пестрейшим образом, долго прислушивался к внутреннему голосу и наконец подписал: «День глубины».) Я видел, как дети изумлялись, впервые узнав, что так можно делать. А ведь это и есть творчество! Картина «Без названия» или «Медведь» – привычный знак творческой неразвитости.

А рассказывать, собственно, не о чем. Достаточно показать и назвать: «Это лягушка луговая. По латыни: рана темпорария. Берегите ее». Так думают некоторые преподаватели, у которых есть на руках экспонаты, и ошибаются. Детям необходим рассказ, причем интригующий, экспрессивный, с элементами шоу, если не сказать, перформанса и театра Кабуки. На вводном занятии мы знакомимся с моллюсками, ведь это самые успешные колонисты моря.

От тех ракушек, что под ногами, до тропических конусов (ядовитейших на Земле существ), тридакн (воюющих с ловцами жемчуга), осьминогов (умнейших и прозорливейших среди морских обитателей). Даю подержать белемнит, как возможность осязать окаменевшее за двести миллионов лет существо. А вот рапана – экологический диверсант в Черном море военных лет.

Кстати, раз уж мы здесь собрались, а известно ли вам, что изучают экологи? Обычно мои «детки в клетке» выкрикивают: «Чистоту! Животных! Природу! Лес! Жизнь! Землю!», а я парирую; на самом деле – грязищу, микробов, технику, пустыни, смертность и влияние космоса… Что только они не изучают, но всегда – взаимодействие живых организмов между собой и со срелой.

Следующее занятие посвящено языку внешности: как животные метят территорию, привлекают партнера, предупреждают, обманывают и прячутся, одним своим видом создавая потоки информации. Знать этот язык – словно обладать кольцом царя Соломона. Использует его и человек, когда краснеет или бледнеет, когда одевается вызывающе или незаметно прячет лицо под козырьком или наносит «броню» из макияжа, взгромождаясь на каблуки и взбивая на голове кок… Нам, читавшим К. Лоренца и В. Дольника, все это известно, а детям – настоящее откровение. Для меня было подарком, когда маленький слушатель вдруг со значением вымолвил: «Вот я все про нашу классуху и понял теперь…»

Затем идут занятия о метаморфозе живых существ, включая человека (я рассказывал об этом в № 7-8 за 1999 год), о человеке (N9 4 за 1999 год), о членистоногих, которые благодаря конечностям завоевали море и сушу, о гадах ползучих, о подземных и воздушных людях, о вечных скитальцах мира живого, да мало ли тем для обсуждения! На первый взгляд, какая же это экология? На самом деле, в каждой из этих областей есть дверца, ведущая прямо в экологические сферы.

За смену каждый успевает побывать на пяти – семи занятиях. Это мало, поэтому рутины быть не должно. А что делать, если на занятие пришли насмешливые старшие «крокодилы»? Неужели потчевать их рассказом о козявках? Извольте: речь пойдет о культах смерти и дурмана, о родовых травмах, об информационном загрязнении и ритуалах инициации Откровенность воспитывает получше любых нотаций.

Моя работа нисколько не направлена на то, чтобы дети превратились в ученых. Биология – мощная наука, она дает силу медицине и производству, где связана с огромными деньгами. Едва ли кто-нибудь из слушателей попадет в эту сферу. Я просто делюсь своим интересом: поговорим, раз уж мы оказались здесь – carpe diem, – ловите день, невесомый момент жизни…

А результата и не видно – уехали мои «детки в клетке», улетели на свой Север… Конечно, главный результат обучающих программ – обогащается информационная среда, что очень важно для развития сознания ребенка. Тем более что учебный год почти во всей России – это холодный период, когда природа спит и школьные знания о ней остаются абстракцией. Вообше-то ребята любят свой северный край, всегда говорят: «А вот у нас такие громадные стрекозы!» И все же… Вот отрывок из одного зимнего письма, присланного из Ямало- Ненецкого АО: «Здравствуй Кирилл… Я тебя не забыл, гак как часто о тебе вспоминаю. У меня все нормально, только холодновато немного. Как назло, каждый Новый год нам приходится встречать при температуре 40 – 50 фадусов ниже нуля. Здесь, в Губкинском, очень скучно – везде ветер и снег. Поэтому я очень жду лето, чтобы поехать в лагерь и встретить там своих друзей и тебя…»

Есть и другие полезности. Во-первых, дети получают «импульс обшения», внимание со стороны взрослых (которого им не хватает в лагере, а кто из неполных семей – не хватает всегда). Во-вторых, они встречаются с новыми необычными людьми и получают представления об универсальных ценностях (каковыми, без сомнения, являются процесс познания и мир живого). Происходит благотворное (как я надеюсь) «запечатление», которое нацеливает их на образование, задает «азимут» жизненного пути. Это важно, особенно в наших северных поселениях с их проблемой социальной деградации (сколько моих дальневосточных однокашников съехали на обочину жизни!). Перед отъездом один паренек неуклюже поведал мне. пока я сдерживал улыбку: «Вы интересный ученый и умный преподаватель». «Это хорошо, – подумалось, – не тем, что похвальба, а тем, что человек увидел какой-никакой ориентир в жизни. Достигнута еще одна цель». В-третьих, приобщенность помогает детям, когда они возвращаются домой. Многие говорят в своих письмах, что стали видеть мир другими глазами. Что интеллектуальная состоятельность позволила им занять новую социальную нишу. Есть выгода и лагерю – повышается рейтинг. Кстати, называется наш лагерь «Кавказ»: когда-то рядом была одноименная пристань.

Временами среди своих экспонатов я чувствую себя владельцем «Лавки чудес», а на берегу – волшебником, умеющим предсказывать по птичьему полету… Впрочем, в огромной бочке «кавказского» меда есть ложка дегтя. Это постоянная нагрузка: восемь, а то и больше лекций в день, перекрикивая море и ветер. Кашель и жара. Однообразие дела и скупость ландшафта. Косые взгляды ширококостной туземной обшественности (не мужское, мол, это занятие). Однако все искупает сияние волн и детских глаз, возможность быть щедрым, отдавая то, чем обладаешь. И подсчет результатов становится не так важен. Как говорили восточные мудрецы: «Сделай добро и брось его в море».

Для иллюстрирования этой статьи редакция использовала рисунки Виктора Гребенникова из его книги «Мой мир». (Об этой замечательной книге и ее авторе мы рассказывали в №10 за 2000год.) В Гребенников увлекательно рассказывает о жизни насекомых, но также дает и советы, как составлять коллекции, как готовить препараты и слепки, как деаать фотографии насекомых в природе

А. Трофимов