Всю зиму Машина Времени простояла на даче Мотина, в дальнем углу широкого, заваленного чем попало двора, в закутке между тремя поленницами дров, накрытая кривой забавной шапочкой лежалого снега. Бомжи Машину не замечали, потому что видимых деталей из меди, алюминия или нержавейки не наблюдалось, а отколупывать вмерзшую будку и тащить купа-то — себе дороже.
Сам Мотин сидел на хорошо протоапенной даче и читал фантастику. Современную фантастику он не особенно воспринимал, но понять хотел.
— Вот ведь пишут о чем ни попадя, — говорил он молодому приблудному коту, заходившему выпросить еды и послушать умного человека. — Все что угодно наизнанку вывернут. Безо всякого. Так и я моту романы писать. Вот, слушай, чем не сюжет: Батый на самом деле был освободителем Руси. Потому что в это самое время на Руси собрались могучие черные волхвы, угрожавшие всему миру. Они разделали меж собой Русь на уделы и черпали каждый в своем психоэнергию. Еще они, конечно, разрабатывали оружие страшной силы. Поэтому Батыю ничего не оставалось, как срочно собрать всю орду, какая была, и двинуться на Русь. Представляешь, сколько кровопролитных страниц можно смастрячить?
Кот, склонив голову, внимательно слушал этот бред, дожидаясь, пока Мотин перестанет размахивать пустой ложкой и наполнит, наконец, теплым супом "из пакетика" треснувшее блюдце.
Рисунок Е, Садовниковой
В первых числах марта, когда небо из серого стало бирюзовым и с крыш поползли вереницы тонких пока сосулек, Мотин решил, что пора.
В субботу он раскидал снег вокруг Машины, отбил чуть приржавевшую за зиму дверцу — наверное, в замок попала вода, и с полдня копался в стылом нутре, время от времени убегая в дом погреться чайком. Кот валялся на оттаявшей скамеечке, с легким недовольством косясь на суетящегося Мотина.
В воскресенье с утра Мотин крепко позавтракал, покормил кота, накинул на себя вместо шубы легкий ветхий плат и, прихватив рюкзак с лопатой, рысью пробежал к Машине. Все было отцентровано еще со вчерашнего дня, и Мотину оставалось лишь запустить энергетическую систему, а когда датчик, переделанный из дифференциального манометра, показал набор энергии в 120 мегаватт, нажал на красную кнопку.
Машину тряхнуло, потом начало плавно раскачивать. Сколько Мотин ни старался, ликвидировать эту болтанку он не смог. И гироскоп пробовал приладить, и с компенсирующими полями колдовал — без толку: не все еще в пятом измерении было понятно и подвластно человеческому разуму.
К счастью, болтанка длилась не больше, чем всегда, — минут пять по внутреннему времени. Машина замерла. Мотин сторожко выглянул в заделанное плексигласом оконце, всмотрелся. Вроде все было чисто. Тогда он подтянул дверцу на себя и отщелкнул шпингалет.
В распахнувшийся выход хлынул теплый, наполненный солнцем и травяными запахами воздух. Мотин глубоко вздохнул и вылез из Машины.
Место было проверенное — посреди широкой равнины, поросшей невысокой — по колено — травой. До леса отсюда было с километр или даже больше.
В лес Мотин никогда не совался. Лишь вначале по глупости подошел поближе. Захотелось, видите ли, убедиться, что за три тысячи лет природа средней полосы действительно заметно изменилась.
Вместо тонконогих березок и корявого ельника главенствовали пальмоподобные исполины с чешуйчатыми стволами и широкими перистыми макушками. А вместо зайчиков и белочек по этому лесу бегали уродцы, больше похожие на плотно набитые кошельки размером с пещерного медведя-трехлетку, — Мотин и таких видел. Пасть у этих "кошельков" распахивалась так широко, что Мотин мог бы пролезть прямиком в желудок, если бы не тройной ряд острых зубов, не в такт покачивающихся из стороны в сторону...
Зверики были малоподвижны, но хитры: поняв, что за Мотаным не угнаться, они трансформировались в копии Мотина же и подзывали его. Голос Мотину не нравился, но туг уж ничего не поделаешь: это был его голос.
Осмотревшись еще раз и убедившись, что звериков поблизости нет, Мотин закинул на плечи рюкзак и отправился на запад.
Шагов через сто трава расступилась, обнажая широкую — метров в двести — воронку. За многие сотни лет воронка заплыла почвой, и более мелкая трава покрыта ее, как газоном, но детали перекрытии, отлитые из вечного металла, упрямо выпирали из склона, сияя на солнце полированными гранями. Собственно, по этим балкам Мотин и отыскал погибший город.
В склонах воронки виднелось несколько лазов. Они вели далеко вглубь, в переплетение пустых и засыпанных землей комнат, коридоров и улиц. Туда Мотин не совался — боялся, что зверики учуют и подстерегут на выходе. Хотя было соблазнительно: там наверняка такое сохранилось...
Обойдя воронку, Мотин пошел, как грибник, раздвигая траву черенком лопаты. Вот его внимание привлекла широкая кочка. Мотин деловито потыкал ее лопатой, и в одном месте штык стукнул о металл. В несколько ловких движений Мотин "скальпировал" кочку. В срезанном слое, как начинка в пироге, покоились широкий, золотисто поблескивающий диск с ясно видимой кольцевой нарезкой и несколько побуревших металлических же коробочек. Отряхнув землю, Мотин сложил находки в рюкзак и двинулся дальше.
Следующий предмет торчал прямо из земли — изогнутая трубка, оканчивающаяся набалдашником из помутневшего растрескавшегося пластика. Мотин попробовал обкопать находку, потом вытащить, потом опять обкопать, но все без толку: трубка уходила в землю слишком глубоко. Такое случалось часто, поэтому Мотин просто посидел несколько минут возле находки, выкурил сигаретку и без сожаления пошел дальше.
Через пару часов рюкзак потяжелел кило!раммов на десять. Когда Мотин клал в него последнюю находку — широкую черную пластину, — откуда-то со стороны леса объявились три зверика. Бегать как следует они не умели, поэтому, видимо, какое-то время двигались ползком — пока не кончилось терпение, что ли. Тогда они вскочили и перешли на рысь. Мотин подхватил рюкзак и со всех ног помчался к Машине. Зверики сумели подобраться довольно близко, но теперь расстояние между ними и Могиным стало увеличиваться. Поняв, что жертву не догнать, зверики начали трансформироваться, и через несколько секунд за Мотиным, призывно размахивая руками, ковыляли три двойника.
- Эй, подожди! — кричали они. — Помоги мне!
Странно, только и в людском обличим зверики бегать не умели, а только быстро шагали.
Запыхавшийся Мотин забросил рюкзак в кабину Машины, немного постоял, глядя на приближающихся двойников, а потом залез, закрылся и включил реверс.
Гоша Сизов объявился неожиданно и некстати. Днем бы раньше — хорошо, днем позже — замечательно, но он ввалился именно тогда, когда Мотин, сидя на полу, раскладывал по куску брезента свои находки.
— Черт полосатый! — орал Гоша, тиская Мотина в энергичных объятиях. — Ты чего вытворяешь, чудак-человек? Стоит отвернуться — и нету Мотина, сгинул Мотин!
Гоша орал с легким акцентом: отвернулся он почти на пять лет и все это время работал в Штатах, где российские теоретики снова были и в фаворе, и нарасхват.
— Приезжаю в Москву — первым делом к тебе: гае Мотин, куда делся? А меня как обухом по голове: уволился, ушел, развелся... Ты в каком веке живешь, Мотин? Ну сорвало у твоей Катьки крышу, ну, захотелось ей легкой жизни — и бог с ней! Зачем все бросать-то? Пустырником заделаться решил?
— Пустынником, — поправлял
Мотин, искренне обнимая друга. — Ну а что такого-то?.. Мы же поровну поделили: ей — квартиру, мне — дачу. Не наоборот же... "
— Да-ачу! Да я твою халупу еле разыскал! — орал Гоша, громко выставляя бутылки с дорогой водкой и вываливая из шуршащего пакета вакуумные упаковки с фантастической вкуснятиной. — Я туг у деда какого-то спросил — не знаю, и все туг! Уже и на пальцах объяснять стал, только тогда просветлел абориген. "А, — говорит, — это старьевщик который?" Представляешь, Мотин, куда тебя аборигены записали?
Гоша всегда любил пошуметь, и Мотин радовался, что американская жизнь не изменила друга. Сам-то он побоялся ехать за бугор. Из-за этого и пошла у них с Катериной трещина... А дальше — больше...
К деликатесам Мотин добавил огурчиков и сала — перед ноябрьскими помогал соседям колоть кабанчика. Гоша рассказывал о пестрой заокеанской житухе и о столичных новостях и все подпинывал разложенный на брезенте хлам—до тех пор, пока не обратил на него внимание.
— Мотин, — сказал Гоша с грустью в голосе, — черт полосатый, я думал, ты какую-нибудь хрень изобретаешь, а ты что, правда в мусоре копаешься?
Мотину стало стыдно: не успел убрать железо с глаз долой... А Гоша, присев на корточки, уже брезгливо вертел в пальцах чуть тронутую ржавчиной звездочку с впаянными в центр ленточками микросхем.
— Что это за барахло?
— Не знаю, - честно сказал Мотин. — Я это только сегодня нашел. А вот это —знаю.
Он взял один из предметов — черную пластину размером с ладонь. Гоша взял такую же. Пластина оказалась тяжелей, чем он думал. Присмотревшись, Гоша различил возле одного из углов короткую строчку мелких значков: несколько цифр и буковки, похожие на иероглифы.
— Ну и что с этим делать?
— Можно вместо стелек в зимние ботинки вкладывать, можно вместо электроплитки использовать, — начал перечислять Мотин, но осекся, увидев глаза Гоши. — Гоша, это вроде аккумулятора. Управляется голосом. Правда. Вот, смотри: двадцать градусов.
Пластина в ладони Гоши вдруг дохнула легким теплом так неожиданно, что тот разжал пальцы.
— Вот, —сказал Мотин. —Моя тоже нагрелась. Хочешь пощупать?
— Пошел ты к черту, Мотин, — сказал Гоша, тараща глаза на пластину. Потом потрогал пальцем. — Теплая... Тридцать! — велел он и снова ткнул черный бок. — Елки-палки, горячей стала! Пятьдесят! Мотин, черт полосатый, что за фокусы?
— Ты только не увлекайся, пожалуйста, а то дачу спалишь, — предупреждал Мотин. — Они, если с десяток собрать, атомную электростанцию заменят.
— А... как ты их сделан?
— Нашел, — честно сказал Мотин. Врать он не любил и не умел, и за это всегда получал "по мозгам". Получил и сейчас. 1оша встал на четвереньки и принялся благом матом орать на Мотина. Кричал он минут пять, правда, если отжать эмоции, смысл всего этого ора сводился к одному вопросу: где?
— В будущем, — снова честно сказал Мотин. — Я вначале налегке мотался и редко, — быстро заговорил он, чтобы Гоша опять не принялся орать. — Потому что мои аккумуляторы были на всю кабину, места оставалось только вот так, — он свел ладош вместе, — и то под самым потолком, калачиком. А потом нашел эти штуки, разобрался. Теперь даже вдвоем или втроем можно, и часто. Хочешь?
Гоша все это время хотел поорать, его просто распирало от крика, но, услышав последнее слово, он засипел и сдулся, как шарик. Потрогал теплую пластину и сказал:
— Хочу.
С настройкой Мотин не мудрствовал, выбрал обычную, на какой сам ходил. Машина проявилась в том же полдне безвестного дня безвестного года через пять тысяч лет от рождест ва Христова.
— Вот, — сказал Мотин, — смотри.
Гоша смотрел.
— Черт ты полосатый... — наконец с выражением сказал он. — Атам что?
—Там—лес.
— Лес... — зачарованно повторит Гоша. — Эго же пальмы, да?
— Вроде того. Я в лес почти не заходил — там зверики.
— Мотин, ты — гений! — восторженно прогудел Гоша. — А в городе ты бывал?
— Да, конечно, сто раз. Он вон там, метров сто-двести.
— Где? Подземный, что ли?
— Нет, развалины. Я же рассказывал.
— Мотин, — строго сказал Гоша. — Я про нормальный город. С нормальными домами. С людьми. Ты же Бог знает сколько сюда мотаешься — пора контакт устанавливать с потомками! Не все же по свалкам бродить!..
Мотин внимательно огляделся — не трусит ли мешок с зубами — и сел в траву.
— Не с кем здесь контактировать, Гоша. Вся Земля — большая свалка. Сгинуло человечество. Давным-давно и без возврата.
—Та-ак... — Гоша сорвал травинку, понюхал и стал жевать.
— Ну, а отчего? Доигрались с экологией? Или все же война? Ну, чего ты молчишь? Не знаешь?
— Знаю, — обреченно сказал Мотин. — Я ведь в первый раз сразу на десять тысяч лет вперед махнул. Чтобы посмотреть, какое будущее нас ждет. Не завтра-послезавтра, а Бог знает когда. Считал же кто-то из западных, будто технологические цивилизации живут в среднем не больше шести тысячи лет...
— Это фон Хорнер считал. И не шесть, а шесть с половиной.
— Не важно. Вот я и хотел проверить: будет человечество жить или нет. Думал, туг дома из хрусталя и злата... А вылез — лес еще чуднее этого, бурелом кругом, зверики через него продираются... Я вначале подумал, что в заповеднике очутился. Сменил настройку, ушел в семитысячный год — и там то же самое, только вместо леса берег озера и зверики грызутся друг с другом. Потом опустился в четырехтысячный. Там и нашел последние города. Мертвые уже, давно разрушенные. Я еще не знал, что там тоже опасно, полез сдуру. Меня на третьей ходке так шарахнуло из какой-то пушки, что я сутки без сознания провалялся. Это счастье, что все проржавело, а то, Гоша, хана бы мне случилась. Но кое- что я нашел и понял.
— Что понял-то?
Мотин опять вздохнул тоскливо и глубоко.
— Это зверики нас уничтожили.
Пауза длилась с минуту. Наконец,
Гоша выплюнул травинку.
— Мотин, ты это всерьез? Их же, говорил, можно как в тире отстреливать — еле ползают.
— А мимикрия? Ты видел, как они в людей превращаются? Пока он на тебя не кинется, не поймешь.
— Да ерунда все это, — поразмыслив, сказал Гоша Растерянно сказал.
— Можно же пароли придумать, коды доступа, сканирование какое-нибудь...
— А кто сказал, что ничего этого не было? И коды, и сканирование, и чипы за ухом. Только когда уже поздно было что-либо изменить. То есть еще, наверное, казалось, что можно: и выстоять, и победить... Но — нет. Понимаешь, все слишком быстро произошло: сегодня еще хорошо, а завтра уже весь мир расколот на тысячи кусочков, и все они отрезаны друг от друга, потому что везде уже эти... зверики. Через десять лет после вторжения осталось несколько резерваций, где люди еще держались. Через пятьсот лет — несколько крепостей. Они могли противостоять любым атакам, но там уже сказался другой фактор — неизбежное вырождение.
— Все правильно, — сказал Гоша.
— Замкнутые сообщества... А генетика?
— Ну что ты у меня спрашиваешь?
— закручинился Мотин. — Откуда мне знать?
— Не верю я тебе, Мотин. Вот хоть ты что — не верю! Неужели нельзя было переселиться на другие планеты, к звездам улететь?
— Не летали еще к звездам...
Гоша аж вскочил.
— Как не летали? Через несколько тысяч лет? Мы же не сегодня-завтра опять на Луну полетим, а там и до Марса рукой подать!
— Не успели подать, — опять оборвал его Мотин. Не хотелось ему этого говорить, не хотелось, но пришлось:
— Это же не через тысячи лет случится, а через двести пятьдесят. Ну, были станции на Луне и на Марсе были. Только что они без Земли?
— Что?!. Нет... — потрясенно прошептал Гоша. — Это же... Мотин, сволочь... Ну, мы помрем, ну, дети наши... Но праправнуки... Это же... Как ты можешь жить с этим, Мотин?.. Жить и ничего не делать?
— Зверики, — сказал вдруг Мотин.
Со стороны леса семенила пара "мешков". Страшные вблизи, издали они такими не казались, даже когда зевали на ходу, разворачивая круги из сотен зубов. Зверики, смешные пародии на настоящих. Мультики-страшилки.
— А ты знаешь, откуда они появились? — спросил Гоша. В его голосе проскочили злые нотки, будто это Мотин виноват в том, что человечество исчезло.
Мотин кивнул.
— Конечно, знаю. Из космоса.
— Убираемся, — сказал Гоша. — Я с тобой дома поговорю.
Но до дома он не выдержал. Едва Машину закачало, он снова насел на Мотина.
— Знаешь, — сказал он, — ты мне первый друг, Мотин, но я тебе все равно скажу: трусоват ты, Мотин. И всегда таким был. В институте тихушничал, в Штаты со мной не полетел, с Калькой этой... Только все это, Мотин, фигня. Ты мне вот что скажи: почему ты, имея в руках такую вещь, — он стукнул по обшивке, — ничего не сделал? Ровным счетом ничего? Ну почему ты такой трус, Мотин?
Мотин закусил губу. Он мог бы многое рассказать Гоше, он многое успел увидеть, пока мотался по векам, и Гоша, послушав, наверное, понял бы, наверняка понял, что ничего он, Мотин, сделать не мог, потому что миллионы людей не смогли, а он кто такой, чтобы менять судьбы мира? Но Мотин ничего не сказал, потому что Гоша прав, и нужно было биться лбом о стену и резать себя на куски — и все равно пытаться, пытаться. Только потому, что он ЗНАЛ.
— Ты сможешь вычислить место и дату, когда все это началось? — зло спросил Гоша.
Хуже того, что уже случилось, быть не могло. Поэтому Мотин не стал юлить, да у него бы и не вышло.
— Я все давно вычислил, — сказал он.
Окончание в следующем номере