Золотая шахта

49

В то время как Большой Король торопился к шахтному общежитию, Род Айронсайдз беспокойно метался на постели, простыни которой уже стали влажными от пота. Он метался в кошмаре, из которого не мог найти выхода. Кошмар был бесконечный, зеленый, дрожащий, сверхъестественный, прозрачный. Он знал, что его от кошмара отделяет только прозрачная стеклянная стена. Он стоял перед стеной, понимая, что за ней ледяной холод, он видел, как свет пробивается сквозь стену, и ему было страшно.

Неожиданно в стеклянной стене появилась трещина, толщиной с волос, и сквозь нее просочилась одна-единственная капля. Большая, размером с жемчужину, совершенная по форме, как будто нарисованная Третчиковом. И сверкала она, как жемчужина.

Никогда в жизни Род не видел ничего более ужасного. Он закричал во сне, стараясь предупредить, но щель становилась все шире, капля скользнула вниз по стеклу, за ней последовала другая, и еще, и еще. Неожиданно часть стены взорвалась, ударил поток пенной воды, и Род закричал.

С ревом вся стеклянная стена рухнула, и зеленая волна высотой с гору, увеначанная белой пеной, накрыла его.

Он проснулся, сидя в кровати, крик ужаса застыл на губах, все тело в поту. Потребовалось несколько минут, чтобы успокоилось бешено колотившееся сердце. Тогда Род пошел в ванную. Налил стакан воды и поднес его к свету. «Вода. Она там! — прошептал он. — Я знаю, она там!» Он выпил воду из стакана.

Он стоял обнаженный, холодный пот высыхал на теле, в руке он держал стакан, и тут ему в голову пришла мысль. Никто никогда ничего подобного не делал, но ведь никто раньше и не пытался пробить Большой Черпак.

— Я просверлю шпуры и заложу большой заряд в висячий бок штрека. Заставлю парней Деланж теперь же заняться этим. Тогда в любой момент я смогу обрушить кровлю и запечатать этот проклятый туннель.

Род удивился, какое сильное облегчение он испытал. Теперь он понимал, как сильно это его беспокоило. Он вернулся в спальню и расправил простыни. Но уснуть не смог. Воображение было перенапряжено, и в мозгу проплывали мысли и картины, пока он вдруг не увидел Терезу Стайнер.

Он не видел ее две недели с возвращения Манфреда из Европы. Дважды говорил с ней по телефону, торопливый, скомканный разговор, который оставил его глубоко неудовлетворенным. Он все больше и больше сознавал, что ему не хватает ее. Попытка найти утешение с другой женщиной кончилась жалкой неудачей. Он сразу утратил к ней всякий интерес и вернул юную леди в лоно семьи в неслыханное время — в начале одиннадцатого в субботу вечером.

Только непрерывные заботы новой должности не давали ему уехать в Йоханнесбург и рискнуть.

— Знаешь, Айронсайдз, пора затормозить, а то совсем потеряешь голову из-за этой женщины. Помни свою клятву — «никогда снова»!

Он выровнял подушку и лег.

Терри лежала неподвижно в ожидании. Был второй час ночи. Одна их тех ночей. И как никогда раньше, она была полна страхом. Холодное липкое ощущение в нижней части живота. До сих пор ей везло. После возвращения из Парижа он не был с нею близок. Но уже прошло две недели, и вечно это продолжаться не может. Сегодня.

Она слышала звуки машины на подъездной дороге и почувствовала себя больной. Я не могу, решила она, и никогда больше не смогу. Теперь я знаю, что так не должно быть. Не должно быть таким грязным, скрытным, ужасным… должно быть, как с Родом.

Она услышала, что он в своей спальне, и села. Почувствовала отчаяние.

Дверь ее комнаты беззвучно раскрылась.

— Манфред? — резко спросила она.

— Это я. Не беспокойся. — Он подошел к кровати, темная безличная форма, на ходу он снимал пижаму.

— Манфред, — выпалила Терри, — у меня в этом месяце началось раньше, прости.

Он остановился. Она видела, как он опустил руки и стоял совершенно неподвижно.

— Ага! — сказал он наконец, и она услышала шорох его ног на толстом ковре. — Я как раз собирался сказать тебе, — он колебался, подбирая слова,

— что… я буду отсутствовать в течение пяти дней. Уезжаю в пятницу. Мне нужно в Дурбан и Кейптаун.

— Я тебя соберу, — сказала она.

— Что? А, да, спасибо. — Снова шорох ног. — Ну, что ж. — Он поколебался, потом быстро наклонился и коснулся ее щеки губами. — Спокойной ночи, Тереза.

— Спокойной ночи, Манфред.

«Пять дней». Она лежала в темноте и радовалась. «Пять дней наедине с Родом».