Золото Советского Союза: назад в 1975. Книга 2

Глава 21

Народу на станции оказалось прилично. С одной стороны хорошо — есть где замаскироваться доблестным стражам правопорядка. С другой стороны, по этой же самой причине плохо — если начнётся пальба, вокруг куча народу. О чём вообще думал Боцман, назначая рандеву в таком людном месте, непонятно. И это нервировало.

Утром меня ещё раз инструктировали. Как сказал майор, который лично меня отправлял, на свежую голову лучше усвоится. Ну да, как же, на свежую голову. Они реально думали, что я лёг спать и спокойно продрых до утра? Да ни в одном глазу. Дом советов в голове обеспечил мне весёлую ночку. Я передумал все мысли, до каких только смог дотянуться. И что это вполне может быть моя последняя ночь, и что обязательно всё пойдёт не так, как планируют эти умники, и как жаль, что ни с кем даже не могу проститься. Лёха так и не вернулся, его оставили на квартире, там он и ночевал.

Майор оглядел меня внимательным взглядом и сказал, что я ему не нравлюсь. Я хотел ответить, что взаимно, но было как-то пофиг. Чувствовать себя винтиком в системе, от которого не ждут инициативы, а напротив, ждут исключительно выполнения назначенной роли, было стрёмно.

— Трусите, Александр? Правильно, надо трусить. На опасное дело идёте. От вас зависят судьбы ваша и многих других людей. Поймите, вы очень ценны как для нас, так и для Боцмана. Но это не убережёт от шальной пули, если у кого-то не выдержат нервы. Поэтому ваша задача — выжить любой ценой. Помните, что вас ведут каждую минуту, каждый метр. Весь район оцеплен, никуда они от нас не денутся. Главное, не дёргайтесь. Понимаете? Спокойно, неторопливо. Если бы нам знать, где они держат девушку, мы бы без вас провели операцию. Всю ночь окрестности шерстили, никаких следов. Возьмите барбариски, Саша.

— Что это? Зачем?

— Вас наверняка обыщут и любой подозрительный предмет или оружие сразу изымут. А то и похуже — поймут, что вы привели милицию. А так — съели конфетку, фантик бросили. Ничего подозрительного, а для нас след. Ниточка. Это на всякий случай.

— Понял.

— И ещё. В помещении не маячьте напротив окон и дверей.

— Уже говорили.

— Ничего, повторюсь. Ну, готовы?

Я пожал плечами.

— Какой-то вы вялый. Перенервничали? Всё будет хорошо. Мы вас вытащим.

— Да-да, помню. Я ценный кадр.

— Сейчас не время для разногласий. Но вы напрасно так негативно воспринимаете нашу структуру. Мы охраняем мирных граждан от мрази, подобной Боцману.

И вот я стоял на перроне, ожидая сам не зная чего. Противное ощущение, когда уже всё равно что будет, лишь бы неопределённость настоящего закончилась. Вокруг суетился народ с двух пригородных электричек. Те, кто приехали, торопились проскочить в город до прихода грузового поезда, который извивистой лентой уже показался вдали. Навстречу этой толпе стремилась другая — тех, кому надо на электричку.

Кого-то увидеть среди этой толчеи было невозможно. Я забеспокоился, что так и не пересекусь с людьми Боцмана, и те зачтут мне неявку. Так и хотелось попрыгать и поорать:

— Эй, где вы тут, вот он я.

Товарняк уже приблизился, извиваясь бесконечной лентой, и люди забегали быстрее. Грузовой басовито сигналил, но особо торопливые ещё норовили проскочить перед ним.

И тут меня пихнули в бок, упершись чем-то твёрдым и хватая под локоть. Голос над самым ухом гаркнул: «Вперёд, и не дёргайся».

Меня повлекли вперёд, так что ничего не оставалось делать, как быстрее перебирать ногами. Я же не самоубийца — сопротивляться на путях. Мы проскочили практически перед самым носом у поезда. Ревущая махина, всё ещё сигналя, мчалась, поднимая локальный вихрь. Я оглянулся. В мелькающих просветах по ту сторону застыли двое мужиков. Это мой караул? Поздравляю, ребята, упустили вы добычу. Чего-то такого я и ожидал.

Грохот перебивал все звуки, так что мой провожатый махнул головой. Мы двинулись вперёд — на следующую платформу и дальше вдоль пригородного поезда, следующего на восток. Твёрдое, тычущее меня в рёбра, никуда не исчезло. Наоборот, прижалось плотнее, напирая, заставляя шевелиться быстрее. Мы прошли три вагона, а на четвёртом мне скомандовали:

— Поднимайся в электричку!

Приказ был подкреплён тычком в бок, поэтому я его понял. Грохот товарного всё ещё заглушал звуки, поэтому мне достались обрывки слов.

Я оглянулся и проорал:

— А где Зина?!

Провожатый лишь подпихнул меня в спину. Я торопливо вынул из кармана карамельку, содрал прилипший фантик, смял его одним движением, чтобы не выглядело подозрительным, и совершенно по-свински бросил под ноги. Едва мы поднялись в тамбур, мужской плохо разборчивый из-за шума голос объявил:

— Осторожно, двери закрываются. Следующая станция — Военный городок.

Поезд двинулся буквально через минуту, бесконечный товарняк всё ещё мчался мимо нас. Значит, никто меня уже не пасёт.

— Где Зина? — тихо переспросил я, когда наконец стало возможным говорить.

— Там, — неопределённо мотнул головой детина, не отпуская меня дальше.

— Там, это где?

— В нужном месте. Хватить болтать.

Я понял, что добиться от дуболома, который тычет в меня чем-то неприятным, ничего не удастся. Похоже, ствол там у него. А может и не ствол, а палка, но смысл от этого не изменится. Зину в город не привезли, так что я еду, куда велят. Только бы ничего с ней не сделали. Одна надежда на слово Боцма́на.

Мы ушли в последние вагоны, где народу было поменьше. На маленьких платформах из дальних вагонов приходилось спрыгивать прямо на насыпь, поэтому приличные люди стремились ужаться, но сесть в первые вагоны. Мы приличными не были, поэтому сели где пришлось, и только я задремал под мерный перестук колёс, как меня растолкали и потянули на выход. Вроде какую-то станцию я в момент просыпания слышал, но теперь и не вспомнить. Бессонная ночь сказывалась. Надо хоть дорогу от станции приметить. Кстати, ещё одна барбариска будет в самый раз. В стороне от платформы получится, но хоть так. Мне отсюда даже название остановочного пункта не видно.

От железнодорожной насыпи вела еле заметная тропинка вниз, в колючую сосновую поросль. Молодой плотный сосняк неохотно пропускал нас, царапая руки и хватаясь за одежду.

Мы пересекли просёлок, углубившись в сосновый бор. Вдалеке просматривались крыши домиков и заборы. Какое-то садоводство. Может, хоть название попадётся, хоть приблизительно сориентироваться, где мы находимся. Надо же мне было, как последнему лоху, уснуть в электричке. Ещё одну барбариску запихать в рот? Я энергично захрустел зубами, чтобы сгрызть предыдущую, и тут же достал следующую.

— Не слипнется? — отобрал у меня карамельку сопровождающий, тут же развернул её и отправил за щёку. Фантик предсказуемо полетел в кусты. Отлично. Больше следов! Не всё же мне давиться этой сладостью.

— Это нервное, — пояснил я, разворачивая ещё одну барбариску. — Я, когда нервничаю, всегда ем. Глюкоза в крови падает, плохо становится. Врачи сказали, карамельки с собой носить.

— Нервный значит? — усмехнулся мужик.

— Ага. После ранения началось.

— А ну-ка стой. Руки подними!

Мужик оглянулся, нет ли кого поблизости и начал меня обыскивать. Пошарил по карманам, хмыкнул, обнаружив добрую горсть барбарисок, отполовинил мой запас и повёл дальше. Здесь он уже не тыкал мне в спину, видно, чувствовал себя спокойно вдали от цивилизации. Понимал, что деваться мне некуда, и сбежать я не стремлюсь. А мне ничего другого и не оставалось. Главное, пусть они Зинку отпустят, а там только за себя отвечать придётся. Буду договариваться с Боцманом.

Дача, куда меня привели, по советским меркам была неплоха, но для Боцмана жидковата. Всего лишь дом с мансардой, малина, уже пригнутая на зиму, пустые грядки, ботва и листья в компостной куче. Дорожки из почерневших досок, клумбы из покрышек, даже лебеди из тех же покрышек, крашенные масляной краской — прямо дизайн. Аккуратненько, чистенько, но без лоска. Зина вышла мне навстречу. Сама, своими ногами. Никто нож у горла не держал, и в целом она выглядела вполне себе бодрой и здоровой. Какая мирная картинка.

— Саша! — кинулась она навстречу, завидев меня.

Мой провожатый отступил, чтобы полюбоваться на трогательную встречу влюблённых. Я выставил руки в предупреждающем жесте.

— Цела?

— Ага. Меня здесь не обижали, не думай.

— Отлично, топай на станцию и в город.

— Я без тебя не пойду.

— Зина, не ерунди. Ты свободна, марш домой!

— Погоди, Саша. Я хочу остаться, чтобы…

— Ты дура? Тебя меняют на меня. Пока отпускают, вали домой. Иначе зачем я пришёл сюда по своей воле?

— О, какие гости! — раздался полный радушия голос с крыльца. Боцман. — Александр! Снизошёл до старика. Рад, рад.

— Здравствуй, Михаил Васильевич. Как дела?

— Помаленьку. Ну проходи, чего на улице стоять. Чай не лето.

— Успеется внутрь. С девушкой сперва разберёмся.

— А что с ней такое?

— Да вот, уезжать не хочет.

— Раз не хочет, стало быть понравилось. Да, Зиночка?

— Михаил Васильевич, я с Сашей хочу остаться. Можно?

— Нет, нельзя, — опередил я Боцмана. — Уговор дороже денег. Я прихожу один, Зина отправляется домой. Давай не надо рушить слово.

— Справедливо. Ну, Зина, не поспоришь. Собирайся в путь. Только мы тебе глаза завяжем, уж не обессудь. А то вдруг кто спросит, где бывала, что поделывала. Так ты честно и скажешь, что была в гостях, а где это — не знаешь, потому как не местная, и дорогу не запомнила.

Я проследил, как из-под навеса появляется зелёный мотоцикл урал с коляской. В коляску усадили Зинку и чёрным платком завязали ей глаза.

— Погодите, мне нужна гарантия, что Зина благополучно доберётся до дома, — встал я на пути мотоцикла.

— Хорошо. Зина напишет тебе записку.

— Э, нет. Не пойдёт. Вдруг её за первым поворотом заставят эту записку написать, а после этого шею свернут.

— Чего же ты тогда хочешь?

— Записку пусть мой друг Лёха напишет. И распишется. Тогда всё по чести будет. Как записку привезут, так и о делах поговорим.

Лёхин почерк я знаю, а его министерскую подпись хрен подделаешь. За ним наблюдают, так надеюсь, доблестные стражи правопорядка на этот раз не прощёлкают шанс, который я им подарил.

— Пусть так. Слышали? Езжайте.

Урал зарокотал мотором и выехал за околицу, где виднелась размокшая дорога.

— Доволен? — подошёл ко мне Боцман.

— А ты?

— Вполне. Зина хорошая девушка. Болтать не станет. Одобряю твой выбор подруги.

— Она мне не подруга, и вряд ли ею станет.

— Забавно это слышать здесь и сейчас. Зачем же ты тогда явился?

— С тобой поговорить. Имею дурную привычку верить в людей. Мы с тобой не врагами расстались вроде. Так с чего такая агрессия? И зачем?

— Эх-хе-хе, Саня. По больному бьёшь. Давай-ка мы с тобой отобедаем сперва, а там и о серьёзном говорить станем.

— А давай. Всё равно записки ждать. А это времени требует.

Он псих? Вначале его дуболомы крушат на своём пути всё живое, а потом он приходит в белых одеждах и сокрушается, как же так вышло. Второй раз подряд. Ну кто ему доктор, что наступает он на те же грабли. Прошлого раза мало показалось? А ведь сейчас за мной сила помощнее. Ну что же, едем дальше. Послушаем, что мне скажут на этот раз.

Мы вошли в дом, совершенно не соответствующий своему взыскательному жильцу. Временное пристанище, с первого взгляда видать. Удобства на улице, простой рукомойник в углу. Ещё и воду поди за тридевять земель везти надо. Водопровод тут явно только летний. В самом доме, хоть и пышет жаром печь, от пола и окон тянет осенняя прохлада.

Я выбрал самое укромное место около печки, сказал, что замёрз. Так, вроде из окон не просматривается, а от двери меня отделяет угол печи. Увести Боцмана от остальных нереально по причине того, что комнат в доме всего две, и в обеих полно людей. Я насчитал девять человек вместе с мотоциклистом, который увёз Зинку. Но кстати сыновей не видать. Дома на хозяйстве остались, пока батька в командировке по поимке такого нужного меня?

Харчи оказались выше всяческих похвал. Пожрать Михаил Васильевич не дурак. В глиняных горшочках томлёное мясо с овощами, пирог с рыбой, соленья домашней засолки. Закралось подозрение, а хозяева дачи-то живы вообще? А то и усадьбу оккупировали и погреба подчистили, судя по всему.

Боцман, не спрашивая, налил мне рюмашку и первым выпил свою. Не чокаясь. Кто умер?

— Задерживаться здесь мне не с руки. Уразумей это и прими, — крякнул Боцман. — Так что сегодня и отправимся.

— Далеко ли? — как можно небрежнее спросил я. — У меня учёба.

— Плачу те же деньги.

— А я уже говорил твоему посыльному, что денег мне теперь не надо.

— Интересно. А что тебе надо?

— Да мне от тебя ничего не надо. Разошлись бы миром и ладушки.

Боцман встал из-за стола и зашагал по комнате, заложив руки за спину.

— Александр, ты мне нравишься. Но всему есть предел. Моей доброте тоже.

— Да я понял уже. Сам наградил — сам отнял. За неповиновение — наказание.

— По-отечески любя, Саша.

— По-отечески, значит. Ну тогда продолжай. Куда едем, что делать будем?

— Всё то же. Найдём мой клад, получишь вознаграждение.

— Хороший план. Есть у меня на эту тему некоторые соображения. Поделиться?

— Ты опять про посёлок?

— И про него тоже. Вопрос деликатный, надо бы без свидетелей перетереть.

— У меня нет секретов от ребят. Говори.

— Тут дела семейные завязаны. Уверен, что всем об этом нужно знать?

— Не пойму, ты это к чему клонишь?

— Как бы так сказать — родню я тебе нашёл. Ещё одну ветвь потомков Бейтона.

Боцман вперил в меня немигающий взгляд. Не ожидал, что с этой стороны зайду. А семья для него как видно выше любых других дел. Наконец, мужчина решился.

— А ну, выйдем, прогуляемся.

Чёрт, не совсем то. Я-то надеялся, что он остальных выгонит, а когда мы наедине останемся, тут-то и… Ладно, снова оделись и пошли от крыльца в дальний угол сада. Чтобы значит, совсем без свидетелей.

— Излагай, уже теряюсь в догадках, — поторопил он меня.

— Ты правда не знаешь? И даже не догадываешься?

— Перестань говорить загадками.

— Ну хорошо. Что тебе известно о Бейтоне и его потомках?

— Издалека заходишь, давай ближе к делу.

— Куда уж ближе. Бейтон — ключевая фигура, как ни крути.

— О нём не так много известно. Ещё меньше о потомках. Я видел родовое древо, которое чертили лет сто тридцать или сто сорок тому назад. Оно кстати, в том самом сундучке хранится вместе с остальными реликвиями.

— А семейные предания, рассказы о предках? Неужто ничего?

— Александр, ты испытываешь моё терпение.

— Значит, и правда не в курсе. Бейтон был проклят одним шаманом. И его проклятие легло на его потомков.

— Проклят? Что за чушь? Ты, молодой, современный, комсомолец наверняка — веришь в подобное?

— Я бы рад не верить, только знаю наверняка, что это проклятие до сих пор живо. Оно перед тобой.

— Что ты мелешь? Ты не пьян ли?

— Нет, дружище. Трезв как стекло, даже водочка твоя не помогла. А проклятие это я. Точнее мой дар, который ты так жаждешь получить. И поверь, я уже убедился, что дар находить золото — это самое настоящее проклятие Бейтона. Ни одному моему предку он не принес счастья.

— Твой дар? — поражённо остановился Боцман.

— Он самый, — перешёл я на шёпот. — Более того, скажу тебе по секрету, он и окружающим приносит несчастье. Если не хочешь обзавестись парой-тройкой внезапных дырок в теле, подними руки и не делай резких движений. Мы на мушке ребят из КГБ. Если бы дал себе труд подумать, прежде чем напускать на меня своих барбосов, то догадался бы, что не ты один за мной так бдительно наблюдаешь.

— Давно?

— С больницы, думаю. Я сам только узнал, но это было неизбежно. Что знают двое — знают все. Молодой я был, глупый, болтал много.

К нам сквозь кусты уже спешили люди в форме и без. Со стороны дома послышались выстрелы.

— Всем оставаться на местах, руки вверх. Боцман, не шевелись, сопротивление бесполезно.

Михаил Васильевич, к его чести, даже не дёрнулся, молча дал скрутить себя. Интересный он всё-таки мужик. Сродственник. Надо как-нибудь откопать тот сундучок и заглянуть в него.