Золото Советского Союза: назад в 1975. Книга 2

Глава 6

Участок находился на первом этаже панельной пятиэтажки. Неприметная табличка извещала, что здесь и есть участок милиции пятого Кировского отдела города Иркутска. Скучный казённый коридор, стены, снизу окрашенные зелёной краской, сверху побеленные. На полу вышарканный линолеум. Стенд «Их разыскивает милиция» с помятыми и откровенно пролетарскими рожами. Табличка на дверях кабинета: «Участковый уполномоченный милиции старший лейтенант Скретнёв Николай Фёдорович». Скромный кабинет участкового — стол, стулья, шкаф. И пианино, старое, благородного чёрного цвета, с позолотой, подсвечниками и двумя ножками. Внезапно.

— Играете? — спросил я на входе. Не удержался.

— По наследству досталось от прежних жильцов, — не отрываясь от писанины, сообщил участковый.

Мне стало стыдно. Наверное я не первый, кто об этом спрашивает. А скорее всего, его давно задолбали этим вопросом.

— А, это вы, — оторвался наконец от работы хозяин кабинета. — Пришли? Молодцы. Садитесь. Как самочувствие?

— Нормально.

— Ну и хорошо. Продолжим разговор? Ну так что привело вас в тот дом? Причём дважды.

— У нас на учёбе…

— Стоп. Давайте без вранья. Я запросил вашу учебную программу, не было никаких мифических заданий на тему деревянной архитектуры.

— Ну не было.

— Тогда что?

— А ругаться не будете?

— Вот этого обещать не могу.

— Да и ладно. Клад мы искали.

— Клад, значит. И как, нашли?

— Нашли, — потрогал я порезанную щёку. — На свою голову.

— Немножко не то, ага? — подмигнул участковый. — Вы же взрослые ребята. Понимаете, что могло закончиться не так весело?

— Очень хорошо понимаем.

— И что в центре города могли пострадать люди.

— Зато мы человека спасли, — не выдержал Лёха.

— Справедливо. Не окажись вы в тот день в доме, гражданин Слизко погиб бы.

— А он выжил?

— Жив. В третьей Кировской больнице на лечении. В связи с чем объявляю вам благодарность за спасение человеческой жизни.

— Было бы кого спасать.

— Зря вы так, ребята. Любая жизнь ценна. А с гражданином Слизко провели беседу. Рассказали, что спасли его совершенно случайно. Обещал встать на путь исправления. А мы ему поможем, верно?

— Э-э-э… ну да, — пожали мы плечами.

Если советскому обществу так уж необходим вконец опустившийся пропойца, кто мы такие, чтобы быть против?

— Было бы очень хорошо, чтобы вы взяли над ним шефство. Навестили в больнице, по хозяйству помогли…

Вот не зря у него пианино стоит! Я прямо чувствовал, что участковый, в кабинете у которого стоит пианино, не может быть обычным советским ментом. Он просто обязан быть хитрозадой сволочью. Я понимаю, что ему как участковому, Андрюха-алкаш портит всякие показатели и графики. И очень понимаю нежелание самому возиться с проблемным гражданином. Но млять! С какого ляду это должно стать нашей заботой?

— Так что, договорились? Сходите, пусть он посмотрит, какие замечательные ребята спасли ему жизнь.

— И что же мы ему скажем?

— Расскажете, как решили найти клад, как вам подсказали, что в этом доме… кстати, кто подсказал вам про клад?

Всё-таки мент он и в стране Советов мент. Зубы нам заговаривает, а сам в свою сторону клонит. Совсем за дураков нас считает.

— Никто, в старых газетах вычитали, что на этой улице шли ожесточённые бои в Гражданскую. А то, что белочехи много советского золота присвоили, и так известно. Мы и по другим домам пройтись хотели. В этом просто не было никого, поэтому с него начали.

— Ребята, ну теперь-то вы поняли, что затеяли опасное дело?

— Поняли, — вздохнули мы, потупив глаза.

Не выдать бы себя ненароком. А то ещё заподозрит неладное.

— Жалеете, что клад не нашли?

— Жалеем, что разведку не провели, сведения не собрали. Летом хотели с экспедицией от факультета пойти. Так, чтобы не просто, а полезными быть.

— Экспедиция — дело хорошее. А сведения пока на бумаге собирайте. И давайте без самодеятельности. Договорились?

— Так точно, товарищ старший лейтенант.

— Можно просто Николай Фёдорович. И к гражданину Слизко сходите. Одинокий человек, важно подать ему руку помощи. Вот адрес больницы, палата номер шесть. Да вы не кисните. Мы его бывших коллег нашли, родню ищем, соседи тоже помогут. Общими силами вытащим человека. Он ведь не просто так запил. Причины наверное были.

— Мы уже можем идти?

— Вот тут распишитесь в протоколе вчерашнего происшествия. Мы же договорились? Никаких больше глупостей.

— Хорошо, да.

Выйдя за дверь, мы прибавили шаг, пока хозяин ещё чего-нибудь не придумал на наш счёт.

— Чего ты копаешься? Идём отсюда, — позвал я замешкавшегося друга.

— На пары?

— Да ну их к чёрту. Пошли в больницу сразу.

— Ты всерьёз туда собираешься туда сходить? — изумился Лёшка.

— Да разделаться сразу, а то ведь этот Скретнёв с нас не слезет. Дотошный, собака.

— И что же мы этому алконавту скажем?

— Скажем, что знали бы, что он там копыта надумал отбросить, так подождали бы, пока не отбросит. Меньше возни государству и людям.

— А сумку забирать не будем?

— Пусть пока на чердаке полежит. Не таскать же её везде с собой.

— Надо вообще слазить на этот чердак. Посмотреть, что там есть. А то вдруг там до нас кто-нибудь что-нибудь спрятал?

— Если бы там что-то было, я бы это давно увидел.

— Ценное не только золото может быть.

— Ты прав. Да и вдруг понадёжнее тайник найдём.

— Так куда идём, на чердак или в больницу?

— Больница по пути, — помахал я запиской с адресом. Идём сперва туда. Отметимся, и можно своими делами заняться.

— Обычно посещения после обеда и сончаса. Сейчас нас не пустят.

— А если мы скажем, что по поручению участкового?

— Вряд ли, как мне кажется. Вот если бы мы сами были из милиции… Впрочем… зайти спросить-то мы можем. Только если нас погонят, я второй раз точно не пойду. Давай лучше придумаем, где перекусить. Бутерброды уже давно были.

— По пирожку на рынке возьмём?

— Опять всухомятку. Давай яичницу с помидорами пожарим, всё равно печь протопить надо.

— А посуду мыть?

— Да ладно тебе. Одну сковородку и пару вилок уж как-нибудь помоем.

— Не факт. Ты эти сковородки видел?

— Не обратил внимания.

— Там даже не чугун, алюминий. Долго же с него отскребать прижарку. Идём лучше сразу в кафешку. Я мечтаю о солянке. Чтобы копчёностями пахло. И оливочки плавали.

— Мечтай, мечтай. Оливочки. Не те нынче времена, Саня.

— Ну хоть лимон.

— Это более вероятно, но тоже не факт. Колбаска будет плавать с огурцами и ладушки.

— Да ну, ты брось. Я же помню в детстве ел вкуснейшую солянку.

— Это тебе свезло. Я такую не помню. Вон столовая, идём?

— Блин, теперь я её ещё больше хочу. Если солянки нету, поищем в других местах?

— Да ну тебя, что за буржуазные замашки? Идём в столовку. Ну не солянку, так другое чего съедим. А за солянкой потом специально по ресторанам сходим.

— Ты убил мою мечту на корню. Ну что в этой столовке? Рассольник разве. Ну или борщ.

— Я куриную лапшу возьму. И рыбу жареную в тесте. О, эклерчики. Годится.

— Я тоже эклер возьму. В нём сгуха настоящая. Слушай надо купить банку варёной сгухи, дома её с хлебом наворачивать будем.

— Думаешь, есть варёнка?

— Должна быть. А если нету, обычную купим и сварим.

Мы набрали подносы еды и сели за столик у окна. Хорошо быть молодым, здоровым, и советским студентом. Завтра Соня приезжает, надо сводить её в ресторан. Или в театр. Или и туда и туда. Девочка же нигде не была. Я бы её и приодел и никуда от себя не отпускал. Только она ведь против будет. Но я всё равно её добьюсь. Очень мне рядом с ней хорошо.

— Саня! Алло, гараж! — пощёлкал Лёха пальцами у меня перед лицом.

— Чего орёшь? Я не глухой.

— Правда? А почему тогда не отвечаешь?

— Задумался.

— Замечтался скорее. Зазнобу свою вспоминаешь? — подколол Лёха.

— С чего ты взял?

— Видел бы ты себя со стороны, — фыркнул он. — Ромео. Смотри, увязнешь.

— Разберусь без сопливых.

— Ладно-ладно. Так как думаешь, этот Скретнёв нам поверил?

— Думаю да. Почему нет? Лучший способ соврать — сказать правду.

— А если он в деканат обращался, так нам ещё навешают на учёбе?

— А за что нам вешать? Мы благодарность от участкового получили? Получили. А то что там взорвалось что-то, так разве мы виноваты? Оно и без нас когда-нибудь рвануло бы. Так что получается мы дважды спасли этого алкаша. Ещё сходим навестить, так вообще со всех сторон молодцы будем.

— Всё-таки пойдём?

— Нотки обречённости и недовольства слышу я. Сознайся, тебе просто не хочется к этому бомжу идти.

— Можно подумать, тебе хочется.

— И мне не хочется. Но я хочу на него посмотреть. Может быть, он окажется нам полезен.

— Серьёзно? Чем? Думаешь, он про золото за наличником знал?

— Нет конечно. Но он местный, и наверняка многих соседей знает. А я мыслю, что надо по окрестностям пошарить. Глядишь, и ещё чего полезного найдём.

— Слушай, а зачем нам искать ещё золото, если мы и это сдавать не собираемся?

— Клады, Лёша, не только из слитков состоять могут. Слиток — это просто слишком яркий указатель на золотой запас. А к примеру те же царские червонцы и так просто могли припрятать. Купчина какой-нибудь или зажиточные горожане. В Гражданскую, думаю, многие свои ценности прятали куда подальше. Вон, Боцман даже документы семейные спрятал, которые его дворянство подтверждали.

— Жалко, что ты его сундучок не стал выкапывать.

— Лёха, ну издеваешься или как? Без того мне хреново, даже слиток вчерашний не потрогал. А знаешь, как хотелось. Нельзя мне самому клады копать. Я вчера тебя прибить был готов, пока ты этот слиток вертел. Ненормально это, так золота желать. Сроду не испытывал к нему никакого особого интереса. А тут как этот, лысый из Толкина. Моя прелесссть. Тьфу, гадство какое. Реально проклятие это, а не дар. Вот если поедем летом на каникулы ко мне, тогда и на кладбище наведаемся. Романовский клад я бате сдал. То есть рассказал про него, думаю, он всё равно организует его выемку. А про боцмановский ничего не говорил. Посмотреть на него конечно охота, а вот насовсем изымать… Боцман меня на краю света найдёт, если узнает, что я его сундучок присвоил. Он тридцать лет его ищет.

— А так, думаешь, не будет он тебя искать?

— Надеюсь, в ближайшее время ему не до меня будет. Целую усадьбу потерял. А когда одыбает, мне надо во всеоружии быть. Поэтому пойдём наводить мосты с местными жителями в лице Андрюхи.

— Но сначала на чердак?

— А, пошли на чердак.

На этот раз мы подошли к делу обстоятельно и позаботились, чтобы никто нас не застукал. Уличную дверь заперли изнутри на щеколду. Проверили, не пробрались ли внутрь враги в лице Бобылихи. Вроде как оставляли всё утром, так и лежит. Отлично. Лестницу мы на этот раз подпёрли кухонным столом для устойчивости, сняв с него клетчатую клеёнку и вытащив его на площадку. Стол был грубый, массивный, из какого-то тяжёлого дерева, покрашенного коричневой половой краской. Этот ещё сто лет простоит. На нём чечётку можно отбивать.

Люк на этот раз поддался намного легче, всего-то один раз поддели край гвоздодёром. Наверху в разгар дня было тепло и даже почти жарко. Душно. Из щелей между досок торца пробивались тонкие солнечные лучики, в которых пыль была отлично видна. Создавалось впечатление, что это такие пылевые завесы. По углам висели тенёта и паутина, в одном углу здоровенное осиное гнездо. Надеюсь, пригретые теплом осы не полезут проверять, кто к ним в гости зашёл.

Мы заглянули в буфет. Сумка на месте. А вокруг оказалось ещё дофига разнообразного добра. Доска-пятёрка, здоровенные плахи, наверняка затащили сушить и забыли. В наши дни хрен найдёшь такой материал в принципе.

Тумбочки с оторванными дверцами, детских велосипедов штуки три по запчастям. Мешки, в которых упрятано что-то твёрдое. Развязали один — обувные колодки. Сапожник жил? В перекошенном книжном шкафу подшивки газет десятилетней давности. Три сундука, составленные в ряд. В ближнем тряпьё, и в уголке коробка с ёлочными игрушками. Космонавт, кукуруза на прищепке, Дед Мороз и Снегурочка, витые сосульки и ещё много всего. Полная коробка. Надо запомнить, вдруг на Новый год пригодится. Хозяева-то по ходу сюда лет десять не забирались.

Во втором оказались разные игрушки.

— О, Бяшка, — вытащил Лёха белого с чёрными пятнами козлика. — У сеструхи такой был. Она «эль» не выговаривала, поэтому придумала ему имя Бяшка.

— А это вылитый мой Гога, — обнаружил я длинноногого зайца в кепке.

— А такого медведя мама в серванте держала вместе с хрусталём, — выудил Лёха коричневого мишку с бочкой мёда в руках. — Интересно, работает? Эх, жаль, ключика нет, чтобы завести. Он мёд ест из бочки. Играть его не давали, но по праздникам заводили. Очень мать им дорожила.

Кукол в соседнем мешке было ещё больше, чем мягких игрушек — от пупсиков до огромной в рост пятилетнего ребёнка куклы Маши, о чём свидетельствовала надпись у неё на манишке. Пространство под мешками в сундуке было забито машинами и машинками — грузовиками, легковыми, заводными и на верёвочке. Среди них торчал ружейный деревянный приклад. Я потянул за него и извлек на свет удивительную мини-копию винтовки. Мы пощёлкали затвором, спусковым крючком. Ну ты глянь, как настоящее. Смазать только. У меня такого не было, хотя уж оружия мне покупали с избытком и на любой вкус. О, и ППШ здесь есть. Даже трещотка в нём работает.

Мы с Лёхой выкопали ещё по пистолету — револьвер оказался заряжен пистонами, а макаров, несмотря на натуральный вид, просто щёлкал вхолостую. Вооружившись, разбежались в разные углы за мебель.

— Бах-бах! — первым среагировал Лёха. — Я тебя пристрелил. Ты торчишь из-за комода.

— Пиу-пиу! Вот ты и попался! — обрадовался я. — На мне броник был надет, так что у меня одна рука задета, а ты наповал.

— Ну конечно! — приблизился «труп». — С фига ли на тебе броник? Уговора не было. И вообще, у тебя осечка вышла, порох отсырел. А если не веришь, вот тебе контрольный в голову.

Друг приставил к моему виску свой ПМ и выстрелил. Я вывалил язык изо рта и наклонил голову. Ну не драться же теперь из-за спора, кто кого первым убил. Лёха захватил мою шею в сгиб локтя и слегка «придушил».

— После контрольного в голову это лишнее, — заржал я, и мы ещё пять минут ухохатывались над собой и друг над другом. Детство-то играет в одном месте! Как же это здорово!

Под завязку обнаружили в углу под мешковиной — здоровенную модель автомобиля на педальном ходу, голубую с коричневым дерматиновым сиденьем. Москвич 407. Вот это раритет! Я о такой только и мог мечтать в детстве.

В наши дни такие игрушки только в музее увидишь. А тут вот они, доставай, играй. Даже немного жаль, что я не в детсадовца попал.

В третьем сундуке, который мы с трудом сдвинули с места вдвоём, были книги и журналы. Дореволюционные. Известия ВСОРГО, журнал «Нева», Известия иркутской городской думы. Брачная газета 1919 года с объявлениями. «Молодой человек, хорош лицом, хоть и небогат, познакомится с состоятельной вдовой. Намерения имею самые серьёзные». «Ищу друга и мужа в одном лице. Внешность и состояние не важны. Важнее прекрасные душевные качества». А мужики-то в основном меркантильные пишут.

Хорошая литература. Может пригодиться, когда возьмёмся тему Колчака шерстить. А нет — в университетскую библиотеку Белый дом сдадим.

Мы упрятали свою сумку на дно сундука и завалили сверху игрушками, которые разбросали в процессе изучения.

Ничего суперценного, конечно, здесь не нашлось, но почему-то на душе так хорошо, будто в кругу семьи побывали.

Мы не заметили, как пролетело время. Пока копались в игрушках, настало время идти в больничку. А больничка-то всё та же — третья городская. Скоро мы сюда как к себе домой будем ходить.

В регистратуре мы спросили про гражданина Слизко из шестой палаты, и нас не хотели пускать, потому что не родственники.

— Мы больше, чем родственники. Мы его спасли, вот пришли навестить. Между прочим, по просьбе милиции.

— Спасли? Подождите, спрошу, — подобрела дежурная и ушла вперевалку, как утка. Мы остались ждать.

Больница изнутри навеяла мне детские воспоминания. Я лежал с бронхитом, мама лежала со мной. А было мне в ту пору года три. Стало быть, это ещё в посёлке. Мне ставили банки и горчичники. И то, и то противное, но банки вызывали во мне просто животный ужас. Приходила медсестра, приносила полный поднос банок, накрытых марлей. А кроме того, вазелин, которым смазывали спину, спички и деревянную палочку с намотанной на неё ватой и спирт. И когда этот мини-факел макали в спирт, поджигали и приближали на критическое расстояние ко мне, а я должен был лежать смирно и ни в коем случае не шевелиться, вот тут наступал атас. Потому что один раз при мне так подожгли мужика. Медсестричка была совсем молодая, и в какой-то момент у неё дрогнула рука. Спина мужика, покрытая зарослями волос, полыхнула моментально. Девчонка ойкнула и накинула одеяло на горящего пациента, но мне этой доли секунды хватило, чтобы травмировать нежную детскую психику.

— Что, доча, подпалила? — принюхался удивительно спокойный дядька.

— Простите, — всхлипнула та.

— Да не переживай ты, не впервой, — махнул мужик рукой.

— Давайте, я побрею, — подскочила медсестричка.

— Не надо. Что ж мне, лысому из-за этого ходить? Спина мёрзнуть будет.

Девочка трясущимися руками начала снова поджигать свой факел, но тут вошла пожилая техничка.

— Палёной шерстью несёт, — с порога определила она. — Кузьмич, тебя что ли подожгли. Это кто ж такой криворукий?

— Не шуми, Матрёна, — крякнул пострадавший. — Сама-то небось тоже так делала.

— Ох, горе луковое. Давай сюды, — отобрала техничка факел, запалила его и ловко понаставила банок Кузьмичу полную спину. Одну даже на задницу прилепила, оттянув резинку трусов.

И вот после этой картины с банками подступились ко мне. Был скандал. Я брыкался и кусался, а взрослые меня уговаривали и ругались. Потом всячески пристыдили и продемонстрировали, как маленькая и худенькая девочка безропотно терпит подобное же издевательство. Я сдался. Никто меня не поджёг, конечно, но ведь потом ещё нужно было отлежать под одеялом, чтобы банки не послетали. А они чесались и тянули кожу.

После первой подобной процедуры я бежал закрывать дверь в палату, едва заслышав стеклянное бряканье в конце коридора. И только пример тихой девочки заставлял меня соглашаться на банки.

И ведь явно сельская больница не могла быть похожа на городскую, но меня посетило дежавю ещё в коридоре. Светлые стены, арочные своды и окошки над дверями в палаты. Ну и конечно запах! Ни с чем не сравнимая смесь хлорки, йода и кварцевой лампы. Такое ощущение, что я здесь был. Но ведь это не так.

Палата номер шесть жила упорядоченной больничной жизнью. Процедуры, капельницы, горькие порошки… Когда мы нарисовались, обитатели палаты закончили полдник и резались в домино на свободной койке. Посетители с авоськами несли своим болезным витамины и сладости. И только мы как два нахохленных сычоныша, не спешили обнять дорогого человека и всучить ему цитрусовые.

— Здрассьте, кто тут гражданин Слизко? — спросили мы на пороге.

— Вон там, — кивнул нам ближайший к дверям лежачий пациент.

Сам он не отрывал глаз от входа. Не иначе, ждёт кого-то.

— Андрей Слизко? — добрались мы до нужной койки.

На ней лежал худой мужик в полосатой фланелевой пижаме. Из-за его худобы и мешков под глазами определить его возраст можно было только приблизительно — от тридцати до пятидесяти. Хотя я в свои пятьдесят два выглядел явно лучше и свежее. Не в смысле сейчас, а пока я в старом теле был.

— Я. А вы кто?

— Не узнаешь? Это мы тебя из дома вытащили.

— А-а, вы значит. Курить есть?

— Нету. Курить вредно.

— Комсомольцы, — махнул он рукой.

— Тимуровцы. Пришли тебе по хозяйству помочь, а ты там богу душу отдаёшь. Мы сперва не хотели мешать. Мало ли, вдруг тебе жить надоело.

— Может, и правда надоело. Зачем тогда вмешались?

— Ангел явился. Нечего, говорит, этому бомжу на небесах делать. Отмойте хоть сперва.

— В морге бы отмыли.

— В морге. Да кому ты нужен! Так и лежал бы, гнил, пока одни кости не остались.

— Тьфу! Вы зачем припёрлись?

— Да так, повиниться хотели. Мы твою избушку взорвали вчера. Ты уж не обессудь, кто ж знал, что она тебе ещё пригодиться может.

— Как взорвали?

— Очень просто. Гранату кинули. А она возьми и взорвись.

— А жить я где буду?!

— А ты будешь жить? Мы тебе яду хотели предложить. Чтобы больше не мучиться, — вдохновенно подхватил Лёха, доставая из кармана таблетку глюкозы.

— В-вы чего? — аж заикнулся бедолага.

— Да ладно. Пошутили мы. Кто жить хочет, того мы не травим, — подмигнул Лёха и забросил себе в рот таблетку, с аппетитом хрумкая ей.

— А про дом?

— Стоит твой дом. Но граната на самом деле была. Из-за наличника твоего выпала.

— Откуда бы?

— Нам самим интересно, откуда могла взяться граната полувековой давности. Ты никаких историй на эту тему не слышал?

— Погодите. Голова кругом. Рассказывал мне дед, как его тётка в Гражданскую с чехом одним спуталась. Замуж вроде даже собиралась. А как красные в город вошли, прятала его в подполе. Шибко его любила.

А вот это уже интересно. Чех, говорите?

— И что потом?

— А ничего. Когда чехи отчаливали, они всех своих невест и жён из местных барышень в отдельный вагон посадили. Не положено, дескать, вместе ехать. Военный эшелон. А ценности из приданого на время долгой дороги себе взяли. Для пущей значит сохранности. А как скомандовали по вагонам, поезд тронулся… а вагон с девицами отцеплен оказался. Так его тётка старой девой и прожила. Никто её после такого позора замуж брать не захотел.

— Поучительная история. Думаешь, это его граната была? Не в подполе её нашли. Снаружи за наличником.

— Да чёрт его знает, может специально подложил? От такого что угодно можно ожидать.

— Так тёткины ценности ему достались в итоге?

— Не знаю. Может, и не было у неё ничего ценного. А может братовья припрятали от греха. В войну кто только по домам не ходил. Под видом властей забирали всё, на что глаз упадёт. Люди старались в ухоронку всё ценное сложить.

— И что, пацанами не искали?

— Искали, не без того. Один раз дружок мой монету на огороде нашёл. Землю вскапывал, попалась в руки.

— Что за монета? — как можно равнодушнее спросил я.

— Царская. В музей её отнесли. Минька потом хвастал, что она золотая оказалась.

— Эх вы. Надо было ещё на том огороде покопать, глядишь, ещё бы чего нашли.

— Самый умный? Да мы там всё перепахали опосля того.

— Пусто?

— Пусто. Батя Минькин только посмеивался и советы давал, где ещё покопать можно. В основном целину. Мы ему три пня выкорчевали, пока сообразили, что он нас как бесплатную рабсилу использует.

— Ай, да батя! Где этот огород находился, показать сможешь?

— Не знаю. Посмотреть надо.

— Ну ладно, бывай! Придём к тебе, как выпишешься. Да завязывай с алкоголем.

Выйдя из больницы, мы прошлись по ближним магазинам и киоскам, собрали передачку для бедового Андрюхи: яблок, папирос, печенья. В бакалее взяли банку сгущёнки, подумали, и взяли вторую. Посетителей уже не пускали, но мы за шоколадку упросили регистраторшу передать наш свёрток в шестую палату.

— Как думаешь, не зря мы время потратили на него? — спросил я Лёху на обратном пути.

— Интересный тип. Надо будет ещё к нему наведаться.

— Наведаемся. Глядишь, он нас выведет на настоящий клад.

— Ты был прав, надо по дворам ещё походить.

— Нужна правдоподобная легенда, чтобы нас хозяева запускали. А то вместо золота всех местных собак на себя соберём.