Правый глаз с чернотой выплыл из тени вместе большой пластиковой лоханью. Девушка с трудом несла её, судя по напряжённому лицу. В посудине плескалась вода. От неё подымался пар. Грешник притворился спящим, когда незнакомка поставила лохань на пол и шагнула к нему. Он почему-то побаивался её упорного взгляда. В нём плескалась бездна.
Её горячая ладонь легла ему на лоб. Наёмник не шевелился, притворился спящим овощем. Он не хотел, чтобы хозяйка комнаты рассекретила его подглядывания, несмотря на то, что фактически заменяла сиделку. Это она кормила пациента с ложечки, подтирала ему зад и натирала грудь едким средством. И бинты, видимо, меняла тоже она. Деда он видел всего дважды: когда очнулся утром, и ближе к вечеру. Старик тыкал в лицо пинцетом и бормотал на украинском мудрёные проклятия. Ослабевший Грешник не слушал его. Когда голову сдавливает невидимая сила, сложно сосредоточиться.
Кажется, теперь он возвращался в норму. Если не брать в расчёт немоту и разбитый паралич, приковавший его к топчану, он стал соображать. Понемногу возвращалась и память. Но наёмник не мог думать ни о чём другом, кроме как о жуткой девочке рядом. Кто она? Неужели искупление за его грехи? Сложный вопрос.
Горячее женское дыхание обдало Грешника. Кажется, хозяйка рассматривала его, будто любовалась проделанной работой. От этой мысли стало не по себе. Он не хотел выглядеть поленом, безвольным и жалким. Только не в её жутких глазах.
Грешник облегчённо вздохнул, когда девушка отстранилась и направилась на кухню.
«Трус», — подумал мрачно Айсберг, приоткрывая веки.
До него донёсся плеск воды. Он скосил взгляд в ту сторону, где над бадьёй колдовала девчонка, и ахнул. Она раздевалась. Хозяйка стянула с себя холщовую рубашку с длинным рукавом. Обнажились широкие, мужицкие плечи. Рыжий хвост упал ей на спину, прикрыв белую шею. Затем девушка освободилась от безразмерных штанов чёрного цвета. Мелькнул тёмный треугольник трусов, что плотно обхватывали белые ягодицы. Последнюю часть гардероба девушка стянула очень медленно, будто знала, что за ней ведут наблюдение. Досматривать представление Грех не стал. Он зажмурился, крепко, насколько мог.
«Трус и подлец!»
«Подлец».
Если бы мог, он давно выскочил за дверь, как есть, голым. Он так давно находился в Зоне, что и забыл вид женщины. Настоящей, без макияжа и вульгарности в поведении. А в девушке с разнокалиберными глазами было что-то до одури притягательное, мистическое. Он не мог о ней не думать.
Ниспадающая коса. Талия с чёрной резинкой. Ноги с синими прожилками кровеносных сосудов. Родинка на правой лопатке.
«Не смотри туда. Она отдаёт тебе твоё время. Прояви уважение или…».
Грешник выбрал «или».
В нескольких метрах от него танцевала стройная фигурка. Двигалась родинка на лопатке. От тёплой воды поднимался пар, уходящий под потолок. По гладкой коже струились тонкие мокрые ручейки. В полутени вздрагивали овалами груди. Их периодически касались чуткие пальцы, что ловко ловили брызги по округлым ягодицам. Её сильные плечи подрагивали от удовольствия, когда она черпаком окатывала себя из бадьи. И вместе с ней вздрагивал и Грешник, неловко и с толикой растерянности.
Он желал, чтобы искусительница прекратила мучения и ушла прочь, растворившись в мрачных комнатах деревенской избы. Чтобы фигурка истончилась в водяной взвеси и исчезла вместе с напряжением, которое накатывало волнами на его больную голову. Сама того не зная, обнажённая дева мучила пациента, который ничего не мог сделать.
Однако она не уходила. Её сущность затопила собой комнату, растеклась в его мыслях фантомными болями.
Растрёпанная коса, набравшая влагу. Бёдра, скрывающие курчавый пушок. Талия с розовой складкой. Как же красива дева с жутким глазом.
Она была везде, и с каждым вздохом её становилось больше.
Наёмник закрыл глаза, настолько сильно, что едва не лопнули капилляры. Только так стоило бороться с наваждением. Это всё сон понарошку, он в коме и ничего реального не происходит.
— Грешник!
Вкрадчивый голос вырезал у него последнюю защиту. Он перестал сопротивляться и с глубоким сожалением взглянул на хозяйку, которая высилась над ним во всей красе. Она подошла к нему бесшумно, как призрак. Наверняка обнажённая чертовка догадалась, что раненый не спит и решила добить жертву последним аргументом.
Она улыбалась.
— Грешник!
Она склонилась над ним, прижалась губами к щеке, и сказала:
— Ты мой, Грешник!
От деда несло луком, кислым прогорклым потом и махоркой. Самого́ хозяина избушки Грешник практически не видел из-за направленной в сторону глаз света старой масляной лампы. «Надо же, они ещё существуют» — промелькнула мысль в затуманенной голове. Девушка куда-то ушла прочь. Видимо, чтобы не мешать кудеснику. Зато он кожей буквально чувствовал прикосновения металла. Старик потыкал в лицо пинцетом, обследовал грудь. Особо с ним не церемонились. Когда левую сторону пронзила жуткая боль, а рот скривила гримаса, дед шикнул в ответ и принялся вносить в его лежачую жизнь хаос и сумятицу. Закончил старикашка быстро, убедившись, что с подопечным всё в порядке.
Седой доктор убрал лампу в сторону и позволил наконец себя рассмотреть. Не рослый, сухого телосложения, с залысиной на макушке, он выглядел лет под пятьдесят, не больше. И то Деда старили седая борода, что начиналась от ушей и заканчивалась под подбородком, и усы. Типичный русский Морозко, только без шапки и посоха. И грим не нужен. Поросль искажала настоящие черты славянского лица. Широкое, неправильной формы его немного уродовал кривой, сломанный не единожды, нос. Глубоко посаженные глаза выражали равнодушие и печаль, свойственные для пожилых людей. Ещё у старичка Грешник заприметил на руках множество наколок с блатной тематикой. По их количеству и содержанию нетрудно догадаться, что часть жизни дедуля провёл за решёткой.
— Можешь говорить?
Наёмник кивнул «нет».
— Понятно. Пошевели граблями.
Грешник повиновался. Он вытянул ноги, шевельнул большим пальцем.
Старик погладил бороду, хмыкнул.
— Вижу, здоров. Ну, дальше лечить тебя бесполезно. Отлежаться тебе нужно, жирка нагулять. Советы я редко раздаю, но лучше остаться здесь. Ляля за тобой присмотрит.
Раненый утвердительно моргнул. А дед собрал нехитрые вещи и вышел из комнаты, чему Грешник был бесконечно благодарен. Он не хотел, чтобы видели, как беспомощный урод пытается подняться, будучи слабым в ногах и теле. Мужчине не престало показывать немощь.
Наёмник вскинул руку, вторую. Залежавшиеся конечности не слушались, отзывались с явной неохотой. Скрипя зубами, он кое-как разработал их, после чего решил встать.
Увы! Его мысли опередили действия с больши́м опозданием. Он буквально сполз с лежака головой вперёд. Сил хватило, чтобы только сесть и прикрыться тонкой застиранной простынёй. Грешник стеснялся наготы, хотя в его случае это было меньшей проблемой.
Сидя на деревянном полу, «солдат удачи» с горечью вспоминал события последних дней. Он провалился везде, где мог. Подвёл ботаника с Рыжего леса, подставил прямодушного Айсберга, который трижды спасал его задницу. Подвёл бармена Вала и его людей. Что с ними теперь? Живы или сдохли на задворках Зоны? Этого он не узнает, если только…
Он попробовал привстать. Тело не слушалось ни капли, хотя Грешник приложил усилия. Интересно, отчего же его разбил такой паралич? Неужели из-за пауков, свалившиеся в лодку после бегства от дерева-симбионта? Скорее всего. Или болезнь стала следствием всех мытарств за короткое время. В него стреляли в упор, да и контузия задела. Тоже верно. Чёрная полоса катком прокатилась по несгибаемому Грешнику, который едва не стал овощем. К счастью, он сохранил разум и способность двигаться, и может ещё побарахтаться за своё мнимое счастье.
Последний контракт, тридцать миллионов долларов.
Он не выбыл из строя. В баре наёмник слышал, что до нового катаклизма оставалось 4–5 дня. А прошло всего три! Значит, шансы на успех сохранились, сохранились, мать его за ногу. Главное, найти ботаника. Без него Грех не заработает Последний контракт.
Скрипнула дверь.
На пороге появилась Ляля. Так её называл Дед. А ещё он звал её Светой. В руках девушка с разными глазами держала тарелку с едой. Увидев Грешника, она поставила тарелку на стул и попыталась помочь ему подняться.
Чёрный глаз пожирал его с потрохами, снимал с него последние остатки невозмутимости. После недолгой паузы Грешник не выдержал давления, отвернулся от стыда. После той ночи наёмник не находил себе места. Объясниться со Светой он не мог. Немота парализовала связки, сковала язык. А ведь она отдала ему частичку себя, если только это не галлюцинации.
Сумерки, белая кожа в водяном пару. Прикосновения.
Грешник мог придумать всё это прошлым вечером. Как её пальцы скользили по его груди, испещрённой шрамами, сминали чёрные волоски. Чертовка ни капли не стеснялась голого мужчины, как и своей жуткой наготы.
Он вдыхал запах этой неземной девочки с разноцветными глазами, как берег впитывает волну прибоя. Тепло гибких пальцев вызывали панику, хаос в разбитой голове. Отшлифованный годами камень медленно плавился под нестерпимым жаром женского прикосновения. Брось мороженую рыбу в костёр, и она станет оглушительно скворчать, выстреливая в стороны ледяные иглы. Подобное происходило и с ним. Мягкие пальчики девчонки выстукивали по груди дробь, бережно теребили швы на животе, трогали предплечья и шею. Она словно забавлялась с ним, царапая ногтями кожу. Наверняка чертовка улыбалась, глядя сверху вниз на мучения лежачей без движения жертвы. А Грешник хотел её сильнее и сильнее…
Он вздрогнул, когда девушка ушла, прикрыв за собой двери. Хозяйка комнаты поняла его без слов. Мужчина должен сам решать свои проблемы.
Минуту Грешник собирался с силами. Собравшись с духом, он оперся на руки и заскрёб ногами по полу.
Грудь Деда раздирал хриплый кашель. Старик с трудом доковылял до хлипкой скамеечки, присел. Руки сами нырнули в карман за самодельным кисетом с крепким табачком, и импортной бензиновой зажигалкой — подарком Контрабандиста. Откашляв все лёгкие, старик смачно затянулся самокруткой, глядя на вечно хмурое небо, где происходило нечто интересное.
Зрел новый катаклизм.
Ему не требовалось вычисления, чтобы понять приближающийся постапокалипсис на местном уровне. Наработанное годами чутьё опасности взвыло в груди ноющей болью и хрипами. Будь рядом доктор онкологии, наверняка сообщил бы самосёлу, что у него рак на завершающей стадии, и жить ему осталось недолго. Одного врач мог не учесть, что древний с виду Дед не болен.
Рак если и был, то давно отступил прочь от исходившей силы, спрятанной в одном невзрачном, на первый взгляд, предмете. Напоминал он камень по форме и структуре. Холодный, с многочисленными круглыми кра́терами и ребристыми краями, с матовым свечением. Дед называл его «клубнем», его приёмная внучка — «картошкой». Оно понятно, этот камушек доставали из земли как земляную культуру. И строго раз в три года перед очередной встряской небесной канцелярии. За годы, проведённые на хуторе, Дед застал такое «счастье» три раза. Грядущая катастрофа должна была стать четвёртой. Пройдёт ещё дня два — и луна окрасится в кровавый цвет, хляби содрогнутся, и по Зоне прокатится ураганная энергетическая сила.
Выброс необычайной мощи.
Так его называл Сильвер, пришлый бродяга, который иногда забредал на чаёк, поиграть в шахматы, выпить самогону и почесать языками. Давно он не приходил. А ведь за ним числился должок, крошечный, но его за язык никто не тянул. Выходит, сбрехал. Ну и пёс с ним.
Приступ нового кашля скрутил старика в три погибели. На него накатила слабость, в горле запершило. И кашель, саднящий и сухой, похуже, чем от курева. Как ни силился, старик не мог привыкнуть к такому. Хорошо, что редко казус происходил, так небось бы помер. На шум и кряхтение прибежала Света.
— Вам плохо? — пискнула чертовка и помогла Деду сесть на скамью. Тот её в ответ насильно отпихнул. Иногда пигалица забывала, что у старика предостаточно силы, несмотря на хлипкий вид.
— Что ты со мной как с дитятком! Иди к раненому. Он снова бредит?
— Нет. Он проснулся, и хочет уйти.
Дед набрал воздуха в лёгкие, выдохнул. Полегчало.
— Понравился тебе, вижу. Отпускать не хочешь? Только этого мерзавца ничем не удержишь, даже сиськами и рыжей косой.
Девчушка с чёрным глазом вспыхнула. Её лицо покрылось пятнами.
— Он вернётся ко мне. Когда всё закончится.
— Не будь дурочкой. Он умрёт. Как и многие. Посмотри на небо. Зона-Мать снова гневается.
Старик махнул рукой в сторону клубящихся туч. Но Светлана покачала головой:
— Я уже не маленькая девочка. Зоны не существует.
— Ты просто глупая, чтобы принять это. Глупая, самоуверенная малолетка.
Дед закашлялся, хватаясь за грудь. Светлана встала со скамейки, расправила свои широкие плечи.
— Зона — это я! — сказала она со злостью. — Так обо мне думают все твои гости.
Девушка быстрым шагом направилась к покосившейся хибаре. Наверняка к раненому. Ну и пусть! Гордая пигалица уже давно выросла и могла за себя постоять. А спорить с ней Дед побаивался.
Задумавшись, он не заметил, как жёлтые пальцы скрутили вторую цигарку. Любил он это дело. Иной раз не поешь, но обязательно покуришь, особенно после стресса. Его беспокоил человек Контрабандиста. Жуткий хлопец. Фартовый. Настоящий герой. Такого количества шрамов на теле одного человека Дед никогда не видел. Видимо, чужак много воевал, раз столько отметин. И воевал удачно. Раной больше или меньше, всё одно, если заживает как на собаке. Скоро он уйдёт отсюда, чтобы погибнуть в очередной перестрелке. Такие люди редко доживают до седых волос, а мрут в самом расцвете сил. И всё же Дед видел в нём правильного человека. Была в его взгляде сила.
Неудивительно, что Светлана зарделась от счастья, когда увидала бесчувственного вояку в сенях. Понравился, наверное, и голову потеряла, дурочка. Прям млела, когда сидела рядом. Даже старик заметил. Плохо! Иногда Дед её сам побаивался: как зыркнет со злости, так и душа в пятки тикала. А тут ещё и симпатия к залётному бродяге. Вон сколько времени проторчала у его койки, ухаживала. Впрочем, её понимал. Лишённая настоящей жизни, Света тяготилась стариковскими посиделками.
Облачко табачного дыма окутало макушку. Он курил со смаком, будто в последний раз, затягиваясь горьким и крепким табачком. Новый кашель не испортил удовольствие, но затяжки старик стал делать более короткие. Дым облегчал скребущее нутро и успокаивал нервы. Иногда Деду казалось, что в сизой взвеси он видел будущее. Жуткие картинки возникали из ничего на какое-то мгновение и затем исчезали. Умирали люди, по кирпичным стенам ползли языки синего пламени, навстречу из завесы выпрыгивала очень сильный зверь. Были и ещё виде́ния, но старик не держал их в голове. Зачем беспокоиться по пустякам?
Дед не сильно удивился, когда из чрева дверного проёма вышел раненый боец. В безумном взгляде калеки читалось стремление покинуть жилище любой ценой. Недаром Светала выбрала именно эту пропащую душу.
Наёмник держался за косяк. С голым торсом, на котором розовели новые и старые шрамы, он дрожал то ли от холода, то ли от слабости. Этот человек шевелил губами, определённо пытаясь сказать нечто важное. Дед не стал ожидать, когда больной придёт к нему, и тяжело поднялся с лавки.
— Я помогу.