Звездные ливни

ГЛАВА 11

Заносчивый, хитрый князь правил теперь в Киеве. Душа у него была хищная, ненависть и жажда мести непреодолимо жгли его сердце. Погубил Святополк любимцев Владимира-князя, тех, кто мог позариться на отцовский престол в Киеве. И не чувствовал себя Каином проклятым. Разве не так же поступил с отцом Святополка сам Владимир? Подобное часто происходило и в других государствах, особливо в Византии. Погибший в порубе у Владимира епископ Рейнберн еще при жизни своей рассказывал Святополку о подобных деяниях, уверял, что сын Ярополка вправе владеть Киевом. Единственный сын старшего сына великого князя Святослава, сына Игорева и внука Рюрика. Ежели не было бы греха в том, чтобы поднять руку на приемного отца своего Владимира, так чего стыдиться убийства братьев меньших. И Святополк не испытывал стыда. По закону он стал князем киевским и не позволит всем прочим сомневаться в праве его, кровью оплаченном.

Из двенадцати сыновей Владимировых в живых остались Ярослав новгородский, Мстислав тмутараканский, Судислав псковский и малолетний Станислав, неотлучно при матери своей Эльжбете находящийся. Был еще племянник Брячислав полоцкий, но тот сидел себе, запершись в своем уделе, и страшился принимать у себя послов от родичей.

Опорой Святополка стали знатные мужи и старцы Киевской Горы. Они не отказывались принимать из княжеских рук щедрое пожалование. Но если повелит судьба развязать войну с Новгородом или Тмутараканью — вряд ли поддержат бояре своего князя.

Впрочем, от Мстислава Красивого новый киевский князь уже защитился степью, оплатив щедрыми дарами союз с печенегами, и теперь тмутараканцам будет весьма сложно пройти через степи.

Ярослава опасаться сейчас тоже не стоило: доверенные люди донесли, что у новгородского князя полно своих забот — свободолюбивые новгородцы рассорились с князем, а варяги не сильно жалуют своего нового хозяина. Того и гляди, придется хромому князю бежать на север, к тестю, искать защиты не только от старшего брата, киевского князя, но и от своих же людей, вышедших из повиновения. Вот тогда и придет время Киеву пойти войной на Новгород, легко будет прибрать вольный город к своим рукам.

Но судьба отличается коварством, и трудно предугадать, что ждет человека завтра, поэтому Святополк принял с радостью прибывшую к нему из северных краев дружину знатного варяга Гуннара. Воевода Свавильд поведал князю подробности убийства Глеба и Позвезда, и киевский князь решил, что небеса благоволят ему, если от Ярослава начинают уходить дружины сильных воинов.

Чтобы получше задобрить варягов, он предложил в дар их предводителю богатые дары. Гуннар, промолвив слова благодарности, отдал золото своим дружинникам, а сам неожиданно попросил о совершенно ином:

— Решил я осесть в Киеве и породниться с местной знатью. Слышал, один из твоих бояр находится у тебя в опале. Но тебе сложно разделаться с ним, потому как его уважают прочие высокочтимые мужи Киева. Могу предложить свою помощь: прикажи этому боярину выдать за меня дочь. И при этом пусть положит ей богатое наследство: большую часть того, что он сам имеет. Опальный боярин не сможет отказать своему князю. А я, получив жену и богатые земли, буду честью и правдой служить тебе, княже.

Святополк с удивлением разглядывал варяга с жестокими глазами, в которых притаилась насмешка. Просьба была неожиданной, но весьма устраивала киевского князя. Помимо того, что Святополку давно не терпелось отомстить Блюду, князю еще хотелось поскорее выставить из своего лесного терема Руту.

Девица была подобна злому ангелу, и он никак не мог от нее избавиться. Что поделать… Слабому полу дана огромная власть над мужчиной, и не он один оказался в такой западне — жены и любовницы императоров неоднократно царствовали в Византии и над своими мужьями, и над всей империей, проливая крови больше, чем самые свирепые полководцы.

Конечно, наложница была хороша собой и чрезвычайно жадна в любви, но сейчас мысли Святополка заняты совершенно иным. К тому же Рута успела наскучить своими ласками и бесконечным требованием выгнать законную супругу. Но ссориться с тестем, польским королем, и вовсе не входило в планы Святополка. Вот почему следовало поскорее избавиться от настырной девки, и предложение варяга оказалось как нельзя кстати.

— Добро. Я даю свое согласие на твою свадьбу с дочерью боярина Блюда. Думаю, он не посмеет мне перечить и передаст свое добро зятю. Ты, конечно, сумеешь распорядиться этим богатством получше уставшего от жизни старика.

Очередной раз лукавая судьба посмеялась над героями этой истории. Гуннар легко добился согласия Святополка на брак с Купавой. Киевский князь и думать не мог, что речь шла о младшей дочери Блюда. Он считал, что Купава давно погибла в дремучих лесах, ведь о ней никто ничего не слыхал. А Гуннар в свою очередь не ведал о том, что у Блюда имеется другая дочь — любовница великого князя.

С трепетом Купава смотрела на родной город — знакомые терема с клетями, дворища, огороженные высокими тынами, тенистые улицы. Глаза девушки то и дело наполнялись влагой в ответ на широкую, счастливую улыбку постаревшей матери. Лучики морщинок частой сеткой окружили добрые глаза боярыни Орины. Купава могла бы счесть себя совершенно счастливой оттого, что может обнять родных — отца, матушку и маленького брата, — если бы эту радость не омрачало то, что придется стать женой человека, которого она не только не любила, но и очень опасалась.

Отец ее не смог отказать князю, приславшему сватов для варяга Гуннара. Что поделать, если знал боярин за собой вину страшную перед сыном Ярополка. И сейчас следовало думать о том, чтобы спасти жизнь всей семье, а не то, чтобы дочь любимую защитить.

Повесив седую голову, Блюд с тяжелым сердцем переступил порог светлицы Купавы.

— Прости, любушка моя, отца своего старого… Горько мне тебя чужаку в жены отдавать, но не могу пойти поперек воли княжеской.

— А я не могу свое слово забрать… — тихо молвила дочь. — Обещала варягу: ежели станет заступником твоим перед Святополком — выйду за него.

И лишь матушке родной призналась Купава в том, что носит под сердцем ребенка погибшего переяславского князя. Услышав о том, смертельно побледнела боярыня. Вспомнила она о Павлине, предавшей князя Ярополка ради брата его младшего. Улеглась гречанка на ложе Владимира, мечтая стать его супругой, да не знала того, что уже ждет ребенка от Ярополка. И от сына ее Святополка, после смерти отца рожденного, стонет теперь земля Русская.

А теперь у Купавы, супруги варяга Гуннара, родится дитя от погибшего князя Позвезда. Что ждет этого ребенка? Что ждет саму Купаву…

— Мертвого не воскресишь, доченька моя родимая… — собравшись с духом, заговорила боярыня. — Зачем же ты голову повесила? К чему тоскуешь о былом? Любимого своего этим ты не вернешь. Зато подле тебя расти будет кровинушка твоя, дитя ненаглядное. Бог милостив, быть может, варяг станет ему отцом хорошим. А потом ты ему и родных деток подаришь. Зачем печалиться? Нашелся человек, что желает о тебе заботиться, так не отталкивай его. Чем он плох для тебя? Пусть считает варяг, что от него ребенка к весне родишь.

Тяжела была ложь, но понимала Купава справедливость матушкиных слов. Кто знает — как отнесется Гуннар к чужому ребенку? Пусть лучше своим считает. Все одно: от свадьбы с нелюбимым человеком не отвертеться.

Загомонил, зашумел Вышгород в предчувствии богатого пира. Много зверя и птицы завезли из лесов, немало меда, вина и пива выкатили в бочках из подвалов темных для свадебного пира, три ночи не спали — пекли пироги, жарили мясо, готовили яства многочисленные слуги.

И все эти дни были похожи для Купавы на сумасшествие. У нее даже не было сил думать о том, что произойдет с ней после венчания, только душа дрожала в смущении и страхе перед будущим. В ночь перед свадьбой она и вовсе не могла глаз сомкнуть, и лишь на рассвете погрузилась в тяжелый гнетущий сон.

В церкви ожидали венчания знатные мужи Вышгорода: бояре и воеводы, принаряженные в шитые золотом и серебром одежды, а также их жены — в парчовых платьях, с тяжелыми сверкающими серьгами в ушах, золотыми обручами на руках. Даже киевский князь соизволил прислать богатые дары новобрачным, но город, опостылевший ему за время опалы, самолично посетить не пожелал.

Даже не пытаясь сдерживать трепет замерзшего тела, Купава шагнула в церковь, слегка зацепившись высоким каблучком о порог. На ней сверкало золотой нитью парчовое верхнее платье с алмазными пуговицами, из-под него выглядывало другое, льняное, расшитое серебром, шею оттягивали цепи золотые, многочисленными рядами опадающие на грудь, волосы скреплял высокий кокошник с подвесками из смарагдов, а голову покрывала расшитая самоцветной крошкой фата, прячущая от любопытных глаз печаль, застывшую на лице невесты.

До самого входа в церковь девушка лихорадочно искала выход, чтобы избежать замужества с нелюбимым, но теперь с каждым шагом все яснее понимала, что надеяться не на что. Купаве казалось, что ее ведут на кровавое жертвоприношение, хотя она по своей воле шла под венец с нелюбимым в обмен на спокойную жизнь родичей. По ее телу пробегала дрожь отвращения, и тяжелый стон едва не срывался с помертвевших губ. Она не осознавала того, что ей говорили, даже не услышала слов священника, который произносил слова благословения.

Опомнилась девушка, когда варяг отвел с ее лица фату и заглянул ей в очи. Увидев холодные глаза его, Купава содрогнулась и хотела, забыв про все на свете, убежать, но Гуннар легко удержал свою молодую жену и надел на ее тонкий палец кольцо с тяжелым камнем. Затем варяг прижался губами ко рту своей молодой жены, и поцелуй был похож на ожог.

— Вот и все, моя красавица, — тихо произнес он. Пристальный насмешливый взгляд Гуннара и прикосновение его жесткой руки, горячей и властной, ясно говорили о том, что он привык укрощать строптивых женщин. — Я добился всего, чего хотел. Почти всего… — его лицо исказила похотливая усмешка. — Сегодня ночью ты постараешься доставить мне то удовольствие, в котором так долго отказывала.

Купава и не надеялась услышать что-либо иное. Разве ее замужество благословила богиня Любви?..

А со всех сторон к ней неслись бесконечные поздравления и пожелания благополучия и счастья.

Пусть ей не удалось стать княгиней и Святополк отрекся от нее. Ничего, она не собиралась сдаваться. Никуда князь он нее не денется. Зря разве она весь этот год поила его приворотными зельями, которым ее научила Омша. Старуха сначала наотрез отказалась помогать, но стоило лишь припугнуть ее, пообещав устроить расправу над ведьмой разгневанных горожан, как ворчливая старуха уступила и подробно объяснила — какие травы и снадобья лучше всего действуют на мужчин. Все это помогло Руте удерживать князя возле себя на охотничьей заимке. Любовные утехи перемежались время от времени бурными ссорами и даже драками, которые устраивала именно Рута. От удовольствия, вызванного пьянящим чувством власти над мужчиной, кружилась голова.

У нее был свой терем, слуги, сокровища, но девушка все чаще и чаще требовала от Святополка ввести ее в свой княжеский дворец и объявить всем, что он выбрал себе новую жену. Только все было напрасно — ее уговоры и угрозы не имели никакого действия на князя. Приезжал князь на заимку голодный по любовным ласкам, словно весенний дикий зверь, но, насытившись, быстро мрачнел и торопился вернуться в свой Вышгород. Рута была вне себя от злости — все хваленые зелья Омши так и не смогли привязать князя накрепко к любовнице. Их действия хватало лишь на то, чтобы пробудить в Святополке неуемную страсть, которая обычно к утру заканчивалась безграничной усталостью.

Но вскоре и этому быстротечному блаженству пришел конец. В конце весны в лес вместе со Святополком неожиданно заявилась сама княгиня Регелинда. Спесивая полячка велела поставить наложницу мужа перед собой на колени и потребовала, чтобы Рута поцеловала ей мысок запыленного сапожка. Ошеломленная девушка расширенными от негодования глазами смотрела на Святополка, ожидая, что вот сейчас он вспылит и объяснит этой гоноровой пани, кем является для него Рута. Но он молчал и лениво потягивал сладкое греческое вино из позолоченной чаши, делая вид, что все это ему глубоко безразлично.

Рута резко поднялась на ноги и, гордо приподняв голову, уселась рядом с князем на скамью. Регелинда, высоко изогнув тоненькую бровь, бросила что-то полупрезрительное мужу. Набычившись, князь некоторое время молчал, затем сильно вздохнув, велел своим людям выпороть на конюшне боярскую дочь в наказание за непочтительность к светлой княгине.

Девушка кричала, царапалась и кусалась, но справиться со здоровыми княжескими гриднями не смогла. Возможно, если бы она вела себя иначе, молодые парни пощадили бы ее прекрасное тело, а так — выпороли от души и бросили, словно дворовую девку, отлеживаться на конюшне, лишь слегка прикрыв окровавленную спину конской попоной. Раны на теле зажили в конце концов, а вот в душе они кровоточат до сих пор.

Святополк заявился к ней уже через несколько дней. Он целовал ей руки, глаза, губы, осыпал золотом и самоцветами, умолял поверить, что не может сейчас ссориться с женой. Ему слишком необходима была помощь отца Регелинды. Но Руте-то какое дело до его забот? Впрочем, она не раз предлагала ему обратиться к ее собственному отцу. Блюд имеет должок перед князем и, конечно же, не откажет сыну Ярополка в помощи деньгами да и замолвить слово в пользу Святополка перед именитыми людьми Киева тоже сможет. Почему он не хочет согласиться с этим? Чем помощь Блюда хуже помощи короля ляхов? Да и начнись заварушка — пока еще придет помощь из Польши… А вот знать киевская может решить судьбу Святополка в самое ближайшее время.

Рута и не подозревала, что это время наступит очень скоро. В конце изока месяца внезапно умер князь Владимир, и Святополк тут же ухватил власть в свои руки. Рута сгорала от нетерпения, сердце ее безудержно билось. Она ждала, что сейчас, сию минуту, к ней явится посланец от князя, что ее позовут в Киев. Святополк обещал сделать ее княгиней, как только умрет Владимир. Но вместо этого он и вовсе перестал бывать на заимке. Почему князь не зовет ее? Что случилось?

Не выдержав разлуки, Рута сама примчалась на Киевскую Гору. Она решила не ждать, когда позовут, а идти самой. Силой взять то, что принадлежит ей. Но ее даже не допустили в княжеские палаты. К ней вышел воевода Волчий Хвост и, дождавшись, когда девушка, обессилев от крика, уймется, посоветовал вернуться в родной дом и повиниться перед родными. Но для Руты это было равносильно тому, чтобы вернуться в то проклятое дальнее селение, откуда ей удалось вырваться лишь благодаря Святополку. Только на этот раз можно быть уверенной, что там она и останется навеки. Отец никогда не примет обратно в свой дом блудную дочь.

Вновь потянулись долгие пустые дни на лесной заимке. Хорошо еще, что князь милостиво разрешил любовнице там остаться.

Но самой большой неожиданностью оказался приезд в начале зарева месяца сотника Редези с повелением немедленно вернуться в отчий дом, где ее ожидало венчание со знатным варягом. По дороге в Вышгород Рута представляла, каким высокомерием наградит человека, решившего жениться на ней по приказу князя.

Но вышло иначе. Рута вернулась в родной дом с почестями, а попала на свадьбу своей сестры. Явившаяся с того света меньшая сестрица успела завладеть и батюшкиным богатством, и завидным женихом. Увидев Руту, маленькая мерзавка сделала вид, что рада видеть сестру, и даже позволила остаться в отчем доме. Благодарю покорно — быть приживалкой у младшей сестры!

Узнав о том, что оказалась никому не нужной, Рута пришла в ярость и хотела немедленно отправиться в Киев, но сопроводивший ее в Вышгород Редезя получил от князя указание ни в коем случае не позволить опостылевшей любовнице Святополка вновь появиться в княжеском дворце или вернуться в лесной терем. Сотник мигом сообразил, что произошла глупая путаница, и посоветовал рыдающей девице смириться с тем, что в ближайшее время ей придется жить из милости у младшей сестры. Кто знает, быть может, Святополк все же решит помочь бывшей полюбовнице, найдет ей другого подходящего мужа и даже выделит приданое. Именно так всегда поступал князь Владимир.

Пытаясь усмирить девушку, Редезя предложил ей выпить хмельного вина. Залпом осушив большой кубок, Рута вытерла слезы и, кусая губы, принялась разглядывать молодую чету, сидящую во главе стола.

Отметив, что Купава за время странствий успела повзрослеть и похорошеть, Рута перевела взгляд на варяга, и глаза ее расширились от восхищения мужественной красотой мужчины, который мог стать ее супругом. Крепкий, жилистый, сильный — варяг внезапно показался девице желаннее Святополка, из-за которого она столько лет сходила с ума и столько выстрадала за последний год. Рута даже на расстоянии ощутила дикую мужскую силу, исходившую от чужеземного воина.

«Этой мерзавке сам дьявол, похоже, помогает… Неизвестно, где шлялась целый год, с кем путалась, а теперь соизволила вернуться. Подцепила чужого мужа и забрала все отцовское добро! Ну уж нет! Князь меня желал видеть замужем за этим варягом! Именно мне он хотел передать во владение имущество батюшки. Придется тебе, моя дорогая сестричка, дорого заплатить за то, что испортила мне жизнь», — решила Рута и осушила еще один кубок с вином.

Гуннар уловил весьма знакомое выражение женского интереса в слегка раскосых глазах огненноволосой родственницы, и это его весьма позабавило. Большинство женщин тщательно скрывают свои истинные намерения — эта девица к таковым явно не принадлежала. Он стал приглядываться к Руте и неожиданно понял, что сестра Купавы привлекает его значительно больше, нежели венчанная жена. Жаль, что она заявилась на порог отчего дома так поздно.

Подсевший к жениху сотник Редезя объяснил, что Святополк собирался отдать в жены Гуннару именно эту девицу, старшую дочь Блюда. Похоже, что князь и варяг не поняли друг друга.

Впрочем, все, что ни делается — к лучшему. Девка уже сейчас съедает глазами мужа своей младшей сестры. Видно, она не прочь устроиться на супружеском ложе. Ничего, красавица, придется тебе немного подождать — сначала Гуннар вдоволь насладится девчонкой, которую привез из Новгорода. Разве зря он избавился сразу от двух ее женихов?

Неудивительно, что варягу приглянулась Рута. Старшая дочь Блюда была столь же прекрасной, как и раньше: на гладком, словно мрамор, лице играл соблазнительный румянец, зеленые глаза искрились под соболиными тонкими бровями, алые губы пылали в предчувствии поцелуев, а гибким рукам и стройному стану бывшей княжеской наложницы могла позавидовать даже богиня Фрейя.

Но варяг не знал того, что пышные волосы, манящие очи и роскошное тело скрывали хищную душу боярышни. Уродливым стало сердце красавицы — в нем черными змеями клубились обида на судьбу, жажда мести киевскому князю и ненависть к меньшой сестре.

Никто на пиру не заметил этого. И лишь Купава при взгляде на сестру ощутила, что Рута вернулась в отчий дом еще более злой, упрямой и жестокой.

Седой туман полз от реки, клубился над озерами, наполнял долины волнами, подступал к холмам. С левого берега надвигалась тьма, на западе, словно пасть огромной ночи, небо играло багрянцем, и на нем черными пятнами мелькала стая воронья, с криком носившаяся над башнями и стенами.

В опочивальне для молодых супругов горят свечи. Их тусклый свет заливает стол с вышитой скатертью, кувшины с вином, кубки, блюда с пирогами и зеленью… Служанки уже сняли с хозяйки роскошный свадебный наряд, и теперь Купава, облаченная лишь в тоненькую нижнюю сорочку с кружевами из золотой нити, сидела на резном стульчике, отрешенно глядя на яства, расставленные на столе. Девушка не чувствовала голода, хотя на пиру по обычаю ей не дозволялось прикасаться к еде и питью. Неужели она сможет хоть что-нибудь съесть в таком состоянии? Купава хотела заплакать, но не могла. Ей до сих пор с трудом верилось, что она стала женой Гуннара. Что ж, она помогла родным, дала обещание в церкви перед алтарем и должна его держать. Если бы только ее перестало трясти…

Ярко пылавший в очаге огонь мирно угасал, то бросая отблеск на резные столбцы брачного ложа, то погружая их в тень. Купава уронила тоскливый взгляд на вытканное золотом покрывало. Вот сейчас к ней войдет муж и предъявит свои права… Больше всего она боялась, что потеряет сознание от страха или что ее стошнит на чистую постель.

Гуннар сбросил на сундук роскошный бархатный кафтан и рубашку нежного льняного полотна и, стараясь сдержать нетерпение, с довольным видом обернулся к молодой жене.

С ладонями, прижатыми к щекам, с опущенными веками, Купава казалась страдалицей, подобной тем, что были изображены на стенах христианских храмов. Даже дикий зверь мог бы смягчиться, увидев эти побелевшие губы, тень на лице от упавших длинных ресниц и влажные от скатившихся слезинок щеки. Но Гуннар не умел да и не хотел проявлять сочувствие. Вместо этого он рывком притянул девушку к себе и, сделав пару быстрых шагов в сторону ложа, опрокинул ее на постель.

Голова и плечи Купавы погрузились в мягкие подушки, а тело напряглось, словно оказалось на пыточном столе. Девушке хотелось спрятаться от горячего дыхания, обжигавшего ее шею, от жадного рта, покусывающего ее ушко, от крепких рук, сжимавших ее тело, от мерзких прикосновений к ее груди.

— Прости… Я не хочу быть твоей женой… Я должна была сбежать от тебя еще в ладье…

Гуннар медленно поднял руку, и она испуганно дернулась, подумав, что он хочет ее ударить, но вместо этого его пальцы ласково прикоснулись к ее щеке.

— Поздно, моя крошка. Ты уже стала моей женой и должна повиноваться и почитать своего мужа. Так сказал священник, — жестокая усмешка развеяла последние надежды, которые Купава лелеяла.

Варяг вновь привлек девушку к себе и стал покрывать частыми влажными поцелуями шею и плечи. Каждый поцелуй вызывал у нее вскрик-стон. А пытка не кончалась…

— Довольно! Хватит! — выдохнула она почти без сил.

— Это только начало, милая… Неужто ты и впрямь еще не успела вкусить всю прелесть любовных забав? Что ж, меня это радует…

Он с силой прижал девушку к себе, его рот слился с ее губами, а ласки стали требовательнее, настойчивее. Затем варяг неожиданно оторвался от Купавы. Шагнув к столу, он осушил большой кубок с вином и обернулся к супруге:

— Не желаешь ли? — он указал на еду и питье.

Купава в ответ покачала головой и сжалась на постели, словно маленький котенок. Гуннар равнодушно пожал плечами и отвернулся. Но не успела она вздохнуть с облегчением, посчитав, что супруг надумал оставить ее в покое, как варяг быстро освободился от одежды и упал к ней на ложе.

Девушка едва не задохнулась от прикосновения его обнаженного тела. Она попыталась соскользнуть с постели, но Гуннар удержал ее, нашел ртом ее губы и принялся покусывать их. Чувствуя, что Купава пытается отстраниться, варяг сжал ее хрупкие плечи своими сильными ладонями и вдавил девичье нежное тело в перину.

— Моя… — хрипло прошептал Гуннар. Он с наслаждением пил дыхание девушки и неистово гладил откинутую назад темноволосую головку.

Купава показалась себе листком, подхваченным жутким вихрем и летящим в пропасть. Понимая, что все ее попытки освободиться от мужа бесполезны и даже бессмысленны, она обмякла и послушно приняла жгучие поцелуи, чувствуя соленый привкус слез на своих щеках… Прикосновения мужа обжигали холодным пламенем, злые укусы отзывались сладкой болью внутри, а поцелуи будили воспоминания о той далекой ночи в Новгороде, когда к ней пришла Любовь…

А теперь она предала себя, предала Позвезда, и в наказание за это ее превращают в рабыню, подчиняют чужой воле. Гуннар не любит ее — то, что он с ней делает, не имеет ничего общего с любовью и нежностью…

Жесткие ладони терзали ее тело, поцелуи пытались выпить ее душу, от грубого дыхания мужа заходилось сердце… Купава из последних сил пыталась заставить свое тело онеметь, чтобы не чувствовать того, что с ней делают, но, не сдержавшись, тихо вскрикнула. Она по своей вине провалилась в бездну, из которой уже не выбраться.

Город медленно пробуждался в лучах восходящего солнца. Где-то вдали залаяли собаки. Церковный колокол возвестил начало первой утренней службы. Купава медленно открыла глаза и тут же покраснела, вспомнив ушедшую ночь. Она ощутила себя заласканной кошкой. Кошкой, мурлычущей от ласки первого встречного. Но почему же первого встречного? Она подарила себя своему законному супругу…

— Надеюсь, ты получила удовольствие, моя крошка, — голос мужа прозвучал насмешливо и слегка вкрадчиво, отчего показался омерзительным. — Милая, нежная малышка… такая уступчивая, готовая отдаться наслаждениям… Между прочим, ты удивила меня, — он слегка отодвинулся и указал на крошечные красные пятнышки, ярко выделявшиеся на льняной простыне.

Купава с недоумением уставилась на них и с трудом сообразила, в чем причина их появления. Пару дней назад она зашла в кузницу, где проводил время окрепший Ярок, и неосторожно наступила на гвоздь. И вот теперь рана на ступне неожиданно открылась.

Девушка промолчала, решив не разубеждать супруга. Он сам все решил, значит, так тому и быть. По крайней мере, не станет называть байстрюком ее будущего ребенка. Дитя Позвезда…

Зажмурившись, Купава попыталась справиться с закипевшими слезами. К счастью, муж не стал задерживаться возле нее и, одевшись, покинул опочивальню. И лишь только замолкли его шаги, как девушка упала лицом в подушки и горько расплакалась. Что она натворила!..

Ее громкие прерывистые рыдания не были жалобой. В них слышалась просьба о каре небесной.

В доме Блюда всего было вдоволь. Имел боярин много золота и серебра и всю долгую жизнь при всяком случае любой ценой старался приумножить свое добро. Но теперь пусто, холодно и темно стало в его огромном доме.

После смерти князя Владимира боярин потерял опору, поддерживающую его в жизни. Старость, давно караулившая прожившего семь десятков лет боярина, радостно подхватила свою добычу и с каждым днем торопила его прощанием с этим миром. Беззаветно преданная ему супруга теперь все свои помыслы направляла на то, чтобы поддерживать в муже угасающее здоровье. Меньшая дочь теперь замужем, пусть и заправляет всем хозяйством.

Тьма кружилась над семейством Блюда, и винил в этом он лишь себя. Все чаще вспоминал он далекую ночь, когда решался вопрос о власти в Киеве. Нет, он не жалел, что Владимир одержал верх. Младший сын Святослава и впрямь был достойным преемником своих могучих предков — князей Рюрика, Игоря, Святослава и княгини Ольги. Но почему же именно боярину Блюду выпала участь расплачиваться за успешное правление Владимира? Разве уж так сильна вина его? Блюд всего лишь уговорил Ярополка выйти из осажденного Владимиром города Родни, чтобы замириться с братом. Разве рука боярина нанесла смертельный удар князю в темном переходе княжеского терема? Убийцы были пойманы и зарублены мечами варяжских воинов. И ни один из них не называл имя Блюда. Так почто теперь Святополк обвиняет его? И разве меньше вина воеводы Волчьего Хвоста? Вместе они в то утро злосчастное сопровождали Ярополка в Киев…

Павлина, гречанка-предательница, во всем виновна! Ее злые речи прокляли Блюда и его детей. За то, что спас он от неминуемой гибели Рогнеду, отведя от полоцкой княжны кубок с отравленным зельем. Жаль, что Владимир не велел удавить злодейку. Тогда сейчас не стонало бы сердце боярина в предчувствии беды надвигающейся, и не плакала бы вся Русь от окаянного сына Павлины злоречивой.

Ах, ежели бы удалось Ярославу сесть в Киеве! Тогда сумел бы Блюд защитить детей своих младших — Купаву и сына Ярока. Сердце слезами кровавыми плакало и день и ночь, глядя на то, как чуженин-варяг властью на боярском подворье наслаждается, от законной жены отворачивается и все чаще посматривает в сторону ее старшей сестры. Ах, Рута, дочь-красавица, позор отцовский и горе материнское!.. Ничем не может помочь Купавушке, доченьке любимой, боярин Блюд.

В первое время после свадьбы варяг был почтителен к тестю, прислушивался к его советам, устраивал пиры, на которых заводил знакомство с мужами знатными, приятелями Блюда, поддержавшими Святополка, когда тот сел в Киеве. Бояре поначалу сторожко отнеслись к варягу, добивавшемуся их расположения. Но заметив, с каким почтением к нему обращается киевский князь, сменили суровость на милость. Умели мужи киевские уважать и ценить могучих воинов, тех, кто и в бою мог показать себя с лучшей стороны, и тех, кто умом и хитростью добивался в этой жизни богатства и положения.

Постепенно, малыми шажками, прибирал варяг к своим рукам огромное хозяйство боярское. И уже косо стал посматривать в сторону родичей своей молодой жены. Было заметно, что старики и худенький мальчик ему в тягость, но пока что Гуннар сдерживал себя. Ссориться с боярином, сумевшим даже в опале не утратить почета и уважения, пока что не стоило. Прежде следовало покрепче устроиться в киевских землях да завести дружбу с мужами именитыми.

Гуннар старался быть нежным с молодой женой, но как ни пытался он приручить Купаву, все было напрасно. Супруга ни в чем не перечила ему, но желанного тепла и ласки Гуннар не видел от нее. В лиловых глазах Купавы по-прежнему тускло мерцала стылая вода.

Страшно бесило варяга равнодушие жены, не раз ему хотелось встряхнуть ее, потребовать любви и ласки, хотя бы приветливости. Много раз он вглядывался в глаза девушке с надеждой увидеть хотя бы малейший проблеск весенней нежности, но всегда мелькало в них что-то неведомое. Купава упрямо поджимала губы и отводила в сторону глаза, наверно, чтобы упрятать подальше от мужа свою тайну.

И вот однажды, чтобы хоть чем-то потешить молодую супругу, решил варяг преподнести ей подарок — шкатулку резную, полную золотых безделушек с каменьями самоцветными. Ожидал он увидеть радость в глазах жены, но вместо этого Купава тихо поблагодарила супруга и равнодушно отставила дар в сторону.

Зато старшая сестрица была тут как тут и сразу же спросила у Купавы дозволения взглянуть на украшения богатые. Присев подле оконца, Рута принялась рассматривать кольца, браслеты, подвески с яхонтами, смарагдами и сапфирами. У нее вполне хватало и своих убранств, которыми в свое время одаривал ее Святополк, но завистливое любопытство заставляло ее с жадностью перебирать драгоценности меньшой сестры. Купава с тоской слушала ее восторженные вздохи и лишь мельком бросала взгляд на те камни, которые особенно расхваливала Рута.

— А это уж и вовсе никуда не годится! — неожиданно фыркнула старшая сестра. — Ты только посмотри — кольцо это тонкое, словно серебра на него пожалели, да и камень какой-то странный — лиловый. Никогда не видала такого. Впрочем, на глаза твои похож.

Купава взглянула на маленькое колечко, которое Рута небрежно бросила на стол, и ресницы ее предательски задрожали. Рука сама собой протянулась к маленькому перстеньку с лиловым камешком, и он послушно лег в девичью ладонь, узнавая прежнюю хозяйку.

— Что с тобой? — удивленно поинтересовалась Рута, заметив смятение на лице сестры.

А Купава, ни слова не говоря, бросилась искать мужа, чтобы потребовать объяснения.

— Откуда кольцо это у тебя? — дрожащим голосом спросила она у мужа.

Неужели сейчас она узнает все? Узнает имя юноши, получившего от нее в дар колечко заветное? Узнает о судьбе его…

О том, что незнакомцем из давней купальской ночи мог быть варяг, Купава и минуты не думала — уж слишком матерым волком казался варяжский воин по сравнению со звездноглазым юношей.

Гуннар взглянул на перстень, что лежал в ладони жены, затем пристально посмотрел на Купаву.

— Не помню, где взял его, — уклончиво ответил он. — Жизнь воина полна событий. Золото и камни самоцветные получал в дар, обменивал, покупал, кое-что брал как дань и откуп. А тебе откуда знакомо кольцо это?

Девушка прижала руки к вискам, чтобы удержать головокружение.

— Год назад другу милому его вручила…

— Видать, потерял он твой подарок, — зло процедил варяг. — Или в живых его уже нет. Ступай к себе. Невместно мне о любви твоей прежней слушать. Не забывай, что с мужем и господином своим разговариваешь!

Гуннар мрачным взглядом проводил съежившуюся фигурку Купавы. Похоже, не видать ему счастливой семейной жизни с этой женщиной. То и дело призраки прошлого встают между ними.

Варяг отлично знал, откуда в шкатулке оказалось кольцо с лиловым камешком. Но ему и в голову не могло прийти, что оно окажется знакомым Купаве. Не иначе как лукавый Локи затмил разум Гуннара и посоветовал вручить этот резной ларец молодой жене…

Шкатулку эту варяг нашел в княжеском шатре, подле которого убили Глеба муромского. Но он не, собирается выяснять — кому из двух князей подарила Купава свое кольцо. Пусть себе плачет над прошлым, раз не хочет отказываться от него. А Гуннар найдет чем себя занять и без этой слезливой девчонки.

С этого дня Купава почти все дни напролет просиживала в палатах родителей. А Гуннар нашел утешение в объятиях ее старшей сестры.

Статная рыжеволосая красавица, знающая толк в любовных утехах, с самого первого дня своего появления на родном подворье открыто дразнила варяга, выставляя напоказ свои лакомые прелести — перед глазами Гуннара то и дело мелькали соблазнительные груди, нахально выглядывающие из нескромно распахнутого выреза сорочки, то слишком высоко поднятый подол сарафана позволял увидеть сильные стройные ноги, а то и вовсе стосковавшаяся по мужской ласке девица прижималась к нему всем телом в темном переходе терема или в дальнем уголке сарая или конюшни. А в конце концов пригласила его зайти в ее покои после захода солнца.

— Зачем звала? — насмешливо поинтересовался Гуннар, когда перед ним отворились дубовые двери и на пороге возникла сестра его жены.

— Хочу поговорить с тобой.

Рута была облачена в одну лишь тонкую рубашку, соблазнительно подчеркивающую очертания ее обольстительного тела. В пламени свечей ярко пылали пышные волосы, свободной волной спускавшиеся вдоль стройного стана.

Прикоснувшись к руке варяга, девушка подвела гостя к столу, присела рядом, наполнила кубки. В глазах ее пляшут болотные огни…

Гуннар жадно осушает один кубок, другой. Рута тоже пьет вино, только маленькими глоточками, очень медленно. Трепетное пламя лучины освещает ее прекрасное лицо, чудные волосы, высокий лоб, тонкий нос, губы, глаза — огромные, жгучие, грустные…

— Что за печаль туманит твое прекрасное лицо?

Варяг слегка опьянел, греческое вино дурманит голову, но он смотрит на женщину испытующе, в его словах слышится недоверие.

Рута опустила очи долу, словно не решаясь открыть свою тайну. Отогнала рукой невидимую слезинку… Затем взмахнула ресницами, в зеленых глазах вспыхнуло пламя.

— Мне жаль тебя, Гуннар… Ты пожалел Купаву и моих родителей, решил защитить их от гнева Святополка. Но твое доброе сердце сыграло с тобой злую шутку: Купава сторонится тебя. Не так положено вести себя молодой жене. Дом приходит в запустение, родители состарились, а слуги совсем распоясались. Такому могучему воину, как ты, не след думать о таких мелочах, как ведение хозяйства. Если бы ты не возражал, я смогла бы помочь тебе…

Варяг не сдержал кривой ухмылки.

— Не сомневаюсь в твоем желании. Но ты что-то слишком ласкова ко мне. Неужто забыла свою любовь к Святополку, князю киевскому?

— Все уже в прошлом. Мы любили друг друга, но все окончилось, — Рута на мгновение замолчала, затем смело встряхнула волосами и заявила: — Твоя любовь к сестре моей тоже канула в небытие. К тому же… Я знаю причину, из-за которой ты женился на Купаве — чтобы стать своим среди знатных вельмож Киевской Горы. Но разве так уж нужна тебе моя сестра?

— А то тебя не касается, — тихо, но грозно промолвил варяг.

— А мне бы хотелось, чтобы касалось… Чтобы руки твои сильные меня касались, губы сладкие твои целовать желаю… — Рута маняще улыбнулась, пальцы ее коснулись выреза на сорочке, словно она хотела сделать его еще глубже. — Не хочешь ли узнать, насколько слаще моя любовь, нежели объятия твоей скучной супруги? Налей мне еще вина… Рядом с тобой так нестерпимо жарко…

Глядя в очи бесстыжей искусительнице, варяг налил полный бокал темно-красного вина, протянул ей. Она выпила его на одном дыхании, не опуская зеленых глаз. Затем встала из-за стола, сделала маленький шаг в сторону и медленно стянула с плеч сорочку. И стояла теперь перед варягом полностью обнаженная. Дыхание его стало неровным, порывистым, он еле сдерживал себя, чтобы не припасть к роскошному телу, которое само рвется к нему в руки… Рута сама подошла к нему и прошептала с придыханием:

— Иди ко мне… Мое тело стосковалось без мужчины… сильного мужчины… настоящего воина…

Стройная фигура в пламени рыжих волос — Рута была нестерпимо хороша сумасшедшей, бесовской красотой. Ее руки, звеня золотыми браслетами, словно оковами, скользнули к нему, распахнули куртку, нежно огладили пальцами его грудь… Она искала его ласки… И он притянул ее к себе, обнял сильный стан, впился ртом в мягкий живот. Ощущение бархатистой кожи опьяняло сильнее вина, и варяг, вскочив на ноги, с готовностью подхватил женщину на руки…

На прохладной простыне раскинулись разгоряченные страстью тела. Они уже не понимали — где находятся; руки и ноги сплелись в змеиный клубок, слов больше не было, но они не нужны. Красноречивей всего язык страсти.

Хозяином зажил на боярском подворье варяг. Всего было вдоволь — и денег, и холопов; и каждую ночь его осыпала ласками рыжеволосая красавица, у которой, казалось, не было усталости в любовных играх. Все ночи напролет, с заката до рассвета, Рута обнимала и целовала Гуннара, умоляла утолить ее ненасытную страсть. Но не давала покоя варягу его законная жена.

Купава избегала встреч с ним. Она ни словом, ни взглядом не упрекнула Гуннара за то, что сделал своей наложницей ее родную сестру. Но именно это и злило варяга. Что возомнила о себе эта гордячка? Своенравная, своевольная душа никому ни в чем не покорная… Похоже, сам того не подозревая, он подарил ей самое ценное для нее — свободу от брачных уз.

Чтобы напомнить жене о том, кто ее господин, Гуннар, забыв о Руте, дожидавшейся его на своем ложе, едва ли ни силком затаскивал Купаву в супружескую опочивальню. Угрозы сменялись ласками, жадные губы шарили по всему телу, но жена лишь крепче стискивала губы и лежала, словно ледяная дева, безучастная ко всему на свете, кроме своих мыслей.

Заветное колечко вернулось к ней, но тайну открыть не спешило. Кем был тот незнакомец из купальской ночи? Где он? Жив ли? Помнит ли о ней? А может, попросту потерял перстень или подарил новой подружке?

Тоска и печаль грызли душу Купавы, а горе от потери любимых — Позвезда и Глеба — затмевало разум. Небо над ее головой затянуло темной пеленой, и не было возможности вырваться из этих черных Дней и ночей. Казалось, умерли все чувства, кроме одного — сознания безысходности. Уже на раз Купава думала уйти в монастырь, но понимала, что муж не даст ей покоя и там. Да и родных своих оставить на растерзание затаившегося дикого зверя не могла.

Девушку ничто не интересовало, даже слухи о том, что Ярослав готовится к войне со старшим братом, рассылает письма к оставшимся в живых братьям Судиславу и Мстиславу, а также племяннику Брячиславу полоцкому, предлагая объединить силы против родича окаянного. Но нет ладу между сыновьями Владимира, не стали они прислушиваться к голосу новгородского князя, затаились каждый в своей вотчине. А князь Святополк, ненасытный и хищный, уже подчинил себе полностью Киев и теперь сговаривается с поляками и немцами, чтобы вскоре пойти войной на младших братьев. Тесно ему на земле Русской с остальными князьями.

Все это протекало мимо сознания застывшей от горя Купавы.