Братья по крови

С того дня, когда Боря вытащил Эдика из тюрьмы, он стал его самым близким другом. Странная это была парочка. Криминальный Эдик с крокодильей улыбкой — и рафинированный интеллигент Борис Берзин, с умным холеным лицом, в очках в золотой оправе, всегда аккуратно и со вкусом одетый.

Внешне такие разные, внутренне они были очень похожи друг на друга, поэтому их и притягивал невидимый человеческому глазу магнетизм. Они очень хорошо понимали друг друга, а порой даже и думали одинаково. Бывало, Крест никак не мог убедить Эдика в чем-то, с его точки зрения, явном, простом. А Боря выскажет ту же самую мысль, только по-другому, по-своему, и Эдик тут же с ним соглашается.　

Эдик часто, размышляя вслух, спрашивал Борю, почему тот не сбежал с миллионом. Любой другой на его месте сделал бы ноги, а он…　

— Из-за такой мелочи лицо терять, — каждый раз улыбался в ответ Боря. — Если бы миллиард долларов, я бы еще подумал, а из-за миллиона не стоит.　

Эдик, довольный шуткой друга, хлопал его по плечу. С того самого дня он верил только ему одному. После предательства Жоры даже Султану, Кресту и Фейрузу — своим ближайшим друзьям и помощникам он не доверял.　

Криминальная группировка Эдика росла и богатела. Росла она благодаря Берзину, и все это понимали. Он был переполненным энергией генератором все новых и новых идей. Только что провернули одно дело, а Боря уже вовсю готовился к другому, более масштабному и прибыльному. Постепенно Эдик отходил в тень. Хотя он любил, предварительно накачавшись наркоты, встречаться с кем-нибудь из противоборствующих ему авторитетов, молча выслушать того с остекленевшим взглядом, а потом неожиданно взорваться, броситься на него и что-нибудь откусить. В такие минуты Эдик был страшен, а внутри его организма происходила какая-то неведомая химическая реакция по выталкиванию мощного заряда злости и ненависти.　

Приезжал на «стрелки» Эдик, конечно, не один, и все его ребята после бурной реакции шефа вмиг бросались на конкурентов. И побеждали. Потому что в команде у Эдика были не пресловутые накачанные спортсмены или мелкие дворовые хулиганы, а самые настоящие голодные зеки — кто сбежал, кто только что освободился, злой на весь мир. Таким терять было нечего, а пожить хотелось хорошо, со вкусом. С такими говорить и бороться бесполезно, таких обычно отстреливают. Но отстрелять всех просто невозможно, хотя бы потому, что их слишком много. Да и Эдик, несмотря на увеличившиеся дозы наркотиков, все еще сохранял ясный ум и способен был по-прежнему эффективно руководить своей многочисленной командой.　

Боря за последние годы удесятерил их финансовый актив, и теперь ежемесячная прибыль исчислялась миллионом долларов. Конкуренты это знали и, конечно же, понимали, что открытая война с Бешеным очень опасна. Поэтому крупные криминальные лидеры города, вроде Трофима, соблюдали с ним нейтралитет.　

На Эдика часто покушались, но какая-то неведомая сила хранила и оберегала его грешную голову.　

Со временем все солидные криминальные структуры стали уходить в легальный бизнес и сокращать численность своих бойцов. Главарям уже были не нужны эти тупоголовые рожи — они, как ледокол, проложили путь главному кораблю, и теперь прежней необходимости в них не было. Да и все эти проблемы с законом, с милицией были никому не нужны. Те, кто набрал, нахапал достаточно, хотели жить спокойно. Без повестки в суд, без свиста пуль киллеров и без многочисленной охраны. Хотелось покоя и стабильности.　

Эдик этого не понимал и понимать не хотел. Только в этом вопросе они с Борей никак не могли найти общий язык.　

— Эдик, ты пойми, сейчас не то время, — убеждал его Боря. — Надо вовремя свернуться, понимаешь?　

— Чем тебе мои люди мешают? — упрямо твердил свое Эдик.　

— Они мешают тем, что они с нами. Все, что прилипает к днищу, мешает движению корабля.　

— Ерунда.　

— Это не ерунда, Эдик. Если мы вовремя не сориентируемся, нас сомнут, раздавят.　

— Это нас-то? Да кто посмеет? Кишка тонка! Да я им всем горло перегрызу.　

Боря молчал. Понимал, что на этот раз убеждать Эдика бесполезно. Время изменилось, а Эдик остался тем же, он законсервировался и остался типичным бандитом начала девяностых годов. Для него по-прежнему важны все эти «братовские» понятия, зековские законы и прочая дребедень Он никак не мог понять, что сейчас другое время, совсем другая страна. Даже воры в законе перестраиваются и не думают соблюдать своих воровских законов, время заставляет их жить по-другому. Своим братанам говорят одно, а делают совсем другое. Даже с той же милицией и прокуратурой сейчас все дружат, а Эдик и слышать об этом не желает.

— Что я, крысятник! — каждый раз повышал он голос. — Меня менты в цугундер тягали, парашу заставляли нюхать, а я с ними… Нет, ни за что!　

— Эдик, но без них сейчас нельзя. Наших каждый месяц прихватывают, как ты собираешься их вытаскивать и дела в милиции заминать?　

— Это твои проблемы.　

— Правильно, но кто у нас главный — я или ты?　

Вопросы Бори ставили Эдика в тупик, но он упрямился.　

— С ментами дел иметь не буду! Это не люди! Это мусор.　

— Нет, Эдик, это такие же люди, и так же, как и все, кушать хотят. Понимаешь? И мы должны их со своих рук кормить, пока другие не приручили.　

— Корми сам, я не против. Все наши бабки в твоих руках, решай, кому и сколько дать. Но корешиться с ними не буду.　

— А мне, значит, можно? Но я же твой человек. А ведь это в вашем блатном мире тоже не по понятиям.　

Новый вопрос и новый тупик для Эдика.　

— Ты не блатной, — продолжал сопротивление Бешеный, — тебе не западло. Ты даже не сидел. А деловые сейчас везде. И давай закончим этот базар! Все, я ничего больше слышать не хочу!　

Найти взаимопонимание с Эдиком было трудно. Со своими блатными корешами он мог здорово подставить всю организацию. И это волновало Борю с каждым днем все больше. Но он знал, что рано или поздно этот вопрос разрешится. Или Эдик всех спалит, или спалится сам — другого не дано.　

Боря все больше обрастал связями и нужными людьми. В Москве через друзей познакомился с зампредом Госкомимущества. По всей стране как раз был пик приватизации, почти задаром можно было хапнуть очень даже неплохие заводики с принадлежащими им зданиями и прочим барахлишком. Правда, надо было немного поиграть в демократию — пятьдесят один процент акций бесплатно раздается коллективу, остальные продаются на сторону. Главное, при решении вопроса с захватом того или иного объекта надо обязательно иметь своего директора. А так как Боря через зампреда Госкомимущества мог легко и недорого приватизировать любую контору, директора вмиг становились сговорчивыми. Лучше уж поделиться с теневиками и хоть что-то урвать себе, чем ждать, когда придет чужой дядя и купит тебя со всеми потрохами. После приватизации предприятия акции коллектива быстро выкупались, людей вынуждали продавать их, если они хотят получать зарплату и не вставать в очередь на биржу труда.　

Конечно, без инцидентов не обходилось. Шли жалобы в прокуратуру, в Москву. Но к тому времени Боря познакомился с Ильей Григорьевичем Прицкером. Это был лидер одной из самых мощных криминальных группировок города. Прицкер потратил немало сил, энергии и денег, чтобы прокуратуру возглавил его человек — Поруков Георгий Владимирович. Боря помог Прицкеру с приватизацией одного крупного нефтеперерабатывающего комбината. По закону этот комбинат не подлежал приватизации, но на тот период времени любой закон за взятку просто-напросто обходился, и процесс приватизации благополучно катился дальше. Прицкер познакомил Борю с Поруковым.　

Боря сразу уловил слабые стороны городского прокурора. Слабохарактерный, любит выпить, боится брать на себя важные решения, откровенный трус. Поруков, словно малый доверчивый ребенок, каждый раз внимательно слушал болтовню Бори о его мощных связях в Госдуме и в самом правительстве. Дескать, в случае чего, он, Боря, ему поможет в любом вопросе. Пыль пускать Боря умел профессионально. Да и по натуре он был азартный игрок, такой же, как и Эдик, и порой он даже сам верил в то, что говорит.　

Поруков познакомил Борю с начальником ГУВД. Совсем недавно на эту должность назначили бывшего обэхээсэсника Быстрова Владимира Петровича, присвоили генеральское звание.　

Борю представили Владимиру Петровичу как президента самой крупной и мощной строительной компании всего региона. Под патронажем у Эдика была такая компания, и Боря очень быстро убедил совет директоров, чтобы его избрали президентом. Совет директоров не упрямился, пусть будет президентом, лишь бы в финансовые вопросы не совался. Боря прикинул, что годика два-три Быстров в своем кресле просидит — не должны скинуть, — а этого срока ему вполне хватит, чтобы поближе познакомиться со всей милицейской верхушкой.　

Главный милиционер строил дачу — большую, добротную. Но генеральской зарплаты на строительство явно не хватало. Боря предложил свои услуги — быстро достроить и в кредит. На каких условиях кредит? Боря вежливо улыбнулся. Он всегда в такие минуты был очень вежлив и корректен. Ерунда, договоримся. Подумаешь, каких-то двести — двести пятьдесят тысяч долларов! Для их строительной корпорации это вообще не деньги, так — мелочь.　

Чуть позже Боря познакомился и с мэром города — Ходарьковым Николаем Семеновичем. Тот готовился к новой избирательной кампании и имел все шансы на победу. Боря пообещал мэру подкинуть в его избирком деньжат, ну и, вообще, быть полезным в других вопросах. Мэр дружбу принял. Настроение у Бориса было превосходное, жизнь радовала, а грудь от гордости распирало так, словно перекачанный воздухом дирижабль.　

В самый разгар этого победоносного наступления на жизнь случилось ЧП. Конечно же — Эдик! Он сделал такое, что Боря сначала даже не поверил. Но это оказалось правдой.　

Как всегда, накачавшись наркотой, Эдик решил лично выяснить отношения с замом начальника РУОПа полковником Субботиным. Накануне тот арестовал целую бригаду боевиков Эдика, человек двадцать. Взяли с поличным при захвате заложника и вымогательстве. Изъяли оружие, две краденые машины и много чего прочего. Некоторых из задержанных сразу раскололи, и те стали давать показания, в том числе и против Эдика. Начались новые аресты, РУОПовская машина закрутилась.　

Боря не мог понять Эдика. Вместо того, чтобы заниматься серьезными делами, тот, словно двадцатилетний безбашенный пацан кого-то берет в заложники, вымогает какую-то мелочь. Денег у него не хватает, что ли?! Впрочем, Боря прекрасно понимал, Эдика не переделать, он человек конченый. Ему не деньги нужны, ему нужен адреналин, нужны эти тусовки, «стрелки», разборки, ну и, конечно же, уважение братвы. Для него это тот же наркотический кайф.　

Сначала Боря обрадовался, что Субботин арестовал одну из бригад Эдика. Вытаскивать их из тюрьмы он не собирался. Чем быстрее всех пересажают, тем лучше, балласта меньше. Но Эдику, конечно, он этого не говорил, наоборот, качал головой, сочувствовал. Как жаль, что опять кого-то из своих взяли. Эдик кипятился, размахивал руками, шумел, требовал, чтобы Боря нажал на все свои милицейские связи. Боря обещал и целыми днями имитировал бурную работу по спасению братвы, а в конце каждого дня с уставшим лицом говорил Эдику, что ничего не получается, с этим Субботиным ничего не сделать.　

Боря, конечно, не просто так ездил по своим милицейским друзьям. Он проводил тонкую работу по выведению из-под огня Эдика и по окончательному уничтожению попавшей на тюремные нары братвы. Боря уже давно решил «слить» в милицию всех ненужных боевиков, оставив только на крайний случай с десяток самых надежных и преданных. И, действительно, зачем они теперь нужны? Прошли те времена, когда на «стрелке» вопрос решался численностью подвалившей команды. Теперь всех этих братанов с успехом заменяют милицейские ребята. Не так капризны, деньгами не избалованы, да и оружие на поражение официально применять имеют полное право.　

Теперь мало-мальски важные объекты в хозяйстве Бори с Эдиком охраняла та же милиция. И никакого подполья, никакой криминальщины.　

И вот Эдик опять поломал все планы Бори. Сегодня утром Боря узнал, что Эдик собственноручно застрелил полковника милиции Субботина, и все в городе об этом уже знают. Вот уж действительно — «Бешеный»!　

Боря несколько минут сидел молча в полной прострации. Он не знал, что делать дальше. Это был конец. Всем известно, что он работает вместе с Эдиком. Шила в мешке не утаишь. А что делает его ближайший партнер по бизнесу? Поднимает руку против законного представителя власти, даже не киллера нанимает, а сам лично разгуливает по городу с автоматом и устраивает стрельбу. Это уже похуже любого беспредела. Это уже не по правилам. Такое не прощается, даже за большие деньги.　

Эта новость была словно взрыв противотанковой мины. Пехота и машины проезжают, а стоит гусенице танка наехать — и полный абзац. Мощный ураганный взрыв! И сейчас Боря словно наяву видел летевшие после этого взрыва в разные стороны ошметки… Подорвался Эдик, но Боря оказался рядом. И он еще пока не знает, жив ли он или его тоже накрыло вместе с Эдиком.　

Всю свою жизнь Боря был очень практичен и рационален. Если ему легче давались точные науки, он занимался ими, если в нем вдруг просыпался гуманитарий, он моментально перестраивался. То же самое и с институтом, и с кандидатской диссертацией. Нет, конечно, он был упорный, и это упорство очень хорошо сочеталось с умом. Просто он, как в той поговорке, не любил напролом лезть в гору, если ее можно было обойти. Только один-единственный раз в жизни у него появилось сомнение, правильно ли он поступает, обходя гору. Это было во Дворце бракосочетания, когда он одевал своей невесте, ставшей его женой, обручальное кольцо. В ту минуту одна половина мозга думала о Наташе и вовсю посылала импульс ногам, чтобы они как можно быстрее унесли его отсюда, а другая половина, словно огромный замороженный айсберг, давила, нагнетая какое-то коматозное состояние, — родители жены, будущая карьера, слова матери. Да, это был очень выгодный брак по всем расчетам. И все равно что-то тяготило тогда Бориса, не хотелось ему этой свадьбы.　

Первое время еще там, в Лондоне, ему казалось, что он забыл Наташу. Он поверил своей маме, что Наташа предала его. Хотя внутреннее чувство и изломанная любовью душа говорили и кричали совсем о другом. Нет, Наташа не могла его предать, она не такая. Но по мере развития отношений с Галей, он убедил себя в правоте маминых слов. Так ему легче было жить, легче оправдать свой поступок. Настоящей правды он знать не хотел, он просто боялся ее.　

По приезде в Союз Боря не интересовался судьбой Наташи и каждый раз гнал о ней мысли прочь. Но они упорно лезли в голову. Прошли годы, а он так и не смог освободиться от этих воспоминаний. И неожиданно впервые в жизни Боря понял, что тогда, во Дворце бракосочетания, он совершил большую ошибку. С Наташей в его жизни все было бы по-другому. Не было бы этой черной и безысходной пустоты, которую он испытывал каждый раз, когда добивался очередной жизненной удачи. С Галей не хотелось ни о чем делиться. Хотя столько лет вместе, а она так и осталась для него чужой. Нельзя сказать, что у них с Галей все было плохо. Галя была хорошей женой, прекрасной хозяйкой и любящей матерью его двоих детей. Но не было главного — любви. Словно нанизали мясо на скелет, а когда работа закончилась, мясо повисло бесформенной тушей, скелета-то на самом деле не было. И человека без скелета тоже не получилось — так, какое-то неопределенное амебоподобное создание.　

Вечерами Боре абсолютно не хотелось идти домой. Хотя детей он любил, но там была Галя, которая с каждым годом становилась для него все более чужой и далекой. В выходные он тоже старался не бывать дома, находя всевозможные предлоги и ссылаясь на занятость. Он жил только работой, и сам прекрасно осознавал, что живет только наполовину, вторая половина его «я» умерла. Оказывается, не всегда в жизни надо руководствоваться здравой логикой и выгодой, иногда надо поступать, как женщина — глупо, абсурдно, подчиняясь только своему внутреннему голосу.　

По поводу Эдика он долго не решался, что предпринять. Это был его друг. Боря и сам не мог понять, почему они так близко сошлись. В чем-то такие разные, а в чем-то так похожие друг на друга. Чувства подсказывали, что надо защитить, заслонить своей спиной Эдика, а математический расчет говорил — сдать, уничтожить. Ведь он наркоман, и психика у него уже деградирует. Это не тот, не вчерашний Эдик. С этим Эдиком можно только погибнуть, но никак не победить. И Боря принял решение. Как всегда обдуманное и хорошо взвешенное.　

Они встретились с Крестом поздно вечером. Крест тоже был мрачный, лицо — словно крокодил чуть-чуть пожевал и за несъедобностью выплюнул. Боря сидел за рулем своей машины, молча курил и не спешил начинать разговор. Крест понимал, что разговор у них будет тяжелым.　

— Что делать будем, Боря? — первым прервал молчание Крест.　

— А ты что предлагаешь?　

— Я не знаю. Ты у нас голова, ты и решай. У Эдика совсем крыша едет. Такое отколол, он нас всех спалит! Мента грохнул, и кого — зама начальника РУОПа, совсем охренел!　

Крест никогда не говорил об Эдике в таком тоне, тем более с Борей. Со своими пацанами можно было посплетничать, помыть малеха косточки шефу, но никак не с Борей. Они лучшие друзья, и это все знали. Нет, Боря, конечно, не стукач, ни о чем таком Эдику говорить не станет, но может сам своей властью наказать, и очень больно. А раз Крест после всего случившегося говорит так, значит, у него тоже накипело, значит, он тоже не может так дальше жить. И плевать ему на их дружбу, на авторитет Эдика. Как говорят блатные — парниша фраернулся, и за это надо отвечать. Да, один неверный шаг — и все. Какому-нибудь отморозку такой поступок придал бы вес. Но только не главе криминального сообщества. Шеф думать обязан головой, а не тем местом, на котором сидит. Это рядовой отморозок может думать чем угодно, ему простительно. Он, на худой конец, соскочит, и ищите его доблестные сыщики, пока не найдете. Но Эдику с такой легкостью не соскочить, не раствориться. Все равно возьмутся за его друзей, за его ближайшее окружение и так будут трясти, пока из этой кучи Эдик не выпадет. Менты убийства своих не прощают.　

— Сегодня по всему городу облавы, — продолжал после минутной паузы Крест. — Руоповцы совсем озверели, даже барыг начали хватать, двоих сегодня так избили, что те готовы были сами в убийстве признаться. Скоро за нас возьмутся, душу вынут, но Эдика заставят сдать. Что делать, Учитель, давай, шевели мозгами!　

— Не знаю, — тем же спокойным тоном ответил Боря, продолжая задумчиво смотреть куда-то в окно. Но Крест понял, что Боря уже все знает, он уже принял решение, именно потому и вызвал Креста. Ваня слегка расслабился, успокоился. Сейчас он чувствовал себя словно маленький ребенок рядом с папой, который всегда защитит. Приятное это чувство — несамостоятельность.　

— Последнее время Эдика совсем не узнать, — продолжал, словно сам с собой разговаривая, Крест. — Ладно, когда дурь курил. Ее все курят, а вот когда морфий стал колоть, то это все — труба. На таких тяжелых колесах долго не ездят. Год, два — и хана. Султан тоже колоться стал, ты слышишь?　

Боря молча кивнул.　

— Ну не молчи, скажи что-нибудь! Или ждешь, когда нас за пасть схватят и на нары кинут?! Боря, слышь?!　

— Завтра скажешь Эдику, что мы договорились с руоповцами об отступном.　

— Он не поверит, — механически ответил Крест, а сам слушал Борю, как верующие слушают любимого проповедника, смакуя, в своей душе каждое сказанное им слово. Крест тоже не сомневался в Боре. Хорошо, когда есть такой, как Учитель, он все знает, все умеет и за все готов отвечать лично. Все-таки Эдик молодец, что нашел Борю. Правильно он в свое время говорил, за такими, как Боря, — будущее. Уж лучше с Борей, чем с Эдиком. По крайней мере, надежно и спокойно. За Эдиком будущего нет, за Эдиком только один цугундер, больше ничего.　

— Скажешь ему, что миллион баксов надо подготовить, — не обращая на слова Креста никакого внимания, продолжал Боря. — Потом перед самой встречей дашь ему автомат, но сам не езди.　

— Я понял.　

— Остальное я беру на себя. Пусть он вдвоем с Султаном едет.　

— Хорошо, — снова послушно кивнул головой Крест.　

Крест уже прекрасно понял Борю. Эдика придется «слить» ведомству Марголина. А тот, конечно же, его сразу пристрелит, двух мнений быть не может. Субботин был не только его замом, но и другом, и вся братва в городе об этом знала. А Марголин мужик крутой, смерть друга не простит.　

Боря тоже все это прекрасно знал, он даже знал, через кого он выйдет на Марголина. Есть в главке один хороший генерал и преданный Борису Николаевичу человек. Он устроит эту встречу. У самого Бори выхода к Марголину не было. Как только того Москва назначила начальником РУОПа, Боря сразу же почувствовал в городе перемены, и лично для себя явно в худшую сторону. Арестовывали не только рядовых братков, но и стали брать крупных авторитетов криминального мира. Даже начальник милицейского главка затаил дыхание, как лихо и резво начал свою деятельность новый руоповец. Половину своих поувольнял, а затем стал пачками арестовывать всех подряд и до отказа забивать тюремные камеры. Прокуратура как могла сопротивлялась, отпускала задержанных, а люди Марголина снова хватали и сажали.　

Последний раз, когда Боря был в бане с Поруковым, тот изрядно нажрался водки, — так нажрался, что даже баб молодых и длинноногих не захотел, — и, дыша прямо в лицо Бори перегаром, озабоченно твердил:　

— Не знаю, что с этим молодым и ранним делать. Он всех готов пересажать, он почище Ежова будет. Ему только дай волю, и он второй тридцать седьмой год устроит. Боря, даже не знаю… что делать, что делать!　

— Ладно, Жора, не волнуйся. Мы его урезоним. Плохо будет работать, мы его снимем. С нами все-таки еще считаются.　

Боря говорил, хотя сам прекрасно понимал, что все это не более чем слова. Никто Марголина не снимет, и ничего с ним не поделаешь, остается лишь терпеливо ждать развития событий.　

Боря уже давно пытался выйти на Марголина. Через его зама, через зама начальника ГУВД, через самого начальника ГУВД. Но все без толку. Однажды в тесной милицейской компании на презентации одной полумилицейской-полумафиозной охранной фирмы они все-таки встретились. Боря отвел Марголина в сторону, заговорил о чем-то нейтральном. Марголин молчал, слушал. Боря продолжал прощупывать почву и готовить плацдарм для наступления.　

— Вы знаете, Владимир Анатольевич, мы, бизнесмены, всегда готовы помочь родной милиции. Многие в ваших кругах почему-то очень плохо о нас думают, а напрасно. Вот, например, наш концерн весь второй этаж вашего главка компьютерами оснастил. Ни копейки не взяли, спонсорская помощь. Три месяца назад ваш начальник лично мне звонил, просил в долг деньжат на зарплату вашим сотрудникам подкинуть. Конечно, мы дали. Понимаем. И вообще, что это у вас за зарплата, Владимир Анатольевич?! Государство явно вас не ценит. Вот у меня, например, есть один интересный проект. Так сказать, совместное предприятие с вашим учреждением. Совместная охрана коммерческих структур и строительство жилья для сотрудников милиции. Вы представляете, жилье для работников милиции по льготным ценам? Звучит? Ну, и бизнесмены, конечно, довольны. Сейчас разве кто-то хочет с бандитами дело иметь? Лучше уж с РУОПом. И зарплату, конечно, можно увеличить. При том все законно, никакого левачества. Подумайте, Владимир Анатольевич, я готов вам представить проект.　

— Думаю, Борис Николаевич, у нас с вами не получится.　

— Почему? — искренне удивился Боря.　

— Потому что я прекрасно знаю обо всей вашей деятельности. Вы сейчас спрятались за спиной этого Бешеного Эдика, но я-то знаю, кто у вас всем заправляет. Вы у нас первый кандидат на приземление. Вашего друга Эдика я в расчет не беру, он уже конченый человек, ему на свободе считанные дни осталось догулять. Я бы вас сейчас, здесь задержал, но пока, к сожалению, фактов маловато. Но вы не беспокойтесь, Субботин вами вплотную занимается, так что нары я вам скоро обещаю. И не надейтесь, — Марголин, глядя своим твердым взглядом в глаза собеседнику, кивнул в сторону своих милицейских коллег, — все эти ваши друзья не помогут. И на Порукова тоже особенно не надейтесь, он не всесилен, над ним еще Генпрокуратура есть.　

Боря широко открытыми глазами смотрел на начальника РУОПа и чувствовал себя ужасно неуютно. Ворот рубашки вспотел, а к лицу прилила кровь. Чувство такое, словно его с поличным поймали на карманной краже, и сейчас все с удивлением смотрят на него. Вот он — вор! Кто бы мог подумать! Сам Борис Николаевич Берзин, собственной персоной! А что там у него под респектабельным фраком виднеется, никак грязная арестантская роба?!　

Боря почувствовал страх, самый настоящий животный страх. Сейчас, глядя в серые и твердые глаза Марголина, Борис понял, что тот действительно посадит его. Была в этих глазах какая-то несокрушимая сила и мощь, против которой не устоять. Это как мощная волна, а ты в открытом океане на прохудившейся лодчонке. И берега не видно — кричи не кричи, все равно никто не поможет. Так и Боря сейчас стоял и смущенно прятал глаза от жесткого взгляда собеседника. А ведь, действительно, стоит ему, Боре Берзину, сесть в тюрьму, никто не поможет. Ни Крест, ни Поруков, ни все эти милицейские начальники. Деньги хапать они, конечно, мастера, а как только жареным запахнет, сразу в кусты. Тем более если это жареное Марголин готовить будет. Такой запросто всем бошки поотворачивает — и своим, и чужим.　

Боря хорошо запомнил ту их случайную встречу. Ужасно неприятное ощущение на целую неделю. Он еще больше законспирировался и замаскировался. Приказы отдавал и действовал только через самых надежных и верных людей. Но он прекрасно понимал, что это все полумеры, Марголин его возьмет — не сегодня, так завтра.　

Боря даже уже представил себя в тюремной камере. По бокам узкого каменного мешка нары в два ряда, маленькое, забранное крепкой решеткой под самым потолком окошечко. А кругом урки, такие колоритные мужики в наколках, вроде Креста. Они с любопытством смотрят на новичка и прикидывают, кто из них будет первый эту овцу по полной программе сношать. А ведь будут, как пить дать будут, и унижать, и бить будут, и шестерить заставят. Они за это даже лишнюю пайку получат или еще какие-нибудь послабления от тюремной администрации. Марголин постарается и получит от Бори все, что захочет.　

С того дня Борис чувствовал себя как-то неважно. Вроде бы здоров и температуры нет, а все тело и особенно голову предгриппозная хандра ломает. Так с этой хандрой и жил.　

На этот раз Боря хорошо просчитал Марголина. Убийство Субботина он никому не спустит. И тот, кто станет у него на пути, — уже потенциальный покойник. И неважно, в каком он чине и какую должность занимает — хоть начальник ГУВД или прокурор города. Противостояние бес полезно. Еще Боря знал наверняка, что Эдика Марголин брать не будет, он ему нужен только мертвый. Поэтому Боря и поехал к одному знакомому генералу, чтобы договориться об этой встрече. Или Эдик Марголина, или Марголин Эдика. Скорее всего второе, подумал Боря. Впрочем, первый вариант его тоже устраивал.　

О физическом устранении начальника РУОПа Боря тоже думал, и не раз. Преимущество одно — с новым руководством можно будет договориться и по-тихому все поделить А если новый начальник тоже будет несговорчивый, вроде Марголина или Субботина? И на Борю объявят самую настоящую охоту — с загоном, с флажками, стрелками? Тогда это не выход. Здесь надо действовать наверняка. Нет, киллер делу не поможет, решил Боря. Надо что-то другое придумать. Подворачивается Эдик. А если Эдик с ним не справится, то, значит, не судьба. Значит, надо менять тактику или сматывать за рубеж. По крайней мере, за Эдика Марголин должен быть Боре благодарён, а стало быть, какое-то время можно будет продержаться на плаву.　

Сейчас очень модно руководить из-за бугра. Модно, да не слишком удобно. Без тебя все эти шустряки таких дров наломать могут, что только держись!　

В тот же день Боря встретился с Эдиком. Они сидели в одном из ресторанов, ели. Эдик уже полностью отошел от наркотической дури прошедших суток и сейчас был опустошенным и каким-то ватным. Глаза смотрели равнодушно и устало. Боря не стал читать ему мораль — бесполезно. Сам должен все прекрасно понимать. И он, по- видимому, понимал, потому что сразу же спросил Борю:　

— Слышь, что делать-то, а?　

— Надо было раньше думать, что делать.　

— Ладно, брось. Выкрутимся. Подумаешь, мусора завалил! Каждый год их вон сколько мочат. Да и передозировка у меня была, понимаешь? Иначе я бы к нему не поехал. Нужны мне эти разборки!　

— Надо закрывать вопрос с Марголиным.　

— Я понимаю, но как? Этот хрен вроде бы его дружком был.　

— Был.　

— Ну?　

— Деньги готовь.　

— Да брось, он не возьмет. Марголин не берет, это вся ментовка знает.　

Боря чуть дольше и с нажимом посмотрел на своего друга. Эдик нахмурился и спросил:　

— Неужели возьмет?　

— У тебя просто другого выхода нет.　

— Может, соскочить на пару месяцев куда-нибудь, ну на год, на два. Есть у меня одно хорошее местечко в Азербайджане, хрен кто найдет.　

Боря отрицательно покачал головой и жестко сказал:　

— Ты соскочишь, а нас всех передавят. Как тараканов передавят.　

— Да-а, — нахмурился Эдик.　

— Я уже договорился о встрече. Марголин один приедет.　

Эдик удивленно вскинул на Борю глаза:　

— Он согласился со мной встретиться?!　

— Да! И если ему хорошо заплатить, то, возможно, все обойдется.　

— Ты думаешь, это не подстава?　

— Его предупредили, что если с тобой что-то случится, то в один из поездов в метро будет заложена бомба. И взрывы будут греметь каждый день. Они не дураки, они все понимают. Нет, подставы никакой не будет, не волнуйся. Я отвечаю.　

— И ты думаешь, он возьмет?　

— Смотря сколько дать, — философски протянул Боря. — Если тысячу, или десять, или даже сто, то, возможно, и не возьмет, а вот если миллион долларов предложить! Не знаю, не знаю, но в таких вопросах деньгами не щекотать, а глушить надо.　

— Миллион? А не круто? Они таких бабок никогда и не видели. Жалко миллиона-то, а, Боря?　

— А вот ты с ним и поторгуйся, может, штукой отмажешься. Я, к сожалению, сумму назначить не могу.　

— Ладно. Ну, а если он борзеть начнет?　

— Думай сам. Сам вляпался, сам и решай свою проблему. Я, что мог, для тебя сделал.　

— Может, вместе поедем, а, Боря? Ты с ним и переговоришь. Извинишься за меня. Скажешь, парень с костылей съехал. Ну, с кем не бывает?　

— Нет, Эдик, он хочет тебя видеть. В этом вопросе тебе никто не поможет. Если хочешь, возьми с собой Султана, но больше никого. Он один будет. И пойми ты, в открытую воевать мы с ними не можем.　

— Да я знаю, — с досадой махнул рукой Эдик. — Ладно, разберемся.　

Эдик встал, подал руку Боре и направился к выходу. Разговор с Борей ему не понравился. Вроде бы все нормально и правильно, но что-то не так. Что именно, Эдик пока не мог сказать, туман от вчерашней передозировки мешал сосредоточиться. Состояние у него сейчас было хреновое. Ему плевать, с кем встречаться — с Марголиным, с чертом или с самим Господом Богом! Сперва надо уколоться и чуточку забыться. Привести тело и душу в норму, тогда можно и на встречу ехать с этим ментом.　

Последний год жизни Эдика чем-то напоминал быстро летящий паровоз, машинист которого знает, что где то там впереди совсем близко кончаются рельсы. Эдик и был этим машинистом. Он разогнал поезд, а теперь не знал, как остановиться, понимал, что это конец. Рельсы скоро кончатся.　

Наркотики убивали его. Он это осознавал, но сделать ничего уже не мог. Иногда он не кололся целую неделю, держался, но жуткие ломки наконец побеждали его волю, и он дрожащей рукой вскрывал ампулу и торопливо вгонял себе в вену живительную влагу, улетая на несколько часов из этого грязного и противного мира. Когда он снова возвращался, краешком смутного сознания понимал, что так дальше нельзя, — надо или лечиться, или что-то делать. Но он все еще не хотел признавать в себе наркомана, не хотел сдаваться.　

В его личной жизни появилась женщина, которую он полюбил. Она была чуть помладше его, с двумя детьми. И она заботилась о нем, как родная мама. Ей, не как другим бабам, ничего от него не было нужно — ни денег, ни загородных домов, ни фирменных тачек… Ей был нужен только он — Эдик, ее дети и тихий семейный покой. Когда Эдик бывал у нее, он менялся, его словно фильтровали и отстирывали. Вся его человеческая субстанция полностью переходила в иное качество. И он становился нормальным человеком, у которого не было ничего общего с тем, кому еще в первую ходку на зону дали кличку — Бешеный. Эдик на полном серьезе собирался завязать, жениться и зажить тихой семейной жизнью. Но братва и наркота никак не отпускали его в тот чистый и светлый мир. С братвой, ладно, еще как-то можно было справиться, послать подальше: спекся их Эдик, все, нет его больше — бери шинель и иди домой. А вот с наркотой было все не так просто. Наркота не отпускала. И он это понимал. Из-за нее он и полез на разборку к Субботину. Этот милиционер виделся ему источником всех его бед и несчастий. Когда непоправимое случилось, Эдик даже сам удивился, что убил его. Если бы не наркотическая дурь в мозгах, он бы этого никогда не сделал.　

Эдик вместе с Султаном ехал за город на встречу к Марголину. Сам вести машину он не мог, все тело после вчерашнего было расслабленным, вялым. Султан, наоборот, — бодр и весел; накануне вкатил себе кубик и поэтому был в приподнятом настроении.　

— Зачем этому мусору столько денег? — всю дорогу повторял он. — Лучше его грохнуть, и деньги целы будут.　

— Заткнись, — оборвал его Эдик и снова погрузился в свои невеселые мысли.　

У него под сиденьем лежал короткоствольный автомат «калашникова». В последнюю минуту Крест притащил, сунул Эдику, крепко пожал руку и шепнул:　

— Ну, с Богом! А это так, на всякий случай.　

Он кивнул на автомат. Эдик взял «калашников» и сунул под сиденье джипа. Если сейчас гаишники остановят и вздумают обыскать тачку, он их сразу порешит. У него «стрелка» с самим начальником РУОПа, а не с какой-то там шантрапой. И опаздывать на нее нельзя. На любую другую можно, ведь он же — Бешеный, а на эту нельзя. Да, с Марголиным надо решить вопрос, любыми деньгами закрыть его. И все, завязать со всем этим. Иначе рельсы точно кончатся.　

Они приехали немного раньше назначенного времени, но сразу же увидели черную «Волгу».　

— Похоже, этот мусор уже нас ждет? — вглядываясь вперед, сказал Султан.　

Эдик осмотрелся. Широкая развилка дороги, с одной стороны лес, с другой огромное поле — идеальное место для разборок. Для крутых разборок — со стрельбой и поножовщиной. Здесь никто тебе не помешает.　

Из «Волги» вышел высокий и крупный мужчина. Так и есть, он — Марголин. Подошел ближе. Руку не протянул и даже не поздоровался, лишь хмуро посмотрел на Эдика и кивнул в сторону:　

— Давай вон туда отъедем.　

И, не дожидаясь ответа, молча развернулся и пошел обратно к своей машине. В «Волге» он был один — действительно, не обманул, засадой здесь явно не пахло. Джип направился следом за «Волгой», которая неуклюже сползла с дороги и углубилась в лес. Метров через сто остановилась. Эдик с Султаном вышли из джипа и двинулись навстречу Марголину. Тот стоял, широко расставив ноги, рядом с водительской дверцей «Волги» и с прищуром следил за своими противниками.　

— Начальник, ты уж извини насчет того мужика, так получилось, — проговорил Эдик. — Я не хотел, ей-богу. Мы заплатим, сколько ты хочешь. Миллион наличными зеленью устроит?　

Марголин молчал, все мышцы его лица были напряжены, сразу видно, он с трудом сдерживает себя. Это выражение лица не понравилось Эдику. С таким лицом на мировую не идут.　

— Ну чего, начальник, в молчанку играть будем? — снова неторопливо спросил Эдик.　

— Ты зачем его с собой взял? — кивнул в сторону Султана Марголин.　

— Он мой водила, а что?　

— А без водителя не можешь? Тебе же сказали, один приезжай.　

— Да ладно, чего там. Если хочешь, я его отправлю.　

— Не надо, — остановил Марголин, — я его сам от правлю…　

И в ту же самую секунду в руке начальника РУОПа мелькнул пистолет, сразу же прогрохотал выстрел. Эдик даже понять ничего не успел, лишь увидел лежащего рядом Султана с дыркой в голове и растекающейся по лбу кровью. Дуло пистолета Марголина смотрело прямо в лицо Эдику. Эдик сделал шаг назад, затем второй.　

— Ну, ты даешь, парень, — зло скривился Эдик. — Мне сказали, что по-хорошему будем разговаривать, а ты…　

— А я не хочу по-хорошему.　

Марголин опустил пистолет и пристально посмотрел на Эдика. Этот взгляд давил и вносил в душу смятение. Пальцы мелко задрожали, Эдику впервые в жизни стало страшно. Но Марголин не стрелял, а чего-то ждал.　

Эдик все дальше пятился к своему джипу, туда, где он оставил под сиденьем автомат. Крест умница, знал, что делает, мелькнуло у него в голове. Нет, никогда нельзя доверять ментам. Боря не прав. Боря! И тут Эдик вспомнил выражение лица Берзина и его голос, когда тот говорил о необходимости этой встречи. Эдика тогда что-то насторожило, какое-то нехорошее предчувствие. Теперь он понял, что именно. Боря все прекрасно знал. Никаких мирных переговоров не будет, будет убийство. Вот только, кто кого? Для Султана, правда, уже все закончилось, вон лежит, отдыхает себе на травке с дыркой в голове. Ему теперь на все наплевать. А вот Эдику надо добраться до автомата, во что бы то ни стало надо добраться. И хорошенько полоснуть этого мусора очередью. Как и его дружка, зама. Чтобы тоже знал, с кем дело имеет. А Боря — сука!　

— Иди, не бойся, — услышал Эдик голос Марголина, — бери, что там у тебя.　

Эдик метнулся к пассажирской дверце и одним рывком выхватил автомат. Марголин не стрелял, а мог бы, мишень была отличная. Эдик, полный азарта предстоящей схватки, улыбнулся. Он, так и быть, пожалеет милиционера, сразу прикончит, не будет мучить.　

Эдик выглянул из-за колеса джипа и хотел уже послать в сторону «Волги» очередь, но Марголина там не увидел.　

— Начальник, ты куда спрятался? — громко прокричал Эдик, но из-за укрытия не высовывался.　

— Эй, я здесь, — раздалось откуда-то сбоку, и в тот же миг пуля просвистела совсем рядом, гулко пробила металл иномарки.　

Эдик быстро переместился на другую сторону и тоже выстрелил в ответ. «В прятки поиграть вздумал, — цедил он сквозь зубы, — ну давай, поиграем, начальник! Не хочешь, значит, по-хорошему, давай будем говорить по плохому…» Слова застряли в горле, грудь сдавило словно огненными клещами, — пуля прошла навылет. Эдик лихорадочно дернулся в сторону, держа автомат в одной руке и яростно посылая очередь туда, откуда стрелял Марголин. Еще одна пуля обожгла плечо… Сознание Эдика поплыло. Третья пуля попала в голову. Жуткая и невыносимая боль, а затем — пустота… Рельсы кончились, поезд летел в бездну. Последнее, что прошептал Эдик, было: «Жизнь — дерьмо!». Глаза на окровавленном лице закатились, и он затих, теперь уже навсегда.　

Марголин осторожно приблизился к нему, держа перед собой пистолет. Долго смотрел на мертвое лицо Эдика. Потом убрал «стечкина» в наплечную кобуру и направился к «Волге». Он остался доволен этой встречей, чувство мести вперемешку с клокотавшей в душе злостью наконец-то нашло разрядку. Теперь нервишки немного успокоятся, и на душе действительно станет полегче. А стрелять он все-таки стал хуже, механически отметил про себя Марголин. Целый год уже в тире не был. Там, в Афгане, он стрелял гораздо лучше. Правда, сколько лет с тех пор прошло, почти семнадцать.　

Начальник РУОПа сел в «Волгу», включил рацию:　

— Дежурный, это Марголин на связи, срочно свяжись с ребятами из Приозерского РОВД и сообщи им, что на шестьдесят втором километре Приозерского шоссе два трупа. Двое бандитов совершили нападение на работника милиции, у одного из них автомат. Пусть выезжает дежурная группа, в общем, там разберутся, а я к себе, в управление.　

Марголин запустил двигатель и, объехав сиротливо стоявший джип, двинулся обратно в сторону шоссе. Со стороны леса по-прежнему было слышно пение птиц. Они щебетали так красиво и задорно, словно радовались наступлению долгожданной весны…　

Боря ничуть не удивился такому исходу событий. Наоборот, даже вздохнул с облегчением. Теперь вся тайная фирма Эдика находится в его руках, легче будет руководить и решать сложные вопросы, мешать ему уже некому.　

Боря очень быстро сократил численность своей нелегальной военизированной структуры. Уволил больше ста человек, оставив два десятка послушных головорезов и с пяток киллеров. Последние всегда нужны, пока время смутное и тревожное. Все остальные вакансии заполнил обычными крепкими парнями из собственных охранных структур. Некоторые братки бухтели и очень громко проявляли свое недовольство:　

— Непонятуха! Бешеный всегда нас прикрывал. Дайте хоть денег! Где общак?! Там столько бабок было!　

— Идиоты! — кричал на них Крест. — Надо срочно соскочить, иначе всех нас менты загасят. Так же, как и Бешеного!　

— Ладно, ты нам тут не вкручивай, бабки гони!　

Крест посмотрел на одного из самых неугомонных парней.　

— Бабки, значит, любишь?! — угрожающе двинулся к нему Крест. — Голос на меня повышаешь, паскуда!.. На, получай!　

И Крест вонзил ему в сердце по самую рукоятку нож. Парень вздрогнул, вытянулся лицом, затем обмяк и грузно повалился на пол. Руки у Креста были в крови, а глаза злобно сверкали. Он обвел взглядом притихших и вмиг присмиревших братков:　

— Ну что, есть еще кто-то недовольный?!. Нет?.. Тогда слушайте меня — сматывайтесь, пока не поздно! Как здесь все уляжется, я дам знать. Все, базар окончен!　

И братва разбежалась кто куда. Но спокойнее Боре от этого не стало. Он словно кожей чувствовал, что за ним идет охота. Всех мало-мальски известных авторитетов Марголин хоть один разок, но в тюремную камеру сажал, а вот Боря все как-то ускользал. Хотя фактов против него уже было собрано предостаточно. И подпольные спиртные заводы, и контрабанда, и ворованные кредиты, и дутые финансовые пирамиды. В общей сложности лет на десять запросто потянет. А если еще докажут и заказные убийства, то тогда, вообще, дело труба. Жаль, выборы мэра только через полгода. А так бы мэр помог, утихомирил этого Марголина. Но сейчас он очень осторожен, никаких лишних движений, которые могли бы его скомпрометировать. И убирать Марголина он не будет. Слишком уж популярен новый начальник РУОПа и в народе, и в милицейском главке. Нет, сейчас его никто снимать не будет. А уж после выборов мэр подсуетится. Лично поедет в Москву и будет разговаривать с министром. Боря так и поставил ему свое условие — денег на предвыборную кампанию даст и дружный хор в поддержку на телевидении и в газетах устроит в обмен на Марголина.　

Но опять случилось все не так, как планировал Борис Николаевич. Жизнь опять вносила свои жесткие и суровые коррективы. Марголин оказался проворней.　

Однажды утром к загородному особняку, где жил Берзин, подкатили штук пять легковушек и один микроавтобус. Оттуда с шумом высыпали десятка два ребят в зеленых пятнистых камуфляжах и черных масках на лицах. Чем-то эти маски напоминали наряд средневековых палачей. Боря очень удивился этим гостям и в то же время сильно перепугался. Внутри все заныло, подскочило давление. Откуда они могли узнать? Вот уже целый месяц он не вылезает с этой дачи и почти никто в городе не знает, где он. Значит, кто-то скурвился, кто-то предал, заложил. Охрана у Бори была человек десять, почти у всех тоже автоматическое оружие. С каким трудом Боря выбил это разрешение через Москву для своей личной службы безопасности.　

При виде ребят в масках из спецотряда быстрого реагирования дачные охранники тоже слегка дрогнули. Воевать с милицией дело малоприятное, да они и не для этого подряжались.　

Боря быстро стал звонить Порукову. На работе его не было, секретарша что-то сказала о плохом самочувствии Георгия Владимировича и о том, что он в больнице. «Опять в запой Жора ушел», — зло подумал про себя Боря и быстро стал набирать домашний номер главы городской прокуратуры. Но и дома его не оказалось. «Неужели действительно в больнице?» — Боря набрал номер приемной начальника ГУВД Быстрова Владимира Петровича. Тот был на совещании. Остается звонить только адвокату.　

А снизу уже слышались чьи-то истошные крики и глухие удары. Собровцы быстро оккупировали дом и клали лицом вниз местную охрану. Особо упрямых и непонятливых приходилось пинками укладывать на пол и разоружать. Те не привыкли к подобному обращению и попытались было качать права, но их быстро смяли. Ребята в СОБРе все молодые, горячие, да и власть на их стороне. Во время захвата им обычно все разрешается, только не надо палить без причины. А уж пнуть лежачего задержанного, чтоб знали, кто тут главный, — сам Бог велел. Потом начальство подъедет, оно пусть и извиняется, если кого по ошибке в общую кучу на пол. А кого в кутузку, такому можно и еще раз поддать, чтоб не вякал и знал, с кем дело имеет.　

Марголин быстро поднялся мимо своих ребят на второй этаж. Поверх белой рубашки с галстуком на нем был бронежилет, в руках пистолет. Боря стоял лицом к стене, ноги широко расставлены, руки уперлись в шкаф. Его уже обыскали. С ним обошлись мягче, бить не стали.　

— Здравствуйте, Борис Николаевич, — сказал Марголин, когда кто-то из его помощников велел Берзину повернуться.　

Боря с выражением удивления на лице уставился на начальника РУОПа.,　

— Что все это значит? — попытался с накатом проговорить Боря, но его голос дал трещину. Наката и возмущения не получилось.　

Марголин сел в кресло, достал какие-то бумаги, положил их на журнальный столик и очень спокойно произнес:　

— Вот постановление прокурора о вашем аресте.　

— Поруков подписал? — удивленно округлил глаза Боря.　

— Ну, вы о себе высокого мнения, Борис Николаевич, слишком круто берете. Зачем Георгия Владимировича беспокоить, у него четыре зама, один из них и дал санкцию на ваш арест.　

— Но это произвол!　

— Никакого произвола, Борис Николаевич, уголовное дело уже против вас возбуждено, целый букет статей. Завтра следователь вас с ними познакомит. А сейчас прошу на выход, камера в следственном изоляторе для вас уже подготовлена, так что сегодня отдохнете, отоспитесь, подумаете, а завтра с новыми силами к следователю на допрос.　

Боря наконец взял себя в руки. Усмехнулся. Он все равно прорвется, он такой.　

— Ну, ты шустрый мужик, Владимир Анатольевич, не ожидал.　

— А ты как думал, Борис Николаевич? — в тон ему ответил начальник РУОПа.　

— Если из органов тебя попрут, то приходи ко мне, я тебя к себе на работу возьму, мне такие парни, как ты, нужны. Заплачу хорошо, не обижу.　

— Спасибо за предложение, Борис Николаевич, но я, знаешь, хочу еще здесь поработать. Меня эта работа устраивает.　

— Ну, в жизни всякое бывает, всякие там выборы мэров, смена милицейского руководства…　

— Ничего, меня это не пугает. Мы еще поработаем. И с тобой тоже поработаем, только по разные стороны баррикад.　

— Напрасно ты так. Я с тобой по-хорошему, а ты…　

— Ладно, хватит демагогию разводить, пошли на выход, а то казенный ужин не получишь.　

То, что Боря представлял себе столько раз в воображении, сейчас повторилось точь-в-точь наяву. Маленькая грязная серая камера — метров восемь, не больше. Четверо нар в два ряда, в углу параша и старый, с намеком на белый цвет, умывальник. И три пары злобных тупых глаз, которые, как по команде, уставились на вошедшего. Кошмар, который неотступно мучил его последние два месяца, становился явью.　

— Тебя за что сюда, мужик? — спросил новенького голос снизу со стороны окна.　

— Не знаю, завтра скажут.　

— А чего тебя не в тюрягу, опасный, что ли?　

— Это ты у них спроси, я ведь тебе не прокурор.

Арестант усмехнулся:　

— А ты шустрый малый! Рожа культурная, а бакланишь, словно здешний.　

— Да нет, ребята, я здесь впервой. Так сказать, первая ходка.

— Ну, тогда проходи, располагайся, «первая ходка». Твое место там наверху будет.　

Местные урки приняли его вполне нормально. Впрочем, уркой был только один, тот, который первый завел разговор с Борей. Двое других — так себе, по воровским понятиям — мелочь, фармазонщики. Один директор СП, сбежавший от кредиторов, второй — профессиональный мошенник, кидальщик с авторынка. Лишь третий постоялец камеры считался более-менее авторитетным по воровским понятиям человеком. Первая судимость за грабеж, вторая за квартирную кражу, и вот третий раз — снова за кражу. Воровал, конечно, не один, но дружков своих не сдавал и крепко держал оборону, — ничего не помню и никого не знаю.　

Боря очень быстро понял, что все трое сокамерников обычные стукачи и подсадные утки. Марголин здорово постарался, таких разных людей завербовал. Но Боря для них оказался крепким орешком. Хандра быстро кончилась, и он взял себя в руки. Каждое утро делал зарядку, отжимался от пола. Сокамерники смотрели на него как на придурка.　

— Наш Боря совсем умом поехал, — сказал автомобильный кидала, глядя на потуги нового арестанта.　

Но Боря не обращал на них никакого внимания. Каждый из трех сокамерников уже в который раз пытался по-свойски «подъехать» к нему и разговорить. Узнать, что к чему и почему. Но Боря каждый раз откровенно нес всякую ахинею. Со стукачами Марголин явно просчитался.　

Шли дни — тяжелые, тошнотворные, утомительно длинные. Утром подъем, завтрак, затем получасовая прогулка, обед, допрос, ужин и отбой. Вид камеры утомлял и сильно расшатывал нервную систему. В лучшем случае можно было урвать старый номер газеты за позавчерашний день, словно здесь, в следственном изоляторе, жили с двухдневным опозданием. Но Боря жадно читал эту газету впервые в жизни от корки до корки и даже по два раза. По-другому убить время было просто невозможно.　

Он почти каждый день встречался со своим адвокатом. Старый еврей заверял его, что вот-вот все решится и его выпустят на свободу под подписку и под залог. В прессе уже вовсю ругали бездарную милицию и горой защищали видного и прогрессивного бизнесмена, президента самой мощной строительной корпорации всего региона. Но пока ничего не помогало.　

Поруков действительно оказался в злополучный день ареста Бориса Николаевича в больнице. С ним приключилась какая-то странная история. Прямо на даче его поколотили хулиганы. Подробностей адвокат не знал. И Порукову было сейчас не до Бори. Быстров тоже помочь ничем не мог. Оперативную разработку вело РУОП, в Москве дело на контроле стоит, да и фактов предостаточно. Хотя, с другой стороны, Быстрова понять было можно. Время не то что раньше, при коммунистах. Одного звонка по партийной «вертушке» было достаточно, чтобы человека посадить или, наоборот, отпустить с миром. Все решалось быстро, а главное — тихо, среди своих. Партийный секретарь сказал так — значит, будет так, сказал иначе — значит, будет иначе. И будь ты хоть трижды прокурор или глава РУОПа, все равно ничего не изменишь, закон не для всех одинаков, для одних по книжке — УК РСФСР, а для других — по телефону. Впрочем, тогда никаких РУОПов не было, не было и демократии, и этих шустрых газетных щелкоперов. Хотя, конечно, все они были, но как-то уж слишком тихо и послушно себя вели. Если бы не Михаил Сергеевич со своей перестройкой… А его ругают! Ведь мужик такого наворочал, весь пролетарско-большевистский составчик под откос пустил. Пустил так грамотно и нежно, что многие пассажиры первого класса даже ничего не заметили. Полетели всей кучей в пропасть. Правда, кое-кто успел вовремя выскочить и запрыгнуть в другой состав…　

Завязни Быстров в Бориной истории — с сегодняшней гласностью и должность не поможет. Подумаешь, начальник милицейского главка крупного города! Сейчас министры и генеральные прокуроры не только с работы слетают, в тюрьму запросто садятся. Взять тот же путч девяносто первого года, или, как его там, — Государственный комитет по чрезвычайному положению?! Так весь этот Госкомитет потом в полном составе в Лефортово поехал, на передышку. А могла запросто и другая, победившая сторона туда поехать, если бы слабину дала. Сейчас время непонятное, ни один должностной стул, даже самый высокий, никаких гарантий благополучия своему владельцу не даст. Сегодня ты на царском троне восседаешь, а завтра в Лефортово на нарах кукуешь. Так что голова Быстрова может очень быстро слететь. Да и нового начальника РУОПа в их милицейской среде сильно побаиваются. Мужик не только крутой, но и с мощными московскими связями. О него уже многие зубы сломали, в том числе и двое местных генералов, оба зама Быстрова, — они по милости Марголина так на пенсию вылетели, словно пробка из шампанского.　

Вообще-то сейчас Владимир Петрович жалел, что связался с этим самым президентом стройкорпорации. Кто же его с ним тогда познакомил? Кажется, Поруков? Они там в прокуратуре тоже все давно прогнили. Хотя Поруков тихий и мирный пьяница, а тоже туда же. Всех тянет к денежным и криминальным, словно медом они намазанные.　

Владимир Петрович сидел в своем большом кабинете и уже в который раз вытирал выступающую на лбу испарину. Только что от него ушел этот хитрозадый адвокат. Этот израильский агрессор. Видятся они всего в третий раз, а ведет себя этот адвокат так, словно ему все по гроб жизни обязаны. Про дачу, конечно, не намекал, но наверняка знает, старый черт, все знает. Они с самого начала с этой дачей его повязали, а потом держали беспроцентным кредитом. Это, конечно, не взятка, но ведь без процентов! А почему кредит и без процентов? Почему это с него, с генерала Быстрова, процентов не берут? И почему это он, генерал Быстров, берет в долг деньги у организованной преступности? И капельки пота снова выступили на лбу Владимира Петровича. Да, если до министра докатится, будет не отмазаться, запросто загреметь можно. И хорошо еще, если на пенсию! Правда, сам министр тоже красиво живет, и дача у него под Москвой не на шести сотках стоит. Но на то он и министр. Ему-то все можно, с него спросить некому, не считая президента. А уж президенту он всегда что-нибудь да втюхает. Тут, как в армии, кто старше по званию, тот и прав. Поэтому приходится подчиняться и копать яму от забора и до обеда. Ничего не поделаешь, такова специфика.　

Владимир Петрович снова вытер платком лоб и подумал, что от дачи лучше побыстрее избавиться, иначе точно в коррупции обвинят. А если такое обвинение повиснет, то такие, как Марголин, быстро за это зацепятся. И все раскрутят — до суда могут дело довести. Тогда вся жизнь насмарку, а детям какой позор! Нет, при коммунистах было проще. Конечно, воровали, всякое бывало. Но членов бюро обкома не позорили, в тюрьмы не сажали. На худой конец всегда можно было приехать в обком, к первому, как к папе родному. Броситься в ножки и во всем покаяться. Он-то уж простит, не будет сор из избы выносить. В худшем случае выгонит и партбилет заставит выложить.　

Владимир Петрович уже окончательно и твердо принял решение. Завтра же идет к генеральному директору той самой строительной корпорации и отдает дачу в качестве погашения кредита. Пусть забирают, черт с ней! Нервы дороже. Да и надо будет с другими бизнесменами дела тоже закрывать, хватит. Лучше уж спокойно и побыстрей на пенсию убраться, а там хоть трава не расти. Тогда ему Марголин будет уже не так страшен. С пенсионера спрос маленький. Это там, в Японии, спустя десятки лет достают постаревших и подряхлевших бывших президентов, обвиняют в коррупции и отправляют в тюрьму. В России, слава Богу, до этого пока не дошло.　

Берзин продолжал сидеть, а следствие, словно набирающий обороты тяжелый маховик, продолжало раскручиваться. Правда, у следственной бригады из шести человек не все шло так гладко. Там, на свободе, оставался Крест, и он-то уж вовремя обработал всех нужных свидетелей.　

Крест оказался гораздо умней и надежней, чем думал о нем Боря. Впрочем, у Креста тоже не было иного выхода, как вытаскивать Борю. Погибнет шеф, и все остальные тоже пойдут на дно. Очень быстро пойдут на дно. Уж с Крестом Марголину справиться — пару раз плюнуть.　

Большая надежда у Бори была на Порукова. У того выбора не было, в отличие от Быстрова, по рукам и ногам был повязан. Адвокат растолкал врачей, не пускающих его в комнату больного, и велел Порукову срочно звонить своему заму, пусть урезонит следствие. И Поруков начал звонить, начал кричать, требовать. Он шумел, хотя сам прекрасно понимал, что помочь в настоящее время Боре он ничем не сможет. Слишком много фактов — жареных и острых, словно кавказская приправа из жгучего красного перца. И он, прокурор города, тоже не Бог. Сколько кругом глаз и шпионов! Единственное, что он сможет сделать, — не продлевать следствию сроки, ну и еще как следует терроризировать начальника следственной бригады и начальника следственного управления. Уж процессуальных нарушений в их работе можно накопать предостаточно. И на самих, в случае чего, уголовное дело возбудить…

Когда Боря услышал от адвоката последние новости, лицо его посерело. Нет, три месяца он здесь находиться не намерен. Да он просто не вынесет этих тюремных условий. Вон, в зеркало смотрит и уже себя не узнает. А всего месяц прошел! Но адвокат его успокаивал, уговаривал. Все будет хорошо, чего-нибудь придумаем. Надо потерпеть.　

— Ну, может, меня в другую камеру? — с мольбой в голосе спросил Боря. — Мы же для наших в свое время и отдельные камеры выбивали, и финскую сантехнику туда ставили, и кожаный диван, и цветные телевизоры, и баб даже с воли приводили. А что, для меня не получается?　

— Вот именно, для вас, Борис Николаевич, никак, — убаюкивающе увещевал адвокат, — потому что это — ВЫ, а не какая-то мелкая шушера. С Марголиным в милиции сейчас никто связываться не хочет, все боятся. Сами знаете, какой сейчас трусливый народец пошел! Других, рядовых, я бы в шесть секунд на подписку вызволил! А вот вас, Борис Николаевич, сам Марголин опекает, лично за всем следит.　

Прошел еще один месяц, и Боря нутром почувствовал, что ситуация стала гораздо хуже. Прижал хвост и Поруков. Слишком много накопали следователи. Адвокат тоже уже пел по-другому.　

— Суда, конечно, нам, Борис Николаевич, не избежать. Но с судьей мы договоримся. Самые тяжелые статьи он отметет, но вот от других будет не избавиться. Лет на пять придется договариваться.　

Боря угрюмо молчал.　

— Я делаю все, что можно, — продолжал бархатным тоном адвокат, — но эти следователи словно сговорились, черт бы их побрал! Ну кто мог знать, что так все получится.　

— Дайте им больше денег, — глухо произнес арестант.　

— Да и так уж больше миллиона долларов потратили! Я уже любые суммы предлагаю. Всех на уши поставили. Если бы не этот Марголин, давно бы дело замяли. Он просто заноза!　

— Жаль, что его тогда Эдик не грохнул, — задумчиво пробормотал Борис.　

— Что вы сказали?　

— Да нет, я так.　

— Не беспокойтесь, Борис Николаевич, мы все работаем, мы сутками только о вас и думаем.　

Настроение у Бори было поганое. Он понимал, что теперь ему отсюда не вырваться. Никакие связи не помогут. И все из-за какого-то вшивого Марголина. Ну кто бы мог подумать! Боря молча сидел и абсолютно не слышал своего адвоката. Сейчас ему почему-то вспомнилось прошлое. Наташа. И теплая волна разлилась по всему его телу…