Братья по крови

После похорон Вячеслава Ивановича Наташа снова уехала обратно во Францию. Здесь, в России, из близких ей людей, кроме матери-алкоголички, у нее никого не осталось.　

С матерью отношения совсем испортились. Каждый раз, встречаясь с ней, Наташа чувствовала, что они стали друг другу чужие. Мать хотела от дочери только одного — денег, ничего другого ей было от нее не нужно. Она даже не интересовалась, где сейчас Наташа живет, с кем, чем занимается. Наташа положила в банк на свое имя деньги и написала распоряжение, чтобы ее мать могла каждый месяц снимать со счета небольшую сумму, что-то вроде пенсии — особенно не разгуляешься, но на жизнь хватать будет. По крайней мере лет на двадцать уж точно хватит, а там видно будет.　

Во Франции у Наташи вскоре появился любовник — директор и владелец одной небольшой компании, производящей тару. Компания процветала, а вместе с ней и ее директор. Француз по-настоящему влюбился в русскую девушку и предложил ей выйти за него замуж. У него, правда, была семья и двое детей, но он обещал развестись. Наташа с ответом медлила. Причин было несколько, главная — она его не любила. С ним было хорошо, весело, но для семейной жизни этого мало. Вот за Славу она бы вышла, что-то внутреннее связывало их. Но он ей этого не предлагал, поэтому она все эти долгие годы была его другом и любовницей. Кто знает, может, именно такие отношения больше сближают мужчину и женщину, чем официальный брак. Сколько супругов на первый, поверхностный, взгляд живут счастливыми крепкими семьями, а приглядишься поближе — совсем чужие люди, которых этот брак тяготит, как удавка на шее.　

Нет, ради каких-то корыстных отношений Наташа замуж выходить не хотела. Теперь она очень обеспеченная женщина и от мужчин независима. Но парадокс заключался в том, что ее по-прежнему окружали богатые люди, которые все время пытались купить ее. Нет, конечно, не так откровенно, как в свое время это сделал Георгий Анастасьевич. Никто не предлагал ей деньги за постель. Просто ей дарили дорогие подарки — бриллианты, меха, машины. Лишь бы она согласилась быть их любовницей. Ее француз даже подарил ей небольшую четырехкомнатную квартиру, только бы она не уезжала из Парижа. Но Наташа сразу же предупредила его — никаких обязательств. Они оба свободны и вольны в своих решениях. Сейчас им хорошо, и они вместе, но если завтра он встретит другую… Подразумевалось и обратное, — что он тоже не будет ей мешать, если она полюбит другого мужчину. Он каждый раз тяжело вздыхал, и уже далеким седьмым чувством понимал, что ее ему будет не удержать. Она упорхнет от него. Единственное, что ему хотелось, — продлить этот миг счастья. Он очень хотел от нее ребенка, считал, что их общий ребенок удержит ее.　

— Наташа, сходи к врачу, сними спираль, — с мольбой в голосе уже в который раз просил он.　

— Потом, как-нибудь потом.　

— Я хочу от тебя девочку, такую же светловолосую красавицу, как и ты.　

— Посмотрим, — уклончиво отвечала Наташа.　

Никакой спирали у нее не было, и разговор о детях вообще был для нее больным местом. Она никогда не предохранялась и никогда не беременела.　

Первый раз она задумалась об этом всерьез, когда жила со Славой. Она страстно хотела родить от него ребенка. Он бы ее понял, он всегда ее понимал, несмотря на разницу в возрасте. И он бы обязательно полюбил этого маленького человечка, как любил ее. Но у нее ничего не получалось. И тогда она пошла к врачу, потом долго обследовалась, пока не услышала этот страшный приговор — у нее не может быть детей. Никогда. Тот самый первый аборт напрочь перечеркнул все ее планы. Она сильно страдала, но Славе так ничего и не сказала.　

Ее парижский любовник часто ездил в командировки по Европе и каждый раз брал с собой свою любимую Натали. Останавливались они в самых дорогих и роскошных отелях, вечера проводили в ресторанах или шли в местный театр. Иногда он брал ее с собой на вечеринку к своим друзьям. Друзья завидовали ему, завидовали из-за Наташи. Когда рядом с другим мужчиной такая красивая яркая женщина, на душе всегда становится чуточку грустно. Почему она с ним, а не с тобой? И этот вопрос непроизвольно задавал себе каждый мужчина.　

Многие мужчины делали Наташе лестные предложения — и серьезные, и не очень. Она уже раз пять могла выйти замуж и очень неплохо устроиться. Просто ей все это было не нужно. Да и к тому же ее очень тяготила мысль о детях. Как воспримет ее муж это известие, что сделает? Бесплодная женщина чем-то отталкивает. А какая семья без детей? Это в России с ее затяжным переходным периодом, когда всем плохо и тяжело, когда для многих дети в тягость, никого не удивляют бездетные супруги. Но здесь, в теплой и благополучной Европе, все немного по-другому. В том числе и в семейной жизни.　

После француза у Наташи появился другой любовник — бельгиец. На этот раз владелец автомобильной фирмы. Разрыв с парижским другом не прошел так гладко, как они в свое время договаривались. Он искал ее, шумел, ругался, обещал всех застрелить. Через месяц он неожиданно исчез. Впрочем, он никуда не исчезал, по-прежнему жил у себя дома и каждый день ходил на работу в свою фирму по производству тары. Он исчез из жизни Наташи. Понял, что ее уже не вернуть.　

К тридцати шести годам Наташа абсолютно не выглядела на свой возраст, ей давали не больше двадцати восьми. Правда, интересовались ею уже более взрослые и зрелые мужчины. Влюблялись, конечно, и молодые двадцатилетние юнцы, и Наташа иногда с улыбкой принимала эту напористую и страстную любовь. Но подолгу таких любовников не держала. Было неинтересно. Помимо телесных удовольствий ей нужно было что-нибудь и для души. Возраст такой — и не старость, но уже, увы, и не молодость. Это мужчина в сорок может еще скакать по жизни, как юный козлик. А женщина за тридцать — уже взрослая женщина.　

Замуж Наташа так и не вышла. К своим тридцати шести годам она неожиданно поняла, что она однолюб и ее сердце не так легко открывается навстречу чужой мужской любви. Постель — это одно, а сердце — совсем другое. В постели ей нравилось получать чисто женское физическое удовлетворение, но сердце было глухо и спокойно к этим ласкам. Тело требовало продолжения встреч, а сердце абсолютно ни на что не реагировало. И два этих ее органа находились в полном дисбалансе.

Она часто вспоминала свою молодость, юность. Она понимала, что по-настоящему в своей жизни любила только двоих мужчин — Борю и Славу. Славу она больше любила как отца, ведь в детстве ей так не хватало отцовской ласки. Слава был ее защитой, опорой, ее вторым отцом. И она рядом с ним была совсем маленькой девочкой. С Борей было по-другому. Он тоже был старше ее, умнее и сильнее. Но с ним она чувствовала себя женщиной, любимой женщиной. Их любовь была на равных, и она любила его, как любят своего мужчину, своего будущего мужа.　

Она часто вспоминала о Боре, прошлое сильно волновало ее. В такие минуты она была, словно маленькая девочка, она зарывалась лицом в подушку и тихо плакала. Ей было жалко себя, жалко свою ушедшую молодость, жалко своего так и не родившегося ребенка. Бориного ребенка. Если бы тогда, восемнадцать лет назад, Боря не поехал в Лондон и не женился, ее жизнь сложилась бы совсем по-другому. Они были бы вместе и были бы счастливы, она в этом ничуть не сомневалась.　

Сейчас, спустя много лет, она все отчетливо помнила, словно все это было только вчера. И известие о Борином отъезде, затем аборт, это гинекологическое кресло, в котором ты беспомощна и беззащитна, и потное, довольное лицо Марка Ароновича. И боль — душевную и физическую. Потом стало не только больно, но и страшно, когда она узнала, что Боря женился. Она не знала, как жить дальше, мир для нее заслонил какой-то огромный черный занавес, а время остановилось. Как он мог? Почему он предал ее? Ведь они так любили друг друга?..　

Прошли годы. Но душа не успокоилась, она по-прежнему кровоточила. И Наташа неожиданно поняла, что та ее давнишняя любовь не умерла. Ей тогда только показалось, что она выскребла ее из своей души. А она тлела и жила в ней. И сейчас, лежа в спальне своего роскошного и большого особняка, который находился совсем недалеко от Мюнхена, в каких-то десяти-пятнадцати километрах, она отчетливо почувствовала пламя этой далекой любви. Душа болела. И ей было жаль себя. Многие ее бывшие подруги из далекой России, наверное, позавидовали бы ей, узнай, как живется ей здесь. Два дома, квартира в Париже, несколько своих магазинчиков и один ресторан, кругленький счет в банке. Вращается в высшем свете и сама себе хозяйка, ни от кого не зависима. Но ничего этого они не знали и не завидовали ей, потому что с тех юношеских пор ничего о Наташе не знали. А она им завидовала, не знала ничего о них, но все равно завидовала.　

Эти восемнадцать лет прошли как-то незаметно: тихо и плавно. Словно какой-то шутник-волшебник быстренько сорвал листки календаря и толкнул вперед время.　

Проснувшись утром, Наташа приняла душ, сказала горничной, чтобы та приготовила завтрак, а сама направилась в цокольный этаж, где располагались тренажерный зал, сауна и небольшой бассейн. Она спускалась вниз, а на сердце почему-то было легко. Так легко и свободно она не чувствовала себя уже давно.　

Как только она проснулась, она решила ехать в Россию. И эта простая мысль словно влила в нее новые живительные силы.　

Ее мать умерла два года назад, но на похороны она не поехала. На том банковском счете деньги еще оставались, на похороны хватит. Одна далекая тетка обещала похоронить ее по совести, по-христиански.　

Как только Наташа приняла решение ехать в Россию, в ее жизни снова появился смысл. Она очень хотела встретить своих старых друзей, школьных подруг. Навестить могилу Славы. И встретиться с Борей. От одной только этой мысли ее сердце сладостно замирало. Она еще не знала — может, он и не захочет ее видеть. Но внутренне она чувствовала, что он тоже будет рад увидеть ее. Он тоже по-прежнему ее любит. Женское сердце не может обманывать.　

После обеда она велела своему шоферу съездить в русское консульство и узнать, какие документы нужны, чтобы оформить визу. Но послеобеденный звонок телефона внес в ее планы свои коррективы. Звонил Зигмунд Раушельбах. Точнее, Зигмунд фон Раушельбах, как очень уважительно, с дворянской приставкой «фон», называли во всех газетах этого почтенного и уважаемого гражданина Германии. Господин Раушельбах был президентом одной из самых могущественных финансовых структур Европы — Объединенного Европейского Банка, в который стекались деньги со всего мира. Последние годы президент Объединенного Европейского Банка предпочитал делать инвестиции в строительство и недвижимость. Во всем мире строительство считалось самым доходным видом бизнеса. Правда, спекуляция на фондовом рынке ценными бумагами порой приносит больший дивиденд. Но этот бизнес более рискованный. А Объединенный Европейский Банк славился во всем мире своей надежностью.　

Месяца три назад Наташа была приглашена на день рождения одного видного немецкого бизнесмена. Там-то ее и увидел пятидесятивосьмилетний фон Раушельбах. Увидел и загорелся, как мальчишка. Он три раза приглашал ее на танец, и все присутствующие это заметили. Занервничал и любовник Наташи, который привел ее сюда. Не ему было тягаться с президентом банка, от кредитов которого он полностью зависел. Оставалась, правда, надежда, что Раушельбах еще отступит. Пофлиртует с красивой женщиной этот вечер и забудет ее.　

Он не забыл. Он решил завладеть ею, как завладевал крупными строительными компаниями и всеми их активами. Завладевал полностью, по всем флангам безжалостно давя любое сопротивление. Раушельбах привык побеждать, не отступая ни при каких обстоятельствах.　

Наташа ему не просто понравилась. При виде ее сердце финансиста сжалось, и в следующую секунду душу переполнило необычайное волнение. Зигмунд понял, что влюбился. Влюбился, наверное, последний раз в жизни. Стареющий мозг понимал это и предвидел все неудобства и минусы данной ситуации. Молодая женщина может запросто отказать ему, а такого удара он не перенесет.　

Последние пять лет женщины Зигмунда не интересовали, в душе что-то засохло. Даже известные фотомодели и киношные красавицы абсолютно не волновали его. Он смотрел на этих женщин холодными, равнодушными глазами и не отвечал на их заигрывания. Они оскорблялись и уходили прочь. Ведь каждая в душе считала себя самой неотразимой и полагала, что уж перед ее-то чарами ни один мужчина не устоит. А уложить в постель такую финансовую знаменитость, вроде Раушельбаха, было престижно.　

Наташа поразила его своим умом и манерой держаться. Умная светская львица. Она свободно говорила на трех языках, разбиралась в немецком искусстве, литературе, живописи и даже знала последние новости в мире финансов. К тому же она была современна и молода, от нее исходила какая-то неведомая женская сила. Раушельбах был поражен и покорен ею.　

К его огромному сожалению, она вела себя очень сдержанно и не думала на него вешаться. Она приняла его приглашение поужинать на его загородной вилле. Но не более. На следующий вечер он открыто признался ей в любви: он без ума от нее и готов ждать сколько угодно, а пока, если она позволит, они будут просто друзьями. Его глаза горели молодой страстью и молили ее. И она не смогла ему отказать. Пусть они будут друзьями.　

Раушельбах все больше нравился Наташе. Нравился своим тактом, манерой поведения, умом. Он ясно дал понять, что хочет ее как женщину, хочет быть вместе с ней, но в то же время он не давил, не тиранил ее, как другие мужики, имеющие власть и деньги, не дожимал ее до постельной развязки. Если она не хочет, он и пальцем до нее не дотронется. По-другому — не в его правилах. Ведь он — джентльмен. Когда Раушельбах позвонил ей, она сказала, что собирается на неделю в Россию. Он очень удивился. Какое совпадение, он тоже должен ехать в Россию. Его уже давно зовут на переговоры русские бизнесмены. Есть очень интересные строительные проекты и выгодные предложения. Германия готова вкладывать в Россию долгосрочные инвестиции, больше даже не ради выгоды, а ради укрепления добрососедских отношений. Ну, и, конечно же, прибыль от этого тоже будет. Без прибыли ничего не делается…　

— Тогда поехали вместе, — сказала Наташа.　

— Поехали, — с радостью согласился Зигмунд.　

— Только тебе, наверное, в Москву надо?　

— И в Москву, и в другие города. Программа насыщенная. Главное, мне надо встретиться с одним крупным русским бизнесменом, слышала о таком, о Горчакове?　

— Нет.　

— У него сейчас очень интересные проекты. Он три раза у меня был, и мне он понравился. Любопытный молодой человек, напористый.　

— А в каком городе он живет?　

— Постоянно он живет в Лондоне и в Женеве. Но сейчас приехал в Россию. Сегодня утром секретарь корреспонденцию разбирал и сказал, что от господина Горчакова пришло сообщение. Сейчас ему пошлю ответ, пусть встречает нас…　

Через неделю они были в России. Остановились в интуристовской гостинице, только в разных номерах. Еще в самолете Зигмунд молча взял Наташину руку в свою и посмотрел в ее глаза долгим и чуточку печальным взглядом　

— Знаешь, какая у меня есть мечта? — тихо спросил он, как будто их могли услышать.

— Какая? — спросила Наташа, удивленно глядя на собеседника.　

— Яхта, море, и мы с тобой одни — и больше никого. После этого и умереть не жалко.　

Она сжала в ответ его ладонь и очень нежно посмотрела ему в глаза. Ей почему-то сейчас стало жаль этого человека. Никто из мужчин так настойчиво не ухаживал за ней, ничего не получая взамен.　

— Может, твоя мечта и сбудется. Я уже два года не плавала на яхтах.　

— Поплыли. Забудем обо всем и уплывем куда-нибудь подальше.　

— Посмотрим.　

Зигмунд с надеждой посмотрел на нее и еще раз почувствовал, как сильно любит эту женщину. Может, действительно, судьба улыбнется ему и его мечта сбудется? Они вдвоем, и больше никого. Последняя лебединая песня.　

После Москвы Горчаков повез их в свой родной город. Каково же было удивление Наташи, когда она узнала, что они едут именно туда, где прошло ее детство, молодость.　

Сергей Владимирович Горчаков ей понравился, правда, она никак не ожидала, что он такой молодой, почти ее ровесник, может, на пару лет постарше. Он был очень начитан и остроумен, с ним было приятно общаться. Хотя, естественно, он уделял больше внимания господину Раушельбаху, от которого многое зависело. Если тот подпишет контракт о долгосрочном сотрудничестве с Горчаковым, то для него это будет стремительным взлетом. Не на одну и не на две ступеньки он продвинется в своем бизнесе, а сразу на целый пролет, встанет в один ряд с самыми крупными бизнесменами страны. И это в его-то годы.　

Сотрудничество решили начать, как пожелал того господин Раушельбах, со строительства Диснейленда. Проект дорогостоящий, и кусок земли под него нужен соответствующий, гектаров двести, не меньше.　

— С землей у меня уже есть наметки, — говорил Горчаков, — вот только надо немного подождать. Лучше это строительство начать после выборов, я очень надеюсь, что у нас будет другой мэр.　

— А почему при этом нельзя? — искренне не понимал немец. — Разве России это не выгодно? Мы вкладываем в вас деньги, даем вам прибыль.　

— Все, конечно, так, но интересы страны не всегда совпадают с интересами некоторых государственных чиновников.　

— Тогда их надо менять!　

— Когда этих чиновников много и их интересы между собой совпадают, это не так-то просто. Их интересует свой личный карман, а не страна. У них свои интересы, и они лоббируют интересы своих фирм.　

Раушельбах кивнул головой:　

— Я понимаю. У вас сейчас трудный период, становление рынка, демократия. Вначале всегда сложно. Взяточничество и преступность. Кстати, у нас в Германии очень много говорят о русской мафии.　

Сергей усмехнулся и ответил:　

— Не так она страшна, как ее малюют.　

Он хотел успокоить немца, зачем пугать и без того напуганного западного инвестора. Вдруг из-за этой треклятой мафии решит не рисковать, не вкладывать денег, а вернуться в свою благополучную чистенькую и сытую Германию.　

— У нас очень мощная ассоциация, — продолжал деловито Сергей, — нам мафия не страшна. Тем более за безопасность отвечает одна из наших охранных структур, которая считается самой сильной в городе. Так что не беспокойтесь, господин Раушельбах.　

Пока мужчины занимались своими делами, Наташа одна гуляла по городу. Ей было все интересно. Странное чувство сейчас было у нее на душе. Вроде бы родной город, а все равно, как чужой, незнакомый. Яркие иностранные вывески, большое количество иномарок, полные продуктов и разнообразных товаров магазины. И никаких очередей, никто не ломится и не давится за этим самым товаром. Даже город сам как-то изменился — вроде бы те же дома, улицы, а все равно что-то не то. Да, пятнадцать лет назад все было по-другому. Да и люди стали другими. Раньше в их глазах было больше доброты и беззаботности. А сейчас все куда-то спешат, и мысли каждого обращены внутрь себя. И несмотря на сугубо западные перемены, и на городе, и на его обитателях оставался налет российского разгильдяйства.　

Наташа разыскала одну свою бывшую подругу-одноклассницу. Эта взрослая полная женщина долго и удивленно смотрела на незнакомую элегантную иностранку и откровенно хлопала глазами. Они абсолютно не узнали друг друга и только потом обнялись и расцеловались, долго говорили, вспоминали юность. На какой-то миг они погрузились в далекое прошлое и снова превратились в беззаботных девчонок-хохотушек. О себе особенно Наташа не рассказывала. Живет в Германии, и у нее все нормально. Про Борю подруга ничего не слышала. Как он уехал в Лондон, с тех пор и не видела. Да и зачем ей, она сама вскоре вышла замуж, родила сына, сейчас парень совсем взрослый вымахал, через два года в армию.　

После встречи с подругой Наташа пошла к себе домой. Она знала, что там живут совсем незнакомые и чужие люди, но ноги сами несли ее туда. Когда ей открыли дверь, она немного смутилась и назвала имя-отчество своей матери. Мужчина в синих тренировочных штанах и старой майке удивился. Нет, такой женщины он не слышал, здесь она никогда не жила, наверное, какая-то ошибка. Наташа торопливо извинилась и стала спускаться вниз. В квартиру заходить она не хотела. Ведь там все по-другому, все не так. Только звонок остался прежний — пронзительный и резкий.　

Вечером из гостиницы Наташа позвонила Боре, его телефон она помнила наизусть. Когда она набирала последнюю цифру, сердце замерло и ее палец в сомнении долго не отпускал последнюю цифру телефонного диска. Но все-таки она решилась. В трубке послышался женский голос. Борю? Какого Борю? Ах, раньше здесь проживал. Пауза. Потом женщина на том конце стала объяснять, что они года три назад поменялись на эту квартиру, а перед ними жили какие-то две бабушки. Но те тоже сюда незадолго до этого въехали. Наташа поняла, что все прежние телефоны безвозвратно устарели и ушли в прошлое так же, как и сама юность.　

На следующий день она хотела пойти в милицию, в паспортный стол, но совсем случайно наткнулась в справочнике на адрес юридической фирмы. Судя по рекламе, эта организация оказывала самый широкий спектр услуг, в том числе и розыск пропавших без вести. Она позвонила по указанному номеру, и ей сказали, что найдут любого Борю, если, конечно, известна его фамилия и приблизительный год рождения.　

Через час она сидела в маленьком кабинете и суетливый человек в старообразных круглых очках уже записывал необходимые анкетные данные Бори, а потом стал куда-то звонить.　

— Вы иностранка? — между делом спросили старообразные очки.　

— Нет, — смутилась Наташа, — я русская.　

— Но вы живете за рубежом?　

От наметанного глаза представителя юридической конторы ничего не могло скрыться. Она смутилась еще больше. Видимо, ее облик уже впитал в себя налет зарубежного лоска и благополучия.　

— Да, я живу за рубежом, а что?　

— Нет, нет. Ничего, — засуетился мужчина, — просто я подумал, если, конечно, это вам будет удобно, то лучше расплатиться валютой. Вам ее не надо будет менять на рубли, а мне потом на эти рубли покупать валюту. Комиссионных много теряется.　

— Хорошо, сколько я должна?　

— Всего-навсего семьдесят долларов.　

— У меня при себе немецкие марки.　

— Тогда сто марок.　

— Пожалуйста.　

Она достала из сумочки кошелек и положила на стол деньги. Вскоре на том конце провода продиктовали адрес новой прописки Бори. Мужчина поверх своих круглых очков радостно посмотрел на Наташу:　

— Вот и порядок, вот и адресок готов. Сейчас, айн момент, позвоню по этому адресу, чтобы лично убедиться, что ничего мой приятель не напутал. Фирма веников не вяжет.　

— Каких веников? — не сразу поняла Наташа.　

Мужчина снова улыбнулся:　

— Это такая поговорка. Это значит, что у нас солидная фирма. Кстати, меня Петром Владимировичем зовут, забыл представиться.　

Наташа кивнула головой и по выражению лица Петра Владимировича, которое снова стало озабоченным, поняла, что радоваться рано. По месту прописки Боря не проживал, там о нем, конечно, знали, но говорить с незнакомым человеком не хотели. Петр Владимирович нахмурился, срубить по-легкому сто марок явно не удавалось.　

— Адрес, где он прописан, узнали, но он там не живет, — начал мужчина, но Наташа вежливо перебила его:　

— Простите, но мне его прописка не нужна, мне он сам нужен, я вам сразу сказала.　

— Да, да, я понимаю, не беспокойтесь, — засуетился Петр Владимирович и снова схватил телефонную трубку. — Не волнуйтесь, мы найдем его. Я же сказал, фирма веников не вяжет. Алло, Александр Николаевич?.. Ах, его нет, извините.　

Он набрал следующий номер. Но другой телефон тоже не отвечал. Мужчина взял со своего стола толстую записную книжку, потом, видимо, передумал, посмотрел на Наташу и предложил:　

— Знаете что, вы лучше оставьте мне свой номер телефона, а как только я все узнаю, я вам сразу позвоню. Во сколько вам удобно позвонить? Часиков в шесть, устроит?　

— Хорошо, я буду ждать звонка.　

Наташа оставила свой гостиничный номер телефона. Петр Владимирович не обманул, позвонил ровно в шесть. Наташа сразу же узнала его торопливый и деловитый голос:　

— Мадам, мы все узнали, как я вам и обещал, но понимаете, возникли некоторые сложности, пришлось подключить к работе одних моих знакомых из милиции. Ну, вы понимаете.　

Пока Наташа ничего не понимала и ждала от него адрес.　

— Вообще-то, мы собрали всю информацию о вашем знакомом. Это оказалось непросто. Во сколько вы сможете завтра ко мне подъехать?　

— Простите, а по телефону нельзя продиктовать его телефон? — удивилась Наташа.　

— Еще раз прошу прощения, но дело в том, что весь процесс по сбору необходимой информации оказался несколько дороже. Ну, вы понимаете? Но мы зато очень много для вас интересного узнали, вы не пожалеете, что обратились к нам. Во сколько вам удобно к нам завтра подъехать, если хотите, я пришлю за вами машину?　

Наташа догадывалась о причине столь повышенного к себе внимания. Номер телефона самой дорогой в городе интуристовской гостиницы сделал свое дело. Представитель фирмы явно хотел на ней подзаработать, раз подвернулась такая возможность.　

Доплатить пришлось «не несколько дороже», как сказал Петр Владимирович, а ровно в три раза. Наташа выложила еще триста марок. Все эти затянувшиеся поиски начали ее утомлять. Нет, конечно, дело было не в деньгах, а во всей этой ненужной суете и таинственной деловитости. У себя в Германии она зашла бы в любую телефонную будку, открыла телефонный справочник и смогла бы отыскать домашний номер телефона хоть самого канцлера или председателя Бундестага.　

Но та информация, которую узнала Наташа, придя в фирму, действительно ее удивила. Оказывается, Борис Берзин — очень крупный и солидный бизнесмен, президент самой мощной стройкорпорации всего региона. Перед Наташей лежал лист бумаги с десятком телефонов. Домашних три номера, два — загородных домов, два рабочих — приемной и референта, остальные — из трех служебных машин.　

— Но Бориса Николаевича ни по одному из этих телефонов вы сейчас не найдете, — с выражением траура на лице произнес Петр Владимирович.　

Наташа удивленно вскинула на собеседника глаза. Что еще за новый сюрприз?　

— Понимаете, мадам, у господина Берзина сейчас крупные неприятности, — Петр Владимирович На секунду замолчал, сделав такое лицо, словно, это были его личные неприятности. — Он сейчас в тюрьме.　

— Как так? — опешила молодая женщина.　

— Да, вы знаете, вот так получилось. У нас бизнесом заниматься небезопасно, с одной стороны, криминал, с другой — закон. А ты — между молотом и наковальней. Об этом деле сейчас все газеты в городе пишут. Невинного человека посадили. Бог знает, что ему приписывают. Я-то милицию знаю, сам десять лет там проработал, это они могут.　

— Но как же так?　

Петр Владимирович пожал плечами:　

— Ничего не поделаешь. По-видимому, кому-то он дорогу перешел, говорят, у него конфликт с городским прокурором был и с нашим мэром тоже. А это такие люди, сами понимаете. Любому бизнесмену шею свернут.　

— Но я могу с ним увидеться? — растерянно спросила женщина и с надеждой посмотрела на Петра Владимировича.　

— Не знаю, не знаю, это же не от меня зависит. Я могу вам дать телефон его адвоката, у него вообще-то их три, но Илья Абрамович главный. Мой приятель из милиции сказал, что все вопросы к нему. Он, кстати, в золотую десятку входит — это самые сильные юристы города. Зальман среди них первый.　

Наташа сидела и о чем-то думала, потом сказала:　

— Я доплачу вам еще пятьсот марок, но хочу, чтобы вы были моим представителем в переговорах с адвокатом Берзина.

Круглые очки мужчины азартно сверкнули, их владелец попытался набить себе цену:　

— Ну, смотря что именно от меня потребуется. Честно говоря, пятьсот марок это не так уж и много.　

— Как хотите, — равнодушно произнесла женщина и уже поднялась.　

— Подождите, зачем же так сразу, — засуетился Петр Владимирович.　

Эту красивую и роскошную женщину он явно не хотел отпускать. Нет, конечно, никаких мыслей и планов на нее у него не было, птица не того полета, сразу видно — парит в заоблачных высях. А вот общаться с ней было даже очень приятно. И все-таки деньги она платит немалые. За одну короткую информацию — и четыреста марок.　

— Я слушаю вас, что я должен буду сделать?　

— Ничего сложного. Скажите адвокату, что одна знакомая Берзина, которую зовут, допустим, Татьяна, хочет с ним увидеться, поговорить. Ну, и если чем можно, помочь.　

— Хорошо. Я все сделаю. Что еще?　

— Пока все.　

— Сейчас же звоню и еду к Зальману. Вечером я вас обо всем проинформирую.　

Но вечернее сообщение оказалось неутешительным. Свидание с посторонним человеком невозможно. Даже жена не может часто видеться с Берзиным. Следствие держит арестанта в строгой изоляции от всех его друзей и приятелей, один только Илья Абрамович вхож к нему, ну и еще два его помощника-адвоката. И, вообще, ситуация серьезная, Берзину грозит лет десять срока, а то и больше. Адвокаты пока бессильны.　

Два дня Наташа находилась в полном недоумении, что предпринять и как быть. Ей очень хотелось помочь Борису, увидеть его и все рассказать. Рассказать о своей любви, их загубленном ребенке, о том, что все эти годы она вспоминала его. Помнила и любила.　

Утром третьего дня к ней пришло очень простое решение. Она устроит ему побег, спасет его. Сама погибнет, но спасет его. Назло же ему! Чтобы знал, от какой женщины он в свое время отказался!　

Она снова позвонила Петру Владимировичу и попросила, чтобы он сегодня же устроил ей встречу с Зальманом. Петр Владимирович без лишних слов согласился.　

Они встретились в парке, так захотела Наташа. Зальману было за шестьдесят, чуточку сутулый, седой, с большим мясистым крючкообразным носом и выразительными карими глазами. Глаза были хитрыми и смотрели очень внимательно. Впрочем, хитрость — младшая сестра ума. Хитрых дураков не бывает, как правило, они всегда умные, или почти умные, потому что хитрость — всего лишь одна из разновидностей ума, направленная на практическую сторону жизни.　

Очень скоро Наташа поняла, что адвокат не только умный и грамотный юрист, но очень решительный и смелый человек. И он по-настоящему предан своему шефу Берзину и верой и правдой служит ему.　

Когда он услышал о побеге, его глаза сразу же интуитивно скосились на маленькую сумочку Наташи. Она прекрасно поняла этот недоверчивый взгляд:　

— Не волнуйтесь, Илья Абрамович, у меня нет диктофона и я не из милиции.　

— То, что не из милиции, я даже не сомневаюсь, там таких не бывает. И все-таки, Таня, кто вы такая?　

— Потом, все потом.　

— Вы ставите меня в очень щекотливую ситуацию, ведь я же его официальный адвокат, и я должен соблюдать кое-какие правила игры, иначе меня отстранят от дела, — он сдержанно улыбнулся и добавил: — Или, в противном случае, посадят в соседнюю камеру. Такое в нашей практике частенько бывает. Прошу правильно меня понять.　

— Не беспокойтесь, Илья Абрамович, я не хочу вас в это впутывать. Единственное, что мне нужно, точное расположение камеры, где он сидит.　

Зальман посмотрел на собеседницу долгим пронзительным взглядом и невольно залюбовался. Эх, до чего же красива!　

— Я думаю, милая моя Таня, вы не очень хорошо представляете себе все моменты этого, э-э… мероприятия. Это очень серьезно, очень. И могут быть очень плохие последствия.　

Но Наташины глаза ответили ему твердым и решительным взглядом. Она была волевая женщина и не привыкла отступать перед трудностями. Жизнь выковала в ней сильный характер. Она спросила прямо и просто:　

— Вы поможете мне?　

— Я всегда рад помочь Борису Николаевичу.　

— Когда у меня будет план?　

— …Завтра.　

И по голосу адвоката Наташа поняла, что он ее не подведет. Он тоже упрямый и привык добиваться своего. А следствие просто поставило его в тупик, ощущая свое полное бессилие, он не знал, что делать. Такой радикальный и необычный выход, как побег, ему, понятно, в голову не приходил. Но Борису Николаевичу он рад помочь при любых обстоятельствах, даже если это и чревато крупными неприятностями по линии закона.　

Наташа прекрасно отдавала себе отчет в серьезности задуманного предприятия. В случае провала ее могут запросто посадить за попытку организации побега, не посмотрят, что иностранка. Поэтому она не имела права на провал. И она уже знала, кто ей в этом поможет — Горчаков. В последние дни она все ближе присматривалась к нему. Этот человек явно с большими связями, и за ним наверняка стоит очень мощная структура. А главное, он очень заинтересован в Раушельбахе. Ему нужен контракт с ним. Интересно, согласится ли он на предложение Наташи? Она долго думала об этом и пришла к выводу, что согласится. Контракт с господином Раушельбахом действительно значит для него многое. И ради него он способен оказать содействие в побеге, пусть даже и дорогостоящем. Ведь не убийце же он поможет бежать, в самом деле, и не какому-то уголовнику, а честному, оклеветанному властями человеку.　

Каждый вечер Зигмунд вместе с Наташей ужинал в одном из ресторанов отеля, а потом они расходились по своим номерам. Сегодня Наташа решила сказать Зигмунду о своей просьбе.　

Когда подали десерт, она подняла на него глаза, внимательно посмотрела. Он заметил ее изучающий взгляд, тоже поднял голову, вопросительно улыбнулся.　

— Зигмунд, я хотела бы спросить тебя об одной вещи.　

— Да?　

— У тебя еще осталась та мечта — яхта, море и только мы вдвоем?　

Он удивленно и чуточку растерянно посмотрел на нее, словно видел впервые:　

— Да, моя дорогая, конечно.　

— Тогда скажи, если ты заключишь контракт на финансирование проектов этого Горчакова, ты ничего не потеряешь?　

— Для меня это выгодная сделка.　

— Тогда я хочу попросить тебя об одной услуге. Это для меня очень важно, и я прошу, чтоб ты помог мне.　

Зигмунд очень удивленно посмотрел на любимую женщину. Сейчас в этом вечернем наряде с большим декольте она была особенно прекрасна.　

— Я слушаю тебя.　

— Понимаешь, у меня есть один друг, очень давний друг. Мы не виделись с ним почти двадцать лет. Раньше он жил в этом городе, и я хотела с ним встретиться, но с ним случилась беда. Он попал в тюрьму. Мне сказали, что его оклеветали. Но меня это даже не интересует, виноват он или нет. Я просто хочу помочь ему, ты меня понимаешь?　

Мужчина кивнул головой, хотя Наташа видела, что он не очень понимает ее. Чем он, фон Раушельбах, может помочь ей и ее другу? Наташа продолжала:　

— Я хочу спасти его, хочу устроить ему побег.　

Брови ее спутника медленно поползли вверх.　

— Да, другого выхода нет, я уже говорила с адвокатом. У него очень солидный адвокат, и сам он человек достаточно богатый, он бизнесмен. Деньгами здесь не помочь, остается только побег. И если бы ты поговорил с господином Горчаковым и пообещал бы ему этот контракт, то я уверена, он не откажет. Он сможет это устроить, у него наверняка есть нужные люди, — она на секунду замолчала, потом добавила: — Пойми, для меня это очень важно, я очень хочу помочь своему другу. И я была бы тебе очень благодарна, очень-очень! И если ты не передумаешь пригласить меня в свой круиз на яхте, я отвечу согласием.　

Он смотрел на нее, и по его лицу было нельзя понять, о чем он думает в эту минуту.　

— Значит, ты согласна поехать со мной? — тихо спросил он.　

— Да.　

Морщинки на его лице сложились в мягкую и счастливую улыбку:　

— Я все для тебя сделаю, моя любовь. Я заставлю Горчакова, чтобы он помог твоему другу.　

— Спасибо, Зигмунд. Я знала, что ты не откажешь. Спасибо.　

Она протянула к нему руку, взяла его пальцы в свои и с благодарностью сжала их. Он с улыбкой смотрел на нее и чувствовал себя счастливым мальчишкой…

Просьба господина Раушельбаха немного смутила Сергея. Но когда он понял, что от этого будет зависеть их деловое сотрудничество, Горчаков ответил:　

— Думаю, я смогу вам помочь, господин Раушельбах.　

Через два дня Сергей позвонил в номер Наташи, попросил срочно встретиться. Он заехал за ней на машине один, без водителя и охранников.　

— Сейчас я вас познакомлю с одним человеком, — начал Сергей. — Это один из лучших специалистов своего дела и мой близкий друг. Понимаете, он вообще-то никогда лично не встречается с заказчиками, для этого у него есть свои люди. Но мне он пошел навстречу. Он все сделает, что вы скажете, все расходы я оплачу. Но если… — Горчаков на секунду замялся, — если что-то не получится, постарайтесь о нем забыть и никому ничего не говорить. Я не хочу, чтобы он пострадал из-за меня. И не спрашивайте его имени, обращайтесь к нему как угодно — настоящего все равно никто не знает.　

— Я вам обещаю, Сережа. Я вам очень благодарна.　

— Тогда поехали.　

Через несколько перекрестков Сергей остановил машину. Наташа даже не заметила, откуда появился этот незнакомец, который быстро подошел к ним и сел на заднее сиденье.　

— Привет, старина, как поживаешь? — весело произнес незнакомец.　

— Спасибо, все нормально.　

— Рад тебя видеть.　

— Я тоже. Даже не ожидал, что так быстро найду.　

— Мне передали, и я первым рейсом здесь.　

Сергей остановил машину, представил незнакомцу Наташу и вкратце сообщил о ее проблеме. Мужчина молча слушал. Он был среднего роста, коренастый, обычное русское лицо, только на подбородке маленький косой еле заметный шрам. Лет ему было далеко за сорок. По вопросам незнакомца Наташа сразу поняла, что он уже в курсе дела, видимо, предварительно разговаривал с Сергеем. Он спрашивал коротко и только по существу.　

— У вас есть план тюрьмы?　

— Да.　

— А система сигнализации, охрана, количество контролеров?　

— Нет, но это все можно достать.　

— Мне это обязательно понадобится.　

— Хорошо, вы скажите, что вас интересует, и я все узнаю.　

— И еще, мне обязательно потребуется помощник из тюремщиков, желательно из офицерского состава. Без него я не попаду на территорию изолятора.　

— Хорошо, — кивнула она, но здесь в разговор вмешался Сергей.　

— У меня есть в этой системе один человек, думаю, он не откажет.　

— Поговори с ним и выведи на меня.　

Всю следующую неделю Степаныч изучал план изолятора, все вероятные пути подхода и отступления. Изолятор охранялся на совесть и на первый взгляд казалось, что сам побег нереален. Если, конечно, не закупить всю дежурную смену, которая откроет камеру с узником и выведет его за ворота на улицу. Нате, мужики, получайте своего. Но всю смену, разумеется, не подкупить. А вот кого-то одного очень даже возможно. Если хорошо заплатить, например, тысяч десять-пятнадцать зелеными. Те, кто постарше, могут и не клюнуть, а молодежь должна согласиться. Деньги хорошие, а соблазнов сейчас много, есть куда потратить.　

Вскоре такой человек был найден. Сначала он обещал подумать, все-таки боязно, но когда цифра гонорара поднялась до двадцати тысяч, сразу согласился. Правда, он не Бог, сможет только на несколько минут отозвать контролера, дежурившего на этаже, и сделать дубликат ключей от камеры. Ну и, конечно, постарается провести Степаныча внутрь. А вот вывести обратно — ни его, ни тем более узника уже не сможет, не в его власти. Придется как-то самим миновать два поста и еще пост охраны у входа. Степаныч согласился, пусть только запустит его вовнутрь, а дальше он уж как-нибудь сам.　

Операцию наметили на среду, на послеобеденное время. В тюрьме как раз много всяких посетителей — следователей, адвокатов, родственников арестантов. В общем, под шумок будет легче, решил Степаныч. И тут вдруг обнаружилось самое неприятное и неожиданное. Коридор и само помещение, где содержался Берзин, были оборудованы видеокамерами, которые выходили на пульт оператора. Оператор круглосуточно следит за коридором и за постояльцами самой камеры. В случае чрезвычайного происшествия он тут же включает тревогу и автоматически блокирует все замки входных дверей и в отсеках, и на этажах. Ни один ключ здесь уже не поможет, сам начальник изолятора не пройдет. Обо всех этих технических тонкостях подкупленный служивый узнал только сейчас и, рассказывая о них, уже сожалел о своем опрометчивом согласии помочь организаторам побега: затея эта нереальная, и он, служивый, отказывается от нее, не нужны ему эти двадцать тысяч, и, вообще, он уходит на больничный.　

Степаныч зло выругался, глядя вслед удаляющемуся быстрой походкой лейтенанту в зеленой форме внутренних войск. Сергей растерянно посмотрел на Степаныча.　

— Ладно, не дрейфь, — подмигнул тот, — я и без него справлюсь.　

— Но это невозможно.　

Степаныч хитро сощурился и голосом старшего наставника произнес:　

— Запомни, нет таких крепостей, которых не взяли бы большевики.　

— Степаныч, я серьезно!　

— Я тоже. А девочка красивая, ничего не скажешь.　

Сергей даже сперва не понял, о чем тот:　

— Да она здесь ни при чем!　

— Я понимаю, — кивнул Степаныч, и по его лукавым искоркам в глазах было видно, что он ни на миллиграмм не верит своему старому другу. — Я бы из-за такой тоже голову в пасть тигру сунул не задумываясь. Если я тебе сказал, что унесу оттуда этого мужика, значит, унесу. На уши этот сраный изолятор поставлю, но дело сделаю.　

— Но как, Степаныч?　

— Ну, это же не дворец Амина. Там, между прочим, крутые ребятишки его охраняли, а у нас всего только два убитых и восемнадцать раненых. Тогда в Москве все наши генералы даже не поверили. Говорили, нереально. А тут какая-то вшивая тюрьма с дебильными охранниками. В общем так, адвоката туда пускают? Пускают. И арестованного из камеры выводят и ведут в специализированную камеру свиданий?　

— Но адвоката и всех его помощников хорошо в лицо знают! — не понял ход мыслей Степаныча Сергей.　

— А я и не собираюсь под адвоката косить. Пусть его только из камеры выведут, а дальше мои проблемы…　

И Сергей снова заметил маленькие искорки, заплясавшие в глазах Степаныча. Он явно задумал что-то особенное.　

Следующая сложность заключалась в том, что время, которое выбрал Степаныч, — момент пересменки, — было неудобно для адвоката. Не в смысле личной занятости, а в том, что он не сможет надолго задержать Берзина в комнате для свиданий. Во время пересменки этого арестованного было положено отводить обратно в камеру, и адвокат здесь ничего поделать не мог. Таково распоряжение руководства РУОПа и следствия. Они очень блюли этого арестанта и держали его под тройным контролем. Зачем нужны всякие неожиданности, когда лишний раз можно подстраховаться и перестраховаться. Во время пересменки на всех корпусах охраны становится в два раза меньше, хотя сдача смены длится всего десять минут.　

Степаныч досадливо и зло сжал губы:　

— Вот если бы в эти десять минут попасть, было бы здорово.　

— Я уже узнавал, — ответил Сергей, — со следствием и с администрацией изолятора еще как-то можно договориться, но вот РУОП категорически против. Собственно, это их инициатива.　

— А у тебя там никого нет?　

Сергей усмехнулся:　

— Ну почему же, есть. Сам шеф. Друг детства.　

— Так чего мы голову ломаем!?　

— Нет, я его просить не буду.　

— Почему?　

— Не буду, — упрямо ответил Сергей и замолчал.　

Степаныч не стал допытываться. Если Сергей говорит нет, значит, на то есть свои причины. На нет и суда нет.　

— Ладно, — подвел черту Степаныч, — не удастся во время пересменки, придумаем что-нибудь другое.　

Когда Наташа встречалась с Сергеем, ее в первую очередь интересовал ход подготовки к операции. Для нее прошедшая неделя была целой вечностью, ожидание и неизвестность изматывали.　

— Понимаете, — говорил Сергей, — вся загвоздка в нашем доблестном начальнике РУОПа. Он такой режим содержания вашему Другу устроил, что гекачепистов, наверное, так не охраняли.　

И Сергей рассказал ей о всех тех трудностях, которые ставят операцию под угрозу срыва.　

— Так в чем именно проблема? — не поняла Наташа.　

— Проблема в одном человеке из РУОПа, именно он запрещает оставлять Берзина во время пересменки наедине с адвокатом. Тюремщики обязаны отводить его обратно в камеру. Иногда именно из-за этого адвокату приходится терять целый день.　

— И с ними нельзя договориться, чтобы они нарушили эту инструкцию?　

— Нет. Они очень боятся шефа РУОПа, он их самих может посадить, случись что-нибудь с этим арестантом.　

— Значит, все дело в этом начальнике РУОПа?　

— Да.　

Наташа на секунду замолчала, задумалась. Затем спросила:　

— Сколько ему лет, этому начальнику РУОПа?　

— На два года меня старше тридцать семь.　

— Такой молодой?　

— Да.　

Наташа снова замолчала, потом решительно сказала:　

— Сергей, вы сможете узнать маршрут его машины после работы, хотя бы первые две улицы?　

— Думаю, это можно. Я, вообще-то, знаю, где он даже живет.　

— Отлично. Тогда мне потребуется какая-нибудь машина, любая, лучше «Жигули».　

— Хорошо.　

Сергей уже догадался о планах этой женщины.　

Черная большая «ауди» последней модели летела очень быстро, за сотню. Неожиданно впереди по правому борту промелькнули приткнувшиеся к обочине голубые «Жигули» восьмой модели с поднятым капотом и стройная светловолосая женщина, которая неуверенно взмахнула рукой, взывая о помощи.　

— Стой, — приказал водителю Марголин. — Дай-ка задний ход.　

Он успел заметить лишь красивые длинные ноги в короткой юбке и развевающиеся волосы — пышные и тоже длинные. Но этого импульса было достаточно, чтобы внутри у Вовки что-то сработало.　

Черная «ауди» резко затормозила, сдала назад. Вовка осторожно открыл пассажирскую дверь, огляделся. Он прекрасно знал эти приемы с девочками. Кругом все спокойно, ничего подозрительного. И только потом он посмотрел на незнакомку.　

— Ну, что вы стоите? Вы мне поможете или просто так решили остановиться?　

Красота этой женщины завораживала сразу. Сначала Вовка даже опешил. Не такая юная, не девочка уже. Но из-за этого и более привлекательная, как бриллиант в красивой старой оправе — хуже от времени не делается, скорее наоборот. Своим опытным глазом Вовка сразу уловил, что ей за тридцать. И, вообще, она не та женщина, которую мафиозная среда под ментов подкладывает. Такую или для себя оставляют, или от ревности стреляют. Для уличной интрижки она не подходит.　

Вовка торопливо засучил рукава белой рубашки, сдернул галстук, бросил его в «ауди».　

— Вам, может, помочь, Владимир Анатольевич? — робко предложил водитель.　

— Сам справлюсь, сиди уж.　

Водитель-охранник прекрасно понял своего шефа. Ради такой красотки стоит повозиться в грязном моторе. Даже если телефончика не оставит, все равно приятно.　

Первым делом Вовка проверил аккумулятор, затем вывернул свечу. Присвистнул.　

— Что случилось? — настороженно спросила женщина, — что-нибудь серьезное?　

— Да нет. Хотя диагноз не окончательный, но, похоже, свечи у вас забрасывает.　

— Это сложно сделать?　

— Сейчас тряпкой хорошенько протру, спичкой проколю — и все.　

Лицо женщины смягчилось, заулыбалось. Вовка невольно залюбовался ею, тоже улыбнулся, продолжая чисто механически протирать электрод загрязненной свечи.　

— Я вам очень благодарна, — сказала незнакомка. — Вы меня просто спасете, если она заведется.　

— Как вас зовут?　

Женщина посмотрела мужчине прямо в глаза своими большими красивыми глазами и шутливым тоном спросила:　

— А если я не скажу, тогда вы меня бросите посреди дороги?　

— Конечно, оставлю вас здесь на произвол судьбы, — в тон ей ответил Вовка.　

— Наташа.　

— А меня Володя.　

— Я вам очень благодарна, Володя.　

— Вы не здешняя?　

— Не совсем, а с чего вы это взяли?　

— Так, вижу. И живете скорее всего за рубежом.

— Что, плохо по-русски говорю?　

— Нет, отчего же. И вы, похоже, домохозяйка, а ваш муж очень хорошо зарабатывает.　

— А вы, похоже, сыщик.　

— Почти.　

— Хотя, я думаю, такие умные в милиции не работают. Вы, наверное, бизнесмен, судя по вашей машине.　

— Угадали. А я отгадал?　

— Не совсем. Да, я действительно живу за рубежом. Но вот только насчет мужа вы ошиблись. Я разведена и живу одна.　

— Значит, мужчину своей мечты вы пока не нашли?　

— Пока нет, а вы?　

Вовка смущенно улыбнулся, он не привык, когда ему в лоб задавали вопросы, обычно спрашивал он. А Наташа из-под своих длинных ресниц с подозрением смотрела на него и словно говорила — не врите, вы тоже еще не нашли женщину своей мечты.　

— Почему вы так улыбаетесь? — стараясь оттянуть время, спросил Вовка.　

— Потому что мне кажется, вы тоже в поиске.　

— Вы правы, я тоже в поиске.　

Вовка завернул последнюю четвертую свечу, вытер руки тряпкой и самодовольно произнес:　

— Все, готово. Садитесь за руль, заводите. Только на газ не давите, должна и так завестись.　

Наташа крутанула ключом зажигания, стартер затарахтел, и в следующий миг мотор завелся. Она радостно заулыбалась:　

— Спасибо, вы мне очень помогли.　

Вовка смотрел на нее долгим взглядом, будто чего-то ждал.　

— Деньги предлагать вам как-то неудобно, — смутилась вдруг женщина от этого слишком откровенного взгляда, — думаю, вы не возьмете.　

— Не возьму. А вот телефон ваш с удовольствием возьму.　

— Зачем он вам, ведь я скоро уезжаю. Вы хотите мне позвонить?　

— Да.　

— Может, не стоит?　

— Стоит. Иначе я вас все равно так не отпущу.　

— Серьезно?　

— Да. Я такой, очень опасный.　

— Вы меня пугаете. Может, я сама вам позвоню?　

— Нет.　

Наташа прекрасно знала эту игру. Если быстрее хочешь заполучить мужчину, надо не вешаться на него, а, наоборот, во всем отказывать. Мужчины, словно малые дети, чем упорнее отказываешь им в конфетке, тем сильнее они ее хотят.　

— А если не дам? — Наташа игриво посмотрела на мужчину. — Сейчас нажму на газ и уеду!　

— Тогда я догоню вас и украду!　

Марголин сам не понял, откуда у него взялась эта смелость. Он очень не хотел отпускать эту женщину, а она явно не хотела оставлять своего номера телефона. Но пока она шутила, надежда на знакомство была. Неожиданно он рванул на себя водительскую дверцу «Жигулей», чтобы эта белокурая амазонка на самом деле не дала газу и не умчалась прочь. Повернулся к своему водителю, махнул рукой, мол, давай, отчаливай, а я сам до дома доберусь.　

— Ну-ка, пустите меня за руль! — приказал Вовка.　

Женщина молча повиновалась, но ее лицо выглядело чуточку испуганно.　

— Вы что?! Вы в самом деле хотите меня похитить?　

— Я же вас предупредил, если телефон не дадите, я вас украду.　

— А вы, Володя, наглый!　

— Да, я такой.　

— Впрочем, вы мне нравитесь, я люблю таких смелых и решительных мужчин.　

Они всю дорогу говорили. Между ними очень быстро возникли доверительные отношения, соединившие их души мостиком дружбы. Наташа была искренне и приятно удивлена, что так все получилось. Этот Марголин ей все больше нравился.　

Он привез ее к себе домой. Она не сопротивлялась, и в ее согласии не было ничего от поведения женщины легкомысленной и пустой. Просто тот самый мостик, проложенный между ними, оказался гораздо прочнее, и условности уже не играли большой роли. Вовка это тоже чувствовал и был очень благодарен Наташе.　

Он жил один в трехкомнатной квартире, получил ее сравнительно недавно от своего родного управления. Наташа не спеша заглянула во все три комнаты.　

— А у вас здесь ничего, — сказала она, возвращаясь на кухню, где Вовка уже готовил ужин.　

— Давай на «ты», — предложил он.

— Давай.　

— Помоги мне мясо разделать.　

— Хорошо, где у тебя фартук?　

Он выдал ей все необходимое. Работа по приготовлению ужина закипела гораздо быстрее. Потом они перенесли все тарелки в комнату, и Наташа накрыла стол. Вовка достал из бара все запасы спиртного. Поставил на стол длинную пузатую красную свечу, украшенную искусственными цветами. Она уже давно лежала у него, использовать ее было как-то жалко, да и повода подходящего не было. И вот повод подвернулся…　

Пока Вовка суетился на кухне, в его голове творился полный сумбур. Впервые за долгие серые годы своей жизни он почувствовал в душе какое-то приятное волнение. Почти такое же, как когда-то давно, с Машей. Все эти годы воспоминания о Маше не давали ему покоя, и вот впервые другая женщина волновала его.　

Любовь по-разному приходит к людям. Бывает, месяцами видишь человека, встречаешься с ним, даже спишь в одной постели — и только потом понимаешь, что любишь. А бывает, как в горном ледяном потоке — огромная и мощная струя воды окатит сверху, и внутри сразу все замирает, вызывая необычное впечатление восторга и подъема. Вот и сейчас Вовка чувствовал, что его словно окатило из горного водопада.　

Они сели за стол. Он откупорил бутылку шампанского, разлил по бокалам, потом долгим взглядом посмотрел на красивое лицо женщины, играющее бликами света от пляшущего пламени свечи.　

— Наташенька…　

— Что?　

— Ты знаешь, у меня такое чувство, что мы с тобой сто лет знаем друг друга, просто когда-то давно расстались и вот снова встретились.　

— И у меня тоже.　

— Правда?　

— Да.　

— Слушай, выходи за меня замуж.　

Теперь она смотрела долго в его глаза, потом спросила:　

— Почему мы раньше с тобой не встретились?　

— Не знаю.　

— Я бы тогда сказала «да».　

— А сейчас что мешает?　

— Сейчас я не свободна.　

— Но ты же сказала…　

— Да, я не замужем, но, понимаешь, там у меня есть человек, которому я обещала…　

— Ну и что, позвони ему, скажи, что передумала… Я тебя очень прошу.　

Он с мольбой смотрел в ее глаза. Сейчас, кроме этой женщины, у него никого не было ближе и дороже, и он боялся, что может потерять ее так же, как и Машу. Он сам удивился неожиданно нахлынувшему чувству, ведь они почти не знакомы, и вдруг такое! Неужели такое бывает?　

Наташа тоже испытывала к нему какое-то непривычное, теплое чувство. Рядом с этим мужчиной ей было спокойно и уютно. Ей не хотелось ничего делать, только сидеть рядом с ним, слушать его и смотреть на это загадочное пламя свечи. И Вовка все сильнее нравился ей, она уже с трудом могла бороться со своей женской гордостью и прочими условностями. Она хотела его. Хотела так же сильно, как когда-то хотела Борю.　

— Позвони ему, — снова раздался в темноте голос Марголина, — сейчас я принесу телефон.　

Он уже встал. Но она остановила его, тоже встала и приблизилась к нему, молча обняла за шею и смело и призывно посмотрела ему в глаза. Он не выдержал этого сводящего с ума взгляда, схватил ее в объятия и стал жадно целовать.　

— Наташенька… Любимая… Наконец-то мы встретились…　

Платье соскользнуло с ее плеч, упало к ногам. Его руки — горячие и нетерпеливые от желания — больно сдавили ее. Но ей это только больше нравилось, теплая волна желания с головой накрыла ее.　

— Пошли в комнату, — еле слышно прошептала она, а он уже подхватил ее на руки и словно пушинку понес в спальню…　

Когда первый порыв страсти получил свою разрядку в долгих и мучительно приятных объятиях, они еще долго лежали рядом и держались за руки, словно боясь, что все это всего лишь сказочное видение, которое вот-вот растает.　

— Наташенька, — вдруг прошептал над ее ухом Вовкин голос. — А знаешь, кто ты?　

— Кто?　

— Ты — Анжелика.　

Она повернула к нему свое лицо, и в темноте явно улавливалась ее вопросительная улыбка.　

— Помнишь, в нашей молодости был фильм про Анжелику? — спросил он.　

— Конечно, помню, мы тогда, почти все девчонки, влюблялись в хромых мужчин.　

— А мы, мальчишки, все грезили Анжеликами. Однажды один мой приятель, Саша Малахов, познакомился с девчонкой, которая, по его словам, была как две капли воды похожа на французскую кинозвезду, у меня как раз тогда был день рождения, и он обещал мне сделать сюрприз. Но она не пришла к нему на свидание, и он меня так с ней и не познакомил. А я до сих пор имя ее помню, он сказал, что звали ее Наташей. Представляешь, как и тебя.　

— Ты так и не увидел ее?　

— Нет. Он не знал ни ее адреса, ни телефона. Для меня она так и осталась мечтой, неведомая Наташа-Анжелика. Я про нее и не помнил, пока не увидел тебя…　

И он снова стал страстно целовать ее волосы, щеки, губы, шею. Она отдавалась навстречу этим поцелуям, они словно пьянили ее, унося совсем в другой, нереальный и сказочный мир. И им обоим очень не хотелось, чтоб наступало утро. Ужасно не хотелось.　

Заснули они лишь перед рассветом. В полвосьмого зазвонил электробудильник. Он каждое утро звонил в это время, даже в выходные дни. Марголину хватало получаса, чтобы встать, помыться, побриться, одеться и выпить чашку горячего кофе. Он пил кофе и ждал, когда запищит рация, означающая, что водитель приехал и ждет его внизу.　

Но сейчас ехать на работу он не собирался. Сонно потянул к будильнику руку, стукнул по клавише отбоя. Наташа зашевелилась рядом.　

— Сколько времени? — сонным голосом спросила она.　

— Спи. Еще только полвосьмого.　

— Полвосьмого?　

И в ее голове пронеслась лихорадочная мысль — Боря. Сегодня должен состояться побег. А она так ничего и не сделала для этого. И теперь уже не сделает. Не сделает только потому, что не могла обманывать и играть на чувствах Вовки. Для него она по-прежнему так и осталась той самой детской Анжеликой, и она не имеет права предавать его.　

— Мне надо идти, Вовочка.　

— Но куда, еще так рано?　

— Извини, но мне пора.　

Он нежно обнял ее:　

— Не уходи от меня, я не смогу без тебя.　

Ей было тяжело и горько. Она тоже хотела остаться, очень хотела, но мысль о Боре продолжала сверлить мозг.　

— Вовочка, милый, у меня сегодня очень важное дело.　

— Какое дело?　

— Не спрашивай.　

— Почему?　

— Это мои личные проблемы. Тебе они не интересны.　

— Ну, может быть, я чем-нибудь помогу?　

— Нет, здесь ты мне ничем помочь не сможешь.　

— И все-таки…　

Он держал ее за плечи и не отпускал от себя. И тут она решилась ему все рассказать.　

— Понимаешь, я прилетела сюда, чтобы встретить одного своего старого друга детства. Прилетаю и узнаю, что он, оказывается, сидит в тюрьме. Представляешь?　

— И что? — лицо Марголина напряглось.　

— Ничего. Просто хочу ему чем-то помочь. Адвокат у него сильный, сам он богатый человек, видный предприниматель. Сегодня у адвоката свидание, и он сказал, чтобы я приехала к нему пораньше, может, меня тоже в тюрьму пустят. К тому же у них там какие-то проблемы со свиданием, что-то связано со сменой караула. Обратно его в камеру уводят, часа два надо ждать, потом опять приводят. В общем, я же говорю, тебе это не интересно.　

Вовка слушал ее с каменным лицом.　

— А как зовут твоего друга детства?　

— Берзин. Борис Берзин. Мы с ним восемнадцать лет не виделись.　

Другой фамилии Вовка и не ожидал услышать. Но в то же время он твердил про себя словно заклинание — нет, такого не может быть. Это просто случайная встреча, друзья Берзина не могли бы такое провернуть. Нет, это не подстава. Да и она сказала бы об этом сначала, а не сейчас, когда ей надо убегать. Нет, это просто совпадение, необычное и нелепое совпадение. И она ведь рассказала ему об этом прямо и открыто. После того, как между ними все уже произошло, когда ему от нее уже ничего не было нужно. Да и у них этой ночью было все по-настоящему, никакой фальши. Просто совпадение. Но внутри все равно все горело.　

— Подожди.

Она повернула к нему свое лицо с растрепанными, но от этого ничуть не ставшими хуже волосами.　

— Подожди, не спеши, я помогу тебе.　

Она надевала ночную сорочку и так и застыла с поднятыми вверх руками. Затем торопливо натянула ее на себя.　

— Что ты сказал?　

— Я говорю, не торопись. Я знаю начальника тюрьмы, я сейчас позвоню ему и договорюсь, чтобы тебя пропустили и чтобы адвокат мог не спешить. Во время пересменки твоего Бориса никуда обратно не поведут, и времени у вас будет предостаточно.　

Она растерянно и удивленно смотрела ему в глаза. Он смутился, как будто в чем-то обманул ее и скрыл что-то важное. Ну кто мог знать, что получится такое совпадение? Уж он-то здесь точно не виноват.　

— Ты действительно знаешь начальника тюрьмы? — голос ее звучал неподдельно искренне.　

— И не только его знаю, но и твоего друга детства.　

Ее глаза спрашивали — откуда?　

— Знаю, — снова кивнул головой Вовка. — Адвокат у него действительно хороший. Но…　

— Что «но»?　

— Но сидеть ему все равно придется, и ты ему ничем не поможешь.　

— Почему?　

— Потому что он преступник.　

— Но его же оклеветали, мне сказали…　

Он нежно взял ее за плечи:　

— Тебя обманули, Наташенька. Впрочем, не тебя одну. То, что сейчас пишут газеты, полная ахинея. Он очень опасный преступник.　

— Я не верю этому.　

— Надо поверить.　

— Но ты-то откуда знаешь?　

— Знаю, потому что… — и Вовка чуть было не сказал., кто он на самом деле, но вовремя сдержался и нашел спасительную фразу: — Потому что мне сказали это очень компетентные люди.　

— Они могут ошибаться.　

Наташины глаза пристально смотрели на него, и он понимал, что она что-то заподозрила.　

— Может, и ошибаются, — пожал он плечами.　

— Вот видишь.　

Они замолчали. Она первая прервала это молчание:　

— Помнишь, ты вчера рассказывал мне про Анжелику?　

— Да.　

— Помнишь, она даже готова была отдать свое тело и заключить союз с разбойниками, чтобы те отбили у стражи Пейрака, чтобы спасти его.　

— Помню.　

— Тогда скажи, ты бы предал свою Анжелику?　

— Нет.　

— Вот и я не могу предать своего друга детства и должна ему помочь.　

Он сделал неопределенный жест:　

— Помогай. Я не против, но большего, к сожалению, сделать не могу.　

— И не надо. Того, что ты сделаешь, мне вполне достаточно. Дальше я сама.　

Ладно, пошли завтракать, ведь вчера мы ничего не ели, вон даже шампанское в бокалах осталось.　

За завтраком Вовка снова спросил Наташу:　

— Ну, так как насчет моего предложения?　

Она прекрасно поняла, о чем он. Почему они действительно не встретились раньше? Когда он мечтал об Анжелике? Но у нее тогда был Боря — свой Пейрак, вместо которого она бы запросто шагнула на костер.　

— Вовочка, милый, я оставлю тебе свой телефон в Германии. Ты позвони мне месяца через три, и там видно будет.　

— Почему через три?　

— Не спрашивай. Я тебе сейчас не могу ответить.　

— Ты будешь с другим? — не удержался от охватившей его ревности Вовка и тут же пожалел о своей несдержанности. Какое он на нее имеет право, в самом деле?　

— Нет, не потому, — мягко ответила она. — Но я сейчас не могу говорить. Потом. Прошу тебя.　

— Я тебе обязательно позвоню.　

— Позвони.　

— Я люблю тебя.　

Она грустно кивнула головой, опустила глаза, но отвечать ничего не стала.　

— Я хочу, чтобы ты стала моей женой.　

— Вовочка, милый, жизнь и время все расставят по своим местам, — философски заключила она.

Степаныч вместе с тремя своими людьми подъехал к зданию аварийно-спасательной службы, коротко скомандовал:　

— Вова, пойдешь вместе с Геной. Когда этот аварийщик позвонит начальнику изолятора, ты останешься с ним. В случае чего, действуй по обстановке.　

— Хорошо, Степаныч, — кивнул мужчина и вместе с товарищем вышел из машины.　

Накануне они уже в который раз обговорили, откорректировали все детали плана, проверили рации, оружие. Автоматы на этот раз с собой не брали, только пистолеты с глушителями. На всякий случай Степаныч прихватил с собой пару гранат и одну дымовую шашку.　

Начальник аварийно-спасательной службы оказался, как и предполагал Степаныч, послушным и сговорчивым малым. Увидев наставленное на него дуло пистолета и двоих очень серьезных мужиков, он не стал искушать судьбу. Тут же позвонил начальнику изолятора и сообщил об аварии в канализации, которая проходила рядом с тюремным изолятором. Потом один из незнакомцев ушел, а второй так и остался сидеть в его кабинете. Правда, пистолет он убрал и велел даже принести кофе, но у начальника аварийной службы все равно по-прежнему неприятно ныло где-то в низу живота и пить кофе абсолютно не хотелось. К тому же он чувствовал, что один неверный шаг или жест, и этот убийца со спокойным и равнодушным лицом тут же отправит его на тот свет.　

Когда Степаныч увидел подходившего к их машине Гену, он удовлетворенно хмыкнул и сказал:　

— Ну вот, мужики, почти полдела сделано.　

Двое его товарищей усмехнулись. Степаныч, как всегда, шутит, операция только начинается, и самое трудное впереди…　

Большой желтый грузовик-фургон аварийной службы медленно остановился перед самым входом в здание тюремного типа — высокая стена из красного кирпича, за ней мрачные сооружения с толстыми решетками на окнах. Из машины не спеша выгрузились трое аварийных рабочих, все, словно братья-близнецы, в желтых куртках и темных штанах. Деловито огородили мостовую, полезли в люк. Потом, когда двое аварийщиков скрылись под землей, третий с той же деловитой медлительностью убрал загородки, закрыл крышку люка и сел в машину. Развернулся и поехал в обратную сторону. На отвороте его желто-грязной куртки был прикреплен незаметный маленький микрофон-динамик, из которого постоянно слышались какие-то звуки. Это по канализационному проходу пробирался Степаныч со своим товарищем. Судя по этим звукам, пока у них все идет нормально.　

Аварийная машина еще немного плутала по узеньким дворам старой части города, словно она заблудилась, и только потом медленно притулилась к помойным будкам в одном из дворов. Из кабины выпрыгнул человек, только уже без желтой куртки, еще раз огляделся и быстро зашагал прочь. В соседнем дворе его ждал новенький «форд» — темно-синий, с ярко-красной надписью на боку: «Милиция» и с проблесковыми маячком на крыше. Мужчина быстро юркнул за руль «форда», вмиг переоделся в милицейскую форму и стал прислушиваться в наушниках к происходящему там, за глухими стенами тюремного здания.　

Светя вперед фонариком, Степаныч с напарником очень быстро нашли нужный им проход. Сколько раз уже проложили этот маршрут по карте. На плече Степаныч нес большой, свернутый в несколько колец толстый шланг, Гена тащил небольшую стремянку. Весь этот инвентарь был им ни к чему, он служил лишь декорацией к предстоящему спектаклю.　

Вылезли они прямо на территории изолятора. Закрыли за собой люк и быстро зашагали к главному корпусу. Беспрепятственно зашли внутрь, конвойный у дверей даже не окликнул их. Вот при выходе могут пропуск потребовать, а внутрь заходи кто хочешь. Тем более здесь просто привыкли к людям в спецовках и робах.　

Степаныч с Геной благополучно миновали длинный коридор, стали подниматься на второй этаж. Там была комната свиданий, где сейчас должен находиться адвокат с подследственным. Первая смена сдавала свои посты второй, и контролеров было поменьше. Если информация Наташи верна, то Берзин должен быть сейчас там вместе с адвокатом. А если что-нибудь не получилось?..　

— Стойте, вы куда? — окликнул их прапорщик у самого входа на второй этаж.　

— Там в подсобке трубу прорвало, надо проверить, — спокойно ответил Степаныч, деловито перекладывая шланг на другое плечо.　

— Почему меня никто не предупредил? — удивился прапорщик.　

— Откуда я знаю, приятель. Мое дело маленькое, ключом гайки крутить.　

— Подожди, сейчас позвоню.　

Рядом с прапорщиком стоял молоденький стриженый сержант, дальше — никого, только тяжелая металлическая дверь на замке, ведущая в следующий отсек камер. Еще через один отсек и еще через один контрольный пост — та самая, нужная им комната.　

— Звони, — равнодушно пожал плечами Степаныч и одними глазами уже дал своему напарнику знак. Как только прапорщик снял трубку, Степаныч как бы между прочим скинул с плеча шланг и неожиданно резко шагнул к прапорщику и рубанул того ребром ладони по шее. Охранник, ничего не успев понять, сдавленно ойкнул и повалился на каменный пол. Сержанта в тот же миг вырубил Гена.　

— Давай их живо отсюда! — приказал Степаныч и схватил грузное тело прапорщика за ноги, потащил в служебное помещение.　

Пока Степаныч обыскивал каждого и доставал ключи, Гена быстро и профессионально ввел охранникам по хорошей дозе морфия. Даже если очнутся, будут настолько пьяные, что никто ничего сразу не поймет. Пьяные контролеры на службе явление не такое редкое. Правда, эти будут чересчур пьяные.　

Ключ сразу же провернулся в замочной скважине с характерным громким металлическим хрустом, и дверь легко подалась в сторону. Закрыли ее за собой и снова двинулись дальше, к следующему посту. Шли спокойно, размеренно, с тем же большим шлангом и лестницей-стремянкой на плечах.　

У второго поста сидели трое. Два солдата и офицер — младший лейтенант. Офицер удивленно покосился в сторону аварийщиков.　

— А вы откуда здесь взялись? — строго и удивленно спросил он.　

По его реакции Степаныч сразу понял, что здесь, в этом корпусе, существовали свои особые должностные инструкции и ужесточенный порядок прохода для посторонних лиц.　

— У вас там в туалете течь в трубе, надо проверить. Дежурный по этажу разве не предупреждал? — попытался спасти положение Степаныч.　

Но младший лейтенант еще больше удивился и откровенно выругался:　

— Мать вашу, вы чего, совсем охренели! Как сюда попали? Ну-ка, Витек, позвони Гаврилычу, чего они там! Какие-то водопроводчики у меня по корпусу разгуливают!　

Один из контролеров уже потянулся к трубке, но тут же замер. Дуло с глушителем смотрело прямо на него.　

— А ну, убери руку! — приказал Степаныч. — И два шага в сторону, ну, живо! У кого ключи? Давай, открывай дверь, и побыстрее!　

Все трое охранников выпучили глаза и все еще не могли поверить в серьезность происходящего.　

— Вы чего, мужики, спятили? — попытался взять себя в руки младший лейтенант и незаметно потянулся к кобуре. — Не открывать!　

Последнюю фразу он сказал уже кому-то из своих. Степаныч знал, в таких случаях нужна только жесткость и напор. Сопротивление надо сломить сразу — и физически и морально, и дожимать, не давая ни секунды передышки. Глухой хлопок — и офицер, уже вытаскивающий из кобуры «Макаров», как-то неестественно взмахнул руками и повалился вниз. Пистолет звучно грохнулся о каменный пол. Во лбу младшего лейтенанта виднелось окровавленное темное отверстие, еще мгновение — и кровь, словно змея, заструилась по его лицу и глазам. Солдаты ошарашенно смотрели то на незнакомцев, то на своего мертвого командира.　

— Живо открывайте замок! — повысил голос Степаныч и навел дуло пистолета на того, у которого были ключи.　

Парень нервно задергался и тут же бросился исполнять приказ, второй глупо поднял руки вверх и, как завороженный, не моргая, смотрел на Степаныча. Как только дверь открылась, Степаныч двумя короткими ударами вырубил солдат и побежал дальше по коридору, крикнув на ходу Гене:　

— Ты разберись здесь!　

Гена отбросил уже никому не нужную лестницу, быстро достал шприц, ампулу, пальцем отщелкнул узкую верхушку стекляшки. А Степаныч бежал все дальше.　

Еще один поворот, и он уже почти у цели. Сколько раз он проделывал по карте этот путь. А вон та самая комната для свиданий, рядом скучают двое в зеленой форме конвоиров. Значит, Берзин здесь, с облегчением подумал Степаныч. Надо успеть, быстрее, как можно быстрее! Осталось всего пять минут, и тюремные коридоры будут заполняться контролерами со второй смены.

— Мужики! — еще издалека, подбегая, закричал Степаныч. — Мужики! Скорее! Там такое творится! Зеки бунт устроили! Скорее!　

Конвойные быстро вскочили на ноги, но не успели даже понять в чем дело, как «ремонтник» уже подскочил к ним и жесткими мощными ударами уложил обоих. Полчаса точно не очухаются, а больше и не надо. Степаныч толкнул дверь в комнату. Там сидели двое — напротив друг друга за большим письменным столом. Они, как по команде, вздрогнули и обернулись. Один — лет сорока с небольшим, с темными густыми волосами, в очках с золотой оправой, второй — пожилой еврей с большим крючкообразным носом.　

— Кто из вас Берзин? — резко спросил Степаныч, хотя уже сам знал кто. Сколько раз видел фотографию.　

— Это, наверное, за вами, Борис Николаевич, — пробормотал адвокат, глядя на своего клиента.　

— Я Берзин, — растерянно произнес мужчина в очках. — Но как вы сюда попали?　

— Потом! Потом вопросы! Скорее, за мной!　

И Степаныч уже схватил за рукав опешившего Борю:　

— Скорее! Слышишь! У нас мало времени.　

И только тогда Боря сорвался с места и рванул следом за Степанычем.　

— Как вы сюда попали? Кто вас послал? Крест?　

— Потом! Все потом!　

Они добежали до первого поста. Увидели поджидавшего их Гену.　

— Ну как? — на ходу спросил Степаныч.　

— Кажется, все спокойно, но лучше нам здесь переодеться.　

— Правильно. Давай.　

Степаныч уже стягивал с себя желтую спецовку. Под ней оказалась темно-зеленая форма контролера с погонами капитана. Достал из кармана помятый такого же зеленого цвета галстук и быстро стал его повязывать на шею. На Гене, к огромному удивлению Бори, оказалось два комплекта контролерской одежды, — оба с лейтенантскими погонами. Штаны и ботинки для Бори пришлось снять с одного из лежавших охранников.　

Боря с удивлением смотрел на быструю и четкую работу этих двух незнакомцев и уже испытывал невольное к ним уважение. Сразу видно — профи. А сколько лежащих вокруг неподвижными пластами контролеров! Неужели убили?! Это же мокряк, самый натуральный. За это же вышку дадут! Но глаза Бори уже загорелись азартом. Ему было теперь все равно, главное, вырваться отсюда. Во что бы то ни стало вырваться! Он и сам готов всех мочить налево и направо.　

— А пистолет? — спросил Боря, вопросительно глядя на Гену, когда тот подал ему ремень с кобурой.　

— Дай ему ствол, — кивнул Степаныч.　

Гена протянул Боре трофейный «Макаров». Боря яростно сжал рукоятку, кровь возбуждения ударила в голову.　

— Спрячь в кобуру, — коротко приказал Степаныч, и Боря послушно и суетливо засунул пистолет в кобуру, застегнул ремешок.　

Они благополучно миновали оба тюремных отсека и стали приближаться к выходу со второго этажа. Но там, где-то впереди, чувствовалось какое-то движение, шум, возбужденные голоса. Видимо, обнаружили непорядок на первом посту, подняли тревогу.　

Степаныч ускорил шаг, двое его спутников поспешили за ним. Предчувствие не обмануло — на первом посту виднелись люди в форме. Кто-то тряс ничего не понимающего сонного прапорщика и что-то пытался у него узнать.　

Степаныч решительно направился к ним.　

— Я из управления! Что тут у вас происходит? Что за бардак! — зычно рявкнул Степаныч.　

Конвоиры невольно подтянулись. Один из них отрапортовал:　

— Мы и сами ничего не понимаем, товарищ капитан, нам только что сообщили, что какие-то двое ремонтных: рабочих проникли на территорию второго корпуса…　

— Так чего вы стоите, мать вашу! — грубо оборвал его Степаныч. — Действуйте! Вон, у вас и там пьяные валяются! Фоменко у себя?　

Подполковник Фоменко был начальником изолятора, других фамилий Степаныч не знал. Но фамилия начальника произвела должное впечатление на столпившихся контролеров.　

— Наверное у себя, товарищ капитан.　

— Сейчас к нему зайду. А вы, давайте, шевелитесь! Что тут за бардак, в самом деле!　

И «капитан» с двумя «лейтенантами» решительно двинулся дальше. Где располагался кабинет Фоменко, Степаныч даже не представлял, да его это и не волновало. Сейчас надо как можно быстрее вниз — и к главному выходу. Пока не началась настоящая тревога…　

Вот и главный вход, и народу в форме там виднеется много. Степаныч знал, что на главном входе всегда проверяют документы, там погонами не козырнешь, не поможет. А никаких документов у них, конечно, не было. Но весь расчет строился на дерзости и неожиданности. Через главную проходную еще никто силой не прорывался, такой наглости просто никто не ждет.　

Степаныч вместе со своими спутниками решительно врезался в толпу людей в форме, вошел в проходную. Там чувствовалось какое-то волнение, суматоха.　

— А вы кто такие? — остановил их пузатый майор. На его лысой голове выступили обильные капельки пота, лицо было красным то ли от волнения, то ли от любви к зеленому змию. А глаза смотрели удивленно и недоверчиво.　

— Я из управления исправительно-трудовыми учреждениями. У Фоменко был. А в чем дело, товарищ?　

Но майор с недоверием смотрел на спутников Степаныча, его лицо становилось еще более красным.　

— Из управления? — удивленно переспросил майор. — А из какого отдела?　

— Из пятого, — наугад ляпнул Степаныч и по реакции толстяка сразу понял, что сморозил какую-то глупость.　

— Из пятого? — переспросил майор и тут же потребовал. — А ну, предъявите ваши удостоверения!　

— Пожалуйста.　

Степаныч невозмутимо сунул руку за пазуху и в следующий миг уже выстрелил майору в голову. Гена тоже выхватил свой пистолет и открыл огонь. Все, кто. был поблизости, стали падать, прошитые пулями, так ничего и не поняв. А Степаныч уже рванул вперед, туда, где находился за стеклянным аквариумом последний оплот охраны и замков.　

— А ну, служивый, открывай дверь, живо! — закричал громко Степаныч, сунув в маленькое окошечко для документов в низу пуленепробиваемого стекла ствол с глушителем.　

Двое охранников опешили и застыли с каменными лицами, но открывать дверь не спешили. Степаныч выстрелил. Один из них лихорадочно схватился за грудь и с шумом повалился на пол.　

— Ну, давай, живо, нажимай кнопку! — снова заревел Степаныч.　

Второй контролер дрожащей рукой надавил на кнопку. Внутри массивной металлической входной двери что-то щелкнуло, и тут же образовалась щель. Гена перепрыгнул через турникет и дернул на себя дверь. Степаныч продолжал держать охранника на мушке.　

— На пол! Живо! — скомандовал он, и парень за стеклом быстро бросился на пол.　

В следующем помещении, в последнем, Гена пристрелил постового — другого выхода не было, если валить, так всех. Наконец все трое стремительно выскочили на улицу. Степаныч тут же вскинул пистолет и выстрелом разнес вдребезги всю оптику видеокамеры, которая висела над козырьком у входа. Милицейский «форд» уже подлетел к главному входу следственного изолятора, взвизгнул тормозами, замер. Трое «офицеров» запрыгнули в машину, и «форд», как резвый дикий мустанг, рванул вперед, яростно вращая и завывая милицейской сиреной.　

Степаныч поднес ко рту рацию:　

— Вова, все, уходим.　

— Понял, — коротко отозвалась рация.　

Боря смотрел на проносившиеся мимо знакомые улицы и все еще не верил в происшедшее чудо. Он на свободе! Его вытащили из тюрьмы, спасли. И это правда.　

— Спасибо тебе, — повернулся к Степанычу Боря.　

Тот молча кивнул головой, равнодушно приняв благодарность.　

— Не знаю, на сколько вы там договорились, но я вам еще доплачу, — сказал Боря. — Вы, ребята, просто молодцы. Абрамыч что-то там мне намекал, писал на листке про какой-то побег, но я не верил. Я вам любые деньги заплачу.　

— Не надо, — ответил Степаныч, — с нами уже рассчитались.　

— Кто?　

— Заказчик.　

— Кто он? Крест?　

— Женщина.　

— Женщина? — удивленно переспросил Боря. — Какая женщина?　

— Красивая женщина, — ответил Степаныч и впервые за этот день улыбнулся.　

Теперь уже можно и расслабиться, основная работа позади. Остается мелочь — быстро переправить беглеца в другую область, а оттуда за рубеж. Но это уже ерунда, загранпаспорт с его фотографией готов.　

— И все-таки, мужики, что за женщина? — не успокаивался Боря.　

— Сегодня ее увидишь, потерпи немного, — сказал Степаныч и добавил: — Она сама так попросила. Вообще, баба молодец!　

Через несколько минут «форд» выключил сирену и заехал в одну из тупиковых улиц, где виднелся ряд гаражей. Обычный самострой. Водитель торопливо выскочил из машины, открыл гараж и загнал туда «форд».　

— Переодеваемся, — скомандовал всем Степаныч, а водитель уже вытащил из багажника иномарки огромный полиэтиленовый мешок с одеждой и протянул его в салон на заднее сиденье.　

Когда все переоделись, Боря увидел, как Степаныч и двое его товарищей делают какие-то странные манипуляции с лицами. Кто-то отклеил брови, усы, снял парик, кто-то торопливо сдернул резиновые накладки на подбородок и щеки. Глаза Бори все больше округлялись, теперь перед ним были совсем другие люди. Вроде бы те же, но с какими-то другими лицами.　

Степаныч отдал свой пистолет с глушителем водителю, и тот сразу же сунул его в полиэтиленовый пакет, туда же отправил и пистолет Гены.　

— Пошли, — сказал Степаныч Боре и первым вышел из гаража.　

Боря послушно двинулся следом, те двое остались в гараже. Через несколько метров Степаныч остановился у старенького желтого «Запорожца», прозванного в народе «ушастик» за два похожих на уши воздухозаборника, которые виднелись на задних крыльях. Он открыл ключом дверцу, сел за руль, кивнул Боре на пассажирское сиденье рядом:　

— Залезай.　

Потом Степаныч достал из солнцезащитного козырька два паспорта. Один сунул себе за пазуху, второй протянул Боре:　

— На, держи и запоминай хорошенько. Ты Савельев Борис Дмитриевич, 1959 года рождения, родился в Донецке, русский, проживаешь на улице Карла Маркса дом восемь, квартира тринадцать. Женат, жена Светлана Петровна, двое детей. Дима семи лет и Настя двенадцати лет. Родители умерли. Из родни никого. Работаешь учителем истории в двести девяносто второй школе.　

Борис смутился:　

— Секундочку, можно еще раз, и помедленнее.　

Степаныч снова, на этот раз уже медленно произнес краткую биографию Бори. Тот сосредоточенно слушал, кивал, впитывал в себя информацию.　

— Все, поехали, — закончил Степаныч и дал газу. — Меня зовут Вова, Владимир Гаврилович, мне сорок три года, я твой старый приятель. Не женат. Едем к моей матери в деревню Камыши на недельку погостить, на рыбалочку там и так далее. В багажнике у нас два рюкзака, спиннинги, блёсны и прочая ерунда. Это на случай обыска. Ну, а если не поможет, — Степаныч с усмешкой посмотрел на пассажира и весело подмигнул, — тогда у меня имеется другой пропуск, действует на все случаи жизни и безотказно, покруче любого кремлевского будет.　

Боря догадался об этом пропуске, видел, как они прорывались через проходную в изоляторе. Да, крутые мужики и, главное, опытные, как будто всю жизнь только этим и занимались.　

— Спасибо тебе, — снова поблагодарил Боря и спросил: — Ты раньше в каком-нибудь спецподразделении был?　

— С чего ты взял?　

— Вижу.　

— Не, я в армии никогда не служил, в милиции раньше работал. Было дело.　

— А сейчас куда мы едем? — сменил тему Боря.　

— На границу с Прибалтикой. Там есть свой человек, и нас с тобой беспрепятственно пропустят. Хотя документы у нас самые что ни на есть подлинные. Полный верняк.　

— А дальше?　

— А потом садишься в самолет и привет. Дальше наши дорожки расходятся. Там, в Прибалтике, будут ждать твои люди, они, кстати, эти документы и сделали. Кто, не спрашивай, я ничего не знаю. Я должен тебя доставить живым и невредимым — и все. За это мне деньги заплатили, большие деньги.　

— Сколько?　

— Это коммерческая тайна, но много, даже для таких, как я.　

— На кого ты работаешь?　

— На себя. Я вольный стрелок, Тиль Уленшпигель или Робин Гуд, черт его знает, сам запутался.　

— Может, со мной поработаешь? Я с оплатой не обижу, а такие люди мне нужны, а?　

— Нет.　

— Почему?　

— У меня сейчас, приятель, своей работы хватает.　

— Но если мне что потребуется, тебя можно будет найти?　

— Нет. У нас с тобой разовая сделка. Запомни, мы друг друга не знаем, — и Степаныч снова посмотрел на пассажира, весело подмигнул и шутливо добавил: — Тогда меньше дадут.　

Но Боря прекрасно понял своего собеседника. Ему вообще ничего «не дадут», просто потому, что не возьмут никогда, кишка тонка. Таких не арестовывают.　

— А когда я с этой женщиной-заказчицей увижусь? — снова спросил Боря.　

— Сегодня. Перед границей. Дотуда нам часов шесть ходу.　

Они благополучно выехали из города, миновали два поста ГАИ. Их никто не остановил, хотя смурные ребята с автоматами и в бронежилетах пристально всматривались в проезжавшие мимо машины. Некоторых тормозили и обыскивали на совесть, даже в моторный отсек заглядывали. Старый желтенький «Запорожец» никакого подозрения у них не вызвал, на таких мафиози не ездят.　

Как и обещал Степаныч, к вечеру они были на границе. Смеркалось, начал моросить мелкий дождик. Но на душе было хорошо, свободно, а воздух был свежий и бодрящий. Степаныч ехал по какой-то просторной широкой улице с новыми высотными домами и что-то высматривал впереди.　

— Ага, вот семьдесят шестой дом. Здесь договорились, — он притормозил. — Скоро подойдет. В твоем распоряжении полчаса, не больше, в десять мы должны быть на границе.　

Боря кивнул. Значит, вот где состоится у него встреча с той самой таинственной женщиной. Кто же она? Боря почти всю дорогу ломал голову над этим вопросом, но ответа так и не нашел. Жена отпадает, никаких близких подруг у него нет. Что-то тут странное.　

Степаныч вышел из машины, закурил:　

— Пойду прогуляюсь. Через полчаса подойду.　

Степаныч растворился в темноте. Боря тоже вышел из машины. Огляделся. Семьдесят шестой дом был последний на этой улице, дальше шел пустырь, а за ним виднелся карьер. Народу никого. Видимо, дом только начали заселять, и в окнах виднелись редкие огоньки новоселов. Боря вздохнул полной грудью, подставил лицо мелким капелькам моросящего дождя и счастливо зажмурился. Он все еще не верил, что это свобода. А ведь всего несколько часов назад он был там, в душной тюремной камере.　

— Боря!　

Берзин резко обернулся и увидел силуэт женщины. Стекла очков были в каплях дождя. Он торопливо мазнул по ним рукавом пиджака, сделал несколько шагов вперед и замер. Наташа! Это была она. Он сразу ее узнал. Прекрасное и сказочное видение.　

Он остолбенел от удивления и не знал, что сказать. Именно такой он запомнил ее — безумно красивой. Сколько раз он видел ее во сне, сколько раз грезил ею, жалел, что жизнь сложилась по-другому. Что он с Галей, а не с ней.　

Она почти не изменилась. То же выражение лица, те же красивые, преданно смотрящие глаза и длинные пышные светлые волосы, та же челка, чуть в завитушках. Наташа. Прежняя Наташа! Хотя нет, она изменилась. Стала более красивой, расцвела всеми красками чисто женской красоты.　

— Боря, ты не узнаешь меня? — тихо спросила она.　

Он молча шагнул к ней, обнял за шею и уткнулся в ее мягкую и теплую щеку. Он не в силах был ничего сказать. Несколько секунд они молча стояли так, обнявшись и уткнувшись друг в друга. Сейчас на них нахлынули старые чувства, старые воспоминания. Словно и не было этих восемнадцати лет разлуки.　

— Наташенька… милая моя… Ты ли это?　

— Я, Боря, я.　

— Ты приехала спасти меня? Да? Ты узнала, что у меня беда, и приехала?　

— Да. Я очень хотела тебя увидеть.　

— Спасибо тебе… Ты знаешь, я все эти годы помнил о тебе. Каждый день, представляешь?　

— И я тоже.　

— Мне с тобой было хорошо, я любил тебя! Милая моя! Почему ты не дождалась меня? — он на мгновение запнулся. — Тогда, когда я уехал в Лондон. Я звонил тебе, у тебя не отвечал телефон. А потом мне сказали, что ты вышла замуж. Почему ты не дождалась меня? Почему?..　

Он с отчаянием смотрел на нее. Она мягко улыбнулась, медленно провела пальцами по его щеке и задумчиво произнесла:

— А ты все такой же, Боренька. Только чуточку постарел.　

— Наташенька, ты не ответила мне, почему?　

— Ты действительно хочешь знать правду?　

— Да, — твердо ответил он и уже заранее испугался того, что услышит дальше. Он всегда боялся знать эту правду.　

— Тебя обманули, Боренька, — прошептала Наташа, по-прежнему гладя его по щеке.　

— Как так?　

— Я до сих пор не вышла замуж.　

— Не может быть!　

— Может, Боренька. Тебя обманули и женили на другой, на той, которая тебе подходила. Это ты меня не дождался, а не я.　

Ее слова прозвучали грустно и словно острым холодным кинжалом вошли прямо в сердце Бори. Ему стало тяжело дышать. Вот она — правда. Он узнал ее.　

— Наташенька, милая, любимая моя, если бы ты знала, как мне было плохо без тебя все эти годы! — Он взял ее за плечи, посмотрел ей в глаза. — Как жаль, что так все получилось. А я думал… Прости меня, любимая…　

— Это прошлое.　

— Я люблю тебя, ты слышишь. Я всегда тебя любил. Даже когда женился, я думал о тебе. Теперь мы будем вместе, теперь я тебя никому не отдам. Ты слышишь, милая моя?　

— Слышу.　

— Мы уедем вместе.　

Она медленно отрицательно качнула головой, в ее глазах блестели слезы. Сердце его сжалось.　

— Ты что, Наташенька? Я столько лет ждал тебя, и ты хочешь сказать — нет?　

— Мы не можем быть вместе.　

— Но почему?　

— У тебя семья.　

— Я разведусь.　

— У тебя двое детей, две девочки. И им нужен отец. Без отца очень плохо в жизни, я тебе это могу сказать по собственному опыту. Очень плохо.　

— Я буду о них заботиться. Ты слышишь?! Я люблю тебя, я не могу без тебя. Милая, прошу тебя!　

— Это не все. Есть еще одно обстоятельство.　

— Плевать! Плевать на все обстоятельства! Мы должны быть вместе! Ты пойми, я умру без тебя.　

— Я убила твоего ребенка, — словно не слыша его заклинания, продолжала Наташа.　

— Что?　

— Я была беременна, когда ты уехал. И я не знала, что мне делать. Я не могла ни позвонить, ни написать тебе, от меня все скрывали. И я сделала аборт, — она замолчала, большая крупная слеза, размазывая тушь, покатилась по ее щеке.　

— Наташенька, милая, мы родим другого.　

Она снова отрицательно покачала головой.　

— Почему?　

— Потому что у меня больше не может быть детей.　

Он замер, неотрывно глядя на нее. Ему было очень жаль ее.　

— Прости… Я не знал… Ничего, мы все равно будем вместе.　

— Но и это еще не все, — она посмотрела ему прямо в глаза. — Я убила, не только ребенка, а попыталась убить и нашу любовь. Мне было очень больно видеть тебя с другой. Я тогда долго ждала тебя у подъезда, и когда увидела тебя с ней, счастливого и радостного, во мне что-то остановилось. Я словно умерла, — она помолчала и потом добавила: — Я стала проституткой и отдавала свое тело всем мужчинам, которые хотели его. А потом я стала очень дорогой проституткой. Но убить нашу любовь так и не смогла, — она замолчала, отрешенно глядя куда-то вдаль.　

— Прости меня, Наташенька, — подавленно пробормотал он.　

— Сейчас у меня все хорошо, живу в Германии. И вот недавно волна тоски накатила и очень захотелось тебя увидеть, сказать, что я тоже всю жизнь любила и помнила о тебе. Ради тебя готова была взойти на любую плаху, принять любые муки. Но ты не захотел быть со мной, Боренька. И я об этом тоже жалею.　

В следующее мгновение он медленно и молча опустился перед ней на колени, обнял ее ноги и стал исступленно целовать их:　

— Прости… Прости меня… Любимая… Наташенька… Я последняя сволочь, но я искуплю свою вину, я буду на руках тебя носить, я буду поклоняться тебе, как богине. Ты и есть богиня, ты самая настоящая святая. И я люблю тебя и больше не отдам никому.　

Наконец она стряхнула с себя оцепенение, наклонилась к нему:　

— Не надо, вставай.　

— Не встану. Я не имею права, пока ты не простишь меня.　

— Я давно уже тебя простила. Вставай! Прошу тебя! Он медленно и тяжело поднялся:　

— Наташенька… Любимая… Теперь мы всю жизнь будем вместе… Бог соединил нас.　

— …Нет.　

— Но почему?!　

Его отчаянный голос болью отозвался в ее сердце.　

— Потому что я не могу.　

— Ты не хочешь быть со мной?　

— Не в этом дело, Боренька. Просто я не свободна.　

— Как так? Ты же сказала…　

— Да, я не замужем. Но я обещала одному человеку, что буду его. Таково было условие твоего освобождения.　

При этих словах он как-то весь согнулся, словно пришибленный, и тяжело замолчал. Вот, значит, какова истинная цена его освобождения! Душа разрывалась, и ему хотелось заорать: «Ну, где же ты, Боже, зачем ты дал ее мне, чтобы снова отнять?!» Он стоял сгорбившись, и его лицо сразу резко состарилось. Затем он снял очки и тихо спросил:　

— И когда же мы с тобой увидимся снова?　

— Теперь, наверное, уже никогда.　

— Почему? Ты не хочешь быть со мной?　

Она ответила не сразу, и было видно, что этот ответ дался ей нелегко.　

— Пойми, я обещала другому человеку, и, боюсь, он меня не отпустит. А обманывать его я не могу.　

Она посмотрела ему в глаза с таким отчаянием и грустью, что у него защемило в груди. Сердце так бешено стучало, что, казалось, вот-вот выпрыгнет наружу.　

— Прости меня, Наташенька, прости, если можешь! Судьба меня очень сильно наказала.　

— Все будет хорошо, Боренька. У тебя семья, дети. Они любят тебя, а это такое счастье.　

— Да, конечно, — хмуро склонил он голову.　

Где-то сзади послышались шаги, затем громко хлопнула дверца «Запорожца».　

Наташа притянула его к себе, поцеловала в губы и прошептала:　

— Ну все, тебе пора. Иди.　

Он тоже поцеловал ее, крепко обхватил за талию, словно не желая расставаться с этим видением, потом молча отвернулся и медленно, тяжелой походкой зашагал к машине, Он с трудом сдерживал слезы. Такая свобода была ему не нужна.　

Степаныч молча запустил двигатель и резко тронулся с места. Боря, отвернувшись к окну, тоже молчал. Сейчас он со всей ясностью сорокалетнего человека понял, что жизнь прожита напрасно. Цель была ложной.　

…Они благополучно миновали границу. Почти ночью подъехали к какому-то небольшому кемпингу. Служащий кемпинга холодно покосился на зачуханный «Запорожец». Такие машины, наверное, здесь были большой редкостью.　

— Давай самый хороший номер с удобствами, — небрежно бросил ему Степаныч.　

— У нас все с удобствами, — с обиженной ноткой в голосе протянул прибалт. — Но свободными оставались только вот эти отдельные домики. Они семьдесят долларов за ночь стоят, — и, словно оправдываясь, он добавил: — С завтраком.　

— Давай, нас устраивает.　

Степаныч повернулся к Боре:　

— Ну что, приятель, пошли подушку давить, а то я уже третьи сутки на ногах, устал смертельно.　

Боре тоже сильно хотелось спать. Все-таки годы брали свое.　

Они поднялись по ступенькам в небольшой, но очень уютный деревянный домик, выкрашенный в коричневые тона. Внутри, напротив друг друга, стояли аккуратно застеленные кровати, рядом с каждой — тумбочка, ночник с большим ярко-желтым абажуром. Чуть подальше, за перегородкой санузел, душ. Внутри все было сделано со вкусом и с сугубо скандинавским аккуратизмом.　

— Давай, располагайся, — сказал Степаныч, — а я пойду к мэтру, позвоню твоим.　

— Кому? — не понял Боря.　

— Твоим мужикам. Они здесь недалеко со вчерашнего дня должны ждать. Скажу, чтобы в десять приезжали, твой билет на самолет и прочие причиндалы у них. А я часиков в восемь отсюда уеду, мне с ними встречаться ни к чему. Все, я свое дело сделал, а теперь отбой.　

Как странно прозвучала последняя фраза в устах Степаныча — чуточку суховато, по-казенному строго. А ведь там, у них, в изоляторе, уже давно наступил отбой. Сколько событий — и всего за один день. Боря долго плескался под душем, потом, удовлетворенно пыхтя, вытянулся на мягких и пахнущих необычайной свежестью простынях. Нет, все-таки жизнь прекрасна. Боря слышал, как Степаныч ушел, а затем вернулся обратно, залез под душ. Мысли сонно ворочались, думать ни о чем не хотелось. Непроизвольно всплывали картины событий этого бурного дня — тюремные коридоры, трупы, горы трупов, выстрелы и длинное, проносящееся мимо серой лентой, бесконечное шоссе, и Наташа. Сказочно прекрасная, но недоступная и далекая… Сон навалился на него всей своей силой и мощью. Видение задернулось сплошным серым занавесом.　

Проснулся он словно от толчка. Степаныч тихо возился у своей постели — торопливо заправил ее покрывалом, кинул сверху подушку. «Нет, все-таки он имеет отношение к армии, а не к милиции», — непроизвольно отметил Боря.　

— Вы куда? — приподнявшись на локте и перейдя на «вы», сонно спросил Боря.　

— Спи, еще рано. Твои только в десять приедут, а мне пора. У меня сегодня самолет, только в другую сторону.　

Боря все вспомнил. События вчерашнего дня пронеслись в его мозгу с необычной быстротой. Сон моментально ушел. Он резко поднялся, тоже стал одеваться.　

— Тебе еще рано, куда ты? — попытался остановить его Степаныч.　

Но Боря махнул рукой:　

— Не спится. Тебя провожу.　

— Ну, смотри.　

Они вышли на улицу. Воздух был прозрачно чист и по-утреннему свеж и холоден. Боря даже съежился. Постояльцы кемпинга еще спали, хотя со стороны главного административного корпуса уже слышалось звяканье посуды и утренние приготовления к завтраку.　

Степаныч залез за руль «Запорожца», запустил мотор, потом вышел к Боре, протянул руку:　

— Ну, бывай.　

Борис попытался как можно крепче, с чувством искренней благодарности сдавить эту сильную ладонь.　

— Может, мы с тобой все-таки увидимся? — снова сделал попытку Берзин.　

— Может, — усмехнулся Степаныч, и его косой шрам на подбородке стал более заметен. — Говорят, мир тесен. Я тут недавно в Индонезии был, по делам летал, и, представляешь, там случайно знакомых встретил. Сначала сам даже не поверил. Так что, может, Бог даст, и свидимся. Ну все, пока.　

Степаныч проворно влез в «Запорожец», газанул, развернулся и, махнув на прощание рукой, поехал к выезду из кемпинга, а оттуда на шоссе. Боря еще долго стоял, провожая желтенькую маленькую машину взглядом. Снова видение — вот оно было, и вдруг ничего нет. Словно не было ни тюремной камеры, ни той стрельбы, ни этого незнакомца, ни Наташи. Ничего не было. Словно все это приснилось.　

В десять часов в кемпинг заехали две иномарки — черный шестисотый «мерседес» с тонированными стеклами и представительный, такой же черно-траурный «лексус». Боря сразу заметил эти машины, и какое-то седьмое чувство подсказало, что это за ним. Он не ошибся, из машины выгрузились двое — Крест и Горячий, а следом за ними четыре охранника. Боря махнул им рукой, и они сразу же его увидели. Горячий с Крестом быстро зашагали к нему навстречу, а охранники предупредительно остались в сторонке, — когда боссы разговаривают, им при этих разговорах присутствовать необязательно.　

Горячий и Крест по очереди обняли Борю, даже поцеловали в щеку. Раньше они никогда не целовались, хотя по пьянке на каких-нибудь торжествах обнимались, бывало дело. Но сейчас эти телячьи нежности Боря принял, эти мужики показались ему по-настоящему близкими.　

— Ну, как ты? — спросил Горячий.　

— Все нормально, — ответил Боря.　

— Слушай, Учитель, а что за люди тебя оттуда вытащили? — спросил Крест.　

— Мои люди, Ванечка, очень хорошие люди.　

— Да-а, — уважительно протянул Крест, — там, у нас, твой побег такой кипеж поднял, все менты на ушах стоят. Из этого изолятора давно никто не бегал. Говорят, восемь трупов.　

— Может быть, Ваня, я не считал.　

— Да-а, серьезно!　

Боря прекрасно понимал Креста. Вместе работают, все силовое прикрытие в руках Креста, а тут вдруг — бах, такие новости!　

— Серьезные ребята, Ваня, это верно, — снова уклончиво ответил Боря. — Это моя так называемая тяжелая артиллерия. Я к ним обращаюсь только в крайних случаях, когда твои архаровцы ничего сделать не могут.　

— Я предлагал, — обиженно насупился Крест, — но вон, Михал Трофимыч запретил.　

Сейчас Иван Петрович Гаврилов хотел оправдаться, выставить себя в глазах Бори в лучшем виде, даже если для этого надо в присутствии Михаила Трофимовича Горячего его же полить. Ничего, потерпит, главное, чтобы с Борей все тип-топ было. Боря — это сила, и он у них главный. А Миша — так себе, сегодня он здесь, а завтра Боря его пошлет куда подальше, например, укреплять дружеские контакты с коллегами из Владивостока.　

— Правильно и сделал, — сказал за Горячего Боря. — Тебе такая операция не под силу.　

— Но я…　

— Ладно, не бери в голову, Ваня. Все нормально. Знаю, вы сделали, что могли. Все знаю. Зальман мне говорил. Выше задницы все равно не прыгнешь.　

Крест замолчал. Боря на него не сердился, значит, все в порядке.　

— Ладно, теперь к делу. Билет у меня докуда?　

— До Стокгольма, — быстро ответил Михаил Трофимович. — А оттуда в Америку, в Майами. Деньги туда мы уже перевели, двадцать восемь миллионов. Вчера Коля Шустак со своими людьми туда уже вылетел. К твоему приезду все будет готово. Ну, а дом сам подберешь. Кого еще к тебе туда послать?　

— Пока Коли мне хватит, больше никого не надо. А здесь как у вас дела?　

— Все хорошо, Боря, — продолжал Михаил Трофимович, — опт с Венгрией по спиртному увеличился. Оборот до одного миллиарда доходит, наших двадцать процентов. Весь «Абсолют» и «Смирновская» теперь через нас идут. Как ты и хотел, теперь мы монополисты, полные хозяева рынка. С бензином тоже все в порядке, поставки нам увеличили. Вот только с игорным бизнесом люди Михал Иваныча давят. С ним к тому же и Тимофей очень плотно завязался, они теперь лучшие друзья.　

— Воевать с Михал Иванычем опасно, — добавил Крест. — У него везде свои люди, он ведь бывший хозяин обкома, все-таки первый секретарь, а не хер с бугра. Да и у Тимофея команда тоже сильная. Без тебя мы не решались, но если ты скажешь, будем потихоньку их давить.　

— Какая по всем казино прибыль может быть?　

— Ну, если все в свои руки взять… — неопределенно начал Горячий. — Если все сорок казино…　

— Я не спрашиваю точно, — резко перебил Боря. — Хотя бы примерно?　

Михаил Трофимович на мгновение задумался, прикидывая в уме цифру:　

— Думаю, миллионов пять-шесть в месяц мы теряем.　

— Мелочи.　

— Да, это, конечно, немного, но Секретарь и на бензин наступает. Если у них и там все выгорит, то это еще нам обойдется в пятнадцать-двадцать миллионов убытков. Ну, а потом они вообще борзеть начнут. Этот Тимофей самый обычный уголовник, слабость он не прощает.　

— Может, все-таки мочкануть кого-нибудь из них? — вмешался в разговор Крест.　

— Нет, — жестко ответил Боря. — Пока никаких резких движений. Надо не спеша осмотреться. Мне этот Михаил Иванович пока нужен. Он на выборах будет Ходарькова поддерживать, другого выхода у него нет. А мне Ходарьков сейчас, как воздух, нужен. Впрочем, в его победе я и не сомневаюсь. Ни одного серьезного конкурента ему я не вижу. А после выборов мы и с Секретарем вопрос решим. Он мне тоже вот уже где! — Боря красноречиво показал ребром ладони на горло. — Мы его под пресс положим и хорошенько придавим. Чтоб под ногами не путался. А потом мы завяжемся с западными финансистами. Деньгами надо торговать, друзья мои, вот чем. Деньги — это кровь для организма. Без них никуда. Сейчас к нам в страну рвется Объединенный Европейский Банк. Собираются открыть многомиллиардную кредитную линию. Вот с кем надо договориться и дело иметь.　

— Но это величина! — с сомнением покачал головой Горячий.　

— Ничего, договоримся. Тогда в наших руках будут неограниченные кредиты, мы всю промышленность, все банки под себя подомнем. А контракт эти немцы с нами подпишут. Я им землю под строительство Диснейленда дам, да и под другие их проекты тоже. А будет у меня Ходарьков, будет у меня и земля, и все остальное. Так что Михаила Ивановича давить пока рано. Черт с ними, этими казино, главное, чтоб выборы благополучно прошли.　

Михаил Трофимович и Крест молчали. Грандиозные планы шефа впечатляли. Все-таки он голова и стратег, мощный стратег. Каждый из этих двоих слушал сейчас Борю и думал о своем. Михаил Трофимович — о новых перспективах и своем месте в империи Берзина, Крест — об Эдике и о том, что он правильно сделал тогда выбор и сдал Эдика ментам. С Борей куда выгодней и надежней. У Бори соображалка на все сто процентов работает.　

— Вы меня поняли? — спросил под конец Боря.　

Двое его помощников энергично и послушно закивали головами.　

— Таковы мои ближайшие планы, — подвел черту Берзин. — А теперь о другом. О Марголине.　

Крест даже еле заметно вздрогнул. Неужели мочить? Это рискованная затея. Горячий выжидательно смотрел на шефа, понимал, что тот не простит начальнику РУОПа трех месяцев тюрьмы.　

— Мне с этим мужиком рассчитаться надо бы, — начал Боря. — Поднасрал он мне здорово.　

Горячий кивнул головой. Да, надо отомстить, но как?　

— Я вот что решил, — продолжал Боря. — Конечно, пристрелить его было бы самым простым решением. Но это не так просто, я понимаю. Его уже многие пытались шлепнуть, пока без толку. Он тертый парень, знает, с кем дело имеет. Поэтому я вот о чем подумал. Мы его пока убивать не будем. Мы выждем. После выборов я поставлю вопрос перед Ходарьковым. Пусть хоть с самим президентом связывается, но начальников ГУВД и РУОПа меняет. Этот Быстров тоже ни рыба ни мясо, такой мне не нужен. И Ходарьков их поменяет, я в этом не сомневаюсь. Начальником РУОПа Викторова поставим. И вот тогда я этого говнюка за горло возьму. Я ему такую жизнь устрою, что он у меня в дворники пойдет, улицы мести будет, а потом я его к себе в шестерки определю. Пусть мой телефон за мной везде таскает и на звонки отвечает. Я из него свою служебную дворняжку сделаю, и пусть у моих ног сидит. А убивать его мне мало. Я тоже над ним поиздеваться вдоволь хочу. Ясно?　

— Понятно, — кивнул головой Крест и с явным облегчением выдохнул. Значит, киллера готовить не надо. У Учителя, как всегда, высшая политика вперемешку с дипломатией, и он, как шахматист, на много ходов вперед просчитывает. Голова, ничего не скажешь!　

— Но и мы пока сложа руки сидеть не будем, — снова произнес Боря. — Мне на этого Марголина досье нужно. Все, до последней запятой. Где родился, где учился, с кем трахался. Все. Наверняка в его биографии что-то такое имеется. Я про него все знать хочу. Тогда Ходарькову его легче из органов выгнать будет. И вы этим с сегодняшнего дня займитесь. Ты, Миша, будешь мне каждую неделю туда, в Майами, подробный отчет присылать и по этому Марголину, ясно?　

— Хорошо, Боря, мы все сделаем, не беспокойся, — ответил Горячий, уже прикидывая, кому из своих людей можно поручить это щекотливое дело. Впрочем, один хороший сборщик компроматов у него есть, бывший журналист, профессионал. А если профессионал, то, значит, все найдет и раскопает. Шеф будет доволен.　

— Во сколько самолет? — спросил Боря.　

— Через час, — ответил Горячий.　

— Тогда поехали.　

Горячий и Крест поднялись следом за Борей, и все втроем они двинулись в сторону поджидающих их черных иномарок.