Братья по крови

У Вовки Марголина должен был на следующий день состояться ответственный матч. Если он выиграет его — а он его выиграет точно, сомнений нет, — ему наконец-то присвоят звание мастера спорта по боксу. Он уже бил многих мастеров спорта, но чтобы получить самому это почетное звание, нужно определенное количество побед и участие в очень важном соревновании на уровне города.　

Накануне он получил диплом. Четыре года учебы в ПТУ позади, проклятые экзамены тоже. Даже не верилось. Потом был выпускной вечер. Он пришел в училище вместе с Машей и Сергеем. Сергей знал почти всех его друзей из группы. 　

Оглушительно гремела музыка, ребята втихаря опустошали одну бутылку вина за другой и снова снаряжали гонца до ближайшего магазина. Вовка выпил стакан, больше не стал. Напиваться не было никакого желания, хотелось потанцевать с Машей.　

Она любила танцы, особенно быстрые, и танцевала очень хорошо, красиво. Мальчики засматривались на нее.　

Потом всей группой сфотографировались у входа в училище. Фотограф уже хотел свернуть аппаратуру, когда к нему подошел Вовка:　

— Слушай, батя, сними нас за отдельную плату.　

— Это пять рублей будет стоить, молодой человек.　

— Плевать.　

Они встали втроем. В центре Вовка, одной рукой обнимает за плечо Машу, другой Серегу.　

— Подождите, — крикнула фотографу Маша и повернулась к Вовке, — давайте, я в центр встану.　

— Хорошо, — согласился Вовка.　

Она встала в центре, взяла ребят под руки. Все трое замерли и, счастливо улыбаясь, ждали фотографа.　

— Внимание, снимаю, — произнес тот, и яркая вспышка ослепила их.　

— Завтра фотографии будут готовы.　

— Спасибо, — поблагодарил его Вовка, и они все втроем направились обратно на праздничный вечер, туда, где гремела музыка и слышался в микрофон голос Аркани, который очень здорово косил «под Битлов».　

Арканя тоже учился вместе с Вовкой — пошел за компанию — и был руководителем вокально-инструментального ансамбля училища.　

После выпускного вечера Вовка привел Машу к себе домой. Мать работала в ночь, и дома никого не было.　

— Позвони своим, скажи, что не придешь сегодня.　

— Вовочка, милый, не могу, они волноваться будут.　

— Ну, Маш, ну, пожалуйста, ну ради меня, ведь и так скоро в армию загребут.　

— Ну ладно, — сдалась девушка, и Вовка тут же в прихожей набросился на нее.　

Она по-прежнему будила в нем неудержимую страсть. Особенно, когда она была в летнем платье, с обнаженными руками и глубоким вырезом на груди. Он с ума сходил от близости ее тела.　

Сначала они любили друг друга стоя прямо в прихожей. Маша обвила его сильное мускулистое тело ногами и повисла на его шее. Он почти не чувствовал ее веса, как первобытный зверь дико входил в нее и все не мог утолить свою страсть. Она еле слышно постанывала, глаза закрыты, волосы растрепаны.　

— Вовочка… милый мой… как хорошо…　

— Любимая моя… мы будем жить с тобой вечно, и вечно будем вместе.　

Он легко, как пушинку, взял ее на руки, отнес в комнату, бережно уложил на постель. Сейчас надо немного отдохнуть, а потом, набравшись сил, он начнет второй раз. С Машей он мог заниматься любовью до шести раз за ночь. Ни одна другая женщина раньше его так не возбуждала.　

В эту ночь он побил все рекорды, под утро закончил в седьмой раз. Все тело мгновенно налилось свинцом, жутко хотелось спать.　

— Проклятье, в двенадцать у меня соревнования, — устало произнес он.　

— А ты не ходи.　

— Не могу, иначе мастера не дадут.　

— А зачем тебе это нужно, ты ведь и так сильный.　

— Нужно, — упрямо ответил Вовка, опускаясь на подушку и засыпая богатырским сном.　

Проснулся он в два часа дня. Маша тихо посапывала рядом, обняв его за шею. Сонно глядя на часы, которые стояли тут же у кровати, он присвистнул. Надо же так проспать! Ладно, плевать на эти соревнования. Как-нибудь в следующий раз. Зато целый вечер провел с друзьями, а потом всю ночь с Машей. А мастера до армии еще успеет получить. Вскоре проснулась и Маша.　

Они сели завтракать, когда зазвонил телефон.　

— Наверное, твои, — сказал Вовка и пошел в прихожую.　

Звонили из военкомата.　

— Это Марголин? В пять часов чтобы был на призывном пункте, сегодня вечером отправка.　

— Как так сегодня,?　

— Сегодня. И смотри мне, не придешь, с милицией доставят.　

На том конце положили трубку.　

— Да пошел ты, — сквозь зубы процедил Вовка и положил трубку на рычаг. Нашел, кого милицией пугать. Можно подумать, он от армии бегает.　

— Вова, кто это? — послышался из кухни голос Маши.　

— Из военкомата, сегодня забривают.　

— Как так? — тоже удивилась Маша.　

— Вот так, на месяц раньше. Ладно, раньше сядем, раньше выйдем.　

— Вовочка! — Маша расплакалась и обняла его за шею, она никак не думала, что этот день настанет так скоро и что расставаться будет так тяжело.　

За эти два года они стали как единое целое, и сейчас она не представляла себе, что останется одна, без него.　

— Ладно, не плачь, — подбодрил ее Вовка, — я же не на войну ухожу, а всего лишь в армию.　

— А вдруг тебя в Афганистан пошлют?　

— Глупая, туда же профи направляют, да и то по их желанию. А я что — дурак туда напрашиваться?! Я еще с тобой пожить хочу, ты мне детишек кучу нарожаешь. Нарожаешь?　

— Да, Вовочка, нарожаю, — тем же грустным тоном ответила она.　

Вовка позвонил домой Сереге, тот был еще в школе.　

— Передайте ему, если успеет, пусть на призывной приходит, в нашем районе… Да, сегодня забирают… Спасибо… До свидания.　

Серега успел. Запыхавшийся влетел в самую толпу ребят, ждущих автобус, и стал крутить головой.　

— Серега! — откуда-то сбоку раздался Вовкин голос.　

— Вовка!　

Они обнялись. Вовка улыбался.　

— Наши тебе привет передают, — сказал Сергей и принялся перечислять имена их друзей со двора. Друзей осталось совсем мало, многих еще в прошлом году призвали в армию. Подошел автобус.　

— Останешься за старшего, — шутливо произнес Вовка, крепко пожимая руку друга.　

— Ну, Машенька, давай, жди меня, — он обнял ее и уже в который раз впился в ее губы долгим поцелуем.　

Окружающие призывники с завистью косились в его сторону. Немногих пришли провожать девушки, а уж такой красивой ни у кого нет.　

— Обязательно жди меня, — на ходу говорил Маше Вовка, — даже если что случится, все равно жди, я вернусь, обязательно вернусь, слышишь! — и, запрыгнув на ступеньку автобуса, крикнул Сереге уже вполне серьезно: — Головой за нее отвечаешь! Если что, лично спрошу!　

— Ладно, — прокричал в ответ Серега. — Возвращайся скорее.　

Автобус тронулся, надсадно фыркнул выхлопной трубой и медленно, со скрипом стал набирать скорость, унося еще одного друга с их двора на далекую армейскую службу…　

Всех призывников выгрузили на какой-то небольшой железнодорожной станции. Потом двое суток тряслись в поезде. Сопровождали их трое военных во главе с майором. Тот все подшучивал над призывниками:　

— Что, невкусные макароны? Ничего, на армейских харчах еще отъедитесь, видите, какое пузо я себе в армии нажил? Ха-ха-ха!　

Потом на каком-то маленьком полустанке их разделили. Вовку и с ним человек десять погрузили на армейский грузовик-фургон и отправили в часть.　

Марголин попал в десант. Впрочем, его сразу приписали к этим войскам, и он был ужасно горд. Хотя, как говорили, на месте могли сто раз переиграть и засунуть куда-нибудь в пехоту или в какое-нибудь там ПВО. Не переиграли, и то ладно.　

Часть была небольшой — двухэтажное казарменное здание, столовая, котельная, десятка три больших шатрообразных палаток, раскинутых прямо на голой земле, помещение караульной службы. Все эти строения ограждал высокий длинный забор, который, впрочем, при желании можно было запросто перемахнуть. Только зачем? Кругом маленькие деревушки и поселки, а до ближайшей железнодорожной станции километров тридцать, да и патруль там постоянно ошивается.　

Вовку вместе с другими новобранцами поселили в палатке. В кирпичной казарме находились только старослужащие.　

В палатке их поместилось ровно четырнадцать человек, вповалку друг к другу. Конечно, неудобно и тесновато, но за день они уставали так, что засыпали мгновенно, храп и сопение соседа ничуть не мешали. Надо было набраться сил, потому что завтра снова в шесть подъем. Десять минут туалет и одевание; потом построение, тридцатиминутная зарядка со всем набором силовых упражнений; затем занятия по военной подготовке; практика — сборка, разборка оружия; двухчасовая физподготовка с изматывающим бегом, полосой препятствий и рукопашным боем; снова теория, затем караульная служба и в 22.00 отбой. И так каждый день.　

После «учебки» Вовка немного освоился, попривык. Первоначальные нагрузки уже не казались такими обременительными. Тем более ему — кандидату в мастера спорта по боксу. Все силовые упражнения он выполнял шутя — подтягивание двадцать раз, отжимание — пятьдесят, бег — пять километров, а вот с боевой подготовкой было хуже. Многие ребята стреляли лучше.　

Иногда после отбоя к ним, новобранцам, приставали «старики». То сходи туда, то принеси что-то, то подшей воротничок, то постирай гимнастерку. Других унижений не было — чисто бытовые просьбы. Просто выполнять их было как-то противно. Вовка видел, как ребята прогибаются перед «стариками», молча выполняют их приказы. К нему пока не приставали, но он знал, что рано или поздно это случится. Хорошо еще, их непосредственный командир — старший сержант относился к «молодым» с пониманием, без дела не гонял, унизительных просьб не давал. Хотя его одногодки вовсю пользовались новобранцами словно денщиками.　

Как то вечером после отбоя, обмыв по пояс тело и натянув гимнастерку, Вовка собрался уже идти к своей палатке.　

— Эй, подожди! — окрикнул его кто-то сзади. Вовка оглянулся. Старослужащий, — из одного призыва с их старшим сержантом; Вовка уже хорошо знал их всех в лицо.　

— На, постирай, — обыденно произнес солдат, протягивая Вовке свою перепачканную и пропахшую потом гимнастерку.　

— Пошел ты! — бросил Вовка.　

Парень опешил. Он был на целую голову ниже Вовки, но держался боевым петухом.　

— Что? Что ты сказал, щенок?! — парень угрожающе шагнул к Вовке, потянул к нему руки. — Да я тебя…　

Вовка коротким ударом по корпусу остановил парня, потом молниеносный боковой справа. Парень звучно шлепнулся о землю, застонал, но подняться уже не смог. Краем глаза Вовка заметил троих, спешащих к ним. Тоже «старики», и явно возмущены, один даже на ходу ремень сдернул, намотал на руку, только пряжка угрожающе болтается.　

— Ах ты, сука, ты на кого руку поднял!　

Вовка ловко отпрыгнул в сторону, пряжка со свистом полоснула воздух. Вовка сделал выпад и прямым правым врезал нападавшему между глаз. Тот как мячик отлетел от Вовкиного кулака и растянулся на земле. Вовка нагнулся, кулак второго противника ушел куда-то выше. Вовка тут же ответил ему по корпусу — один, второй, третий раз. Парень вмиг сломался пополам и плюхнулся на колени. Третий при виде поверженных дружков стал уже не такой агрессивный, смелости явно поубавилось.　

— Эй, парень, ты чего!.. Ты че делаешь!.. Ты это…　

Договорить он не успел. Вовка нанес ему серию ударов, прикрывая голову левой рукой и постоянно маневрируя. Парень, схватившись обеими ладонями за разбитое лицо, тут же отступил. Добивать его Вовка не стал. Лишь усмехнулся краем рта — тоже мне, десантура!　

Ночью, когда все уже давно спали, на улице, перед входом в палатку послышался какой-то шум, чьи-то голоса. Вовка мгновенно проснулся, насторожился. Полог палатки откинулся, и луч фонарика неприятно ослепил Вовку. Он зажмурился и закрыл лицо, не понимая, что происходит. Если боевая тревога, то почему нет сигнала?　

— Эй, приятель, ну-ка, вылезай живо, разговор есть!　

Вовка все сразу вспомнил. Но ничего, просто так он им не дастся, они еще сломают о него зубы. Он быстро сунул босые ноги в сапоги, схватил лежащую рядом саперную лопатку.　

— Подожди… я с тобой, — раздался в темноте чей-то голос.　

— И я тоже… — откликнулся другой.　

Ребята все знали и решили не оставлять Вовку в беде. Из палатки их вышло шесть человек. Но остальные тоже уже одевались, спеша на помощь своим товарищам.　

На улице стояла толпа человек в двадцать старослужащих. Но они ждали только одного Вовку.　

— Эй, шелупонь, давай назад, вам спать пора, а с этим мы без вас разберемся.　

Но ребята не уходили, из палатки вылезли еще трое.　

— Вам чего, непонятно? — грозно вышел на шаг вперед один из парней.　

— Кто со мной разобраться хочет? — с вызовом произнес Вовка и устрашающе повел перед собой острием короткой лопаты. — Толпой только смелые, а один на один, слабо?!　

Старослужащие опешили, но ненадолго.　

— Ты сейчас, малец, мне договоришься! — послышался из темноты голос с кавказским акцентом.　

Это был Магомет, или, как все его звали — Мага. Метр девяносто пять ростом, больше ста двадцати весом, накачанный до невозможности. Чемпион своей республики по какой-то национальной борьбе. В их части его знали все, его уважали и боялись. Даже Вовкин непосредственный командир — старший сержант Шпалов. Кстати, вот и он сам, собственной Персоной.　

— Что здесь происходит? Всем разойтись! — послышался его зычный голос.　

— А ну, заткнись! — резко осадил его кто-то из «стариков».　

Из других палаток тоже стали высовываться любопытные головы. Что за шум? Что происходит?　

Шпалов подошел ближе, очень быстро понял, что происходит. Постарался остановить разбушевавшихся одногодок:　

— Ребята, ну что вы! Ну не надо. Это же молодняк! Ну за что?　

— Он наших четверых обидел, — послышался возмущенный голос, — мы такое не прощаем! Сейчас всех, кто вылез, — всех накажем! Чтоб свое место знали.　

— Рядовой Марголин, ты почему сегодня драку устроил? — строго спросил старший сержант.　

— Я защищался, товарищ старший сержант.　

— Молчать!　

— Есть молчать! — Вовка звучно щелкнул каблуками и встал по стойке смирно.　

— Шесть нарядов тебе вне очереди, парашу будешь драить!　

— Есть!　

— Ладно, Шпала, нам твой цирк неинтересен, отвали, — произнес кто-то из старослужащих, — сейчас мы его по-своему накажем, а потом ты будешь воспитывать.　

— Ребята, — голос старшего сержанта приобрел просящие интонации, — ну я ему и так шесть нарядов влепил! Ну не надо!　

— Товарищ старший сержант, разрешите я буду защищаться? — спокойно произнес Вовка.　

Шпалов удивленно посмотрел в его сторону. Он что, дурак?! Не понимает, что его сейчас просто затопчут, как муравья! «Старики» весело засмеялись.　

— Во, шнурок, дает!　

— А ну, заткнитесь! — резко оборвал всех Мага и вышел вперед прямо к Вовке. — Я вижу, ты смелый пацан. Если минуту против меня продержишься, обещаю — никто тебя больше пальцем не тронет, — и Мага кивнул на столпившихся сзади товарищей, — а если посмеют, я лично накажу.　

— Как драться будем, Магомет? — по-деловому спросил Вовка, опуская вниз лопату.　

— А как тебе больше нравится, так и будем, — Магомет стал стаскивать с себя гимнастерку, затем сапоги.　

Вовка тоже стащил рубаху, схватился за голенище сапога.　

— Не надо, — остановил его Мага, — ты можешь не снимать их, разрешаю.　

Вовка посмотрел на Магомета, на его широченную богатырскую грудь, усмехнулся:　

— Нет уж, я так не привык, честно будем драться, на равных.　

И Вовка продолжил дальше стаскивать сапоги. Теперь пришла очередь удивиться Магомету.　

— Ну, ты даешь! — только и хмыкнул тот.　

В следующую секунду Вовка стоял перед ним босиком, в одних штанах и в полной боевой готовности. Магомет еще раз удивленно крякнул и принял борцовскую стойку,　выставив вперед свои огромные ручищи. Вовка настороженно ждал атаки. Магомет прыгнул к нему и, обхватив туловище, крепко сжал. Вовка почувствовал, как его ноги оторвались от земли, все кости болезненно затрещали, руки оказались беспомощно прижаты к туловищу. Такой чудовищно смертельной, удушающей хватки ему еще ни разу в жизни не приходилось испытывать. Перед глазами поплыли красные круги, еще мгновение, и он потеряет сознание. Разве может быть у человека такая силища?! В последнюю секунду Вовка догадался боднуть противника головой — один, второй раз. Хватка ослабла. Легкие с шумом и облегчением тут же наполнились спасительным глотком свежего воздуха. Дальше думать и ждать было некогда, сейчас Магомет очухается, снова сдавит его в своих смертельных объятиях, тогда конец. А ведь еще и тридцати секунд не прошло, обидно!　

Вовка лягнул противника коленом, затем ударил локтем в голову. Магомет не ожидал от него такой прыти и инстинктивно прикрыл лицо. Вовка тут же отскочил в сторону, пытаясь восстановить дыхание.　

— Магомет, — тяжело дыша, произнес Вовка, — ты сказал, можно по-всякому, так что извини… Может, бороться только будем?　

Магомет тряхнул головой, вытирая из разбитой губы кровь.　

— Нет, бей, как хочешь. Мне это даже нравится, наконец нашелся достойный противник.　

Магомет снова выставил вперед руки для захвата и угрожающе двинулся на Вовку. Вовка отступал, сближаться с этой горой мышц было опасно. Магомет попытался достать его кулаком, но промазал, зато Вовкин кулак пришелся точно в цель, прямо в голову. Магомет шумно охнул и снова стал наступать. Вовка стал наносить ему удары ногами, не подпуская к себе на близкую дистанцию. Магомет яростно отвечал, но бил грубо, непрофессионально. Наконец Вовка улучил момент и заработал кулаками. Два удара пришлись точно в цель, Магомет зашатался и отступил. Шла уже вторая минута боя. Неожиданно Магомет отчаянно замолотил кулаками, наступая на противника. Вовка ловко отбивался, но один удар все-таки пропустил. От боли голова чуть не раскололась, вторым ударом Магомет свалил его с ног. Хотел уже навалиться сверху, но Вовка очень точно пнул его ногой в пах и откатился в сторону.　

Бой продолжался минут пять с переменным успехом. Оба противника были уже все в крови, но каждый яростно стремился к победе.　

— Все! — первым поднял руку Магомет. — Я больше не могу, устал.　

Вовка не верил своим ушам, он уже готов был сдаться, ноги подкашивались от слабости.　

— Ничья, — сдавленно выдавил из себя Вовка.　

— Нет… ты победил, — шумно дыша, произнес Магомет.　

— Нет, Мага, ничья.　

— Ну, ты даешь!　

Магомет радостно заулыбался и открыл Вовке свои объятия. И Вовка почти без памяти рухнул в них. Магомет громко смеялся и хлопал его по спине:　

— Ты настоящий боец, я еще такого не встречал.　

— Ты тоже, Мага.　

С того дня Вовка стал героем номер один в их части. Теперь он сидел за одним столом рядом со старшим сержантом, и тот называл его только по имени — Володя. И никаких нарядов — ни тех шести, ни новых. Так распорядился Мага, потому что теперь они были друзьями.　

Потом начались прыжки с парашютом и усиленная огневая подготовка. К концу дня указательный палец дрожал от напряжения, а в ушах еще стоял грохот автоматной стрельбы.　

После «учебки» и тринадцати прыжков с парашютом Вовке присвоили звание сержанта, назначили командиром отделения.　

Маша писала часто, почти два раза в неделю. Приходили письма и от Сереги и от матери. Но они писали реже. Да и зачем бумагу просто так переводить! Ведь у него все хорошо, все нормально, сколько можно одно и то же спрашивать и одно и то же отвечать!　

Так прошел первый год службы. На погонах Вовки появилась еще одна нашивка — старший сержант.　

Как-то вечером Марголина вызвал к себе их комбат — капитан Шилов.　

— По вашему приказанию прибыл, товарищ капитан, — бодро отчеканил Вовка и щелкнул каблуками.　

— Да ты садись, сержант, чего копытами бьешь, пол провалится.　

Вовка робко сел на стул.

— Да ближе садись, ближе.　

Вовка пересел. До их комбата было как до Бога, видели только в строю, да пару раз на учениях, вместе прыгали с парашютом. И вдруг — садись, да еще поближе!　

Несколько минут капитан расспрашивал о всякой ерунде. О службе, о письмах из дома, о самочувствии, о настроении солдат в его отделении. Вовка чувствовал, что главное впереди.　

— Кстати, Володя, ты знаешь, какая сейчас политическая обстановка в стране?　

Комбат впервые назвал его по имени. Вовка в знак согласия кивнул головой, хотя ничего не знал. Обстановка как обстановка. Партия продолжает строить коммунизм, а советская армия охраняет мирный труд граждан. Леонид Ильич продолжает получать премии за выдающиеся литературные труды — на политзанятиях его книжки проходили — и, причмокивая, еле держась на ногах от старости, заверять всех, что в Багдаде, то есть в Союзе, все спокойно.　

Но комбат начал объяснять Вовке, что Советский Союз передовая коммунистическая держава, форпост в отстаивании интересов всего прогрессивного человечества. И только эти гниды — империалисты повсюду стараются помешать им и закабалить отсталые народы. Вот и в Афганистане вовсю противостоят им, доблестным советским войскам. Помогают бандитам оружием, деньгами, техникой, военными инструкторами. А афганский народ так хочет скинуть власть этих бандитов.　

— Уже столько времени наши там с этими козлами воюют! — продолжал капитан Шилов. — Не знаю, чего они там с ними рассусоливают, я бы на месте Москвы бабахнул бы по этим вонючим душманам из ракетного комплекса — и порядок. Но… — капитан развел руками, — им там виднее. Одним словом, сержант, надо помочь братскому народу. Надо прогнать духов, чтобы мирный народ мог спокойно трудиться на своей земле. Их коммунистическую партию называют НДПА, ее там все любят и поддерживают. Разумеется, кроме бандитов. Через два дня отправка, надо чтобы все твое отделение было готово. В общем, проведи работу, поговори с ребятами. Объясни, что надо помочь братскому народу. Понял? Возможно, это еще одна наша республика будет, отдыхать туда на гражданке будете семьями ездить. Там, говорят, жарко, как в Крыму. И смотри, чтобы никто сопли не пускал, родителям в письмах слезу не давил, трусов не люблю. И вообще, почта сейчас работать　не будет, это мне командир полка сообщил. — Капитан немного помолчал и совсем тихо, словно заговорщицки, добавил:　

— Если все пройдет нормально, я туда прилечу замкомандира полка, а ты старшиной роты. Вопросы есть?　

— Никак нет, товарищ капитан, — ошарашенно произнес Вовка.　

— Тогда выполняй приказ, товарищ старший сержант!　

— Есть!　

Вовка вскочил со стула, вытянулся по стойке смирно.　

— Разрешите идти?　

— Иди…　

Афганистан встретил их знойным палящим солнцем и толстым слоем пыли под сапогами. Самолет выбросил их под Кабулом в одной из воинских частей, со всех сторон ощетинившейся стволами орудий и крупнокалиберных пулеметов.　

Капитан не обманул. Он действительно прилетел туда заместителем командира полка, а на следующий день во время построения Вовке объявили о присвоении ему звания старшины.　

В первый бой он попал спустя две недели. Они перевозили колонну с грузом и шли в боевом охранении. Три БТРа, четыре газика-легковушки и с десяток грузовиков.　

Взрыв раздался неожиданно, потом второй, третий. Затрещали автоматные очереди. Первый БТР уже вовсю дымился. Это была засада. Вовка лихорадочно спрыгнул с газика и прилип к земле. Воздух наполнился криками, стрельбой и раскаленным боем. Пули, казалось, свистели со всех сторон. Человек сорок душманов спустились прямо с гор, у некоторых из них на плечах виднелись гранатометы. Они рванули по второму БТРу, но заградительный огонь пулеметов остановил их. Ответная контратака отбросила духов обратно в горы. Потеряв с десяток своих людей, они отступали. Выстрелы стали стихать.　

Бой длился около получаса. Вовка так и пролежал, вжавшись в землю, все тело била нервная дрожь. И было никак не встать. Кто-то грубо схватил его за плечо, рывком поднял:　

— Вставай, солдат!　

Это был незнакомый майор в камуфляжной форме — высокий, со светлыми густыми волосами, с очень загорелым и обветренным бронзовым лицом. Он презрительно смотрел на бледное Вовкино лицо.　

— В бою стрелять нужно, а не отлеживаться!　

— Оставь его, он первый раз, — сказал капитан Шилов.　

Вовка виновато смотрел на переругивающихся из-за него командиров. Все произошло так неожиданно, что он даже не успел понять, куда и в кого надо стрелять. Единственное, что стучало сейчас в мозгу, — здесь стреляют взаправду и идет настоящая война.　

— Покрасьте ручки у машин, сколько говорить можно! — кричал раздосадованный майор водителю одного из газиков.　

— Сегодня покрасим, товарищ майор.　

— Ночью пойдем, а в горах снайперов полно.　

Вовка залез обратно в газик. Рядом с ним сидел боец, явно не новичок. Вся гимнастерка его была в пыли, лицо измазано, а от волос попахивало табаком вперемешку с порохом.　

— А зачем ручки-то красить? — тихо спросил у него Вовка.　

Боец равнодушно глянул на Вовку.　

— Видишь, как никелем блестят?　

— Ну.　

— В темноте их тоже видно. А эти падлы зрячие берут поправку на полметра вверх и стреляют. И водитель — полный трупешник.　

Парень говорил все это как-то буднично, словно объяснял, как открывается ручка двери. Но здесь была совсем другая наука, и если ее не освоить, можно с жизнью запросто расстаться.　

Раненых погрузили в один из грузовиков. Вовка сразу заметил пять окровавленных тел, которые сложили вместе. Их даже не накрыли, и все спокойно ходили мимо них, не обращая особого внимания. К войне и смерти быстро привыкаешь, а души черствеют и не замечают того, отчего бы содрогнулось сердце там, в мирной жизни…　

— По машинам! — послышался голос майора.　

Газик, в котором ехал Вовка, шел следом за БТРом. Из-за огромного столба пыли, поднимаемого колесами машин, почти ничего не было видно.　

— Мины! — неожиданно закричал кто-то впереди.　

— Михайлов, ко мне!　

Какой-то парень пробежал мимо их машины и устремился к самому началу колонны, в руке у него виднелась палка, на конце которой тонкий металлический штырь. Автомата не было.　

— А как узнали про мины? — снова спросил Вовка у своего соседа.　

— Воронка. Уже кому-то ногу оторвало или что-нибудь посерьезней.　

— А этот майор, он кто?　

Сосед удивленно посмотрел на Вовку:　

— Комполка, четырнадцатый воздушно-десантный. Вашу десантуру, вроде бы, ему передали. Не знал, что ли?　

— Да, что-то такое слышал, — неуверенно соврал Вовка. Минер, осторожно ступая, начал тыкать своим штырем в песок. Пыли на дороге было сантиметров на двадцать. Все ждали, только слышалось приглушенное, но какое-то злобное, недовольное урчание моторов, словно эти неодушевленные существа тоже предвидели опасность и не хотели двигаться дальше. Вовка огляделся вокруг. Кругом горы — крутые, недоступные, а солнце стоит высоко и слепит больно, словно тоненькими желтыми иголочками впивается в самый мозг. Зато небо синее и очень чистое. Сейчас бы искупаться.　

— У тебя закурить есть? — спросил у Вовки сосед.　

Вовка торопливо достал пачку сигарет, протянул ее бойцу.　

— Ого! «Космос»? Давно не курил. Я тебя потом чем- нибудь покрепче угощу.　

Вовка не понял, чем именно, но кивнул головой в знак согласия.　

— Неприятные эти итальянские игрушки, — продолжал сосед.　

— Какие игрушки?　

— Да эти мины. Маломощные, но зато пластмассовые, блин. Танкам не страшны, но обычное колесо запросто пробьет или ногу оторвет. Миноискатели не берут, только на ощупь. И, не дай Бог, посильней ее ткнешь, эту сучку, — сработает.　

— А как же он? — Вовка посмотрел в сторону минера.　

— Сашка-то Михайлов? У него рука набита. Правда, всякое случается.　

Вовка уже по-другому посмотрел на парня, который по-прежнему невозмутимо продолжал прощупывать дорогу. Движения его были уверенные, спокойные. Несколько мин он уже вытащил, сложил в свою висящую на боку сумку.

Сейчас, глядя на все это, Вовка с удивлением подумал, что где-то там, далеко за этими горными вершинами, есть его дом, двор, Маша, мама, друзья. Где-то там ничего этого даже не знают, там совсем другая жизнь. А здесь — война, настоящая война.　

В следующий бой Вовка попал буквально через неделю. Это случилось на перевале Саланг. И снова душманы неожиданно атаковали. На этот раз, вжавшись в горячие камни, он бешено палил из автомата. Через пять минут все три рожка кончились. Только тогда он вспомнил слова инструктора — стрелять короткими очередями и вести прицельный огонь. Вовка вел беспорядочный огонь. Словно салютовал на Параде Победы. Но зато страха на этот раз не было, появилось какое-то новое, еще непонятное чувство азарта боя и злости.　

Перебежками и бросками он добрался до своих товарищей. У них боезапас был заранее приготовлен — по шесть рожков на брата. Каждые два рожка смотаны изолентой, чтобы, вынув пустой, сразу же вставить полный. В бою каждая секунда может стоить жизни, и автомат должен быть всегда заряжен.　

— Патроны! У меня кончились патроны! — стараясь перекричать грохот выстрелов, Вовка для убедительности показывал на пустой рожок своего автомата.　

Кто-то из ребят кивнул ему на ящик, стоящий невдалеке на земле. Набивай сам магазин, а то, хитрый, чего захотел! Вовка прекрасно понял бойца, прошмыгнул к ящику, открыл крышку. Руки плохо слушались, а пальцы от волнения не сгибались. Он лихорадочно забивал три пустые рожка патронами. Бой постепенно стал стихать. Вдали послышались друг за другом взрывы, разносящиеся гулким эхом далеко в горах. Это бухали наши минометы, они наконец-таки вычислили позиции противника и сейчас били почти в самое яблочко.　

Вовка подполз к затаившимся товарищам, устроился поудобнее. Теперь он уже выбирал цель, следил за ней и короткими очередями, тщательно прицеливаясь, спускал смертоносный курок.　

Он не знал, сколько именно, но одного душмана убил точно. Видел собственными глазами, как из рук того вывалился карабин, и он, кубарем покатившись вниз, замер у одного из выступов камней…　

От радости, что он тоже подстрелил врага афганской революции, Вовка готов был прыгать и орать во все горло. Теперь он не новичок, а настоящий боец. Но окружающие его товарищи были спокойны и не проявляли никаких эмоций. Лишь изредка перекрикивались друг с другом и крыли неприятеля матом. Рядом в расщелине слышался голос комполка, говорящего с кем-то по рации:　

— «Кулаки» отводите! «Кулаки» отводите! Ведь спалят же их, черти, и пусть минометчики не шлангуют… давай- давай-давай!.. Нет, родной, я не могу подойти к тебе… Не могу! У меня людей нет, а духи дорогу перекрыли… Ну, продержись немного, сейчас подойдут наши!　

Вовка понял, что где-то там, за перевалом, кому-то приходилось совсем жарко, раз просят о помощи. Он уже знал, что на армейском сленге «кулаки» — это танки. В условиях гор Афганистана танки были абсолютно непригодны, их очень быстро сверху подбивали из гранатометов, а потом расстреливали пытавшихся выбраться из горящей машины танкистов. Танк хорош только в условиях равнины. А в горах настоящая обуза. Их комполка — мужик тертый, боевой, второй год в Афганистане, — сколько раз уже ругался на стратегов, которые додумались ввести сюда танковые части.　

Война здесь была очень странной. То, что она отличалась от той, о которой говорила официальная пропаганда в Союзе, Вовка догадался быстро. Где здесь противник и кто именно, было никак не ясно. До трех часов дня все афганцы как афганцы. Потихоньку занимаются кто чем — с землей возятся, скот гонят, воду носят, торгуют, куда-то с перемазанными оборванными детишками торопятся. А после трех часов каждый из них запросто превращался в духа. От каждого можно было ждать пули, из-за каждого дувала — глинобитного забора…　

Очень скоро создавалось впечатление, что духами здесь было все население этой горной страны. Как таковой регулярной армии у них не было, действовали хорошо вооруженными группами по сто, двести, триста человек. Спускались с гор, делали свое дело и уходили обратно. Все кишлаки, все население страны помогало им. Русских не любили — иноверцы, чужеземцы. Пришли сюда, чтобы осквернить священное имя Аллаха.　

Коммунизмом здесь не пахло. Правда, была какая-то непонятная армия под руководством НДПА. Но скорее всего она напоминала обычную бандитскую группировку, которая в настоящий момент главенствовала в Кабуле. Другие группировки верховодили в остальной части Афганистана и контролировали не менее половины территории страны. Лидеры этих группировок то ссорились, то вступали в союзы, как правило, недолговечные. Главное — борьба за власть, а уж какими методами, не важно, как известно — победителей не судят.　

Афганских коммунистов понять было можно. Они построили для себя роскошные дворцы, заводили гаремы из самых красивых женщин, пользовались лучшими вещами, в избытке доставляемыми сюда из Германии, Франции, Америки. Руководители НДПА окружили себя роскошью и богатством и цепко держались за власть, не желая передавать награбленное лидерам других группировок.　

Все это Вовка не раз слышал от старших офицеров. Майору Трофимову, командиру их четырнадцатого воздушно-десантного полка, не раз приходилось бывать на шикарных виллах военного руководства НДПА. Те откровенно выставляли напоказ свою роскошь, не понимая, чего им стесняться и от кого прятаться. На востоке всю жизнь так было — у кого власть, у того и богатство.　

Во время этих визитов майору предлагали вкусный обед, хорошее вино, травку, добротно набитую в большую специальную трубку. А на десерт обязательно красивую девочку — выбирай любую из танцующих перед тобой…　

Старший офицерский состав все здесь вполне устраивало. Можно было неплохо торгануть с каким-нибудь из духов-начальников оружием, консервами, обмундированием. Особенно тем нравилось советское вооружение. Пакистанское, американское и прочее, поставляемое из зарубежья, такой популярностью не пользовалось. Больше всего любили автомат «калашникова» — в любом исполнении. Каждый воинственный афганец пытался завладеть им. И наши полковники в избытке удовлетворяли эти потребности.　

Климат тоже не очень-то подходящий для европейца. Высоко в горах чувствовался разреженный воздух — даже дышать тяжело. Да и от жары спасения нет. Впервые в жизни Вовка спасался от жары, насмотревшись на других, очень странным способом. Вырывал в песке яму, обматывал себя мокрой простыней и чуть ли не с головой залезал в эту яму. Сидишь, балдеешь от прохлады. А вечером все　наоборот, начинает холодать. Пятидесятиградусная жара переходит в двадцатиградусный холод…　

Почти в открытую торговали здесь и наркотой — в основном травкой. Конопля, опиумный мак и прочая дивная растительность росли здесь в избытке. Многие военные группировки, в том числе и коммунистические, активно занимались торговлей и контрабандой этого товара. Дело уж больно доходное.　

Наши солдаты тоже пристрастились к этой дури. Тот самый сосед Вовки по газику, которого он угостил сигаретами, вечером предложил ему косячок травки.　

— Курни, знаешь, какой кайф, сразу все забудешь! — сказал парень, протягивая Вовке уже раскуренную папиросину.　

Вовка затянулся. Голова слегка закружилась, в горле запершило. Он хрипло закашлял. Парень улыбнулся:　

— Это с непривычки, ничего, потом кайф словишь.　

Парень оказался прав, кайф действительно Вовка словил. Минут через десять мышцы обмякли, тело стало наливаться приятной свинцовой тяжестью, голова ясная, на душе покой, блаженство. Никакого сравнения с водкой, совсем другой кайф. Потом отяжелевшие веки закрылись, и Вовка поплыл в таинственную страну ярких видений и сна.　

Через два часа такого кайфа он чувствовал неимоверный прилив сил, словно его организм заново обновили. Усталости как не бывало, и он снова сутки подряд готов был работать до измора.　

Стычки с душманами и бои происходили теперь часто, порой через день. Задачи перед их полком ставили самые разные: проверить кишлаки, очистить от духов перевал, уничтожить такую-то банду. Выполнение каждой такой задачи влекло за собой другую. Потому что духи были везде, даже в твоей собственной части. Многие из них отирались в военных гарнизонах, предлагали травку, японский видик по дешевке или готовы были купить если не автомат, то хотя бы горсть патронов. Автомат продать солдат никак не мог — трибунал. А вот старший офицерский состав — это другое дело. Соблазн великий.　

Вертолетчики привозили из Союза в обшивках своих вертокрылых машин водку. Этот товар здесь пользовался особым спросом. В обратную дорогу летающую технику до отказа забивали видео- и радиоаппаратурой, джинсами и прочим заграничным тряпьем. Бизнес среди старших офицеров процветал.　

Правда, их командир полка, которому вскоре присвоили звание подполковника и наградили еще одним боевым орденом, был не таким. Он ругал на чем свет стоит и проклинал эту войну, ворюг из интендантской службы и разжиревшую на войне верхушку афганских коммунистов.　

— Нам это надо! — после стакана водки, запросто сидя с кем-нибудь из своих младших офицеров вперемешку с солдатами, говорил Трофимов. — На кой хрен нам их проблемы?! Для них Аллах на первом месте, а о книжках Маркса они даже и не слышали. Зачем мы здесь, пусть сами свои проблемы решают! Налей-ка, братишка, мне еще…　

Это случилось спустя шесть месяцев пребывания Вовки в Афганистане. Они летели в нескольких вертолетах, когда ведомого, в котором находился подполковник Трофимов, зацепили из «стингера». «Вертушка» вздрогнула, задымилась и начала терять высоту. Начали обстреливать и остальные машины. Душманы выбрали удобную позицию, да и высота у наших «вертушек» была небольшой, в самый раз достать можно. Вовка слышал, как в кабине пилота началась суматоха.　

— Командир, что делать?! Сейчас они нас всех спалят!　

Замкомполка Шилов — он был уже майором — схватил наушник рации, что есть мочи заорал:　

— Митрофаныч!.. Срочно отводи все «вертушки» в сторону!.. К такой-то матери тебя! Я сам к нему смотаюсь! И набирай высоту! Срочно! Все, это приказ!　

Вовка не слышал, что отвечал комбат Митрофаныч, но догадывался, что тот тоже рвался спасти командира. Их вертолет задымился в хвостовой части, но все-таки успел сбросить высоту и приземлиться. Сверху хорошо было видно, как душманы со всех сторон, словно муравьи, устремились к зеленой пузатой машине. Где-то совсем рядом в воздухе слышались взрывы. От «стингеров» в такой ситуации уйти нереально. Но Вовка сразу понял замысел Шилова — сам погибай, но командира спасай. Хотя какое там — спасай! Сейчас духи всех перестреляют!　

Это был фантастически бессмысленный поступок. Явное преимущество на стороне душманов. Или в плен возьмут, или прикончат, но взлететь не дадут. И если даже Шилов　отобьет у душманов своего командира, и каким-то чудом удастся взлететь, то все равно далеко им не уйти, из «стингера» с земли их запросто достанут. Американский ракетный комплекс класса земля — воздух бьет безотказно. Одним словом — хана!　

Но произошло чудо. Настоящее чудо, в которое любой профессиональный военный не поверил бы никогда. Пилот резко бросил машину вниз, почти в пике, и перед самой землей успел выровнять ее. Каких-то пять метров, и разбились бы все к чертовой бабушке! Бойцов так бросало в брюхе вертолета, что, казалось, сейчас вылетят наружу кишки. При посадке шасси вертолета надсадно заскрежетало и лопнуло, вертолет накренился. Восемь человек во главе с майором вмиг выскочили из машины, на ходу отстреливаясь от напирающих со всех сторон душманов.　

Ситуация была критическая. С Трофимовым осталось в живых только трое солдат, и те раненые, а их вертолет уже вовсю горит, словно добротно пропитанный смолой факел; еще несколько секунд и вот-вот взорвется. А рядом еще один вертолет со сломанным шасси. И кругом душманы — человек пятьдесят, не меньше.　

— Занять круговую оборону! — хрипло проревел сквозь грохот стрельбы майор, хотя его команда была абсолютно бессмысленна. Ни один боец не мог оторвать от земли голову, пули так и свистели со всех сторон. Лишь бы автомат вперед выставить и как-нибудь отстреливаться, и то ладно.　

Душманы напирали, перевес в живой силе был слишком значительным. И тут все, открыв рот, увидели, как Вовка, бросив на ходу автомат, рванул обратно к вертолету. Скорость у него была нечеловечески дикая, любого чемпиона мира на стометровке сейчас бы запросто сделал. Душманы тоже опешили от такой наглости — прямо к ним бежит. Но на полпути Вовка запрыгнул в покосившийся вертолет, и в ту же самую секунду, выплескивая свинцом, заработали четыре ствола авиационного пулемета. Человек двадцать душманов сразу же полегли на месте под ураганным огнем крупнокалиберного пулемета. Остальные, пригибаясь и отстреливаясь, начали лихорадочно отползать.　

Кабина вертолета была слишком хорошей мишенью. Все стекла уже давно побиты, приборы и обшивка посечены пулями, а пулемет ни на секунду не замолкает, строчит как ошалелый. Когда кончилась лента, Вовка, словно робот, быстро вставил другую и снова нажал на гашетку. К вертолету уже бежали его товарищи. Четверо уцелевших тащили шестерых раненых. Забросили тела товарищей в брюхо вертолета, запрыгнули сами, отчаянно отстреливаясь на ходу.　

— Все! Марголин! Уходим! — послышался донельзя охрипший голос майора Шилова.　

Вовка повернул ключ и включил мотор. Винт надсадно и тяжело, словно нехотя, сделал первый круг, с шумом разрезая воздух. Вертолет, заваливаясь на правый бок, с трудом поднялся в воздух. Но улетать Вовка не спешил. Он видел, как внизу душманы рванули к лежащим на земле двум «стингерам». Сейчас зарядят ракеты «made in USA» и — мама, не горюй!　

— Суки! — выругался Вовка и сделал резкий крюк.　

Теперь душманы были прямо под ним и чуть впереди, как на ладони. Он снова нажал на гашетку пулемета, пролетая прямо над разбегающимися в разные стороны, словно испуганное стадо баранов, душманами.　

— Мужики! Подсобите мне! — истошно завопил со своего места Вовка.　

Уцелевшие бойцы — там, сзади него, в салоне вертолета, — прекрасно все поняли. Выставили наружу автоматы и застрочили. Душман, который успел схватить «стингер» и заправить его ракетой, замертво рухнул.　

Вертолет делал второй круг, снова грозно надвигаясь на оставшихся в живых душманов. И снова четыре ствола пулемета, вращаясь, стали поливать землю смертоносным свинцом.　

— Ну что, суки, получили! — себе под нос победоносно прокричал Вовка. — То-то, будете уважать наших!　

Теперь можно было и уходить. Остальные душманы не скоро очухаются и не сразу доберутся до заряженного «стингера».　

В наушниках, не переставая, трещал чей-то возмущенный голос, рация чудом осталась невредимая.　

— Да, кто это? — нацепив на голову наушники, спросил в микрофон Вовка.　

— Это, мать твою, полковник Крапивин! Какого черта! Приказываю срочно уходить из полосы обстрела! Под трибунал отдам за неподчинение!　

Вовка частенько слышал эту грозную фамилию — командир их дивизии полковник Крапивин. Полковник, видимо, не знал, что они уже ввязались в бой и сейчас преспокойно, на малой высоте уходили прочь.　

— Все нормально, полковник, не шуми, — ответил Вовка.　

— Что?.. Кто!?.. — надсадно захрипели наушники. — Кто говорит?　

— Старшина Марголин.　

— Да я тебя…　

— Пошел ты на хер, полковник! — неожиданно сам для себя выругался Вовка и запел, перекрывая матерную брань в наушниках: — Шел трамвай десятый номер, на подножке кто-то помер, тянут-тянут мертвеца, ат-ца дрит-ца ат-ца-ца!　

Вертолет хоть и медленно, но уверенно шел вперед, мотор чихал, надсадно урчал, но работал. «Дотянем, мы обязательно дотянем, полковник», — неотрывно стучало в мозгу Вовки, а сам продолжал напевать по рации уже другую песню:　

— Гоп-стоп, Зоя, зачем давала стоя, в чулочках, что тебе я подарил…　

За эту операцию майора Шилова и старшину Марголина наградили орденами Боевого Красного Знамени. Полковник Крапивин, когда узнал о случившемся и выслушал лежащего на носилках подполковника Трофимова, неожиданно заулыбался, повеселел.　

— Если бы не этот черт Марголин, — говорил подполковник, — нам бы всем давно того… звиздец на холодец, товарищ полковник.　

— Я понял, понял…　

— Ну а то, что он нес такое в открытом эфире, так в шоке был. Так что извините, това…　

— Ладно, не вставай, лежи! — перебил его комдив.　

Орден Вовке вручал лично Крапивин. Крепко пожал руку, потом не удержался и порывисто обнял.　

— Спасибо тебе, сынок…　

— Да что вы, товарищ полковник, я, это самое…　

— Молодец! Своих товарищей вместе с командиром спас, а это святое. Поздравляю!　

Вовка гордо выпятил грудь с только что прикрепленным орденом и по уставу громко отчеканил:　

— Служу Советскому Союзу!　

Трагедия случилась почти в самом конце Вовкиной службы. До дембеля оставалось каких-то три месяца. На этот раз базировались они рядом с Кандагаром. Приказ поступил　рано утром. Срочно выйти в квадрат «А» и тремя группами, атакуя с двух сторон, уничтожить одну из мощных группировок противника. По данным разведки, человек двести. На вооружении у них бронетехника, артиллерийские орудия, крупнокалиберные минометы. Заварушка намечалась серьезная.　

Четырнадцатый воздушно-десантный полк в полном составе двинулся на перехват противника. К концу дня, когда основная часть пути была позади, разъединились. Два батальона взяли резко вправо, а третий батальон двинулся левее. Связь между собой держали постоянно.　

Душманы напали ночью. Неожиданно и стремительно. Смело и очень профессионально врезались в самую гущу наших бойцов. Началась суматошная перестрелка. Бой шел до самого утра, и только тогда стало ясно, что командованию подкинули явную дезинформацию. Общая группировка душманов была никак не меньше тысячи. Духи отрезали третий батальон от основных сил, разделили его на две части, заперли в горном ущелье и начали массированный обстрел. Сначала артиллерией и минометами, а потом пулеметным огнем вперемешку со снайперской стрельбой. Самое плохое было то, что командование полком тоже оказалось запертым в горном ущелье вместе с остатками бойцов третьего батальона.　

Вовка тоже оказался среди них. В живых осталось человек тридцать, боекомплект на исходе. Несколько часов боя — и все, кранты! А духи с каждой минутой напирали.　

— Всем стрелять одиночными! — приказал Трофимов. — Беречь патроны. Радист, родимый, давай, не спи!　

Радист не спал. Он отчаянно уже несколько часов подряд передавал в эфир одно и то же. Пришлите помощь! Срочно! Но ответа не было, и помощи тоже. Все прекрасно понимали, что прорваться к ним было невозможно, неприступные горы надежно перекрыли все подходы и пути. Ловушка.　

Красное от бронзового загара и жаркого боя лицо командира полка покраснело еще больше, когда он сам пытался через рацию достучаться до своих товарищей, которые были в каких-то десяти-пятнадцати километрах от них.　

— Мы здесь и часа не продержимся! — кричал он в динамик. — Духи напирают как ненормальные, мать их… Родненький, ну давай, постарайся… Я понимаю, все понимаю, но у меня люди гибнут, сейчас нас всех передавят. Вызови «вертушки», пусть подсобят. У, черт!..　

Пуля задела плечо по касательной. Кровавая полоска выступила на рукаве гимнастерки.　

Подполковник схватил лежащий рядом пулемет, вскинул к груди и открыл огонь. Подобравшиеся почти вплотную двое душманов неестественно вздрогнули и в следующую секунду безжизненно посыпались-покатились вместе с камнями вниз.　

Но остальные духи уже подбирались ближе и сейчас расстреливали остатки уцелевших ребят. Часа продержаться никак не удалось.　

Вовка поспешно швырнул оставшиеся две гранаты, патроны в его рожках уже кончились. А через мгновение совсем рядом ухнул такой мощный взрыв, взметнувший огромное облако камней и пыли, что, казалось, все небо затянулось этой страшной чернотой. Прежде чем потерять сознание, перед Вовкиным взором, словно в немом кино, проплыло перекошенное от ярости и злости обветренное лицо Трофимова. Держа пулемет наперевес, он прижался к скале и остервенело палил в разные стороны. Вокруг него уже лежало не менее десятка душманов. Но взять живым его никак не удавалось. Несколько кровавых пятен обильно окрасили изодранную гимнастерку.　

Пулемет замолчал, бессильно стукнулся стволом о каменистую землю. Трое душманов тут же рванули к нему. Но комполка, сползая вниз, слабеющей рукой все-таки успел вытащить «стечкина» и в упор расстрелял этих троих. Где-то сбоку снова ударила очередь, пули стали яростно разрывать грудь полковника, и он, выронив пистолет, с закрытыми глазами и очень спокойным лицом медленно сполз на землю и упал вниз, раскинув руки.　

Это было последнее, что увидел Вовка, его глаза закрылись, сознание провалилось в глубокую темную яму, мысли отлетели прочь…　

Когда он открыл глаза, высоко в небе парила какая-то хищная черная птица. Она расправила свои мощные крылья и замерла, а кругом стояла мертвая тишина, в ушах болезненно звенело. Вовка медленно, с трудом поднялся, барабанные перепонки чуть не лопнули от натуги. Он резко схватился за уши, сдавил их ладонями. Минуту сидел так. Потом сознание медленно стало возвращаться. Он с удивлением огляделся — кругом лишь одни мертвые тела. Солнце клонилось к закату, значит, уже скоро вечер. А бой шел рано утром. Сколько же часов он лежал без сознания?

Вовка медленно поднялся и побрел по тропинке, которая вела из ущелья.　

— Помоги мне, — донесся до него чей-то слабый голос.　

Вовка остановился, огляделся и только в следующую минуту заметил парня, протягивающего к нему руку. Вовка узнал его, это был боец из его батальона — Генка Шпалов.　

— Живой? — удивился Вовка, протягивая товарищу руку и помогая тому подняться.　

— Ничего не слышу. — Генка лихорадочно давил указательными пальцами на уши, тряс головой, прислушивался. — Где я? Что случилось?　

— В жопе у негра! — с усмешкой огрызнулся Вовка.　

— Что? Где?　

Генку сильно контузило, если он до сих пор не слышит. Вовка отчаянно махнул рукой и показал на ладони двумя пальцами — пошли отсюда, потом ткнул на запястье, где обычно носят часы, — да побыстрее.　

Генка понятливо закивал, головой. По дороге они прихватили с собой пару автоматов, по крохам собрали патроны — где по два, по три, где по пять. Каждому на полный рожок не хватило. Какой-то животный инстинкт не давал им идти без оружия, без патронов.　

Смотреть кругом было страшно. Одни трупы, трупы, трупы! Наши вперемешку с душманами. Даже не верилось, что это их боевые товарищи — неподвижные, мертвые. У кого-то был разорван живот, и кроваво-склизкие внутренности растеклись по земле. Рой мух торжествующе скопился в этой тошнотворной массе. У кого-то была оторвана рука, нога или даже полтуловища. Зрелище ужасное, заставляющее столбенеть любого смельчака и безбожника. Тут же в песке, весь изрешеченный пулями, лежал и полковник Трофимов. Вовка на секунду остановился перед ним, посмотрел в его спокойное лицо, которое по-прежнему, словно живое, хранило загар афганского солнца. Сейчас, глядя на мертвого командира, Вовка почему-то подумал, что еще неизвестно, кому больше повезло? Ему, Вовке Марголину, или убитым? Они уже свое отмучились, а что ждет его там, впереди?..　

Они шли открыто, не прячась от случайной засады или снайперской пули. Они так устали от всего, в том числе и от жизни, что сейчас им было на все наплевать. На все! В том числе и на душманов.　

Они вышли из ущелья. Огляделись. Кругом бескрайние каменистые горячие горы и покрасневшее, уставшее за день солнце. Ни одной человеческой души.　

— Ну что, Генка, пошли.　

— Пошли.　

Он уже начал немного слышать.　

Сколько времени они шли и куда, Вовка не помнил. Часов не было. Вечерело рано, долго в темноте идти было трудно. То и дело спотыкались о большие, торчащие из песка камни и падали. Они плелись до тех пор, пока усталость беспощадной стальной рукой не повалила их измотанные тела на землю. Сон моментально сморил их.　

Проснулся Вовка от какого-то толчка. Открыл глаза. Слепящее, обжигающее роговицы глаз солнце. Ничего не видно. И снова болезненный пинок к бок.　

— Вставай, шурави! — услышал он в следующую секунду ломаную русскую речь. Но ведь, вроде бы, «шурави» у афганцев обращение хорошее, доброжелательное.　

Вовка перевернулся на бок и наконец-таки, щурясь, посмотрел в сторону незнакомцев. Шестеро. Все в старых и грязных одеждах — халаты, шаровары, грубые рубахи. Лица заросшие, черные. Глаза смотрят с любопытством, но и воинственно, зло. Возраст неопределенный — то ли двадцать, то ли сорок лет. Лишь один явно мальчишка — маленький, худощавый лет двенадцати. Зато у него на груди совсем не по-мальчишески висит наш советский АКМ. старого образца с отполированным темным прикладом.　

— Кто вы такие? — глупо спросил Вовка, поднимаясь, хотя ответ был известен заранее.　

— Не разговар, я тебе приказывай, — сказал все тот же голос.　

Генка, вытаращив глаза на нежданных гостей, уже стоял, переминаясь с ноги на ногу. Его состояние было Вовке прекрасно понятно. У самого внизу живота неприятно тянет, главное — со страху сейчас в штаны бы не наложить. Ну ничего, раз шутки в голову лезут, то ничего, прорвемся!　

Оружие и все вещи у них забрали, обыскали каждого. Отобрали у Генки десантный нож. Все это время автоматы душманов неотрывно смотрели в сторону Двоих солдат. В случае чего, не промахнутся. Впрочем, о сопротивлении Вовка и не думал — не справиться.　

Их привели в какой-то небольшой лагерь. Еще издалека был виден костер, на огне что-то жарят, рядом виднеется чайник, лепешки хлеба, а вокруг, усевшись на корточках, пятеро душманов. Чуть в сторонке гранатомет. Кажется, американский.

— Сидите здесь, — приказал им один из сопровождавших их душманов, а сам тоже пошел к костру.　

Пленники послушно сели. Горцы не обращали на них никакого внимания, спокойно ели, оживленно о чем-то говорили. Потом высокий афганец в длинном и ветхом халате встал, не торопясь приблизился к пленникам.　

— Из каких войск? — почти на чисто русском, но с акцентом спросил он.　

— Строители.　

— Врешь, собака!　

И душман болезненно пнул Вовку. Тот застонал и хотел было уже вскочить, но все-таки сдержался. С этими ребятами шутки плохи, вмиг пристрелят.　

— Номер части? — повернулся горец к Генке и грозно посмотрел на него.　

Генка молчал.　

— Если не скажете, прямо сейчас расстреляем.　

— Мы, вообще-то, не торопимся, — вмешался Вовка. — Можем и повременить.　

Ну откуда из него прут эти дурацкие шутки? Сейчас с этим бородатым дошутится. Горец действительно ловким движением откуда-то из халата выхватил пистолет — большой, серебристый.　

— Ну?! — дуло пистолета глянуло прямо Генке в лицо.　

Да, это не шутки. Если ответ не понравится, явно пристрелит.　

— Четырнадцатый полк, воздушно-десантный, сержант Шпалов, — понуро промямлил Генка.　

— А тебя как? — дуло пистолета повернулось в сторону Вовки.　

— Марголин. Тот же полк. Старшина.　

— Хорошо. Хотите у нас быть или нет?　

Вовка вопроса не понял, но почувствовал, что надо согласиться.　

— Конечно, хотим…　

Афганец удовлетворенно кивнул и убрал пистолет.　

Через час их снова куда-то повели. Солнце палило нещадно, сильно хотелось пить, все тело ломило.　

Их привели в какой-то совсем маленький кишлак, не больше десятка домов. Кругом горы, место затерянное, безлюдное.　

С ними снова говорил высокий бородатый душман в истертом халате.　

— Вы будете служить у нас, вы вместе с нами будете убивать неверных. Вы должны быть послушны Аллаху и воевать за нашу веру. От вашего Бога вы должны отречься и принять нашу веру. Мы вам дадим жен, и вы будете жить здесь, у нас.　

— Я, вообще-то, неверующий, — отозвался Генка, — мне что Бог, что Аллах — один хер собачий.　

— Что такое хер… собачий? — встрепенулся горец.　

— Ну, это такое, — неопределенно пожал плечами Генка, — ну, такая штука между ног у собаки, писька, одним словом.　

Горец резко встрепенулся, замахнулся на Генку:　

— Ах ты, шакал, как ты посмел Аллаха оскорблять! Генка, прикрывшись, защищался от кулаков душмана.　

— Ты — грязный неверный, за такие слова ты умрешь страшной смертью!　

— Вы меня не поняли! Я не это имел в виду!　

— Замолчи, своим грязным языком… шайтан!　

Двое душманов уже схватили Генку, привязали к столбу. Тот испуганно следил за высоким бородачом. У Вовки тоже все похолодело внутри, что-то сейчас будет нехорошее. Афганец разозлился не на шутку и сейчас что-то громко выкрикивал на своем языке. Явно какие-то ругательства. Потом в его руке блеснуло на солнце лезвие ножа. Широкое, длинное, как кинжал, и наверняка поострее бритвы.　

— Не надо! — дико завопил Генка, но было уже поздно.　

Бородач схватил его за ухо и одним коротким ударом отсек его. Бросил в пыль, сплюнул. Взялся за второе ухо, тоже отрезал.　

— Ты грязная, неверная собака! — стараясь подобрать ругательства похлеще, бушевал бородатый.　

Генка громко стонал. Вовка от ужаса замер, сзади его руки крепко обхватила веревка. Толстая, не вырваться. А душман продолжал пытку неверного. Медленно, со знанием дела отрезал ему нос, полоснул острием ножа по щеке. Все Генкино лицо было уже в крови. Его крик звенел и больно отдавался в ушах. Вовке казалось, что он вот-вот оглохнет. А злобный афганец продолжал пытку — полоснул свою жертву по горлу, у самого подбородка, потом своими грязными пальцами вытащил из горла наружу язык, отрезал. Крик в ту же секунду оборвался, были слышны только стонущие, хрипящие звуки. Кровь явно возбуждала душмана, приводила его в экстаз. Он улыбался какой-то дьявольской улыбкой.　

Вовка непроизвольно вздрогнул, когда острие длинного ножа взметнулось в воздух и глубоко ткнуло Генке в глаз, затем снова взмах… Вовка почувствовал неприятный озноб и слабость во всем теле. Нет, такого зрелища он выдержать не сможет. Он закрыл глаза и представил, что сейчас то же самое сделают с ним. Нет, он не хочет! Нет! Вовка открыл глаза и тут же сморщился, с трудом сдерживая подступивший к горлу тошнотворный ком. Афганец расстегнул обезумевшему от боли и дергающемуся всем телом парню брюки, и снова короткий взмах клинком… Генка затих, обмякнув всем телом и повиснув на держащих его сзади веревках…　

Вовка отвернулся. Тошнотворный ком накатил с новой силой и вывернул его наизнанку рвотой. В ушах все еще стоял отчаянный крик Генки, звенел и эхом растекался по горам.　

Бородатый что-то гортанно прохрипел и показал на Вовку. Двое мужиков схватили ослабевшее и беспомощное тело солдата и потащили ко второму столбу. Бородатый, нетерпеливо водя лезвием, смотрел на Вовку. Все, это конец. Звиздец на холодец. Проклятье, перед смертью и то шуточки в голову лезут. До чего же по-дурацки устроена человеческая голова!..　

Додумать он не успел, мысль смешалась с автоматной очередью. Что это, или ему показалось? Вовка все еще не мог понять, что происходит, когда совсем рядом кто-то отчаянно и зло прокричал ему:　

— Ложись, идиот!　

Вовка мигом припал к земле, силы снова стали возвращаться к нему, прояснилась и голова. Привязать его к столбу духи так и не успели, двое из них безжизненно валялись рядом. Чуть впереди лежал высокий душман, мертвый, с застывшим оскалом на губах. Неподалеку виднелись и другие убитые душманы.　

Трое в пятнистых темных комбинезонах действовали молниеносно. Подавив сопротивление душманов во дворе, метнулись к домам. Снова стрекот автоматных очередей, затем оглушительный взрыв. Стена одного из домов осела и рухнула, поднимая за собой большое облако пыли. Несколько душманов пытались спастись бегством, но им это не удалось. Забили автоматным огнем. Все стихло.　

— Подымайся, приятель, — произнес один из пятнистых комбинезонов, подходя к Вовке и ножом разрезая веревки сзади.　

— Небось за свои яйца страшно стало?　

— Ага…　

— Ну, это ничего, в первый раз всегда так.　

Незнакомец улыбался. На вид около тридцати, обычное русское лицо, только еле заметный косой шрам на подбородке.　

— А вы кто? — все еще не веря в свое спасение, пробормотал Вовка.　

— Мы-то? Даже не знаю, как тебе сказать, солдатик. Но одно точно, что тоже оттуда, из Союза.　

Мужчина неопределенно кивнул куда-то в сторону гор. К ним подошли остальные двое в комбинезонах.　

— Все чисто, Степаныч, можно уходить.　

Выглядели эти двое тоже как-то странно. Кто они, откуда, что за род войск? Только сейчас Вовка наконец увидел то, что не заметил сразу. Их оружие. У одного американская автоматическая М-16, последняя, модернизированная, у второго в руке израильский УЗИ, а через плечо висит короткоствольный «калашников». Да и комбинезоны на них какие-то странные, явно не наши, никаких знаков отличия.　

— Да, друга твоего жалко, — сочувственно поджал нижнюю губу старший, которого назвали Степанычем. — Сколько раз вижу и все привыкнуть не могу.　

— Похоже, он живой еще? — предположил один из бойцов Степаныча.　

Тот внимательно пригляделся.　

— Да, ты прав, кончики пальцев дергаются, да и кровь пульсирует.　

Степаныч достал пистолет с длинным стволом. Только потом Вовка догадался, что это ствол-глушитель.　

— Прости меня, грешного, — и с этими словами Степаныч нажал на курок.　

Послышался приглушенный хлопок. Степаныч, отвернувшись, убрал пистолет и коротко скомандовал:　

— Все, уходим.　

Шли долго, молча. До места добрались только к вечеру. Это был обычный, затерявшийся в горах кишлак, который уже давно покинули местные жители. Или они все вымерли, или им помогли. Вот эти самые ребята в темно-серых　комбинезонах. Здесь, в кишлаке, этих ребят было не меньше тридцати.　

Вовка присел. Усталость давила так, словно на него по ошибке наехал КамАЗ, да еще с прицепом.　

— У вас случайно спиртяги нет? — жалобно спросил Вовка у одного из незнакомцев.　

— Есть, но я тебе сейчас кое-что получше дам, — понимающе ответил парень.　

Он зашел в один из домов, вернулся с сумкой на молниях. Достал из нее шприц, ампулу, ловко отчикнул стеклянную верхушку и быстро набрал в шприц кристально-прозрачную жидкость.　

— Что это? — скорее с любопытством, чем со страхом спросил Вовка.　

Парень усмехнулся:　

— Не бойся, штука хорошая, тебе понравится, через десять минут как огурчик будешь!　

Вовка засучил до локтя рукав, подставил руку. Лекарство медленно погружалось ему в вену.　

— Ну вот и все, иди вздремни.　

Вовка двинулся следом за парнем в дом, уже на ходу чувствуя, как тело наполняется чем-то легким, воздушным. Еще несколько шагов, вот и койка. Сознание отключилось, он провалился в какой-то мягкий приятный мир покоя и блаженства.　

Проспал он неизвестно сколько — может час, а может, десять. Проснулся, когда кругом еще было темно. Вовкино шевеление уловил кто-то лежащий рядом. Недовольно проворчал:　

— Спи, еще рано.　

Вовка послушно опустился, расслабился. Голова была абсолютно ясная, а тело свежее и бодрое. Хоть на ринг прямо сейчас — любого чемпиона мира запросто побьет. Нахлынули воспоминания. Спорт, училище, друзья со двора, Маша. Маша! А знал ли он ее на самом деле, и вообще, с ним ли все это было два-три года назад? Может, он родился и вырос в этом долбаном Афгане и сейчас всего-навсего видел какой-то сказочный сон про Машу, про их двор, вообще про ту, другую жизнь…　

Странные мысли лезли сейчас в голову. Казалось, он настолько сроднился с Афганистаном, что никакого прошлого у него и не было. Он всю жизнь был среди этих гор, камней, песков.　

Вовка торопливо нащупал на груди медальон. Медальон был в виде сердечка и открывался на две половинки. А внутри лежала малюсенькая фотография, та самая — посредине Маша, а по бокам он с Серегой. Вовка долго негнущимися пальцами открывал медальон и, наконец, открыл. Вздох облегчения сам собой вырвался наружу — фотка на месте. Значит, все это было. И там, в далекой России, его ждет Маша…　

Вовка лежал и думал. Нет, все-таки было прошлое. Было. Просто здесь, в этой адовой стране, еще не так крыша поехать может! Еще к чертям в рай спуститься захочется. Или в ад? Где там они — эти хвостато-рогатые обитают?　

Незаметно в окно заглянул рассвет, первый лучик солнца еще совсем робко скользнул по потолку домика. Теперь Вовка мог оглядеться. Комната метров двадцать, у самых стен, ближе к окну, мирно дрыхнут пятеро бойцов. Автоматы тут же, наготове. И снова, помимо «калашникова», Вовка с удивлением увидел какие-то заграничные — с длинными стволами, с проволочными прикладами, с оптическими прицелами. Их инструктор по огневой подготовке много показывал им всяких заграничных штучек. Но таких, какие он видел сейчас, Вовка ни разу не встречал. Странно все это.　

Наконец со двора донеслась команда:　

— Подъем! Гришин, давай кухню разогревай, жрать хочется. Эй, Витек, буди Степаныча, там радист опять подарок для нас принял.　

В комнате зашевелились, заворочались. У входа загрохотали чьи-то сапоги. Вошел незнакомец, приблизился к Вовке:　

— Подымайся, земляк, пойдем к командиру.　

Вовка вмиг поднялся. Разбудивший его недовольно крикнул в сторону бойца, отвернувшегося к стенке и явно не желающего просыпаться:　

— Слушай, старлей, давай вставай и поднимай своих, нечего дрыхнуть!　

Старлей — совсем молодой парень, Вовка никогда бы не поверил, что тот уже старший лейтенант, — нехотя перевернулся, сел.　

— У, вечно поспать не дают, а ведь я сегодня в карауле.　

— Давай, давай, Олежек, подымайся, матрац и так сплющил, — уже более доброжелательно произнес вошедший незнакомец.

Вовку отвели в соседний дом. Он сразу узнал своего вчерашнего спасителя — Степаныча. На нем был комбинезон с лямками, одет прямо на голое тело. Мощный торс, волосатая грудь, мышцы на руках так и ходят при каждом движении. На предплечье левой руки видна татуировка — изображение волка. По бокам комбинезона — рукоятки пистолетов. Степаныч брился, оценивающе заглядывая в разбитый кусок зеркала. Брился ножом — длинным, с пилкой на другой стороне, плавно переходящей в хищный загиб.　

— Садись, солдат.　

Вовка прошел, сел.　

— Ну, как самочувствие?　

— Нормально.　

— А я думал, хорошее.　

— Ну, вообще-то, хорошее.　

— Вот то-то, Вова.　

— Что? Как вы меня назвали? — встрепенулся Вовка. Ведь он же не говорил им своего имени.　

— А разве тебя не так зовут?　

— Вообще-то, так. Но откуда вы знаете, ведь я же вчера…　

— Я все знаю, по должности положено. Мы тебя допросили, пока ты спал. Когда мозг у человека отключен, ответы получаются предельно искренними, придумать ничего не возможно. А твой четырнадцатый полк, старшина Марголин, попал в жуткий переплет, почти треть личного состава уничтожена. Через наших людей я сделал запрос и по поводу тебя. Молодец, воюешь хорошо, уже орден заработал.　

Вовка, пораженный, слушал этого человека с еле заметным косым шрамом на подбородке.　

— А кто вы такие, куда я попал?　

Мужчина усмехнулся, его глаза с прищуром стали чуточку хитрыми.　

— Мы такие же вояки, как и ты. Только перед нами ставят более тяжелые задачи. Понял, десантник?　

— Пока не совсем.　

Мужчина отложил зеркало, поднялся, вытер мокрым полотенцем мыло с подбородка.　

— Первое главное управление КГБ СССР, слышал о таком?　

— Да чего-то слышал… — невразумительно пробормотал Вовка.　

— В ситуацию ты попал хреновую, десантник, сразу скажу. До своих тебе далеко, больше сотни километров. Одному не добраться, а «вертушку» специально для тебя я вызывать не могу. Да и если честно, то по инструкции я тебя должен просто ликвидировать. Потому что, с одной стороны, мы вроде бы есть, а с другой — нас как бы и нет. Мы мертвые души, как у Гоголя. Нас никто не должен видеть. Но за последнее время я и так много потерял своих людей. К чему эти напрасные жертвы. В общем, если согласен, поступаешь в мое личное распоряжение. Впрочем, другого выхода у тебя нет, десантник. На, прочитай и подпиши.　

Степаныч кивнул на стол. Вовка с удивлением уставился на какие-то листы бумаги с четко отпечатанным типографским шрифтом текстом. Вверху каждого листа, что сразу же бросалось в глаза, строгое — «КГБ СССР». В документе говорилось, что он, Владимир Анатольевич Марголин, обязуется беспрекословно выполнять любые приказы своего командира, не разглашать никаких сведений, полученных в результате деятельности группы спецназначения № 7 ПГУ КГБ СССР. В случае нарушения подписки о неразглашении информации, которая является государственной тайной, он, Марголин В. А., может быть подвергнут уголовному наказанию по статье 64 УК РСФСР как изменник Родины и приговорен к высшей мере наказания — расстрелу. Тут же стоял гриф секретности.　

Вовка присвистнул:　

— Ничего себе!　

— Это так, проформа. Мы здесь живем по законам военного времени, так что и прокурор, и судья, и палач всегда под рукой и в одном лице.　

— А что я должен делать?　

— Выполнять все мои приказы. Все! Если я даже прикажу расстрелять всех твоих боевых товарищей, ты должен тут же это сделать. Здесь тебе не армия, десантник. Здесь другие порядки. Того, кто не спешит выполнить приказ, тут же ликвидируют.　

Какое интересное слово — «ликвидируют». Необычно культурное, интеллигентное. У них, в десантуре, выражались проще — шлепнуть.　

Вовка еще раз прочитал бумагу и расписался.　

— А сейчас иди завтракать, а потом боевая подготовка. Да, у нас тоже такая имеется.

Вовка поднялся, у самой двери остановился:　

— Простите, а как мне к вам обращаться, у вас никаких знаков отличия?　

— Я майор, но можно просто по имени-отчеству — Анатолий Степанович, или просто Степаныч, у нас это можно, разрешаю. А командир твоего отделения хороший парень Олег Ярошенко, старший лейтенант.　

Завтрак был такой, какой Вовка в армии еще ни разу не видел. Котелок пшенной каши, мягкие душистые лепешки хлеба, колбаса твердого копчения, сыр, куриные яйца, шоколад. Все это лежало в центре стола, и можно было брать сколько угодно.　

Вовка сидел за столом среди пяти бойцов Олега в той самой комнате, в которой и ночевал. Ребята приняли его так, словно знали давно. Лишь, как всегда в таких случаях, спросили — откуда родом, где служил, жена, дети. О том, как Вовка попал сюда, никто даже не обмолвился.　

— Ну что, сейчас у нас боевая? — спросил один из ребят, не спеша, с наслаждением допивающий чай со сгущенкой.　

— Вроде бы, — ответил Олег, — снова Степаныч всех мучить будет.　

На дворе уже выстраивались бойцы в одну шеренгу.　

Наметанным глазом Вовка сразу заметил с двух сторон лагеря дозорных.　

— Сегодня три часа позанимаемся спортом и отдохнем, — сказал Степаныч, стоящий перед шеренгой. — Но сначала «разбор полетов», ошибки позавчерашней операции.　

Командир стал медленно прохаживаться вдоль строя. Вид у него, впрочем как и у других, был живописный. Зеленые штаны, ботинки, синяя футболка с длинными рукавами, а на голове темный платок. Цирк какой-то!　

— Коля, Саня, — продолжал Степаныч, остановившись напротив двух солдат, — сколько раз я вам говорил: вы не в тире, не очки набираете, нечего целиться в голову или сердце, время теряете. Первым выстрелом противника надо просто поразить, и неважно куда. Лучше стрелять в туловище, время для прицеливания не требуется. А уж потом в голову. Вот почему тот дух кипеж поднял. Ты, Коля, хотел разнести ему башку, а пуля только чиркнула его по уху, он гашетку нажал и двоих наших уложил. А если бы попал ему в туловище, то ничего бы этого не случилось, с болевым шоком он стрелять не смог бы, ясно?　

Бойцы закивали головами. А Коля сказал:　

— Виноват, товарищ майор.　

— Дальше. Никогда не ждите удобного момента и не экономьте патроны. Поливайте противника огнем, не теряйте времени на прицеливание. Главное, хоть ранить его. И перемещайтесь, перемещайтесь, не сидите на одном месте. Но двигайтесь с умом, обязательно под прикрытием. Тот, кто считает, что занял выгодную позицию, с которой можно вести непрерывный огонь, глубоко ошибается. Он может не заметить, как его обойдут сбоку и кончат. Сидеть безвылазно можно только в ДОТе, ясно?.. Пойдем дальше. Если вы сблизились с противником — никакой рукопашной. Тот, кто без оружия, всегда проиграет. И старайтесь всегда быть в укрытии, первыми не высовывайтесь. Это только в кино таких лихих ребят показывают, в жизни такие ребята первыми получают пулю в живот.　

То, что сейчас слышал Вовка, было для него ново. Его инструкторы по боевой подготовке учили совсем по-другому. И стрелять, и нападать, и защищаться. И только сейчас, впитывая в себя слова Степаныча, Вовка с удивлением для себя понял, что кое в чем его прежние инструкторы были не правы.　

Потом майор приступил к проведению занятий по рукопашному бою.　

— Запомните, вы не на соревнованиях и здесь вам не спортивная борьба. Если есть возможность, лучше схватить палку, трубу, камень, и прочий подсобный материал. Ну а если ничего под рукой нет, то работайте руками, ногами, зубами. Все рукопашные схватки ведутся, как правило, только в условиях плена. Во всех остальных случаях следует применять оружие и никакой, к черту, рукопашной, ясно? Любой мастер по рукопашному бою против пули ничто, мешок с дерьмом. Все приемы надо проводить быстро и четко, потому что ваша главная задача не победить противника, а завладеть оружием. Тогда уж победа от вас не уйдет. А теперь давайте немножко разомнемся.　

Степаныч стал показывать самые простые блоки от ударов противника. Руки он держал перед собой полусогнутыми, пальцы разжаты, свободны.　

— Защищаться надо свободно, не напрягаясь, не концентрируя свое внимание на чем-то одном. Ваш взгляд должен охватывать все пространство вокруг себя. Неожиданных ударов для вас не должно быть. Кто хочет меня ударить? Ну, смелее!　

— Можно, я? — неожиданно сам для себя вышел вперед Вовка. Пусть он не ахти какой стрелок, а уж в рукопашном бою любому фору даст. Все-таки почти мастер спорта по боксу. Если уж прямой правой попадет, то мало не покажется.　

Сейчас почему-то Вовке хотелось покрасоваться, показать себя. О его спортивной подготовке они наверняка ничего не знают. И уж Степаныча-то он сейчас обязательно достанет, вот вытянется от удивления у того физиономия.　

— Давай, выходи, — подбодрил его командир и встал в боевую стойку.　

Ребята расступились, чтобы не мешать им.　

— Бей, не бойся, — подбадривал его Степаныч.　

— Со всей силы можно? — ехидно спросил Вовка.　

— Можно.　

Вовка сжал кулаки, прикрыл голову. Смерил взглядом фигуру противника — почти на целую голову ниже, примерно метр семьдесят, и весит никак не больше семидесяти пяти. Шансы явно не на стороне командира.　

Марголин сделал обманное движение, пытаясь левой слегка достать противника. Блок. Степаныч ловко ушел в сторону. Еще удар, снова блок. И в этот момент ладошка командира звучно шлепнула Вовку по щеке.　

— Надо закрываться, закрываться!　

Вовка опешил. Щека загорелась от шлепка. Ах так, ну держись, Степаныч! Вовка резко атаковал — два левой и один правой. А вот сейчас он нанесет свой коронный правой и тогда… Что произошло дальше, Вовка так и не понял. Сзади что-то больно ударило по ногам, и он грохнулся на землю, больно стукнувшись затылком.　

— Осторожно, — Степаныч подсунул под его голову свою руку, быстро стал массировать ушибленное место.　

— Не больно?　

— Не-е, — соврал Вовка, хотя в глазах мелькали огненные шарики.　

— Видели, в чем его ошибка? — продолжал «разбор полетов» Степаныч. — Он сосредоточился на ударе кулаком, следил только за моим лицом, а я присел и по круговой с размаху сбил его с ног своей правой ногой.　

— Ну, давай дальше, — Степаныч снова встал в боевую стойку.　

У Вовки не было ровно никакого желания продолжать бой. Голова гудела после ушиба.　

— Что-то я… это самое…　

— Что, сильно ударился? — Степаныч подошел к Вовке и снова принялся растирать ему затылок, крикнув остальным: — Все, разбились на пары и работать!　

Через несколько минут боль прошла. Словно и не было ничего. Пальцы Степаныча обладали какими-то удивительными целебными свойствами.　

Бойцы отрабатывали разные приемы. Вовка сразу же заметил, что половина из них слабаки, делают все неумело, непрофессионально. А вот на вторую половину бойцов действительно приятно посмотреть — настоящие профи, наверное, не хуже самого Степаныча.　

— Запомните, — звучал голос командира, — ваша задача, как можно быстрее вырубить противника, а не затягивать с ним драку. И не стойте на прямых ногах, сломанное колено в таком случае гарантировано. Удар вывернутой ступней по коленной чашечке и все — перелом очень тяжелый.　

Степаныч стал показывать на Вовке несколько самых типовых приемов. Судя по этим приемам, анатомию человека он знал великолепно.　

— Наносите самые эффективные удары. Для начала сбить противника с его стойки, сделать так, чтобы он потерял ориентировку, и тогда можно наносить вот такие удары, — командир почти не касался Вовкиного тела, — ногой в пах, рукой захватить пах, сдавить его и, вывернув в сторону, рвануть на себя. Если противник наклонится к вам, можно вот так, локтем по ключице, по шее, по позвоночнику. В ближнем бою больше работайте локтями, удар ими значительно сильнее, чем удар кулаком. Находите тонкие соединения костей, нервные связки, и тогда удар локтем будет очень эффективен. Болевой шок обязательно остановит противника, парализует его на какое-то время, и тогда сразу же добивайте его. Кулаками, вообще-то, лучше не работать, у человека костяшки пальцев очень слабые, вмиг отбить или сломать можно. Это не бокс, так что лучше не кулаками, а ногами и локтями. И ноги высоко не задирайте, не выше пояса, иначе противник легко сможет опрокинуть вас за ногу.　

К концу тренировки Вовка изрядно взмок, нагрузочка на таком-то солнцепеке будь здоров! А Степаныч казался ничуть не уставшим, только мокрый круг на спине.

Половина бойцов этого очень странного подразделения была явно из новеньких. Для них-то, как догадался позже Вовка, Степаныч и проводил эти тренировки. Другим все это было ни к чему — и так настоящие волки! И пулю между глаз противнику с десяти шагов в броске запросто влепить могут, и нож прямо в горло метнуть, и одной автоматной очередью точно поразить сразу пять мишеней, и голой рукой одним ударом убить. Крутые ребята, ничего не скажешь.　

После того показательного приема, когда Вовка очень больно шмякнулся на землю, он сильно зауважал Степаныча. Понял, что тот, хоть и слабее его, но справится с ним шутя. Да что там он! С десяток таких здоровяков, как Вовка, запросто переломает.　

— Главное, — каждый раз во время тренировки подчеркивал командир, — вы должны чувствовать свое превосходство над противником. Сколько бы их ни было и по каким бы физическим параметрам они вас ни превосходили, вы должны внушить себе, что вы сильнее, что вы побьете их, свернете им шею. И тогда шансов победить у вас будет гораздо больше.　

В первое свое боевое задание в составе отряда спецназначения Марголин пошел спустя неделю. Все пятнадцать человек оделись, как душманы. На шее у Вовки болтался медальон с непонятными английскими буквами и цифрами, свой, скрепя сердце, пришлось оставить на базе.　

Степаныч очень коротко поставил задачу.　

Мы должны уничтожить людей из группировки Ахметшаха. Там, в одном из горных селений, как сообщил наш человек будет его брат. Потом мы должны встретиться с представителем талибов, союзником Ахметшаха, и получить деньги за оружие. Оружие им регулярно поставляют наши люди. Момент передачи денег заснимем на пленку и потом по нашим каналам подкинем ее Ахметшаху. Главное, чтобы на пленке было непонятно, что мы получаем деньги за оружие, а не за убийство его брата. Ахметшах должен считать, что мы получаем деньги именно за это убийство. Таким образом, мы стравим его с талибами, и у них начнется вражда. Обе группировки сильные, чем больше они себя ослабят, тем лучше. В случае чего, мы пришли из пакистанских лагерей наемников — джентльмены удачи. За деньги готовы кому угодно горло перерезать и ищем выгодные предложения.　

С рассветом небольшая группа «наемников» двинулась в путь. Вооружение солидное и очень интернациональное, почти со всего мира. У каждого — автомат, два пистолета, нож, гранаты, рация, чтобы во время боя можно было корректировать свои действия, приличный запас еды, сумка с медикаментами. У некоторых на плече снайперская автоматическая винтовка, у других гранатометы, крупнокалиберный пулемет. Да, с такой экипировкой дел, будь здоров, каких можно наворотить.　

Целый день шли по горам. Как только в воздухе слышался какой-то неясный шум, тут же прятались за камни, ждали, когда пролетят случайные вертолеты. В обед сделали короткий привал, быстро поели.　

Ближе к вечеру у одного бойца запищала рация. Степаныч настороженно поднял руку, сделав всем знак остановиться. Парень отвечал по рации по-английски. Когда разговор окончился, повернулся к командиру:　

— Они там на ночь останутся.　

— Значит, решили заночевать? — скорее для себя переспросил Степаныч и задумался. — Тогда спешить не будем, лучше ночью операцию провести.　

Они встали лагерем. Тяжелые рюкзаки с продовольствием и боеприпасами сгрудили в две небольшие кучки. Расположились в тени, закурили. Дозорный с самой высокой точки горы внимательно следил за окрестностями.　

Прошло часа четыре, когда двинулись дальше. Уже давно стемнело. В метре ничего не было видно.　

— Георгиев, раздай всем очки, — приказал Степаныч.　

Это были приборы ночного видения. Вовка видел такие впервые. Непривычно нацепил на голову, огляделся. Вот это да! Видно-то все как здорово! Правда, в каких-то темновато-зеленоватых тонах, но все таки…　

Через пару часов подошли к тому самому кишлаку. Издалека был виден огонь, несколько человек скопилось вокруг.　

— Их там немного, не больше тридцати, — долго водя биноклем, произнес один из бойцов.　

— Это хорошо, быстро справимся, — сказал командир и добавил: — Всем лежать тихо, чтоб ни звука! И ждать моей команды.　

Вовка не мог разглядеть там, внизу, этих людей, расстояние до них километра два. Одни только маленькие точки. Увидел лишь, как затушили огонь, теперь ночную тишину нарушал только лай собак.　

— Ну, вперед, и с Богом! — послышалась команда командира, и пятнадцать теней бесшумно двинулись вниз, в сторону заснувшего кишлака.　

Двух человек охраны Степаныч вычислил сразу. Каждого убрали почти одновременно выстрелом в голову из пистолетов с глушителями. Никто ничего не заметил, даже собаки не подняли свой тревожный лай. Путь в кишлак был открыт. Шли группами по три-четыре человека. Первая группа заходит слева, вторая — справа, остальные по центру. В живых не должен остаться никто. Первый боец в каждой группе уже держит наготове в каждой руке по пистолету с глушителем, остальные чуть сзади, с автоматами наизготовку. Нападать лучше всегда без шума, эффект поражения гораздо выше.　

Неожиданно где-то сбоку залаяла собака. Послышался чей-то голос, еще один. Явно недовольные, возбужденные. Пистолет с глушителем уже смотрел в сторону душманов. Раздались один за другим два хлопка. Оба душмана, как подкошенные, рухнули. Рядом в доме послышался шум, возня. А собака все лаяла и лаяла. И тут откуда-то сбоку прогремела длинная автоматная очередь, за ней вторая, третья. Теперь можно было уже и пошуметь. Вовка увидел выскакивающих на улицу душманов, вскинул к плечу автомат и, вспоминая инструкции Степаныча по огневой подготовке, дал несколько коротких очередей.　

Бой длился недолго. Душманы в темноте ничего не видели, спецназовцы расстреливали их почти в упор, не целясь. Потом обошли каждый дом, отыскивая уцелевших и спрятавшихся. Все чисто, ни одной живой души.　

Уходили из кишлака быстро, время терять было нельзя. Один из душманов что-то успел сообщить по рации. Возможно, помощь сюда уже двигалась.　

Первые километров пять бежали, до тех пор пока двое из бойцов не начали сдавать. Бег по горам с полной экипировкой, да еще ночью — не каждому спортсмену под силу. Одежда на Вовке была вся мокрая, лицо влажное от пота и усталости.　

Погони не было, и одно это радовало. Под утро радист связался с талибами. Да, встреча состоится, как и договорились. Место встречи — горная расщелина у ручья. Удобное местечко и для засады, и для нападения.　

Талибы уже ждали их. Степаныч остановился:　

— Вы двое обойдите слева, а вы трое — справа. Пулемет и оба гранатомета оставьте здесь, в случае чего, долбите напрямую. Со мной пойдут четверо.　

— Командир, а как же ты, если…　

— Я приказываю открыть огонь на поражение, ясно?!　

Голос Степаныча на этот раз звучал угрожающе зло. На войне как на войне. Пулю и от своих запросто схлопотать можно, тут уж ничего не попишешь.　

В первых лучах предрассветного солнца далекие фигуры афганцев видны были совсем отчетливо. Человек десять. Вовка попал в ту самую четверку, которая сопровождала Степаныча. Ощущение мерзопакостное, рубаха неприятно липнет к спине. Если начнется заваруха и наши ударят из двух пулеметов, то все, как говорил покойный командир четырнадцатого воздушно-десантного полка, — звиздец полный!　

Подошли ближе. Степаныч тихо сказал одному из бойцов:　

— Аппаратуру приготовил?　

— Да.　

— Тогда включай.　

Видеокамера была спрятана у парня в сумке, Вовка еще раньше успел ее заметить. А из сумки тянулся незаметный проводок к одной из пуговиц халата, в который был облачен боец. Обычная пуговица, как и все остальные, а на самом деле миниатюрный видеообъектив.　

Подошли, поклонами поприветствовали друг друга. Говорили только по-восточному, и среди непонятных слов Вовка различал только два знакомых — Аллах и Аллах-акбар.　

Обе стороны часто вспоминали про Аллаха, и явно в уважительных тонах. Вместе с переводчиком Степаныч тоже вставил несколько фраз на их языке. Душманы в знак согласия закивали. Потом Степаныч демонстративно выставил вперед указательный палец с резко поднятым вверх большим и, словно ребенок, застрочил из него:　

— Та-та-та-та!　

Душманы заулыбались, они прекрасно поняли этого наемника — то ли немца, то ли француза. Догадался и Вовка — мол, если будет хороший заказ и хорошие деньги, то мы любого готовы — та-та-та-та!　

Потом один из талибов передал Степанычу пузатый потертый саквояж. Степаныч открыл его, удовлетворенно перебрал несколько толстых пачек денег, перехваченных резинкой, закрыл, щелкнув замками.

Снова поклоны, руки сложены перед собой домиком, и хвала их местному господину — Аллаху. Разошлись.　

Удаляясь, Вовка всей спиной чувствовал за собой сзади взгляды этих горцев. Чувство очень странное, неприятное. А если они сейчас передумают и полоснут их очередью, ведь такие деньги на дороге не валяются! Сколько там этих стодолларовых пачек — тридцать, сорок? Но за спиной было тихо. Через несколько шагов Вовка не выдержал и оглянулся, палец все время неотрывно лежал на спусковом крючке автомата. Душманов уже не было, тоже ушли.　

Обратная дорога была легче. Днем сделали небольшой привал, тщательно обтерли руки спиртом, — обязательная процедура, чтобы не подхватить какую-нибудь местную заразу, — поели. До базы добрались к вечеру. Там тоже было все спокойно, никаких происшествий. Теперь можно и поспать, ничего нет лучше, чем заслуженный и спокойный отдых…　

В отряде Степаныча Вовка пробыл четыре месяца. Задания приходилось выполнять самые разные. Ликвидация банд в горах, набеги на Кандагар. В городе они маскировались то под советских солдат, то под штатских строителей, а то просто закутывались в халаты и молча шли вперед. Там, в Кандагаре, они убирали «ненужных» людей.　

В списки «ненужных» попадали самые разные люди — лидеры душманских группировок, пакистанские военные инструкторы, мирные гражданские лица, неугодные местному афганскому режиму, ну и, конечно же, свои полковники, которые обогащались и жирели на войне, водя дружбу с душманами.　

Иногда с задания кто-то не возвращался. В горах всегда много сюрпризов на каждом шагу. И все-таки люди Степаныча действовали четко, быстро и очень профессионально. Таких универсальных убийц Вовке раньше встречать не приходилось, подготовка у них была действительно на уровне, не то что в обычной армии, хотя бы в той же его родной десантуре!　

…На Большую Землю Марголин попал чисто случайно; Возвращаясь с очередного задания, они наткнулись на засаду. Отстреливаясь, стали поспешно отступать. Душманы не отставали, упорно садились на пятки. А в их группе уже трое убитых и пятеро раненых. Тащить за собой раненых было нельзя, это стопроцентная гибель. Сейчас все ждали приказа Степаныча, только он один мог принять очень тяжелое решение о ликвидации своих боевых товарищей. По неведомой и очень строгой инструкции именно это он и должен был сейчас сделать. Но Степаныч часто нарушал инструкции и приказы, наверное, за это его и любили бойцы…　

— Олег, я возьму с собой раненых и постараюсь оторваться, — говорил Степаныч, пристально глядя своим прищуром куда-то вдаль, — где-то здесь совсем рядом есть военная база, а у них вертолетная площадка. Думаю, до госпиталя мы их дотянем. А ты с ребятами прикроешь нас, только подпусти поближе.　

Олег кивнул, у него задача была проще. А вот как они там доберутся с ранеными на плечах?!　

— Ну, тогда с Богом, — крикнул, поднимаясь, Степаныч, — если что, в аду свидимся, только ты там для меня приготовь сковородку поменьше да черта посимпатичней.　

— Хорошо, командир, сделаю, — отозвался Олег.　

— Марголин, ты давай тоже со мной, мужик ты здоровый.　

— Как скажешь, Степаныч, — отозвался Вовка и вместе с другими бойцами взвалил себе на плечи одного из раненых; тот застонал.　

— Потерпи, браток, скоро доберемся, — тихо проговорил Вовка и двинулся в цепочке за остальными «ишаками». Так они в шутку называли тех, кто выносил на себе с поля боя раненых. «Ишаки» из вооружения несли с собой только пистолет и на ремне сбоку автомат. Весь остальной боезапас — патроны, гранаты, пулемет — тащил на себе замыкающий, который прикрывал колонну и через каждые полчаса менялся с товарищами.　

Шли они часов десять. Им повезло, по дороге никого не встретили. Мышцы ног и рук тряслись от перенапряжения и предательски подгибались. Когда один из ребят-«ишаков» упал от усталости, с трудом придерживая давившее сверху тело, Степаныч сделал короткий привал.　

— Перекур! — скомандовал он.　

Сам он не отдыхал, достал из аптечки какие-то ампулы, шприц. Каждому «ишаку» сделал по уколу.　

— Ну, ребятки, давайте, вперед!　

На этот раз они не пошли, а полетели. Ноги не чувствовали усталости, руки уже не тряслись так под увесистым грузом товарища.

Военная база была небольшой, не больше полукилометра в диаметре. Заметив их, часовой закричал с вышки:　

— Стой! Кто такие?　

— Связисты! — отозвался Степаныч. — Открывай, братишка, видишь, у нас раненые!　

К подобным гостям часовые уже давно привыкли. В Вовкину часть тоже таких много прибилось. Кто из окружения вышел, кто потерялся. Принимали всех, а уж потом проверяли, кто и откуда.　

— Давайте в штаб, — сказал офицер, дежуривший на КП, пропуская их на территорию части.　

— Какой штаб, земляк, видишь, какой груз тащим, почти двухсотый! — красноречиво произнес Степаныч. — Госпиталь есть?　

— Нет, в Кандагар обычно отправляем.　

— Где «вертушки»?　

— Вот туда тащите, правда, если полковник…　

Но бойцы Степаныча не слышали его, устремившись к вертолетной площадке.　

Вот и два вертолета, один явно на ремонте — подбитый, заштопанный, с полуразобранным мотором. А в кабине второго даже летчик виднеется, наверное, только что прилетел. Вот повезло-то как!　

— Эй, вы куда? — попытался остановить их кто-то. Голова у Вовки под тяжестью товарища была наклонена, кроме ног ничего не видно.　

— Куда прешь? Оглох, что ли?! Тормози! Это вертолет полковника, сейчас он…　

— Ты чего, земляк, у меня же раненые, ослеп, что ли!　

— Стой, говорю!　

Показались еще одни ноги. Вовка осторожно опустил на землю раненого, выпрямился. В спине сильно ломило. Дорогу к вертолету преградил какой-то капитан и сейчас вовсю пререкался со Степанычем.　

— Это еще что такое! — послышался издалека недовольный и явно командный голос.　

Показались двое — один с погонами полковника, второй майор.　

— Кто такие? — спросил полковник важным и строгим голосом.　

— Ваши соседи, товарищ полковник, связисты, — запыхавшись, начал Степаныч. — Духи колонну подрезали, нас в горы оттеснили. Еле ушли.　

— Ваше звание?　

— Капитан.　

— А где погоны, почему не по форме?　

— Виноват, товарищ полковник.　

— Ладно, давайте отсюда, не мешайтесь.　

— Как так, у нас же раненые, их срочно в госпиталь надо.　

— Ничего, завтра отправим. А в этой машине стратегический груз, места нет.　

— Но у нас же люди!..　

— Капитан! — брови полковника угрожающе дернулись вниз. — Вы что, спорить со мной еще будете!　

Из двери кирпичного двухэтажного домика показались двое солдат. В руках — огромная коробка. Еще издалека отчетливо читаются жирные черные буквы — «SONY». За этими двумя показались еще двое, и тоже в руках огромная коробка с телевизором.　

Майор отодвинул вертолетную дверцу салона:　

— Давай, ребята, загружай!　

Первая пара солдат уже стала затаскивать огромный телевизор в брюхо вертолета. А там уже битком стояли примерно такие же коробки, только в глазах пестрело от разных названий фирм — «Sharp», «Grundig», «Panasonic».　

— Это и есть ваш стратегический груз? — хмуро спросил Степаныч.　

— Ты еще здесь?! А ну, бери своих и быстро проваливайте отсю…　

Договорить полковник не успел, Степаныч тут же сбил его с ног. Вовка без слов понял Степаныча и врезал стоящему у вертолета солдату, тот отлетел в сторону. Второй солдат опешил. Но и его Марголин вырубил так же быстро. Остальные ребята уже справились с майором и еще двумя бойцами.　

Степаныч обхватил со спины полковника за шею и сейчас держал его мертвой хваткой. Полковник надсадно хрипел и силился что-то произнести:　

— Да я… тебя… под трибунал…　

— Не шевелись, полковник, а то задохнешься раньше срока.　

Полковник, с красным от натуги лицом, с вылезшими из орбит глазами, крякнул, тело обмякло. Навстречу Вовке из кабины пилота выскочил летчик — старший лейтенант.　

— Вы что?! В своем уме?!

Рука летчика уже расстегнула кобуру. Но пистолет он достать не успел, зря, что ли, Степаныч столько времени тратил на рукопашную подготовку. Резкий удар костяшками в горло, и старший лейтенант без памяти отлетел в сторону.　

— Отдыхай, дядя, — сказал ему Вовка и повернулся к своим. — Все, у меня чисто!　

— Давайте, разгружайте вертушку, живо! — приказал Степаныч.　

Спецназовцы вмиг заскочили в вертолет и оттуда со страшным грохотом полетели коробки со всевозможной радио-, видео- и телетехникой. Полковник, вытаращив глаза и не веря в реальность происходящего, смотрел на бьющуюся технику.　

— Да вы что!.. Мать вашу!.. Да вы знаете, что это такое!　

— Да что-то такое стратегическое, — усмехнулся Степаныч.　

— Идиоты, да вас за это… Считай себя уже покойником, капитан!　

— Да я каждый день в них числюсь, так что не пугай, привык.　

И Степаныч сделал короткое, но резкое движение правой ладонью, коснувшись ею верхней части головы полковника. Коснулся не сильно, не ломая шейных позвонков и не отправляя того на тот свет, а лишь на время отключая его. Ничего, полежит, очнется. Надоел со своей болтовней.　

Когда «стратегический» груз выбросили и в вертолет загрузили раненых, Степаныч приказал:　

— Марголин, Гришин, в вертолет.　

И, подойдя ближе к Вовке, командир протянул руку:　

— Ну, давай, парень.　

— Спасибо тебе, Степаныч.　

— Да мне-то не за что. А вот тебе, десантник, спасибо. Хорошо служил и воевал отлично. Если бы мог, орденом наградил, но… извини. И не забудь, Марголин, ты нас не видел и не слышал, блуждал все это время по горам, вместе с такими же, как ты, бедолагами, скалолазаньем занимался. И смотри, в случае чего, с моим ведомством шутки плохи.　

— Да это я уже понял, командир.　

— Ну, тогда уносите ноги, в аду свидимся!　

Винты уже с шумом разрезали воздух, и машина резко дернулась всем корпусом вверх. Лейтенант Гришин сидел за штурвалом вертолета. В отряде Степаныча почти все умели водить любую технику — от БТРа до самолета.　

Они поднялись в воздух и взяли курс на восток. Вовка с прижатым под руку автоматом смотрел вниз, на удаляющиеся фигурки своих боевых товарищей.　

Странный все-таки мужик этот Степаныч. Столько людей от явной гибели спас, а еще больше на тот свет отправил. Безбожник. И Вовка, стараясь перекричать шум мотора и завывание ветра, запел:　

— Шел трамвай девятый номер, на подножке кто-то помер…　

Настроение было отличное. Солнце светило как никогда радостно и приветливо. Наконец-то скоро он попадет домой. Ведь уже целый месяц, как за дембель зашкалило. Домой! Какое сладкое слово! Даже не верилось.　

Вовка улыбался и весь переполненный счастьем еще не знал, что ждет его впереди. Не знал он, что его уже давно считали погибшим и даже отправили похоронку в военкомат, откуда он призывался, что уже давно отгремел траурный салют на братской могиле со скупой армейской звездочкой наверху и длинным списком имен ребят из его четырнадцатого воздушно-десантного полка. Среди этих имен было и его: «Гвардии старшина Марголин Владимир Анатольевич. 7.06.1960 — 18.09.1981». Он уже четыре месяца как числился в погибших. И там, в горах, вместе с бравыми ребятами Степаныча воевал не Вовка Марголин, а его дух. Но дух во плоти и крови, который еще не торопился на тот свет.　

Через две недели после похоронки в часть пришло письмо из Союза, из военкомата. Письмо с очень коротким посланием — мама старшины срочной службы Марголина В. А. скоропостижно скончалась от сердечного приступа, похороны такого-то числа. Странное это было письмо. Своим трагическим известием оно уже никого не могло расстроить. Убили ее единственного сына, а теперь нет и самой мамы, и некому поехать на ее похороны, потому что другим сыновьям из их части не до этого. Да и не отпустят их на похороны чужой мамы. И зачем только военкомы такие письма шлют, какого черта! Только на нервы действуют.　

Но ничего этого Вовка не знал и знать не мог. Сейчас он был счастлив, как может быть счастлив человек на войне, которого не убило и даже не ранило.　

— …тянут, тянут мертвеца, ат-ца-дрит-ца — ат-ца-ца!