Детство на окраине

Зловещая весна

Апрель был полон необыкновенных и мрачных событий.

Третьего числа весь мир был ошеломлен трагедией «Титаника». Об этом говорили и дома и в школе. Елена Петровна собрала девочек во время большей перемены и рассказала, что произошло.

В эту ночь в Атлантическом океане на пути в Нью-Йорк погиб огромный пароход «Титаник». Он столкнулся с подводной ледяной горой — айсбергом, получил пробоину и утонул.

«Титаник» был самый большой пароход в мире. В нем было несколько этажей, там были и салоны, и спальни, и столовые, и восточные бани, и кафе… Пароход взял три тысячи пассажиров и одной команды на нем было восемьсот человек.

«Титаник» только что построили, он вышел в свой первый рейс. Слава о его мощности и роскошном убранстве прошла по всему свету. Владельцы парохода хвалились его непотопляемостью, они уверяли, что «Титаник» потопить невозможно.

В эту роковую ночь «Титаник» шел на предельной скорости. В двенадцатом часу, когда только что кончился концерт и пассажиры собирались ложиться спать, «Титаник» слегка вздрогнул. Никто не обратил на это внимания, люди смеялись и разговаривали в ярко освещенных салонах. А в это время в пробоину уже хлынула темная океанская вода.

Капитан Смит тотчас приказал передать по беспроволочному телеграфу всем пароходам, находящимся поблизости, что «Титаник» терпит бедствие. Команда отчаянно старалась спасти пароход, но оказалось, что помпы, откачивающие воду, работают плохо, что стенки отсеков слабые и не выдерживают напора воды.

Капитан Смит сразу понял, что наступила катастрофа. Он предложил пассажирам надеть спасательные пояса и перейти в шлюпки. Пассажиры удивлялись — зачем им уходить из теплых нарядных кают в ненастную ночную тьму, в океан, по которому плывут льды? Никто не верил, что «Титаник» может утонуть. Но, когда увидели, что пароход начинает крениться носом, началась страшная паника. Все население парохода бросилось к лодкам. Лодок не хватало. Перестали работать динамо-машины, электричество погасло. Все погрузилось во тьму.

Капитан, чтобы как-то успокоить пассажиров и ослабить панику, приказал оркестру играть. И музыканты, чувствуя, как их пароход уходит под воду, сидели и играли, играли вальсы, играли, глядя в глаза смерти. А когда увидели, что конец близок — заиграли похоронный марш.

В лодки сесть успели немногие. Пароход вдруг поднялся кормой кверху и сразу ушел в пучину. Дикий крик, стон похоронного марша — все умолкло. Наступила мгновенная тишина — около трех тысяч человек ушло под воду вместе с «Титаником».

Капитан еще держался на воде, он помогал спастись кому-то. Ему предложили место в лодке. Но капитан отказался, и черные волны океана сомкнулись над его головой…

Елена Петровна замолчала. Девочки со вздохом перевели дыхание.

Зазвенел звонок. Соня, потрясенная страшной трагедией, вошла в класс, села за парту. Но перед глазами стояла черная пучина океана и тонущий пароход, с которого несется в ненастную тьму прощальное рыдание похоронного марша. Елена Петровна, тоже совсем расстроенная, сидела за своим столом и никак не могла начать урока.

— А как же капитан не увидел льдину? — спросила Соня.

— Потому что он был плохой капитан! — сказала Анюта Данкова. — И хорошо, что он утонул! Его бог наказал.

— А ты бы согласилась тонуть, если бы тебя в шлюпку сажали? — вскинулась на Анюту Саша Глазкова. — А он вот от шлюпки отказался!

— Ну, если из-за него столько людей погибло, то и надо ему утонуть!

В классе поднялся шум. Заспорили, кто виноват. Большинство решило, что капитан. Должен был лучше глядеть и не налетать на льдину. А Соне было так жалко бедного седого капитана, который сам отказался от спасения и ушел на дно вслед за своим кораблем, что никак не могла сказать ни одного слова осуждения. Если он виноват, то ведь и сам он умер!

— Неизвестно, так ли уж он виноват, — сдержанно сказала Елена Петровна. — Есть предположение, что владельцы «Титаника» заставили его вести пароход этим маршрутом. Ни одно судно весной не ходило по этому пути, потому что все боялись подводных льдов. И капитан Смит не хотел идти, он знал, что тут опасно. Но владельцы приказали. Здесь путь короче. Им хотелось поставить рекорд быстроты.

— А эти владельцы — где они? — спросила Саша. — Они тоже погибли?

— Нет… — Елена Петровна встала и в волнении прошлась по классу. — Они не погибли. Они сидят в своих виллах и особняках. Они только горюют, что потерпели убыток.

— Вот они и виноваты, — крикнула Саша, — а вовсе не капитан!

Девочки зашумели.

— А их теперь что — судить будут?

— Наверное, в тюрьму посадят!

— А может, и казнят — вон сколько людей из-за них погибло!

— Нет, их не казнят, — сказала Елена Петровна. — У них хватит капитала, чтобы откупиться!

И, тут же спохватившись, она провела рукой по лбу и по волосам и уселась за стол.

— Ну, хватит, девочки, давайте заниматься.

Когда Соня пришла домой, там тоже шел разговор о «Титанике». Мама охала, качала головой:

— В первый рейс вышел! И столько народу! Ох, какая страшная картина!

— Да, — отец в волнении разглаживал усы, — и не опомнисси! Льдина-то, пишут, вся под водой была, только макушка наверху торчала. Ну, ночью-то и не разглядели!

— А это не капитан виноват, — тотчас вмешалась в разговор Соня. — Это владельцы виноваты — они заставили его по этой дороге плыть. Но только их в тюрьму все равно не посадят, потому что они богатые и капиталом откупятся.

Мама в изумлении уставилась на нее:

— А ты откуда знаешь?

— Да ведь нам Елена Петровна все рассказала.

Мама покачала головой:

— Умный человек Елена Петровна, только зря она так говорит. Ты нигде больше этого не повторяй — насчет капиталов да тюрьмы, — слышишь? А то подхватит какой-нибудь, вроде Сергея Васильича, и несдобровать вашей Елене Петровне.

— А что? — испугалась Соня.

— Как — что? Могут с места прогнать. А то еще и в острог посадят. «Ты что же, — скажут, — своих учениц против богатых настраиваешь?» Ведь у нас богатые всегда правы, а бедный всегда виноват!

— Ну, вот и сама заглаголила! — сказал отец. — А все на меня говоришь.

— Да ведь жалко человека! — возразила мама. — Время такое опасное, везде все бунтовщиков ищут. Чуть слово сказал, уж и бунтовщик. Сходить, поговорить, что ли, с нею…

— Не бойсь! — ответил отец. — Они, молодые-то учителя, лучше нас с тобой знают, что говорить и что делать. Они люди образованные, им дальше видно.

Еще все и дома и во дворе волновались и обсуждали гибель «Титаника», как случилось новое событие. Утром четвертого апреля газеты сообщили, что сегодня будет солнечное затмение — Луна пройдет между Солнцем и Землей и закроет солнечный диск. Когда Соня прибежала из школы, все ребята во дворе уже ходили перемазанные сажей — коптили стекла, чтобы смотреть, как будет «затмеваться» Солнце. Соня даже обедать не могла от волнения и нетерпеливого ожидания. Ей и верилось и не верилось. Если в газетах написано, что Солнце потемнеет, значит, так и будет. Но а все-таки как же это может быть? С тех пор как Соня живет на свете, солнце могли закрыть только тучи и облака, но само оно никогда не темнело…

Ребята бродили по двору, не могли ни играть, ни заняться чем-нибудь; все поглядывали на солнце и ждали, ждали с тревогой и любопытством.

Поглядывал на небо из-под руки и дворник Федор. Выходили из своего подвала тетеньки-прачки. Проходил по двору за водой на колодец Иван Михайлович и, остановившись перекинуться словцом с Федором, тоже, прижмурив свои голубые глаза, глядел на солнце…

А солнце безмятежно сияло среди голубого неба, пригревало крыши и голые ветки неподвижных тополей. И по двору уже пошел разочарованный говорок: никакого затмения не будет, это все ученые зря выдумывают.

— Пойдем к тебе, — сказала Лизка Соне. — Ты будешь рисовать, а мы будем смотреть.

— Или в мячик у вас в сенях поиграем, — предложила Оля. — Какое-то еще затмение!

Она скривила свои маленькие красные губы и сморщила вымазанный сажей нос. Соня согласилась идти играть в сени, тем более что этот задира, сухопарый Коська со скуки начал озорничать — бегать по грязи, стараясь обрызгать девчонок.

Но в природе уже что-то происходило. Наступила странная тишина, потянуло холодком, и словно сумерки начали заволакивать двор. Куры вдруг испуганно закричали, полетели по двору и начали прятаться в сараях. Где-то у Подтягина завыла собака. Отовсюду выбежал народ — с верхних этажей, из подвалов. Даже полуслепой портной, Сенькин отец, вышел и стоял, подняв кверху бороденку и прижимая к глазам закопченное стекло.

— Начинается! Начинается! — кричал хромой Сенька. — Ребята, гляди!

Соня не отрывала черного стеклышка от глаз. Она смотрела, как зловещий темный краешек все наползает на солнце, все дальше и дальше закрывает его светлый круг.

Соня уже знала, что это ненадолго, что это пройдет и солнце останется все таким же ясным и теплым, но на сердце становилось нехорошо, беспокойно, хотелось куда-то бежать, спрятаться… Собака продолжала выть, нагоняя тревожную тоску. Вдруг кто-то заплакал во весь голос. Соня отняла стеклышко от глаз — это плакала дочка ломового Матреша — Ком саламаты. Она ревела, раскрыв рот так, что все зубы, и верхние и нижние, были видны. Кругом засмеялись:

— Конец, Матреша, больше солнышка не будет!

— Прощайся с солнышком, Матреша!

Матреша заревела еще пуще и побежала домой, шлепая по лужам своими деревенскими полусапожками.

Становилось все темней, все холодней. Соня чувствовала, как холодок ползет ей за ворот. Эти сумерки среди ясного дня, этот недобрый холодок были странными, пугающими. А черное пятно все наползало и наползало на солнце…

Но все это длилось недолго. Пятно стало уменьшаться, а солнце, словно вырвавшись на свободу, засияло еще ярче, еще веселей. Сразу стало тепло, куры вышли из сараев, закапали, зазвенели сосульки у водосточных труб… Все вздохнули свободнее и, перепачканные сажей, смотрели друг на друга и смеялись.

— Вот это здорово! Что бывает, а? Чудеса! — переговаривались люди, расходясь по своим квартирам.

А Соня еще долго смотрела на солнце сквозь закопченное стекло, разглядывала его пятна, и множество мыслей возникало в ее голове. Как узнали ученые, что именно в этот день и час Луна пройдет между Землей и Солнцем? И что было бы, если бы Луна так и осталась на этом месте? Если она только краешек Солнца заслонила, и то уже как темно, холодно и страшно стало на Земле… А если бы Солнце заслонилось совсем, что бы тогда было?

Вопросы, вопросы… Одни вопросы, а ответов нет. Ни отец, ни мама не знали, что сказать Соне. А человека, который все знал и который мог бы все объяснить Соне, не было на свете. Где-то на Ваганьковском кладбище затерялась под снегом маленькая бедная могила — все, что осталось от него. А могилы безмолвны, они никогда ничего не отвечают живому человеку.

Не успели затихнуть разговоры о «Титанике» и о солнечном затмении, как дошел слух о новом событии, грозном и трагическом. Этот месяц апрель не мог успокоиться, словно камни падали в тихую застойную жизнь Старой Божедомки.

Где-то в далекой Сибири, на Лене-реке, царские солдаты расстреляли рабочих.

В газетах это прозвучало глухо. Однако кровавая расправа потрясла всех. Подробности об этом событии просачивались скупо, но они просачивались, о них заговорили в Государственной думе. И, несмотря на ложь и пустые слова, которыми старались министры затушевать, что произошло, все больше и больше проглядывала страшная правда.

Елена Петровна была бледна и задумчива. Она старалась внимательно выслушивать ответы учениц, следить за тем, как они решают задачи, но Соня, которая чутко любила свою учительницу, видела, что мысли Елены Петровны заняты совсем другим.

На перемене Соня робко подошла к ней и спросила:

— Елена Петровна, у вас, наверное, болит что-нибудь?

— Болит, Соня, — ответила Елена Петровна. — Сердце у меня болит.

И больше ничего не сказала. А Соня больше ни о чем не посмела спрашивать.

Об этом злодействе на реке Лене говорили все во дворе: и тетеньки-прачки, сидя вечером на скамейке; и дворник Федор, который, подметая двор, останавливался то с одним, то с другим жильцом прокофьевского дома; и торговка Макариха. А Сенькин отец, подслеповатый портной, ходил по двору с газетой в руках и все просил, чтобы кто-нибудь прочитал ему про эту Лену-реку, где хозяева рабочих расстреливали…

Об этом же страшном событии, когда так вот зря, без нужды, была пролита кровь, разговаривали и женщины, приходившие за молоком. Соня жадно слушала все эти разговоры и потом приставала то к отцу, то к маме:

— А за что их расстреляли?

— За то, что пошли у хозяина правды искать, — ответил отец.

А мама просто отмахнулась:

— Вырастешь — поймешь. А сейчас твое дело — уроки учить да в куклы играть.

Но Соня никак не могла не прислушиваться ко всем этим взволнованным разговорам. А в глазах так и рисовалась зловещая картина: темная река, затоптанный снег и на снегу — убитые люди…

В квартире было невесело, неспокойно.

Анна Ивановна сердито приставала к Кузьмичу с вопросом:

— Мить, ну где же бог-то? Почему он дозволяет понапрасну, ни за что людей убивать?

Но тот угрюмо отмалчивался. Видно, и он никак не мог понять и оправдать своего бога. И Анна Ивановна слышала, как, молясь на ночь, Кузьмич вдруг прервал молитву и, глядя прямо в темное лицо Христа, потребовал ответа:

— За что же ты их наказал? Ну, за что? Нешто можно так-то?

Мама ходила сумрачная, вздыхала:

— К чему это все идет? Ведь у этих, убитых, тоже дети небось остались. Сироты. Куда они пойдут, кто им поможет? А каково матерям-то хоронить своих сыновей? Как подумаешь, сердце не выдерживает…

А отец качал головой и все повторял:

— Форменная подлость — в безоружных людей из ружья палить! Это же форменная подлость!

Даже Сергей Васильевич немножко притих в эти дни. Лишь один раз, услышав возмущенные слова Ивана Михайловича, он огрызнулся:

— А не бастуй! Вот и наука!

— А вот как бы ты не бастовал! — вдруг схватился с ним Иван Михайлович. — Видел, что в газетах-то написано? Вон она, работа-то, какая у них! Постой так вот по двенадцать часов по колено в ледяной воде да приди домой, а там жрать нечего. Посмотрел бы я, как бы ты веселился на их месте!

Сергей Васильевич со злостью бросил на пол и растоптал недокуренную папиросу:

— Я давно примечаю, что ты сам бунтовщик! Острог по тебе плачет! Дождешься — посажу!

— Да уж в остроге-то и места небось нет. Куда сажать-то будешь?

Сергей Васильевич с треском захлопнул свою дверь.

А мама испугалась:

— Ой, наживешь ты, Иван, беды со своим языком! Вон она, беда-то, так кругом и ходит! И что же это за время такое наступило страшное?!