Фотографии Филиппа Михайловича у меня нет. Его почти постоянно в Архангельске не было. Всю войну он вместе с Екатериной Андреевной провёл на Камчатке. После войны работал в Калининграде, а по возвращении в Архангельск был арестован, как говорили, за какие-то хозяйственные дела и куда-то выслан. Вернулся он в году 50-м, очень толстый и больной, и сразу, несмотря на своё пошатнувшееся здоровье, занялся ремонтом дома. Хозяйская половина к тому времени накренилась. Человеком он был рачительным и не мог равнодушно смотреть на бесхозяйственность. Помню как, будучи больным, он притащил с натугой громадную доску от мостовой, кинутую в сторону при её ремонте. Прожил он недолго.
Екатерина Андреевна была соломбалка. Красивая, статная, высокая, немногословная — настоящая хозяйка дома. Женат на ней Филипп Михайлович был вторым браком. От первого брака у него было две дочери: Ирина и Александра. От второго брака детей не было, и всю жизнь с ними жила племянница Екатерины Андреевны Женя, позднее — с дочерью Милой.
В годы войны Женя оставалась одна в хозяйской половине дома и сдавала маленькие комнаты военным. Постояльцы часто сменялись, а в домовой книге надлежало вести строгий учет проживающих в доме. Но главное, действовало постановление, согласно которому владелец жилья, отсутствующий более 6 месяцев, терял на него право. Хозяева отсутствовали гораздо дольше, а Женя была не намного старше нас с Петром. Моя мать взяла на себя роль хозяйки дома и этим сохранила хозяевам дом. Он мог бы быть передан в ЖЭК. В благодарность за это вернувшаяся хозяйка много лет не повышала квартирную плату. Не знаю, где жили дочери Костыгова во время войны, но после одна из них, Шура, с мужем Арсением жила с Екатериной Андреевной, и видно было, что та едва её терпит. Шура относилась к категории «пронзительных» женщин. У нее был высокий, крикливый голос, и она постоянно «пилила» своего Арсения — мужика простого и умелого на все плотницкие и слесарные работы. Особенно донимала Шура Екатерину Андреевну, без конца подчёркнуто называя её «мамой» после каждого слова. Настоящее ееёотношение проявилось на похоронах Екатерины Андреевны. Умерла она в тёплое время года, и тело до похорон стояло дома — тогда не увозили в морг. Шура на похоронах многократно повторяла: «Мама-то уже пахнет». А в церкви, на отпевании, обратила моё внимание на молодого помощника священника с ярким румяным лицом: «А попик-то хорош». Другими словами, Шура не больно-то переживала кончину Екатерины Андреевны.
Екатерина Андреевна Костыгова, хозяйка дома, на крыльце чёрного входа в хозяйскую половину
Нашу половину дома, т.е. ту, которую снимал отец, разделили по суду между дочерьми. Шура получила «большую» и «отцовскую» комнату, и к ним Арсений пристроил кухню и крыльцо. Ирина стала владелицей «маленькой» комнаты и кухни и к ним пристроила кухню, сени и крыльцо. Отцу пришлось просить у городских властей коммунальную квартиру. Этим закончилось наше житье в «доме на Новгородском».