Костры на площадях

НОВЫЙ ХОЗЯИН — НОВАЯ РАБОТА

Холодное солнце стояло над лесом, над цыганским табором. Вокруг клетки шумела незнакомая жизнь: горели жаркие костры, жарилось, щелкало жиром мясо, женщины с высокими резкими голосами доили коров, и тугие пенные струи молока бились, пенились в подойниках; бегали и кричали ребятишки; мужчины сидели у кибиток, поджав под себя ноги, курили трубки, говорили о чем-то своем.

А к клетке никто не подходил. Медведь хотел есть и еще больше — пить. Жажда и голод заменили все другие чувства, и теперь опять Мишка метался по клетке.

Солнце прошло уже по всему небу, длинные тени от деревьев легли на землю, а медведь все бегал и бегал по маленькому пятачку отведенной ему земли и жалобно рычал: «Ну дайте же, пожалуйста, мне что-нибудь поесть!»

И когда уже начало смеркаться, в клетку вошел смуглый человек с заросшим лицом, в меховой поддевке. В одной руке у него было ведро с мутной похлебкой и в другой — ошейник и кнут.

Мишка почувствовал запах еды, голод ослепил его: забыв о человеке, забыв обо всем, он ринулся к ведру…

Тотчас щелкнул кнут, и сильный удар обжег Мишку, отбросил его назад. Медведь отскочил в сторону, пораженный, — уже давно люди не причиняли ему зла. Где-то очень далеко в его сознании жил зеленый юнкер с беспощадным стеком. И вот опять…

Ярость, слепая, бешеная ярость наполнила медведя. Он встал на задние лапы и, глухо рыча, пошел на своего нового врага.

Заросший человек быстро выскочил из клетки, что-то возбужденно, зло крикнул, и в то же мгновение в клетке были три человека с кнутами — он, новый хозяин медведя, и еще двое молодых цыган.

Они встали в три угла клетки, и на Мишку посыпались беспощадные удары.

Щелкали, щелкали бичи.

Удар за ударом.

Удар за ударом…

Острая, невыносимая боль обрушилась на медведя со всех сторон. Он уже ничего не видел и не понимал. Он вертелся в центре клетки, и его, обжигая болью, обвивали длинные бичи, похожие на змей.

Один удар пришелся по глазу. Глаз мгновенно вспух и затек. Потом последовали удары по передним лапам, и Мишка-печатник уже не мог стоять — он рухнул набок, и не рычание, а стон вырывался из его горячей пасти.

Человек с заросшим лицом что-то крикнул — удары прекратились. Медведь не мог пошевелиться — все болело у него, все казалось не своим — лапы, туловище, голова.

Время остановилось. Звон стоял в ушах медведя. Все ненужным и безразличным казалось ему.

Мишка лежал на боку и видел сквозь голые ветки деревьев высокое темное небо со звездами. Иногда холодный ветер пробегал по кронам деревьев, и тотчас ровный шум рождался вверху, что-то смутное и далекое напоминал медведю…

Вокруг шумела вечерняя жизнь табора, но Мишка не ощущал ее, все, что было кругом, не интересовало его и было не нужно ему. Боль уже не была такой мучительной, стала тупой и ноющей. Полное безразличие ко всему на свете испытывал Мишка-печатник. Он лежал в странном полузабытьи, и лес шумел над ним, и далекие звезды мигали в темном небе.

Была уже глубокая ночь, и все спало кругом. Чуть-чуть посветлело небо, когда пришла к клетке черная собака с длинными ушами — ее звали Рунаем, — поскулила тихо и жалобно, видно, этим выражая сочувствие, помахала хвостом и свернулась тут же теплым клубком, заснула.

Зыбкое утро родилось в лесу; порозовел туман над рекою, и в этом тумане стали различимы лошади, которые паслись на берегу — их темные контуры обозначались над обрывом в воде. Ветер проснулся вверху и поднял возню в редких неопавших листьях.

Но табор еще спал.

И вот тогда к клетке, в которой лежал Мишка, скованный тяжелой дремотой, тихо подкралась тоненькая девочка с черными волосами крупными кольцами. На смуглом лице блестели карие испуганные глаза.

Девочка воровато оглянулась — никого не было вокруг — и тихо позвала медведя:

— На! На!

Мишка поднял голову.

Смуглая рука протягивала сквозь березовые жерди кусок хлеба и обглоданную кость.

— На! На!

И медведь, приседая на избитые лапы, подошел к девочке, осторожно взял у нее хлеб и кость, съел все быстро и поласкался головой о добрые руки.

Девочка тихо засмеялась и убежала, напевая что-то.

Так у Мишки-печатника появился в цыганском таборе второй маленький друг — девочка Руза.

И опять целый день медведю не давали пить и есть. И когда в клетку вошел заросший цыган с ведром похлебки, кнутом и ошейником, Мишка-печатник смирился: он позволил своему новому хозяину надеть на себя ошейник с поводком, позволил осмотреть мускулы на лапах и шее, вытерпел ласковое похлопывание по боку и после этого съел мутную похлебку в ведре.

Началось обучение Мишки-печатника новой работе: он должен был танцевать под бубен, стоя на задних лапах.

Медведь легко усваивал немудреную науку. Но с каждым новым уроком он все больше ненавидел своего хозяина — малейшее неповиновение, ничтожная ошибка карались беспощадными ударами кнута.

И раз Мишка не выдержал: после того как удар кнутом пришелся ему по носу, на миг ослепнув от ярости и боли, медведь, вырвав поводок у цыгана, наградил его таким сильным ударом лапы по голове, что темный цыган кубарем покатился в угол клетки, завопив от боли.

Налетели на Мишку другие цыгане, большие и сильные, и на этот раз он был избит так, что два дня не мог подняться.

И опять на пороге ночи и утра к его клетке приходила черная собака с отвислыми ушами, сочувственно махала хвостом, а когда поднималось солнце, приходила тоненькая девочка с добрыми глазами и приносила ему еду.

Потом возобновились уроки.

Потом настал день, когда Мишка-печатник был выведен на свою первую работу.

Шумный пестрый базар обступил медведя со всех сторон. Никогда он не видел столько людей сразу.

Лица, лица…

Любопытные,

испуганные,

изумленные,

насмешливые;

молодые,

старые,

мужские,

женские…

Шум вокруг, вихрь незнакомых запахов, смех.

И звон бубна в руках цыгана.

И настороженный взгляд цыгана.

И вкрадчивый голос цыгана:

— Попляши! Попляши! Позабавь честной народ.

Раз потерял Мишка ритм в своем танце на задних лапах, и тотчас — сильный удар кнутом.

Глухо зарычал медведь — шарахнулась испуганная толпа в стороны.

Голос цыгана:

— Это он так, балует. Ну, потешь — попляши.

Опять звенит бубен. Кружится медведь в медленном танце.

Падают в шапку цыгана деньги, звенят.

Звенит бубен…

Кружится Мишка-печатник в медленном танце…

И когда его взгляд встречается со взглядом цыгана, отворачивается цыган — такую дремучую ненависть видит он в Мишкиных глазах.

О, если бы не было крепкого поводка, если бы не было беспощадного кнута и других сильных жестоких цыган… Если бы встретиться с ним один на один!..

И замелькали, закружились вокруг Мишки-печатника бесчисленные базары, вереницы людских лиц проходили перед ним, длинные дороги вели и вели его в неизвестные города и села.

Но не мила, жестока для Мишки-печатника была эта новая жизнь. И холодными осенними ночами снился ему типографский двор, Федя, кошка Ляля, печатный станок… Просыпаясь, видел он серый верх кибитки или небо в тучах, или лапы елей над собой, и темная тоска сжимала сердце Мишки-печатника. Если бы он был человеком, то, наверно, плакал бы этими глухими ночами.

Только два друга были у Мишки в цыганском таборе — черная собака Рунай с длинными ушами и добрая девочка Руза.