Крик дафэна

ГЛАВА 14. Лабиринт

Я убегал.

Я уже давно не вёл счёт открывающимся вторым, пятым, сто десятым дыханиям. Ерунда! Лишь ноги дробно вторили сердцу. Мелькали мимо тёмные грязные стены и освещённые чистые панели, резные проёмы и современные двери, залы, лестничные пролёты, арки, анфилады, низкие подвалы и снова лестницы, снова коридоры… Мой неутомимый проводник давно сменил дислокацию и теперь не пачкался, расчерчивая собой пыль, а стремительно летел прямо передо мной, подобно отбитому теннисному мячу. Бесконечная травинка прилежно вытягивалась следом, ненадолго зависая в воздухе, а потом опадая в пыль.

Преследователь не отставал. Почему-то его образ постепенно трансформировался из клыкастого монстра в тучного, страдающего одышкой ночного сторожа, который стерёг школьный сад от наших ненасытных набегов. Он так же, задыхаясь и натужно сипя, гонялся за нами, обещая поймать и… и… Вот только что «и», так никогда и не договаривал. Что ж, если сейчас попадусь, то сразу и узнаю: будет мне разом и за то, и за это.

Горынови-иииич! Хийс трехбашковый, где же ты-ыыыы?!.. Отчаянье нахлынуло, как прилив, и так же стремительно откатило, переворошив в душе надежды и сомненья. Бежать!!! Авось и вынесет!.. Диллинь! Как пронзительно, мгновенно всплывает её образ! О ней я старался не думать, даже тень её имени приносила сейчас боль… Неужели никогда?.. Болььь-шшше… Ниии… Бежать!!! Всё слилось в единый туннель, серый войлочный коридор, гасящий мой уставший бег. Клубочек, подожди! Больше не могу! Эй!.. Я потянулся рукой за летевшим передо мной зелёным комком, не достал, потянулся из последних сил и… споткнулся.

Сбоку удовлетворенно захихикали, а я, не успев даже как следует охнуть, не то что скосить глаза, обозначив того, кто подставил мне подножку, тормозил всеми имевшимися частями тела, стукаясь, кувыркаясь и ругаясь, но, тем не менее, постепенно замедляясь в окончательной позиции животом и лицом, как шваброй собирая пыль в объёмную кучу. Рядом суетился клубок, расточительно разматывая свою драгоценную ниточку, оседавшую на меня спутанным покрывалом. Я охнул, схватился за голову, мол, перестань, я в порядке, попытался привстать, но поскользнулся, уезжая вбок подвернувшейся рукой и проваливаясь куда-то по наклонной вниз — в боковую дыру, скатываясь в неё вместе с собранной кучей пыли и ринувшимся вслед клубком.

Оставшийся наверху весельчак никак не мог успокоиться, давясь и отплевываясь смехом как вишнёвыми косточками. Я уже почти его не слышал, проскальзывая дальше вглубь, как вдруг смешки сменились отчаянным визгом, беспорядочной возней и сипеньем. Сквозь деловито хозяйское бормотанье прорвался последний пронзительный вскрик, и всё стихло, предварительно явственно хрустнув и рыгнув отрыжкой: наш невидимый бывший третий наконец-то нашел себе ужин.

И это ж надо было угодить в такую грязь!.. Давно нечищенные каменные кишки, по которым я продвигался как случайно проглоченный кусок, в надежде что это когда-нибудь закончится, и я когда-нибудь куда-нибудь выпаду, — были действительно давно и никем не чищены. Более того, выпал я в огромную кучу мусора. Следом вывалился грязный ошметок — я с трудом узнал в нём моего проводника — и выжидательно замер рядом.

Вокруг дружно рассмеялись. Ну ни шага без веселья! От одного шутника убежал, а тут их целая куча.

Комната была большая и напоминала производственное помещение с длинным конвейерным столом и лязгавшим механизмом, которым этот стол и оканчивался. На двигавшуюся ленту методично укладывался мусор, исчезавший в грохочущей машине и более ниоткуда не появлявшийся. Мусор, естественно, брался из той кучи, на которой я восседал в данный момент.

— Долго ты будешь там прохлаждаться? — поинтересовался ближайший ко мне работник, выхватывая лопатой изрядную порцию хлама таким образом, что его сторона пришла в движение и потихоньку оползла вниз, увлекая за собой и меня прямо к его когтистым стопам и острому лезвию рабочего инструмента. Спрашивавший в недоумении наклонил синеватую лысую голову, развернув полупрозрачные хрящи ушей и собрав весь запас кожаных складок около глаз и над ними в виде этакого проявленного на лбу рельефного вопроса: — Ты кто такой? Надо же: впервые сверху сыпется что-то живое, да ещё и в форме примитивного хона.

— Но-но, попрошу без оскорблений! — пробормотал я, поднимаясь на ноги и отряхиваясь. Клубочек тихонько подпрыгивал рядом, ловкими ударами выбивая из себя пыль. — Я ж тебя не обзывал каким-нибудь краказябером или… грольхом.

— А мы и есть грольхи, — фыркнуло маленькое существо, облокачиваясь на лопату. — Только не «высшие и низшие», как говаривало наше бывшее высшее начальство, а нормальные, самые обыкновенные грольхи, каковым нам и положено быть. Кстати, а кто такой кракказзяббер?

Он действительно напоминал Ра-Хора, может быть, был чуточку ниже и не так уродлив — отсутствие жабьей пасти и выкаченных глаз делало его похожим на инопланетянина.

— Краказябер? Ну, это такое нелепое существо… Короче, точно не ты.

— Точно! Как бы не я! — хохотнул грольх, небрежно поигрывая черенком своего орудия, потом обернулся к тарахтевшему конвейеру и крикнул остальным: — У меня перекур!

Странно было слышать столь человеческое слово, брошенное с обыденной легкостью. Уловив ностальгический взгляд, мой собеседник воткнул с размаху лопату в кучу и махнул мне рукой:

— Пойдём, прогуляемся!

Остальные грольхи так и не сказали ни слова.

— И после всего этого они ещё требовали от нас полного подчинения! — возмущению Хап-Астха — а именно так он представился через пару минут — не было предела. Он семенил рядом, подпрыгивая на ходу в особо волнительных моментах изложения в ритме рэпа. — Конечно, мы послали их в дриввер! Чтоб им там было густо!

Клубок незаметно катился следом. Я тактично слушал, всё более проникаясь своим спутником и тем невообразимым местом, в которое меня занесло, как говорится, «в который раз».

— Ра-Хор, естественно, из тех самых «высших»? — задумчиво, как бы и не к месту проговорил я. — Великих и ужасных?

Хап-Астх презрительно фыркнул:

— Пожалуй, только для тех, кто прозябает в его стаббах. Он совсем рехнулся со своей идеей тотальной стаббилизации, а капсулы мы придумывали не для того, чтобы их забивали всеми подряд! — грольх окончательно вышел из себя: мы, судя по всему, затронули особо наболевший вопрос. Он даже остановился и развернулся ко мне, тыча пальцем, будто я и был виновником всех его проблем. — Стабб может спасти, вылечить, отсрочить смерть до тех пор, пока не будет найден рецепт или ответ. Только он сохранит тело до того момента, когда будет оказана необходимая помощь!

Хап-Астх вдохновенно ораторствовал, а я смотрел на него и думал, что воистину пути судьбы неисповедимы и непредсказуемо их переплетение.

— Если вы, как ты говоришь, придумали эти стаббы, то, может быть, ты знаешь, как они открываются?

— Что, знакомца там встретил? — пробурчал грольх, недовольный тем, что его перебили. Он помолчал и отвернувшись пошёл дальше. — Придётся твоему дружку поболтаться там ещё немного. Короче — не знаю я, как они отпираются. Мы работали над пространственными параметрами кривой Гро, а над технологией кратковременного импульса корпел этот сумасшедший Кхен-Дрикс…

Я перестал слушать: не знает — так не знает.

Мы всё ещё шли по очередному коридору. Впереди высвечивался приближающийся контур закрытой двери.

— Работа была почти готова, а тут раз — и случилась… ммм… у вас это называется «революция»… грубо подавленная. Мы бежали в подземный лабиринт. Лабиа Тхун безмерен… Тут хватит места для всех… — говорил Хап-Астх. — Может быть, я здесь и храстаю мусор, но зато я сам себе хозяин!

— Хра… Что? Храстаешь мусор? Надеюсь, это не больно. Хм, лабиринт? Так значит вы живёте в этих бесконечных коридорах? Грустно.

— Грустно??? — фыркнул грольх. — Добро пожаловать в наше тёмное и бесконечное «грустно»!

Мы миновали последние метры и одновременно толкнули приблизившийся прямоугольник двери. Она шарнирно распахнулась, взмахнув ладонями створок, пропуская нас внутрь и вновь бесшумно смыкаясь за нашими спинами. Нас встретил обвал света и запахов, гулкий прибой звуков. Я остановился поражённый. Грольх прошёл ещё немного и замер у перил, любуясь открывшимся видом, как будто он видел его впервые. Я медленно шагнул и встал рядом.

Мы находились на небольшом балконе — этаком капитанском мостике, парившем на почти километровой высоте у самого потолка гигантской пещеры, а внизу — дышащий, мерцающий и копошащийся — простирался подземный город.

— Лабиа Тхун! — влюблённо проговорил Хап-Астх, обводя взглядом причудливое сочетание странных конструкций внизу, видимо, являвшихся чьим-то жильём, составленных наподобие детского конструктора: беспорядочно, путано и, вместе с тем, очень красиво. Светящиеся зигзаги дорог пронизывали их насквозь, отмечая повороты и перекрестки россыпью разноцветных надписей. Прямо с потолка пещеры кое-где опускались вниз перевернутые пирамиды-небоскребы — текучие вековые наросты, всё ещё плакавшие каменными слезами. Иные из них висели в воздухе, иные уже достигли пола и надежно вросли в него своими острыми вершинами. Вокруг них тоже шли спиральные анфилады пристроек, многоярусными гроздьями прилепленные прямо на их наклонные бока. И вывески, вывески, вывески… Среди всего этого сверкающего разнообразия суетились летательные аппараты с крыльями и без таковых, и не менее проворные существа, крылатые и… О черт! Мимо проплыл лоснящийся хвостатый пузырь с шестью колбасными ножками и одним глазом на подвижном упругом шнурке. Глаз радостно зафиксировал наш дуэт, очарованно замерший на площадке, моргнул; существо неповоротливо славировало и, взмахнув всеми шестью колбасками сразу, напрягло спереди крошечный ротик и пророкотало неожиданно басовито:

— Я рад сообщить вам о хорошем дне!

— Давай, лети себе! — вдруг резко изменив настроение, проворчал грольх.

— О! Это невежливо! — обиженно удивился хвостатый дирижабль.

— Пшел вон, жепоб! — взвизгнул Хап-Астх, нетерпеливо хлопнув ручками по поручню. — Не понял?! Воняй в другом месте! Отвали!

Я предусмотрительно не вмешивался, оставив все вопросы напоследок. Оскорбленный «жепоб» тем временем сумел-таки развернуться и стал удаляться максимально презрительно. На безопасном, по его мнению, расстоянии он закинул назад глазной шнурок, сердито прищурился и внезапно громко пукнул, выпустив из-под хвоста зеленоватое едкое облачко прицельно в нашу сторону. Удовлетворённо хлопнув всеми шестью ножками-колбасками себя по животу, он важно поплыл дальше по направлению к ближайшей вывеске, изображавшей стилизованные сосиски.

— С этими не общайся! — грольх с досадой плюнул и полез через поручень.

— Эй-эй! Я летать не умею! — я озабоченно следил за его подозрительными манипуляциями. — Что уж так волноваться-то. Подумаешь, пролетел мимо пахучий мешок с колбасками! Из-за этого не стоит прыгать вниз!

— Ха! Ха-ха… Колбасный мешок! — Хап-Астх фыркнул, не выдержал и расхихикался. — Кстати, жепоб и обозначает: «ёмкость, набитая вонючим мясом». В точку попал! Ладно, хон — давай, полезли! За кого ты меня принимаешь? Здесь же лестница!

Я выглянул и действительно обнаружил раздвижную лестницу, ведущую на следующий нижний ярус. Мы находились на одной из нависавших пирамид, у самого её поднебесно-потолочного основания. Позади оставалась только закрытая дверь, но там я уже был.

— Давай, давай, хон! У тебя дорога только вперёд! — подзадоривал меня грольх, исчезая из виду. — Или, всё-таки, решил вернуться и стать бессмертным? Твой стабб ждёт тебя! Всегда!

Под хихикающие замечания, подхватив в руку сомневавшийся клубок, я полез следом, спрыгнув на твёрдую поверхность. Хлоп! Прямо на чью-то чешуйчатую конечность.

— Куда прёшь, гладкокожий?! — возмутился её обладатель. — От этих хонов совсем не стало прохода!

— Sorry! — машинально сказал я, отпуская клубок и отступая в сторону. Чешуйчатый хмыкнул и, ничего не сказав, удалился.

— Пойдём, пойдём, — уже торопил меня Хап-Астх, утягивая совсем в другую сторону. — Здесь, пока ты новенький, лучше подолгу ни с кем не разговаривать. Когда освоишься — другое дело.

— И часто на вас сыпятся новенькие?

— Да ты что! Часто — это не то слово! Это же Лабиа Тхун!!! Место, где сходятся тысячи дорог: сюда ежедневно прибывают сотни путешественников из разных миров и времён!

— Поэтому вы совсем не удивились, когда я свалился вам на голову? Надо же, а я-то думал, ну почему все так обыденно? Оказывается, что я просто один из многих ежедневных сотен. Хон и хон — мало ли их здесь ходит.

— А ты никак расстроился?! Где оркестр и цветы с прелестными хоняндрями? А может лучше, чтобы сразу взяли бы и съели? Просто и со вкусом! А тут я с банальной экскурсией и нравоучениями? Что ж! Да! Здесь так принято: кто первый встречает новенького, тот ему правила и объясняет: за пять минут или за пять лет — это кому как нравится. Короче, теряем время!

— Хочешь уложиться в перекур? А вдруг я чего не понял?

— Не понял, так и молчи! Знай себе, смотри да слушай! В конце спросишь. Ясно? Готов идти дальше? — недовольно бубнил грольх, с сожалением оглядываясь на меня. В его глазах тикали минуты потерянного времени, в моих же — все ярче высвечивались неразрешённые вопросы. А мимо вереницей проходили, пробегали, проползали и пролетали объекты моего разгоравшегося любопытства: ярко жёлтая кучка попрыгунчиков, радостных и глазастых, пронеслась мимо с переливчатым щебетанием; протащилось тяжёлое канатное тело, почти змеиное, но без начала и конца; пара полосатых человечков прошествовала гордо и непреклонно; другая пара, но ярко красная, шла навстречу, болтая и похохатывая. Розовые, серые, пурпурно-зелёно-малиновые, опять желтые, большие и маленькие, абсолютно незнакомые на вид и ассоциировавшиеся хоть с кем-то или чем-то — все куда-то спешили, чувствуя себя уверенно и спокойно, безразлично-плавно обтекая нашу застрявшую компанию. Состояние полной готовности к действию отсутствовало, пожалуй, только у меня. Клубочек нетерпеливо подпрыгивал на месте, грольх же был готов двигаться дальше — с нами или без нас — хоть в любую секунду.

— Уже идём, — кивнул я.

Двое моих спутников устремились вперед.

— Все вольны делать то, что им захочется, но существуют общие правила, — торопливо поучал Хап-Астх. — Друг друга не жрать, не убивать, не воровать — без крайней нужды! За чертой Лабиа Тхуна — пожалуйста, сколько угодно. В городе — никогда. Вход-выход осуществляется через Пи-туннели: они тут на каждом углу, любой покажет, но пользоваться ими не советую — могут унести в прошлое или в будущее, а место прибытия вообще предсказать невозможно.

— Это как же понимать? Город, как я понял, и есть своего рода лабиринт, переплетение мировых дорог, узелок, так сказать, на пространственной канве?

— А ты, видать, поэт, — вздохнул грольх. — Такие тут долго не живут…

— Съедают? В качестве особого исключения? Хотя нет, жрать-то ведь друг друга нельзя.

— Сами не выдерживают. Раз — только его и видели, не успели и спросить как зовут — а его и след простыл.

— Вообще-то, мне тоже срочно наверх надо. Очень, — вздохнул я, по-новому осматривая окружающую феерическую действительность — ловушка! Опять задачка не для хилых. Что ж, придется найти выход и отсюда. Подумаешь, лабиринт как лабиринт. Главное — не останавливаться.

— Ты слушаешь или нет? — недовольно зыркнул на меня Хап-Астх. — Выйти в настоящее, да ещё и вверх, точно наружу прямо над нашей головой — это ребус из неразрешимых. Вот на триста лет назад — всегда пожалуйста. В будущее — легко. На созвездие Ориона — ещё проще. Да ты оглянись, чудак! Как здесь здорово! Какие возможности! Эхх…

— Прости, Хап-Астх, не смотри на меня так укоризненно, а то я, чего доброго, начну плакать.

Грольх улыбнулся. Я тоже:

— Там мои друзья сейчас бьются с гро… с низшими грольхами. Туда отправился Ра-Хор с каким-то небольшим диском…

— С переносным стаббилизатором.

— Тем более! Ты понимаешь, что это значит?! Для них… И для меня! Мне надо наверх! К тому же, девушка у меня там… Любимая!

Хап-Астх лишь развёл руками.

— Брата-ан!!! — кто-то неожиданно сильно хлопнул меня по плечу. — Из какого года? Задержишься? Может, пойдём отметим?

Я обернулся. Рядом, опираясь на старомодный зонтик, стоял импозантный молодой человек в кожаном пальто, весь скрипящий и бликующий на изломах, в лаковых туфлях и с цветком в петлице. Этакий образцово-показательный нэпман, если бы не буквы на его массивных пальцах — на каждом по одной, складывавшиеся в имя «Сева», — и абсолютно лысый квадратный череп, наводивший на мысль о тюремной зоне. На его руке полувисела миловидная девушка в прозрачном пеньюаре, изящных туфельках на высоких каблуках и перьях, продуманно воткнутых в локоны замысловатой причёски. Ее личико было немного испорчено капризно-скучающим выражением и приоткрытым ротиком, постоянно готовым для поцелуя.

— Что, Хапастик, твоя очередь учить? — спросил молодой человек вдруг притихшего грольха. Хап-Астх незаметно отодвинулся за мою спину. — Давай эстафетой! Дал — принял! Я ему счас банкетец закачу по полной программе! Не возражаешь?.. — последний вопрос относился уже ко мне.

Девица кокетливо хихикнула, закрывая личико холёной рукой, получила шлепок по просвечивавшей сквозь тонкую ткань розовой попке и обиженно надулась. При этом она не прекращала оценивающе сканировать меня неуютно раздевающим взглядом.

— Ля, не балуй! — шутливо рыкнул на неё «Сева», вторично хлопая по розовевшей ягодице, чуть дольше положенного задерживаясь на ней рукой. — Ну, что, хххон?! Пошли, похххонимся?

Я оглянулся на грольха, но того уже не было.

Мы обосновались в навесном кафе, сверкающем, шумном, с разношерстной компанией посетителей и не менее экзотичным барменом — длинным гибким существом с веером щупалец и раковиной вместо головы. Я жадно затянулся сигаретой, раздобыв огня за соседним столиком. Мой новый знакомый, как ни странно, не курил, зато пить умел за троих.

Сева, как он выразился «для своих — завсегда только Сева», ещё недавно тоже новичок, был в полном восторге от окружающей действительности. Успев несколько раз спутешествовать по временным коридорам и благополучно вернуться назад (да!), он приобрёл славу везунчика, так как до него это удавалось лишь только опытным путешественникам, кстати, среди которых не было ни одного хона. На вопрос, «как он этого достиг?», Сева одинаково флегматично отвечал, что «а хер его знает». Мне же, после второго стакана, сморкаясь, поведал:

— Васенька, друган! Если вляпаешься куда, то назад дороги не ищи — всё одно бестолку. Поверь мне на слово — оно у меня крепкое, крепче самогона. Просто выпей за помин своей души — бутылок пять — и падай в ближайшую канаву… С тоской в груди и жаждою вернуться. Помогает! — он давно снял свое шикарное пальто, обнаружив под ним классическую тельняшку, заправленную в дорогие костюмные брюки. Заметив мой взгляд, он похлопал себя по груди и сказал: — Люблю красивые вещички, но вот к тельнику с отрочества привык! Опять же, помогает не забывать, что я — хон!!! Магар (я вздрогнул) меня побери… Не при дамах будет сказано, — Сева шутливо покосился на созерцавшую свой маникюр Ля, которой совершенно очевидно был наизусть знаком весь его рассказ о канавах и бутылках. Она оживилась лишь тогда, когда на её призывно выставленную коленку легла долгожданная татуированная пятерня. Девица томно вздохнула и подняла, наконец, свои прекрасные глаза.

— А магары — это кто? — на всякий случай осторожно поинтересовался я.

— Ха. Да магары их… ха-ха-хааа… знают, кто они такие, — рассмеялся мой новый знакомый, без стеснения тиская гладкую ножку разомлевшей барышни. — Тут ими детей пугают. Так я вроде и не дитё! — он хмыкнул и пересадил Ля к себе на колени. — Мне совсем не страшно. Видать их я видал… Не видал, короче. Уже и самому интересно! Кто такие-то? Лялюшка, а ты не встречала, а, глазастая моя?

Ля ответила красноречиво качнувшимися плечами, отрицая и одновременно ловко приспуская прозрачный пеньюар, и без того почти ничего не скрывавший, улыбнулась и подставила для поцелуя давно готовые губки. Кажется, моё присутствие её ничуть не смущало, как, впрочем, и присутствие ещё двух десятков посетителей по соседству. Сева, пожалуй, всё-таки смутился, чуть отстраняясь и, глядя на меня, пояснил:

— Ля — тэльлия. То бишь, как ты понимаешь, не хон… тьфу, не хоняндря, то есть, не девушка в обычном смысле слова. Короче, вся их жизнь — этих самых тэльлий — кстати, никто не видел, как они рождаются или умирают! — подчинена только одному желанию — любить! Причем любить во всех возможных ракурсах и проявлениях.

— Мне это напоминает…

— Знаем, знаем! — сердито оборвал он меня, ссаживая обиженную Ля опять на её место. — Книжек не читал, но зато в телевизор пялился исправно. Слышал я и про всяких лярв-гурий-инкубов! А чего ты удивляешься? Считаешь, что я и слов-то таких знать не должен? А вот знаю! И даже в курсе, что они значат! Но Лялюшка не такая! Не-е-е…

Он ненадолго замолчал, играя желваками и ни на кого не глядя. Я же был настолько удивлён поворотом разговора, что и тем более ничего не говорил.

— Лет пять назад меня, как полагается, забрили в армию. Ещё там, в той жизни, — начал он снова, неопределённо махнув рукой куда-то за плечо. — В институты поступать я даже не пытался — куда мне из поселковой школы-то прыгать! В армию — так в армию. Мне было до одного места… Даже хотел! В десант! Попал в пехоту. Погрузили нас лопоухих в бэтээр и погнали. По горам да по бездорожью. Водитель — мурло! — решил нам сразу же класс показать, — чтоб с первого дня по струнке ходили что ли? — как скорость выдал! Хреноверть! Да как пошёл по кочкам да по ухабам подпрыгивать, нас потряхивать — чуть всю душу не вытряс. Полный кырдык организму! А потом овраг случился, неожиданный… Он и его на машине перемахнул. Приземление буду помнить до конца своей жизни… Вот ведь коз-зёл!!! Подбросило нас, головами постукало, назад пошмякало, кого как да кого чем: кого ногой, кого боком, а меня, извините, яйцами. Как я корчился — вспоминать больно! Оклемался, конечно, потихоньку. Только после этого прискорбного случая свидания с девушками заканчивались цветами и поцелуями. Смешно сказать, а вот не встало больше, хоть стреляйся…

Тут Сева хохотнул и снова опустил свою длань на красивую коленку Ля.

— Как сюда попал? Да в метро приехал. Заснул пьяным вроде бы на Маяковской, ехал на конечную — точно помню, — а разбудили меня вон те, зелёненькие! — он выхватил жестом из толпы две невысокие карикатурные фигурки. — Здравствуйся, говорят, хоня! Как же тябе повезло-та! Добро пожаловать в Лабиа Тхуну!.. Первые три дня думал, что у меня белая горячка, что окончательно спятил… Пока не встретил Лялюшку! — нежному взгляду его не было предела. Тэльлия лишь ответно вздохнула. — Подошла она ко мне, моя голубушка, посмотрела на меня и вдруг ручку свою протянула да и прикоснулась к моему отбитому… сокровищу. С тех пор я с ней не расстаюсь. Ни днём, ни ночью, конечно же!

Видимо, почувствовав своевременность момента, Ля снова протянула губки для поцелуя, куда Сева её и чмокнул, не забыв при этом пробежаться рукой от обнаженного плечика до всё той же подставленной коленки, на которой и остановился абсолютно удовлетворённый.

Везёт же мне на счастливые пары! А для меня остался лишь пронизанный солнцем дождь, Диллинь на берегу и бесконечная надежда, слегка приправленная тоской.

Как отклик на мою печаль зазвучала тихая музыка. Пожилая дама (явно из «наших», из человеко-хонов) перебирала струны незнакомого инструмента. Удобно устроенный на мягкой подушке её объёмного бюста, он издавал переливчатые, журчащие звуки, почти мурлыкающие.

Логично следуя настроению момента, Сева и Лялюшка занялись привычным занятием — то есть, всепоглощённо целовались. Предоставленный сам себе, я с интересом разглядывал публику. Каждый третий был грольхом, хоны встречались гораздо реже и являли собой разномастное и разновременное сочетание: от рыцаря в частично сохранившихся промятых, но до блеска начищенных доспехах до юного ясноглазого панка с зелёным хохолком, всё время невпопад смеявшегося и перемигивавшегося с такой же молоденькой девчонкой с множеством сиреневых косичек на голове, кусавшей ногти и всё время ерзавшей. Заметив нас, они всплеснули руками, после чего снова дружно расхохотались, непонятно по какому поводу.

— Это Ромик с Малликой, — правым уголком рта процедил Сева, не прерывая своего занятия. — Им всегда весело — дети!

Он замолчал, так как Ля восстановила утраченные позиции, опять всецело заткнув собою прореху. Сева лишь что-то изобразил мне пальцами и окончательно отключился от внешнего мира.

Музицировавшая дама заиграла оживлённее: колыхаясь своими значительными формами, уселась поудобнее и грянула что-то новое, ритмичное, неожиданное для такого хрупкого инструмента. К ней тотчас же откуда-то сбоку выскочил щуплый аккуратный старичок и пританцовывающей походкой направился вкруг зала, элегантным движением фокусника вынимая из-за отворота сюртука флейту и с ходу начиная играть. Мелодия поглощала, завораживала, подхватывала и несла как бурная река, как ветер, как сама жизнь… Зрители неосознанно стали притопывать ногами, дышать чаще и сбивчиво, постепенно забывая о разговорах и перемещениях. Даже бармен приостановил раздачу напитков, замерев с бокалом в одном из своих щупалец. Ритм всё ускорялся и ускорялся, усложняясь и закручиваясь. Кто-то не удержался от присвистывания. Сбоку крикнули и начали хлопать в такт мелодии. Кому-то наступили на ногу. Разбили рюмку. Выругались. Даже Ля с Севой перестали целоваться. Но всё это было незначительно, пусто, потому что дуэт брал свою последнюю, самую высокую ноту… Внезапно лопнувшая струна дзынькнула и стремительно свернулась в тугую качающуюся спираль. Одновременно с ней старичок-флейтист взвился в воздух и, сделав сальто, приземлился перед своей партнершей на одно колено, раскинув руки и галантно наклонив голову — ап! Поклон!.. Вот так-то, господа! Знай наших! Тишина. Лишь посторонние звуки города, разом заглушённые бубнящей овацией восхищённых зрителей: здесь было принято не хлопать в ладоши, а бу-бу-бубнить, и чем громче, тем лучше. Ладно уж, мне понравилось не меньше остальных, поэтому я тоже забубнил, искренне выражая свой восторг. Бу-бу-бу! Знай наших! Бу-у-ууу!..

— Ура! — орал Сева, молотя себя кулаками по тельняшчатой груди.

— Вау-у-у! Юууу! — свиристели Ромик с Малликой.

— Бу-бу-бууу, — раздавалось отовсюду, постепенно смешиваясь и теряя первоначальное единство эмоций.

Кто-то легонько и нетерпеливо пинал меня в ногу. Я глянул вниз, начиная что-то говорить маленькому нахалу… Клубок! Уже размотавший изрядный ворох драгоценных ниток долбился и долбился в меня, видимо, давно пытаясь обратить на себя внимание.

— Что, милый? — тихо поинтересовался я, ловя себя на том, что обращаюсь к нему, как к живому существу.

Он перестал стукаться, заёрзал и, чуть подумав, выложил на полу аккуратную стрелочку остриём к двери.

— Уходить? Сейчас же? — удивился я. — А как же…

Звучно разбитое смотровое стекло красочно ответило за него, разлетаясь острыми прицельными осколками — кто-то вдруг начал атаку.

Я инстинктивно пригнулся. Клубок воспринял это как команду к действию и рванулся к двери вместе с остальными посетителями. Поднялся крик. В суматохе опрокинули стол, звонко перебив стоявшую на нём посуду. Сева по-десантному ловко устремился к окну, секундно выглядывая вниз. Бармен — щупальца у него тряслись — глядел на чудовищный погром, груду мусора, в которую превращалось его кафе и забытую, корчившуюся в этой груде фигурку желтого существа с головой, почти начисто срезанной оконным осколком. Рядом же, цепляясь за край стойки, оседал, будто тонул в болоте, старый флейтист, медленно, обессилено разжимая пальцы. Из его горла навылет торчал ещё один, нашедший свою цель кусок стекла. В воздухе, вибрируя и задыхаясь, звенел крик кого-то придавленного в дверях. Ля, выжидательно замерев, пристроилась под уцелевшим столом и не мигая глядела на занявшего наблюдательный пост Севу. Вернулся недовольный клубок. Откуда-то выползла Маллика и замахала нам руками. Из-под упавших стульев торчали безвольно вывернутые мальчишеские кеды. Ромик?.. Грохнув ещё одно окно, к нам влетел небольшой металлический шарик, стукнулся, скакнул и взорвался резким огнем. Мы вжались в пол, заслоняясь, кто чем придется. Не успевший спрятаться, итак убитый наповал горем, почти не сопротивлявшийся, лишь рефлекторно вздёргивавший конечностями, за своей стойкой факелом вспыхнул бармен. Запахло пережаренным мясом. Маллику вырвало прямо в подтекавшую к ней лужу крови. Визг и сутолока давно перекинулась за пределы бывшего кафе. Что, все-таки, происходит??? А?.. Побери меня мага…ар…

В высаженные толпой двери шагнул разъяренный Ра-Хор. В его руке, вытянутой в нашу сторону, хищно сверкал уже виденный мной жезл.

Последняя мысль у меня была, что «ну, зачем явился Ра-Хор — понятно: небось, магары ему хвост накрутили, а вот откуда у него… Фатш Гунн???»

— Сучье хонское племя!!! — орал он на меня. — И вы, глупцы, не лучше!!! — это к остальным. — А ты-то сюда как прибилась? — это к вытащенной из-под стола за волосы, упорно молчавшей Ля. Сева лишь хрипел, отплевывался и похабно ругался. Впрочем, на него никто не обращал внимания. Только трое рыбоглазых грольхов пристально держали его под постоянным прицелом готово мигавшего оружия. Нас вывели и потолкали куда-то вниз по лестнице, отодрав визжавшую Маллику от так и нераскопанного Ромика. Дорога освобождалась мгновенно, хлопали запиравшиеся двери и падали на окна занавески. Мы двигались сквозь коридор всеобщего отчуждения, впрочем, нет, не всеобщего… На заднем плане промелькнуло несколько подростков, таких же разноцветно вихрастых, как заваленный обломками Ромик. Маллика тоже их заметила, стрельнула на нас косым взглядом и вся как-то внутренне подобралась, враз потеряв детскую безобидность.

Улица внизу встретила нас рыбоглазым оцеплением и панически разбегавшимся населением — кое-где остаточно застрявшими, неэффективно замаскировавшимися зрителями. Среди грольхов виновато-скованной фигурой стоял поникший Хап-Астх. Левая часть его складчатой головы была украшена здоровенным синяком.

Площадка перед домом закруглялась высокой решеткой и фонтаном, выпускавшим вверх странную радужную струю, растекавшуюся в его каменном обруче вязкой переливавшейся пленкой.

— Господин Ра-Хор, — вдруг произнесла тэльлия. У неё оказался удивительный певучий, чуть растягивавшийся, гипнотический голос, прозвучавший тихо, но настолько неожиданно — как я понял, для всех, включая самого Ра-Хора, — что процессия остановилась. — Я хочу попросить вас о ничтожном одолжении… Я… хочу… вас… попросить… я… хочу… вас…

Она сделала томный жест, перешагивая через упавший с неё пеньюар, откидывая на спину рассыпавшиеся локоны, и улыбнулась приоткрытым ротиком.

Присутствовавшие замерли, жадно впитывая соблазнительные детали, ибо сейчас не было ничего прекраснее и желаннее плавно качнувшихся бедер, вызывающе дрогнувших грудей, нежно зовущих глаз. Даже высший грольх не остался равнодушен. Он внимательно и всё менее насмешливо следил за приближавшейся Ля. Казалось, воздух вокруг звенит и сочится желанием… желанием… же-ла-ни-ем… страс-сть-ю… лю-бовь-ю…

Я и сам с большим трудом оторвал тупеющий, загипнотизированный взгляд от обнаженного девичьего тела… сказочно прекрасного, сиявшего великолепием, излучавшего и зовущего. Иди сюда, мой единственный и же-лан-ный… Тьфу ты, опять глаза приклеились, никак не наглядеться. Попу я, что ли, не видел?! Куда, в конце-то концов, смотрит её Сева?! А Сева смотрел на фонтан, пристально, гениально расцветая спасительной догадкой. Фонтан?.. А при чём здесь фонтан? Он поймал мой вопросительный взгляд и кивнул, стукнув себя по запястью, как будто бы спрашивая, сколько сейчас времени. При чем здесь время? Точно! Колодцы времени!!! Я ведь не видел ни одного из них! Откуда мне знать, как они выглядят? Вдруг это и есть один из них?!

Тэльлия сделала ещё шаг. Ещё…

Я, скорее мысленно, чем движением, медленно потянулся к Севе.

«Правильно, Вася, правильно…» — пронеслось у меня в голове.

«Ныряем в колодец?» — поинтересовался я, стараясь думать как можно более чётко. Он никак не отреагировал, опять пробормотав что-то про правильность. Жаль. Значит, я его слышу, а он меня нет. Вздохнул. Повёл вопрошающе глазами в сторону фонтана, мол, прыгаем? Сейчас?.. Он весь как-то сразу одеревенел и покосился в сторону тэльлии, которая делала следующий шаг — от нас, по направлению к Ра-Хору. Ещё секунд десять, и она до него дойдёт. Окончательно. Бесповоротно.

Давай, Сева, давай! Решаемся уже на что-нибудь и ныряем!

Он, наконец, кивнул и чуть сдвинулся с места.

Ещё один шаг Ля.

Ускоряя события, сбивая ход задуманного, Ра-Хор вдруг непредсказуемо шагнул ей навстречу.

Шагнул и… расхохотался. Смеясь, поднял Фатш Гунн и, направив его в грудь тэльлии, выстрелил голубой молнией. Полыхнуло слепящее зарево. Девушку подбросило вверх. Что ж, я такое уже видел. Завопил и рванулся вперёд Сева. Ра-Хор выстрелил и в него, но тот ловко увернулся. Я прыгнул к фонтану. Рыбоглазое оцепление отхлынуло и снова прилило, наползая на нас бледными телами. Голосили невольные зрители. Сева врезался всей своей тяжестью в грольха, сминая и подхватывая его тщедушное тело. Тот от неожиданности вскрикнул и выронил Фатш Гунн.

И над всем этим сияющим распятием парила поднятая в воздух Ля.

Я почти перекинулся через каменный парапет, не думая и не отдавая себе отчёта — а что потом-то? И как вернуться? И где, кстати, клубок?.. Эта мысль сбила мой порыв. Я оглянулся назад, отмечая вцепившегося в штанину грольха, которого и лягнул с превеликим удовольствием; Севу, рьяно трясшего Ра-Хора, молотящего его за уши да об колено; всеобщую сутолоку на площадке, посыпавшихся откуда-то сверху синих уродцев, летевших верхом на смешных раздутых жабах, радостные крики поваливших в кучу малу зрителей и медленно опадавшую вниз бесчувственную Ля: Фатш Гунн, потеряв хозяина, перестал удерживать и свою жертву. Общая потасовка обещала быть буйной и продолжительной. Маллика со своими вихрастыми сотоварищами, засев на ближайшем балконе, лупила по грольхам из модернизированной рогатки. Визг и гвалт давно перекрыли все допустимые децибеллы. Давно бы так!.. Я никуда теперь не торопился, устремившись в самый центр побоища, стараясь пробиться к Севе и Ра-Хору. Грольх, изловчившись и успев извлечь какой-то очередной хитрый приборчик, доставлял своему врагу массу неприятных ощущений — бил его направленными разрядами электрического тока. Сева крепился, весь в пятнах ожогов и сыплющихся искрах, но рук не разжимал. Пробившись ближе, я потянулся за жезлом, но его, как назло, пнули и придавили чьей-то бородавчатой тушей.

— Именем Лабиа Тхуна! Остановитесь! За нарушение порядка виновные будут строго наказаны! — громко вещал один из синих уродцев, зависнув на своей жабе на безопасной высоте и явно теряя терпение. В пылу свалки никто не обращал на него никакого внимания. С грохотом рухнул клетчатый навес. Рассыпалось очередное окно, выбитое очередным отлетевшим телом. Кто-то натужно хрипел, щедро разбрызгивая капли голубой крови прямо поверх копошившихся и молотивших друг друга горожан. Постепенно становилось ясно, что мы, всё-таки, побеждаем. Мы — это, конечно же, мы! А рыбоглазые — это, без сомнений, они! И вот уже пришедших грольхов успешно оттеснили к стенам, отнимая у них оружие и, к моему недоумению, никого не убивая. Лишь Сева и Ра-Хор непримиримо топтались посредине площадки, не желая уступать один другому. Синий блюститель порядка снизился и над ними, ещё раз недовольно рявкнул, — безрезультатно! — лишь получил в своём направлении мелькнувший, молниеносный разряд тока, тонким лучиком попавший в брюхо икнувшей сманеврировавшей жабе, чуть не уронившей своего седока. Тот рассвирепел и пальнул по драчунам из своего оружия. Летело явно в Севу, но он, по нашей человеческо-хоньей привычке, успел-таки извернуться и закрылся Ра-Хором. Тот взвизгнул и на секунду обмяк, чего вполне хватило добру молодцу, который с победным криком зашвырнул грольха куда-то подальше через могучее плечо. Ра-Хор заголосил, описывая в воздухе широкую дугу, и рухнул прямо в фонтан.

Народ вокруг ахнул, подался назад-вперёд. Фонтан вспучился, засверкал и полыхнул ослепительно белым, на мгновение раскрываясь бездонной звёздной пропастью, сглотнувшей упавшее в неё тело грольха. Приняв живую пилюлю, пространственно-временное горло рыгнуло, вновь взбулькнуло и успокоилось, мирно затягиваясь радужной плёночкой — приятного аппетита и счастливого пути!..

Это событие в момент успокоило население, да и рыбоглазые, лишившись начальства, поопускали руки, сбиваясь в кучу, покорно уводимую куда-то летающими стражами.

— Лялюшка!!! Девочка моя! — рыдал Сева, приподнимая за плечи тэльлию. Та не отвечала.

Бородавчатую тушу подняли и унесли такие же бородавчатые родственные туши. Я нагнулся за жезлом, но того не было. Черт! Идиот! Проворонил! Накатила тупая усталость. Я в изнеможении опустился тут же прямо на землю, закрывая лицо руками. Как… я… устал…

— Прости меня, хон, — кто-то осторожно коснулся моего плеча.

Я поднял тяжелое лицо. Передо мной стоял Хап-Астх и протягивал мне исчезнувший Фатш Гунн.

Сева уже больше ничего не говорил, никого не звал, сидел над Ля, чуть подрагивая пальцами и тягостно просев плечами. Тэльлию накрыли обрывком занавески, и сейчас она была похожа на старшеклассницу, уснувшую прямо на улице.

— Сева… — позвал я, протягивая к нему руку и ещё надеясь на своё везение. В конце концов, ведь королевская печать была со мной.

— Не-е-ет!!! — простонал он, закрывая собой лежавшую девушку. — Я не верю!

Он наклонил голову и вдруг заплакал — мучительно, сухо, раздирающе, уронив лишь одну единственную слезу, упавшую прямо на безмятежное лицо Ля.

Та внезапно вздохнула и медленно, очень медленно приоткрыла глаза, возвращаясь практически с того света.

— Милый, ты жив, — чуть слышно прошептала она. — Я так тебя люблю…

— Говорящая тэльлия?! — ахнул за моей спиной Хап-Астх. — А я думал, что они только и умеют, что…

Он замолчал, получив от меня красноречивый подзатыльник, и передвинулся в зону недосягаемости.

А Сева со своей воскресшей возлюбленной никого и ничего больше не замечали. Сейчас они пребывали в полном одиночестве, впитывая друг друга глазами, дыханием, прикосновением, поцелуем — быстрым, долгим, очень долгим… поцелуем…

— Ну вот, самое время, — отворачиваясь, улыбнулся я.

Народ разбредался по домам, предварительно добротно осмотрев место происшествия. А вдруг что-нибудь закатилось? Чье-нибудь чужое и очень ценное? Суетились уборщики — маленькие, юркие существа, плоские, многоногие и большеротые, слизывавшие отовсюду мелкие обломки длинными, шершавыми языками, сжевывавшие всё это и принимавшиеся за очередную порцию мусора. И вот уже только оборванный навес и выбитые окна напоминали о произошедшем здесь побоище.

Сева и тэльлия, наконец, отлепились друг от друга и теперь смотрели один на другого с идиотскими улыбками абсолютно счастливых влюбленных. Ну, прямо Ромео и Джульетта! Нет, у тех конец вышел неудачный. Пусть лучше, как Иван-царевич да Василиса Прекрасная.

Из-за угла дома бесшумно вылетел на жабе синий начальник местной стражи. Накрыв нас своей тенью, они приземлились рядом.

— Равэйк… — простонал где-то сбоку Хап-Астх. — Это Равэйк.

Я покрепче перехватил Фатш Гунн — так, на всякий случай.

— Нет, хон, не надо, — сбивчиво зашептал грольх, прижимаясь ко мне. — Ради всех твоих богов, не делай резких движений. Равэйк — йокль, а йокли — это стражи, охраняющие город. Ради соблюдения равновесия они готовы на многое, почти на всё. Не поднимай жезл. Чуть двинешься — и нам всем конец! Оглянись.

На расстоянии выстрела над нами зависло ещё несколько парящих силуэтов. Стратегически верно выбранные позиции и направленное на нас мигавшее оружие не оставляло никаких сомнений в исходе случайной схватки.

Равэйк подошел к нам лёгкой походкой ящерицы, чуть отмахивая перепончатыми ладонями и слегка откинув синюю голову, эффектно выставив вперед костистый острый подбородок и развернув невысокий гребень. Странно, но его небольшая сухощавая фигура не казалась хрупкой или слабой. Отнюдь, в ней присутствовала неистребимость жужелицы, которая и с оторванными ногами представляет для противника нешуточную опасность.

Йокль по имени Равэйк окинул всех внимательным взглядом, чуть задержавшись на замершей Ля.

— Господа постоянные жители Лабиа Тхуна и вновь прибывшие, — сказал он. — Уважаемый Севериус и прекрасная тэльлия Ляйра. Верноподданный Хап-Астх. И путешествующий хон?..

— Василий, — неохотно нарушил я его ожидание.

— Хон Василий, — кивнул страж. — Хотелось бы узнать мотивы столь бурного досуга, так увлекшего значительную часть населения. Настолько бурного, что это сопровождалось появлением запрещённых посетителей в лице внешних грольхов.

Его глаза сузились, на секунду прикрываясь прозрачной плёнкой, и снова изучающе холодно открылись, направленные прямо на меня.

Мы дружно молчали.

— Весьма неудачно была выбрана территория для выяснения старых конфликтов. Весьма и весьма неудачно, — продолжал Равэйк. — Город не может служить местом для их разрешения и, тем более, для сокрытия отдельного лица, убегающего от своих проблем.

Все присутствующие, включая случайных зрителей, выглядывавших из окон, тоже посмотрели на меня. Сева шумно вздохнул и ругнулся сквозь зубы.

— Мне бы наверх, — дипломатично высказался я. — Как раз все проблемы, как вы понимаете, и разрешились бы. Сами собой. А в вашем замечательном Лабиа Тхуне, — я старался говорить совершенно серьёзно и искренне, — задерживаться я, к сожалению, не имею никакой возможности. Спешу, извините.

— Что ж, весьма похвально! Хотя и нестандартно для такого плоско-линейно мыслящего существа, как хон, — как мне показалось, задумчиво, но, впрочем, и облегченно кивнул йокль, чуть ослабляя одну ногу и приспуская гребень. — Наверх? Наверх будет трудновато.

Равэйк едва заметно улыбнулся, втягивая кожистые щёки, и повёл глазами по невольным зрителям. Зрители, подглядывавшие за происходящим, спешно покинули наблюдательные посты, хлопая окнами и задёргивая сохранившиеся занавески.

— Хон Василий, — сказал он тихо, отвернувшись от остальных. — Мне известны некоторые детали вашего прибытия сюда, и у меня есть личное мнение по этому поводу. Я думаю, что для вашего же блага и… — он усмехнулся, — для блага всего лабиринта, вам, юноша, нужно как можно скорее отправиться в путешествие.

Я внутренне напрягся. Йокль, заметив мою реакцию, вздохнул и протянул было ко мне перепончатую руку, но так и не коснулся, только глянул на зажатый у меня подмышкой Фатш Гунн и продолжил:

— Отвлечёмся на минуту. Допустим, что некий хон выбрался из Лабиа Тхуна в нужном ему месте и в нужное ему время. Допустим, что он в дальнейшем приобрёл некие качества, позволяющие ему сюда вернуться. Интересно, хватило бы у него смелости вновь пройти по внешним коридорам, вскрывая стаббы и выпуская их пленников? Как вы думаете, что он попросил бы у некоего начальника стражи за то, чтобы постараться сделать это быстро и качественно?

— А некий начальник стражи вручил бы ему ключи от вышеупомянутых стаббов? — в свою очередь поинтересовался я, вспоминая застывшую Эвил Сийну и почему-то бородатого хона из первой увиденной мной капсулы.

— Очень может быть… Впрочем, это всего лишь фантазия. Вряд ли найдётся безумец, согласный по доброй воле сунуться на территорию внешних грольхов. Увы! Даже имея такое оружие, как сей удивительный предмет, — Равэйк снова покосился на Фатш Гунн.

— Уговорили. А где выход?

— Выход? Какой выход? — приподнял брови йокль. — Я не припомню, чтобы мы говорили о конкретном выходе.

Я удивлённо посмотрел на Равэйка. Он откровенно улыбался.

— Я вас не понимаю, — вырвалось у меня.

— Я так не думаю.

— Послушайте…

— Хорошо, хорошо. Выход, естественно, есть, но, к сожалению или к счастью, он не стоит на месте, то есть блуждает. И где он находится в данный момент — я не знаю, да и не могу знать, поскольку перемещения сии происходят спонтанно.

— Но ведь кто-то же…

— О, несомненно! В конце концов, Лабиа Тхун — это всего лишь непрерывность Пи-измерений, являющихся совокупностью Пи-координат. Месячный расчёт и наши математики выдадут местонахождение выхода с точностью до десяти метров. Или ста…

— Вам опять смешно, а там наверху мои друзья!

— Я знаю! — вдруг посерьёзнел Равэйк. Он ненадолго задумался, затянув глаза туманной плёнкой и подрагивая гребнем. Потом неожиданно пронзительно глянул на меня и тихо спросил, отчего-то переходя на «ты»: — Ты имеешь намерение вернуться?

— Я дафэн, — в тон ему, также тихо ответил я. — Тот, кто возвращается. Я не могу иначе, тем более, что я и им обещал то же самое, — я неопределенно мотнул головой, но йокль понял, кого я имел в виду.

— Дафэн? Надо же, никогда бы не подумал. Хотя… по теории сииляперной вероятности… один к трильбиону, да даже к миллиарду иногда и бывает, — он по-новому, почти суеверно окинул меня взглядом и добавил: — У меня там в стаббах весь мой родильный сиггаляпс. Уже сто шестнадцатый год пошёл, как моя жена… и дети! Сколько раз пытался спасти их сам — безрезультатно.

— А ключи? — встрепенулся я. — Как расконсервировать стабб?

— Не знаю, — неохотно признался Равэйк. — Наши учёные так и не смогли найти разгадку. При любом вмешательстве жизненные функции существа внутри нарушаются и оно гибнет. Ответ знают только эти иддиоптильные… высшие грольхи. Жаль, что вы Ра-Хора поместили в Пи-колодец: временное путешествие имеет неопределённые пограничные труллерсы. Ищи его теперь! Надо будет послать сундрикса, хотя и это, наверное, теперь не отвечает своевременности момента… Если бы ты мог вскрыть капсулы, мы бы тебя сразу же отправили бы назад. Вместе с командой прикрытия, конечно же.

— И меня бы не спросили? — усмехнулся я. Йокль холодно стрельнул глазами. — Хорошо, хорошо. Просто не люблю, когда что-то решают без моего участия. Будем считать, что мне временно повезло. Пленники подождут ещё чуть-чуть, а я выйду наверх к своим, быстренько завершу дела и вернусь, а заодно и разузнаю, как распечатать эти самые несчастные хрустальные гробики. Идёт?

— Конечно, идёт! — вдруг вмешался Сева. Оказалось, что вся троица, не считая клубка, давно придвинулась поближе и внимательно ловила каждое наше слово. — Господин Равэйк! Он же всё равно ничем не может помочь. Это ясно, как пареная репа! Сейчас не может. И чем скорее вы его отпустите, тем быстрее он вернётся назад — действительно готовый на подвиги и чудеса. И самое главное чудо, а может и глупость — независимо от того, верим мы в это или нет, — что он и правда ведь вернётся…

— Возможно, вы и правы, — спокойно ответил йокль. — В конце концов, история выстраивается именно таким образом, как меня предупреждал один транзитный посетитель, появившийся из бокового Пи-аквариума…

— Он случайно не напоминал пушистого дракончика, болтливо-носатого и крылато-интеллигентного? — пошутил я, отчего-то ностальгически вспомнив Враххильдорста, пропавшего ещё в начале сражения.

— А! Так ты имеешь представление, о каком субъекте я… — оживился Равэйк, но продолжать не стал, видимо, окончательно приняв решение. — Неважно! Значит, и это к лучшему. Знакомы или нет — это несущественно! Если то, что говорил этот «дракончик» — суть истина.

Он ещё раз смерил всю нашу компанию внимательным взглядом и, решительно развернувшись, призывно свистнул парившей в отдалении жабе.

— Полетели! — отрывисто кивнул мне Равэйк и первым запрыгнул на своего экзотического скакуна, указывая мне рукой на место позади себя. — Я знаю, кто обладает информацией о местоположении выхода!

Я оглянулся назад. Надо же, как быстро привыкаешь к новым знакомым. И сколько, вообще, я с ними знаком-то? Час, два, целую жизнь? С некоторых пор время потеряло свою обыденную точность и перестало следовать выверенному расписанию, иногда за пять минут успевая одним движением создать и уничтожить пару вселенных.

— Ты отличный мужик! — сказал, хлопнув меня по плечу, Сева. — Первый, кто не стал отбивать у меня Лялюшку через полчаса после знакомства.

— У меня уже есть любимая девушка, — улыбаясь, возразил я. — Не люблю излишеств — зачем мне две?

— Другим это не мешало. Хоть десять девушек, говорили они — мало не бывает.

— Надеюсь, это были их последние слова?

Сева лишь легкомысленно развёл руками, не выдержал и рассмеялся, логично завершая жест нежным объятием, укутавшим подошедшую Ля.

— Спасибо! — только и сказала та, непонятно только кому из нас, устраиваясь поудобнее в обхватившем её кольце, задумалась и потом вдруг добавила, глядя мне прямо в глаза: — Как только найдёшь свою любимую — не молчи, расскажи ей про свою любовь, расскажи ей так, чтобы зажглось её сердце, ибо зорко одно лишь оно, глазами главного не увидишь. И она простит тебя. Потому что рану, нанесённую любимым, может залечить только он сам — тот, кто её нанёс.

— Это так заметно? То, что… что я… её… обидел…

— Нет, не так, но я тэльлия. Мне известно про любовь почти всё. Почти! — оборвала она вспыхнувшую в моих глазах надежду. — Твой случай особый. Но то, что ты любишь, для меня было понятно сразу. Ибо это чувство — одно из тех страданий, которые невозможно скрывать; одного слова, одного неосторожного взгляда и даже молчания достаточно, чтобы выдать его. Не отступай! Тут нет правил и законов. Любить и быть расчётливо-мудрым невозможно, однако иногда любовь не отнимает разум, а наоборот усиливает его, даруя сказочные способности и таланты.

За нашей спиной тактично кашлянул Равэйк. Тэльлия вздохнула и, выскользнув из объятий Севы, быстро поцеловала меня в щёку, прошептав на ухо:

— Верь в свою удачу! И обязательно её поцелуй. Это самое действенное признание…

Она лукаво улыбнулась и помахала мне рукой: — Возвращайтесь вместе!

— Кх, кхм, — смущённо прокхекал Хап-Астх, переминаясь с ноги на ногу, и прибавил, когда я усаживался позади йокля: — Ты, хон, если встретишь внешних грольхов, не бойся их — они без своих приборов ничего не могут. Они так давно бесчинствуют, что совсем забыли, откуда они вышли, и где был их дом, который, кстати, когда-то разрушили именно их нынешние хозяева. Если опять попадёшься, спроси их про то, как погибла звезда Урдир! Это была наша несчастная родина. Если бы не магары…

Я с интересом развернулся, но вопрос так и остался незаданным. Грольх понуро отвернулся и быстро скрылся за ближайшим поворотом, видимо считая, что церемония расставания и так уже непозволительно затянулась.

Прямо по бородавчатой лапе ко мне на колени закатился клубок. Я удивлённо посмотрел на своего проводника:

— Что, друг, будешь выпускать ниточку прямо отсюда? Правильный путь, значит, держим?

Тем временем йокль гортанно крикнул и шлепнул свою жабу по широкому бугристому лбу. Та недовольно уркнула, надула горловой мешок и, растопырив лапы, поднялась в воздух. Зависнув на двухметровой высоте, — два седока, всё-таки, для неё было многовато, — она неспешно поплыла по улице, плавно огибая встречавшиеся предметы. В отдалении следовали остальные йокли, чётко разбившись по зонам внешнего наблюдения.

Клубок стремительно выпускал тоненькую ниточку, совершенно не задерживая движение. Я, максимально используя передышку, глазел по сторонам.

Давно скрылись из виду опять начавшие целоваться, чуть только мы отъехали, Сева и Ля.

Пожар, бушевавший в злополучном кафе, был тщательно потушен, трупы убраны вместе с мусором и выбитыми стеклами. Порядок восстановился как бы сам собой. Горожане, удовлетворённые на сегодня по части зрелищ, спешили по своим неотложным делам. На соседних же улицах не было и намёка на происшедшие события.

Наш летающий транспорт мерно покачивался, постепенно убаюкивая. Давала о себе знать многодневная усталость, минут через десять полёта победившая меня окончательно. Я пару раз клюнул носом, по-партизански стойко извлекая себя за шкирку из сна, но, решив, наконец, что героя мне не дадут, смирился и канул в сладкое марево, предварительно понадежнее устроив клубок.

…И всё-таки, как сюда попал дофрест? И если это был действительно он, то почему не нашёл меня и не спас?!

Я упал, при этом сильно ударившись коленями.

Сверху на меня приземлился клубок, легонько, но очень точно тюкнув прямехонько в лоб. Я тут же благополучно допроснулся, ошалело озираясь и с трудом соображая, куда же делась летающая тарелка… тьфу, жаба вместе с сидевшим на ней Равэйком. Пока я об этом думал, земля под моими ногами дрогнула, совсем немного, но звуковая волна, докатившаяся чуть с опозданием, не оставляла сомнения в том, что где-то на окраине Лабиа Тхуна идёт бой.

Заложив крутой вираж, рядом со мной лихо плюхнулась та самая потерянная жаба. С неё соскочил озабоченный Равэйк и устремился ко мне:

— Василий, не ушибся? Дальше пойдешь один. Тут совсем близко — всего каких-нибудь пара кварталлерсов. Мардавам расположился на соседней площади и как всегда скучает. Тебе — к нему!

Очередной толчок, более явный, чем предыдущий, оборвал йокля на полувздохе. Последовавший грохот на секунду заложил уши. Но хуже всего было то, что дальняя пирамида, спускавшаяся с потолка, дала ясно различимую трещину.

У Равэйка на поясе заверещал прибор, который йокль вынул из чехла и, наподобие блюдца с горячим чаем, поднес к губам.

— Равэйк! — нетерпеливо бросил он в него.

— У западных ворот прорыв низших грольхов!!! — истерично запищал прибор. — Они требуют вернуть Ра-Хора!

— Вы объяснили им, что Ра-Хор отбыл в путешествие? По собственному желанию?

— Они не верят. Говорят, мы взяли его в плен, чтобы узнать тайну раскрытия стаббов! — не унимался голос.

— Эх, если бы это было так — давно мечтаю! Хорошо, сейчас буду. Ждите!

Он ловко захлопнул и убрал переговорное устройство, оглянулся на меня и сказал:

— Вот такие дела, хон. Помни об обещании. Я сам лично буду ждать тебя, так что береги своё непрочное тело.

Он вскочил на нетерпеливо икавшую жабу и, уже взмывая в воздух, прокричал:

— Ищи Мардавама!..

Легко сказать «ищи какую-то морду Вама», а вот поди-ка попробуй! Я стоял посреди незнакомого города, опять один.

Тут что-то стукнулось по моему ботинку: клубочек активно пытался привлечь моё внимание, подпрыгивая всё выше и выше.

— Извини, милый. Конечно же, я не один. Может, ты знаешь, где искать этого самого Мордована? — я виновато присел на корточки, отчего-то стесняясь своего роста перед этим маленьким живым комочком, не раз выручавшим меня из беды. Он обрадовался, перестал скакать и целенаправленно покатился в переулок, явно не собираясь следовать указанному Равэйком направлению.

Чем дальше мы шли, тем слабее доносились взрывы. Пол же вибрировал теперь совсем по другой причине: прямо под нами, видимые сквозь частую сетку люков, проносились поезда обычного метрополитена. Да, да, именно метро! Я и сам сначала глазам своим не поверил, думал — первостатейные глюки, — но нет: оказалось, действительно метро, целых три линии поездов прямо под улицей. Через сотню метров обнаружился и спуск на платформы с оплёванными ступенями, уходившими в темный переход, и косо прибитой надписью «Сортировочная». Спуск был весьма непривлекательный. Я ускорился, стараясь побыстрее пройти подозрительное место. Клубок же напротив катился все медленнее и медленнее, то ли теряя уверенность, то ли раздумывая. Решившись, резко вильнул в сторону и нырнул вниз — как раз туда, куда мне так не хотелось. Я удрученно побрёл следом, наблюдая, как он весело считает выщербленные ступени. Мне оставалось только проникнуться его оптимизмом и припустить за ним, нагнав почти у самого низа.

В переходе было пусто. Клубок катился целенаправленно, не оставляя мне времени для сомнений.

Коридор свернул и упёрся во вторую лестницу, такую же вонючую и замусоренную, только теперь ведущую наверх. Где-то совсем рядом прогрохотал поезд.

— Кинь монетку, — прогундосил сбоку чей-то голос. — Кинь, не жепобься! Ты себе ещё заработаешь, ха-ха-кхе…

Совсем близко, в углублении сидело громоздкое черепахообразное существо метра два высотой, такое же грязное, как и весь переход, с шелудивыми конечностями — почти руками, — обросшее влажным мхом и приклеенными бутылочными этикетками. Избытки кожи на сгибах «рук» и длинной морщинистой шее, увенчанной уродливой головой, провисали неопрятными кожаными мешочками. Сильно выступавшие надбровные дуги были поделены на чешуйчатые клеточки, мельчавшие к переносице, выпуклой и гротескной, составлявшей единое целое с таким же клетчатым носом. В широких ноздрях, заляпанных засохшей слизью, копошились крошечные насекомые, выбегавшие и вбегавшие в них, как к себе домой. Беззубая, полупровалившаяся щель рта улыбалась мне приветливо и чуть иронично.

— Ну что, нагляделся? — почти ласково поинтересовалось существо, шумно вдыхая воздух и, тем самым, распугивая ноздревых жителей, быстро попрятавшихся внутри. — Не обращай внимания. Это слюзни — сопли мои едят.

— Я понял, — зачарованно согласился я. Черепаха мне определённо нравилась.

— Я понял, что ты понял! — хохотнула она. — Так денежку дашь?

Я торопливо зашарил по карманам и, к своему удивлению, обнаружил рубль — самый обычный поистёртый рубль, спрятавшийся в распоротой подкладке кармана. Секунду подержал в руке и опустил его в подставленную шершавую ладонь.

— Жалостливый хо-он, — понимающе протянула черепаха, пряча монетку в складках кожи, и снова переплетая верхние конечности поверх жесткого брюшного панциря. Она сидела в углублении почти вертикально, упираясь выпуклой крепкой спиной на серую будку с надписью «Осторожно, высокое напряжение!». На брюхе красным аэрографом было неровно выведено: «Помогите слепому, глухому и безногому!». Рядом покоилась полусгнившая шляпа с сиротливо брошенной в неё монеткой, видимо, для особо тупых: мол, опускать деньги следует сюда.

— Слепому и глухому — это понятно, — я всё ещё не мог двинуться дальше, — но вот безногому? Вот же они…

Все четыре конечности медленно въехали внутрь панциря. Черепаха выпустила длинную соплю и запричитала:

— Подайте слепому, глухому, безно…

— Высший класс!

Черепаха втянула соплю и снова обросла ногами-руками.

— А куда ты, кстати, путь-то держишь? — флегматично поинтересовалась она. — Покататься решил? Смотри, заедешь — не выедешь!

А куда я действительно путь-то держу, а, клубочек? Посмотрев вниз, вдруг обнаружил, что мой проводник теперь никуда не торопится, доверчиво вкатившись в выставленную шляпную ёмкость. Я уставился на него — что, уже пришли?

— А спутник-то твой… набегался? — с любопытством спросила черепаха. — Пусть остаётся, такие мне нужны.

— Такие мне и самому нужны, — не согласился я под безобидное кхекающее покашливанье. Моя странная собеседница откровенно веселилась.

— Может, ты кого потерял? — участливо напомнила мне она. — Может, помочь найти?

— Да! Не подскажешь, ли где мне найти Мордована?

— Не подскажу! — хмыкнула черепаха.

— Почему? — глупо переспросил я. Клубок сохранял полный нейтралитет.

— Потому! — выпятила нижнюю губу та. — Потому что неправильно формулируешь вопрос: надо утверждать, а ты сразу отрицаешь. Фи! Каков вопрос, таков и ответ.

— Хорошо. Ты мне скажешь, где найти Мордована? — терпеливо поправился я.

— С лёгкостью! — кивнула черепаха, выдержала небольшую, но очень эффектную паузу и добавила: — Он — это я!

Мардавам — конечно же, Мардавам, а не Мордован, — оказался, всё-таки, мужского пола, более того, среди черхаддов вообще не встречались женские особи. Да и зачем? Размножаются они яйцами, которые несут чрезвычайно редко и по совершенно непонятной причине. Мой новый знакомый не «нёсся» так уже лет пятьсот, углубившись в ме-паузу тоже по совершенно непонятной причине. Он говорил, что яйца почему-то перестали набухать в его чреве. Трудно было представить Мардавама с малышом в шелушащихся кожаных конечностях. Хотя откуда мне знать, как выглядит новорожденный черхадд? Фантазия рисовала самые немыслимые варианты и, под конец, благополучно иссякла.

— Ты утверждаешь, что сам Равэйк назвал моё имя? — улыбаясь, расспрашивал Мардавам. — Приятно, когда о тебе ещё помнят. Да уж, меня стоит искать! Я такой! Наверх, говоришь, тебе надо? А надо ли? Вы — хоны — вечно куда-то спешите, а зачем? Торопиться, поверь мне, некуда! С самого первого вздоха вы обладаете практически всем необходимым, и, тем не менее, отчего-то суетитесь, бегаете, бегаете, бегаете, к последнему своему вздоху умудряясь растерять всё до последней крохи… Ты-то вот скажи мне, куда несёшься? Ответы на твои вопросы покоятся совсем рядом. Да хоть в этой самой старой шляпе, прямо перед тобой! Вот и спутник твой абсолютно со мной согласен.

Он протянул к шляпе облезлую «руку» и взял из неё притихший клубок, покрутил, удовлетворённо хлюпнул носом и положил его назад.

— Я вот, например, не сходя с этого места могу попасть в любую точку любой вселенной. И везде мне будет хорошо! — Мардавам многозначительно вздохнул и почесался. — Так же хорошо, как и здесь: моя голова, мои слюзни и моя шляпа всегда при мне. Более того, в любой момент я могу вернуться назад, в этот самый незабываемый переход! — он похихикал и продолжил: — Эх… Будь ты хотя бы сильсом, я запросто, на трёх пальцах объяснил бы тебе, как это делается. Но ты хон, к тому же ещё совсем юный. Юный и неуёмный. В тебе заключена тоска и жажда. Они гонят тебя вперёд и вперёд так сильно, что ни я, ни даже смерть не в силах совладать с тобой.

Он замолчал и надолго задумался, закостенев, как замшелый монолит, только крошечные насекомые разбегались по его голове, с опаской обходя обернутые веками и размышлением глаза.

— Стоит тебе остановиться, успокоиться и подумать, — пробормотал он, не обращаясь ни к кому, — и ты поймёшь, что путь твой уже завершён, цель твоего путешествия достигнута. Вот она, рядом с тобой…

— Но мои друзья, моя девушка?!

— Вот-вот! — удручённо пожал едва видимыми из-под панциря плечами черхадд. — Вот и я про тоже самое! Ладно! Когда чешется — надо чесать! Хотя, конечно, проще прекратить зуд в самом его истоке. Ладно, ладно, тебе виднее, или, лучше сказать, ощутимее.

— Не понимаю.

— Разве? — он сдержанно приподнял клетчатые брови. — Ты производишь впечатление цельного и дельного, хотя… А-а-умм! У тебя свой путь, и кто я такой, чтобы лишать тебя всех сюрпризов и удовольствий, ждущих и подстерегающих на этом пути (я вздрогнул: когда-то нечто подобное говорила мне Алд’сойкф Ялла’х). Так ты говоришь, наверх?

Я даже не успел удивиться или обрадоваться. Всё произошло по-будничному просто, будто мы решили прогуляться до пивного ларька.

Мардавам, скрежеща краем панциря, отделился от серой будки за его спиной и тяжело плюхнулся на все четыре конечности, став действительно похожим на огромную неопрятную черепаху. Пыхтя, неповоротливо развернулся, на ходу распахивая крашеную дверь с предостерегающей надписью, и отодвинулся в сторону.

— Заходи! Ты точно уверен, что тебе наверх? Можно и вниз. Там тоже интересно! Нет? Хорошо, хорошо…

Я заглянул внутрь. Никаких проводов и прочих устрашающих деталей там не обнаружилось. Там вообще ничего не было, только столб пронзительно-голубого света, вертикально уходивший вверх и вниз, и висевшая в воздухе горизонтальная платформа.

Я оглянулся на черхадда, уже явно терявшего ко мне всякий интерес, и теперь только ждавшего, когда же я, наконец, залезу внутрь. Клубок давно выскользнул из шляпы и нетерпеливо переминался рядом.

— А как же нитка? Клубок ведь своего рода привязанный?..

— Ох, уж эти хоны! — проворчал Мардавам. — Вечно придумают себе кучу проблем! — он наклонился и одним ловким движением разорвал о край панциря размотанную травяную пряжу, вручив мне смотанный остаток. — И всего делов-то, как говорят у вас, у хонов… на три копейки.

— А-а-ааа… — лишь смог выдавить из себя я, ошарашенно глядя в свои ладони. Так и шагнул внутрь, забыв даже попрощаться.

— Стой ровно, не кашляй и не дёргайся! Привет друзьям и любимой девушке! — сказал смеющийся черхадд, с грохотом захлопывая за мной дверь. — Не забудь закрыть рот, а то язык прикусишь… — услышал я в последний момент.

Платформа вздрогнула и, набирая скорость, устремилась вверх.

…Стояла невыносимая вонь, распространяемая кипящими котлами. Их было шесть. Полутора метровые ёмкости располагались между стопками тел, выбулькивая в спертый воздух маслянистые, зеленоватые пузыри. Огонь под ними поддерживали странные рогатые существа, лохматые, уродливые, с раздвоенными копытами и гибкими, плетеобразными хвостами. В этот момент как раз двое из них подволокли к готовящемуся вареву очередное тело и стали его методично обстругивать, бросая жесткие куски в кипящую гущу. Разделываемое тело дергалось и крючилось, что, к моему ужасу, наводило на мысль о том, что оно умерло ещё не окончательно.