Крик дафэна

ГЛАВА 15. Чотты

Я плыл сквозь голубое свечение, прохладно скользившее сквозь меня. Кажется, я и сам стал невесомым и прозрачным, обнажая все свои чувства и переживания, как отдельные органы, спрятанные у меня внутри. Лёгкое замирание в области сердца, тягучий сбивчивый ритм, с ошибками и споткновениями отсчитывавший единицы времени — необходимое их количество, отделявшее меня от верхнего мира. Последняя россыпь секундного многоточия — и кто-то невидимый, но постоянно присутствующий, чётко выговаривая слоги, сообщил мне о том, что подъём благополучно закончен. Я поблагодарил, сознавая, что разговаривал сам с собой, и шагнул с платформы, уже давно замершей у внутреннего края каменного колодца. Стоило мне только вылезти наружу, как голубое свечение тут же угасло, уничтожив и платформу, и пути к отступлению, оставив после себя лишь заброшенную дыру, уходившую вниз, метрах в пяти закиданную камнями. Сия непримечательная действительность канула в абсолютную темноту, заспешившую, ринувшуюся приветственно из углов, как только погас свет. Темнота. Глухота. Неизвестность. Мысль о том, что я опять стою в каком-то подземелье, и до звёздного неба мне как… ну, как до звёздного неба.

Сделалось душно и тревожно, но я всё ещё медлил в этой давящей гуще, поглощенный набегающим шумом, шепчущим приливом одиночества, столь знакомым узникам и маленьким детям. Я расчувствовался и с грохотом шагнул в сторону, раскатив невидимые горошины камней и свои тяжёлые неуютные мысли.

Единственная радостная новость, подаренная мне самим же собой, была об отсутствии страха, вызываемого темнотой и неизвестностью. Лишь настороженность, досада и — эх! — несовершенство, в котором я путался сейчас, как в полуспущенных мешающих штанинах. Света бы какого никакого… Хоть какого-нибудь! Что по карманам-то напихано? Я привычно задумался. Под мышкой — Фатш Гунн: хорошо, конечно, но не актуально. Печать — не то. Жалкий запас сигарет — бесполезный, ибо я так и не успел прихватить с собой ни спичек, ни зажигалку. Я усмехнулся: что ж, сжую их, когда придёт время… Клубок — к ноге прижался, даже через ботинок такой мягкий да ласковый. Подожди, «котёнок», сейчас что-нибудь придумаем! Жемчужинка? Подожди, подожди…

Я торопливо зашарил по карману. Вот она, красавица, опять матово поблескивающая, — ну давай же, милая, оправдай мои надежды! — разгорающаяся всё сильнее и сильнее. Да здравствует свет! Да будет он! Великий и вездесущий!

Силы моего импровизированного фонарика конечно же были небезграничны, но и двух метров, проявленных вокруг, было совершенно предостаточно. Достаточно для того, чтобы топнуть да хлопнуть, как учил лешайр, да попросить клубок катиться — путь указывать. Он и покатился…

А я за ним, успевая выхватывать из темноты отдельные выступы и выбоины. Пляшущие, дрожащие тени будили во мне нездоровые или, может быть, наоборот — здоровые фантазии: вот на ближайшей стене пополз и вытянулся невиданный зверь, а за соседним камнем вырос обыкновенный лешайр, растрепанный и неказистый. Ещё шаг — и у лешайра отрасли рога и крошечные куриные крылышки. Шаг — рога выровнялись, закруглились и, плавно изогнувшись, соединились в аккуратный нимб. Шаг… Я развеселился и заводил рукою, пробуя различные вариации освещения и, соответственно, рождаемые им очертания беспокойно трансформировавшихся пятен.

Клубок волновался и начинал нетерпеливо подскакивать вверх, когда я застревал у очередного нестандартного выступа. Впрочем, весьма скоро я заметил некоторые закономерности в этом творческом процессе, и дело у меня пошло не в пример бойчее. Мне стали удаваться не только отдельные фигуры, но и групповые композиции: Сева с Ля, как всегда целующиеся, были немного маловаты ростом, но зато натурально правдоподобны; пара геркаттов, соединенных смело и непристойно, получилась совершенно случайно; далее — дэльфайса на мотоцикле и баба Яга, залезающая в ступу; я с дофрестом на плече и без него, но в обнимку с Горыновичем; Ра-Хор, летящий на жепобе… Вот именно в этот момент кто-то и захихикал за моей спиной: видимо, последняя картинка была действительно очень удачна. Я развернулся на звук. Тень Ра-Хора смазалась, оторвалась и бесшумно грохнулась с импровизированного шестиногого дирижабля.

А на меня из-за дальнего, еле различимого в темноте камня внимательно смотрели два горящих красных глаза. Я повёл рукой в их сторону — мол, кто ещё вздумал мешать моему гениальному творчеству? Огоньки тут же схлопнулись. За камнем зашуршало и стихло. Мой единственный зритель отказался от… хм, бесплатного автографа.

Я вздохнул. Азарт юного художника растаял, как только что созданная мною картина. Безвозвратно и окончательно. И что так веселило меня последние полчаса? Камни и камни.

— Извини, увлёкся, — сказал я клубку, который ответил мне настойчивым зовущим движением. — Конечно же, идём!

Следующие полчаса я бежал — одолел невесть сколько коридоров, поворотов, перекрестков, больших пещер и не очень; встречались спуски и подъёмы, мостики, переходы и природные анфилады. Клубок без устали разматывал метры и метры травяной нити, опять переместившись в режим свободного полета. Я как мог, старался не отставать, вплетая своё изрядно уставшее тело в стремительную канву ритмичной мелодии, выбивая ногами партию ударных инструментов: топ, топ, топ, перескок, через камень на дороге скок, топ, топ, поворот… Прошло пятнадцать минут или полтора часа — не знаю: время так безлико в одинаковых коридорах подземного лабиринта, а мы всё ещё никуда не пришли.

Первый скелет, на который мы наткнулись, сидел в углублении, нескромно выставив отполированные колени прямо поперёк прохода. От неожиданности я сбился с ритма, как сороконожка перепутал ноги и в довершение, решив перепрыгнуть через это странное препятствие, — подумаешь, костей мы что ли не видали?! — споткнулся, не доскочил и приземлился точнёхонько на блестящие голеностопные суставы, разнеся их, как говорится, в пух и прах. Скелет от негодования рухнул, напоследок взмахнув руками и уронив череп, возмущённо клацнувший остатками зубов. Из его глазницы выбежала ошарашенная таракашка, заметалась, видимо, тоже изрядно ударившись головой и ничего не соображая, так и не выбрав направления бегства, закрутилась и зарылась в землю где стояла, истерично подняв в воздух фонтанчик пыли. Воцарилась тишина.

Это было только начало, так как у стены сидело ещё двое таких же чистеньких и гладких, как их бывший сосед. За ними ещё и ещё — ну просто посиделки какие-то, перекур демонстрационных экспонатов!

Клубок нетерпеливо подрагивал в воздухе, явно не разделяя мой интерес к анатомии: он очень хотел дальше и как можно быстрее.

Я оглядел улыбавшиеся ряды одинаковых силуэтов, рассаженных вдоль стен, вздохнул и покорно пошёл за клубком, который как специально вёл меня именно этим путем, кстати, мне абсолютно не нравившимся. Я очень старался и в дальнейшем не побеспокоил практически никого, если, конечно, это выражение применимо к безучастным останкам.

Изменения в них я заметил не сразу. Нет, даже не заметил, а скорее почувствовал, как из едва уловимых неприметных мелочей стала складываться новая, пока ещё неживая мозаика происходящего. То тут, то там светлые в потревоженной тьме костлявые очертания переставали блестеть и отражать скользивший по ним свет, приобретая более густой, вязкий оттенок, из белого постепенно переходивший сначала в бежевый, потом в темно-бежевый, в очень темно-бежевый и, наконец, в коричневый, как будто закопченный. Черепа потеряли гулкую пустотность, звучавшую раньше от одного вскользь брошенного взгляда, заполнились тенями, шепчущими отражениями давно утерянных мыслей. Края глазниц сгладились, облепились прозрачной плёнкой чудом сохранившейся плоти, почти незаметной в блуждавшем свечении моей жемчужины. Вдруг в какой-то момент разом проступило нечто несомненное, очевидное, словно завернулся краешек картины с нарисованным на ней тёмным коридором, со мной и с сохранившимися рассаженными костями, и сверкнула на миг обратная сторона листа — яркие недопрожитые жизни, прерванные и почему-то ещё ждущие своего продолжения.

Клубок не останавливался, задавая ритм быстро листаемого журнала, может быть и интересного, но на каком-то непонятном, безнадёжно иностранном языке.

Теперь уже не оставалось никаких сомнений: по мере нашего продвижения скелеты упорно молодели, обрастая лоснящейся плотью, тряпочкой обернувшей костяную основу. Глазницы заполнились студенистыми глазными яблоками. Иные черепа щеголяли челками и неравномерно разбросанными клочками волос, чьё хаотичное расположение наводило на мысль о веселившихся подростках, которые из вредности облепили их благородную и строгую гладкость всяческим лохматым мусором. Стала встречаться одежда, вернее её остаточный вариант, тем не менее дававший представление о разнообразии стилей и расцветок. Неяркий блик, золотистым огоньком мигнувший справа, выдал забытое на руке кольцо. Я чуть притормозил, с любопытством разглядывая сидевшего. Восьмой палец его широкой когтистой кисти был украшен массивным жёлтым перстнем. Существо, сидевшее передо мной, являлось кем угодно, но только не человеком, не хоном, не сапиенсом, а, вобщем, непонятно кем — восьмипалым, хвостатым и рогатым.

Клубок заметно волновался, и как оказалось — не без причин.

В плечо ударил камень — сильно, прицельно, больно отскочив по уху. Следующий чиркнул по затылку, не оставляя сомнений в намерениях спрятавшегося недоброжелателя. От третьего мне удалось уклониться, и он застрял в ощерившейся улыбке ближайшего тела. Обстрел неожиданно прекратился. Я замер, прислушиваясь и стараясь угадать источник следующей атаки.

— Эй, хон! — гаркнул неподалеку неприятный голос, раздавшийся, как мне показалось, прямо из кучи упавших как попало мумифицированных останков. — Снизу давно?

— Недавно, — я пожал плечами, понимая, что сказать хоть что-нибудь просто необходимо, а то ведь убьют — как пить дать, убьют! — и церемониться не будут. — А что есть разница?

— Не груби! Тебя что, в детстве не пороли? — ехидно поинтересовался тот же голос. — Знаешь, что бывает с плохими мальчиками?

— А вы хорошие? — поинтересовался я, внимательно оглядываясь вокруг. Клубочек осторожно переместился вниз и закатился за мою ногу. Значит, прорыв дальше по коридору пока не актуален, так что ли?

— Хо-ро-шие?! А как же!!! — мой собеседник громко расхохотался. Куча тел (все-таки он был именно там!) мелко затряслась и разъехалась в разные стороны, выставляя напоказ такое же, как и другие, неприглядное тело, совсем недавно явно бывшее человеческим существом. Мужского пола — заключил я про себя, молча разглядывая живую пародию на когда-то крупного, широкоплечего мужчину, от которого, правда, уже почти ничего не осталось, лишь кожа да кости, да пара складок и отвислостей вместо ушей, носа и гениталий (на нём не было никакой одежды, только на впалой груди болталась металлическая бляшка, легко проскальзывавшая по обтянутым кожей ребрам и каждым маятниковым своим движением — туда-сюда — создававшая чувство опасности: вдруг шнурок, на котором она висела, возьмёт да и перетрёт тщедушную шею).

Он всё ещё подхихикивал, — не мог остановиться — как будто подавился, и сдавленно кашлял, отмахиваясь рукой и чуть нагибаясь вперёд. Наконец успокоился и неожиданно важно, почти царственно выпрямился, подозрительно окидывая меня взглядом. Я ему явно не нравился.

— Чего натворил-то? Кого-нибудь убил? — нарочито небрежным тоном спросил он, вылезая на свободное место.

— В каком смысле?

— Как в каком? Скажи ещё, что ты заблудился и зашёл сюда совершенно случайно.

— Ну, вобщем, почти что так оно и есть. Но только не случайно, а специально, целенаправленно.

— Проверяющий?.. — подозрительно сощурился мой собеседник. — Они там внизу совсем офигели, что ли? Взбесились от обжорства и порнухи? Мало им на воле развлекух? Скучно стало в своём чистеньком раю, да? К нам пожаловали? За душком да запашком?

— Да причём здесь душок? И какая в раю порнография? Ничего не понимаю, если честно. И никакой я не проверяющий.

— Кто же ты тогда? Девственная принцесса Ксюя, сбежавшая прямо из-под жениха, или переодетый магар, пришедший за нашими душами? — он откровенно издевался, выжидательно растягивая время. И для чего, интересно было бы знать? А для того, — говорил его многообещающий ехидный взгляд, — для того самого, загадочный ты наш. — Если ты — первое, то тебе повезло: обслужим по первому разряду. С девочками-целочками у нас здесь недобор… Хе-хе-хе, как ты заметил. А вот со вторым вышла незадача, тут ты пришёл не по адресу: души наши уже да-а-авно тю-тю! Улетели. Да и какие могут быть в аду… души… мать их в душу, так перетак! — он опять зафыркал, захихикал, дробясь и множась эхом в тёмных углах и нишах. Эхо вторило на разные голоса, выступая из этих самых тёмных углов новыми действующими лицами в разной стадии мумификации.

— Да мне дорога наверх нужна, и более ничего! — я осторожно пятился назад, отступая от приближавшихся ко мне существ. — У меня там срочные дела!

— У него дела! — изнемогали от смеха они, сотрясаясь мослами и явно подвергая себя опасности рассыпаться на части. — А мы думали, что ты к нам на каникулы — отдыха-ха-хать!..

Я огляделся вокруг, стараясь не делать резких провоцирующих движений: пятеро, нет — семеро наступавших относительно живых субъектов, пара десятков таких же, но относительно неживых, рассаженных вдоль стен, пара боковых ответвлений-коридоров, уводивших неизвестно куда и, конечно, клубок, вдруг засуетившийся, опять решивший снова катиться. Куда, спаситель мой? Куд-куда? Клубок решительно оттолкнулся от моего ботинка и устремился в более широкий проём. Я не раздумывая ринулся за ним.

— Эй! Стой, глупенький! У нас бежать некуда! — мои преследователи никуда не спешили. — Мы ж пошутили! Ха-ха-хааа…

Я уже не слушал, торопился за своим ускользавшим в темноте юрким проводником. Он опять летел, не касаясь пола, ловко огибая и здесь рассаженные силуэты. Позади мерно шаркало многозвучие уверенных шагов. Ты никуда не денешься, не уйдёшь, не убежишь, — говорило мне оно, оживляя давно забытые кошмары. Нет, ещё как уйду! А страхи-ахи безвозвратно растаяли в прошлом. Как подтверждение моему оптимизму клубочек резко прибавил скорость, и через пару минут мы дружно выскочили на открытое место — огромная пещера простиралась на добрую сотню метров, теряясь где-то в плотной темноте, которую не смогли растворить даже светильники, развешенные по грубо выровненным стенам. Однако, освещение какое-никакое присутствовало, и я облегченно спрятал в карман жемчужину. Огляделся: мертвые тела, сгруппированные по степени мумификации, были сложены штабелями. Тут же отдельной кучей были свалены кости и черепа. Стояла невыносимая вонь, распространяемая кипящими котлами. Их было шесть: полутораметровые ёмкости располагались между стопками тел, выбулькивая в спёртый воздух маслянистые зеленоватые пузыри. Огонь под ними поддерживали странные рогатые существа — лохматые, уродливые, с раздвоенными копытами и гибкими плетеобразными хвостами. В этот момент как раз двое из них подволокли к готовившемуся вареву очередное тело и стали его методично обстругивать, бросая куски в кипящую гущу. Разделываемое тело дёргалось и крючилось, что, к моему ужасу, наводило на мысль о том, что умерло оно не окончательно. Это никоим образом не беспокоило его мучителей, по-хозяйски обстоятельно завершивших свою работу и выбросивших очищенные кости в ближайшую кучу.

Эта жуткая картина навязчиво напоминала самый настоящий ад, а хвостатые существа… О, черт! Не при них будет сказано, но именно на них они и были похожи.

Клубок давно пытался оторвать меня от тошнотворного зрелища, настойчиво барабаня по моей груди. Бежим, бежим! — паниковал он. Что ж, я и сам изрядно нервничал: место, прямо скажем, не внушало розовых надежд. А тут ещё появились наши бывшие преследователи — выбирались из коридора, толкаясь и переругиваясь от нетерпения. Впереди маячила высокая вешалкообразная фигура «предводителя», с которым я уже успел приватно познакомиться.

«Черти» на время оставили своё нескончаемое занятие и сгрудились у ближайшего котла, помахивая хвостами и переговариваясь. Они явно не собирались вмешиваться, что, конечно же, обнадеживало, так как по внешнему виду они представляли собой гораздо более грозных противников, чем тощие фигуры вновь подошедших, и по их бурной реакции можно было предположить, что ожидается потеха — редкое незапланированное развлечение — и центром этого праздника буду я.

Я невольно попятился, сдвигаясь за сложенные пирамидой черепа, едва доходившие мне до колена, чем вызвал взрыв всеобщего облегченного хохота. Видимо, мои действия полностью соответствовали привычному для них сценарию потехи. Правильно: жертва, естественно, должна убегать, а так — какое же удовольствие сворачивать ей шею? Что ж, хотите поиграть? Отлично! Поиграем! Эй, клубочек, а какие у тебя предложения?

Клубок весьма красноречиво покатился прямо по направлению к котлам.

Я удивлённо посмотрел на разматываемый указатель и пошёл следом, стараясь по возможности воздерживаться от комментариев. Наши маневры озадачили всех, включая чертей, впрочем, до них мы всё же так и не дошли. Значит, в котлы, как Иванушки-дурачки, прыгать не придётся. И на том спасибо! Клубок резко вильнул и зарулил за высоченный штабель новоиспеченных фараонов, сложенных решёткой крест накрест: торчавшие коричневые ступни перемешивались с грустными натянутыми лицами. Не повезло вам, ребята. Честное слово, жалко вас.

Я отвлёкся и тут же, естественно, споткнулся, задев за чьи-то ноги. Грохнулся как всегда носом, успев-таки выставить руки, но при этом выронил Фатш Гунн. Тот отлетел в сторону и закатился под соседний штабель. Подтянувшиеся зрители и непосредственные участники облавы встретили моё падение восторженными криками. Кто-то сухо зааплодировал.

— Давай, хон! Чего разлёгся?! — на меня никто не собирался бросаться. Как я понял, быстрый финал истории их не устраивал абсолютно. — Решил подкрепиться? Погрызть чью-нибудь задницу? Ошибочка вышла… Женские вяленые попки у нас в другом конце зала! Или ты предпочитаешь другую часть?

Вокруг захохотали.

Клубок терпеливо ждал.

Я вздохнул и нырнул с головой в кучу тел, втискиваясь между ними, шаря, ища невидимый жезл. Ошибся, схватил чью-то твердую руку, потянул и разрушил всю непрочную конструкцию над собой. Сооружение из тел разъехалось в разные стороны, теперь уже по-настоящему завалив Фатш Гунн, а заодно и меня.

Аплодировали все, похохатывая и подбадривая меня свистом.

— Тебе помочь или не мешать? — заботливо поинтересовался кто-то, не требуя ответа и перебивая себя самого скрипучими смешками.

Вокруг заспорили и начали делать ставки: три к одному, что меня съедят ещё до ночного гонга. Нет, за час до него. Я активизировался, выкарабкиваясь наружу, и ставки поднялись до пяти.

— Как ни крутись, хон, а жопа всегда сзади! — не унимался «предводитель». Он подобрался поближе, вышагивая среди трупов на своих ходулях, как цапля по болоту. В его немигающих глазах светилось вожделение и жадность, граничившая с голодным безумством забытого нищего. — Это ничего, хон, ничего, — бормотал он, — по началу все трепыхаются. Ничего, со страхом-то вкуснее. Пропотеешь, обмякнешь, вот тогда и…

Что «и» — он договорить не успел. Очередная длинная деталь, нащупанная в куче, оказалась, наконец-то, не чьей-то ногой или рукой, а долгожданным жезлом, удобно лёгшим ко мне в ладонь. Порыв восхищения, охвативший мою душу можно было, пожалуй, выразить только коротким матерным возгласом, что я и сделал, вложив в него всю решимость и злость, какую обнаружил в самых потаённых уголках моей человеческой натуры. Я выпрыгнул из телесного завала, как свихнувшийся пингвин из закипевшего океана с рыбой, то есть с жезлом наперевес, не соображая, не умея им пользоваться, но от этого нисколько не расстраиваясь, размахивая им, как саблей, иногда меняя тактику и начиная целиться из него, как из пистолета.

— Пиф-паф! — орал я, тыча острым концом в лицо неотвратимо приближавшегося предводителя, самого нетерпеливого участника облавы. — Стой! Живым не дамся!

— Можно и дохлым, — благодушно отозвался тот. — В данном вопросе разница есть только для тебя.

— Заманчивая перспектива. Опять же вопрос выбора! — кивнул я, загораживаясь от него Фатш Гунном. — Видишь штуковину у меня в руках? Сейчас как пальну — мало не покажется!

— А она у тебя ещё и стреляет? — изобразив на своём лице притворный страх, спросил он и повернулся к остальным участникам: — Какой грозный нынче попался бифштекс! Как бы сам собой не подавился — ещё мучиться будет!

Ответом ему был дружный хохот.

Смейтесь, смейтесь, жалостливые вы мои. А если вот так?.. Я крутанул жезлом и, направив его вперёд другим концом, украшенным внушительным рубином, перехватил поудобнее и… так и не понял, куда я, в конце концов, нажал. Камень вспыхнул огненно-алым и выдал искрящуюся молнию, неоновым кнутом обвившую ближайшую фигуру. Бедный «предводитель» — а ближайшим был именно он — засипел, затрясся и, чернея кожей, повалился на пол, дополняя многочисленную компанию уже разбросанных там тел. Я победно завопил и, отцепив сверкающий жгут от бездыханного неприятеля, хлестнул им по остальным. Те, видно, не ожидали такого поворота событий и действовали сначала вяло и неорганизованно. Потом кто-то первый из них бросил камень. Промахнулся, но лиха беда — начало: надо было срочно уносить ноги. Клубок не заставил себя ждать и тут же объявился, подпрыгивая и выразительно зовя меня куда-то направо. Иду!

Там, где я только что стоял, шмякнулась подозрительная синяя лепешка и, оправдав мои опасения, громко взорвалась, образовав внушительную брешь в соседних стопках тел. Я оглянулся, — откуда нападение? — боясь отпустить пальцы и нечаянно остановить обстрел Фатш Гунна, по дороге сжигая всё, что попадало под молнию. Увидел-таки: черти выкатили громоздкий аппарат и стали заряжать его синими шарами. Хлоп! Ещё один снаряд пролетел в опасной близости от моей головы. Я ответно потянулся к ним своим алым лучом — эх, далеко! — не достал, зато задел по котлу, пробил дыру, через которую тут же хлынуло бурлящее зелёное варево. Поднялся крик. Зашипела ошпаренная плоть. Пошла сумасшедшая неразбериха. С грохотом и костяным треском разлетелась ещё одна пирамида, теперь черепов. Воя, горящим факелом ходульно прошагала мимо неуклюжая фигура, слепо врезалась в штабель сложенных тел, всё порушила, упала вместе с ними и догорала уже в их компании, треща костями — своими и чужими.

— Хон, дурак, прекрати!!! Ты ведь уничтожишь нас! — верещал кто-то, спрятавшись за дальним котлом. — Всё равно идти некуда! Может, мы и не будем тебя жрать! Только попроси!

— Поздно!!! — победно рявкнул я. — Передумал!

— Ну, и действительно дурак, — еле слышно прошептал кто-то рядом со мной. Я осмотрелся, но под ногами лежали одни трупы. Хотя нет, один слегка шевелился. Ладно, не время и не место для дискуссий. Бой в самом разгаре и… Я снова вытянул вперёд жезл, но тот за долю секунды переговоров почему-то изменил цвет молнии с алого на зелёный. Наверное, я что-то сдвинул, может, нажал по-другому… Первая попавшая под него лежащая мумия вдруг вздрогнула, зашевелилась и неожиданно села, с трудом разодрав слепленные глаза.

— Где-е-еее я-я-яяя?… Аааа?… — прошелестела она, обалдело оглядываясь вокруг. Замерла, соображая, случайно узрела спрятавшегося неподалеку чёрта и, утробно заворчав, попыталась подняться на ноги. Ей это не удалось, поэтому она поползла, извиваясь как коричневая садовая гусеница, правда, не по-гусеничному зловеще поскрипывая зубами.

А зелёный луч бил и бил по разбросанным телам, к моему ужасу или восторгу оживляя их всех, причём всех абсолютно, включая отдельные части: черепа, руки, ноги, которые разбегались и расползались теперь не хуже укомплектованных туловищ.

Тут моя первеница доползла-таки до замаскировавшегося рогатого объекта своих усилий и намертво вцепилась ему в хвост. Его душераздирающий вопль эхом отразился от стен, подействовав на оживавших подобно призывному горну. Они слаженно приподнялись и — кто как мог — начали перемещаться в сторону своих врагов, к коим я пока что ещё не относился. Пока. Откуда мне знать, какие ассоциации вызывают у них живые до неприличия люди?

Клубок устал прыгать и теперь просто ждал, когда я, наконец, наиграюсь в войну. А я до сих пор не решался отпустить пальцы: отпустишь, а что дальше? Вдруг потом «опять» снова не получится? Но, оглядевшись вокруг, я облегчённо вздохнул, направив зелёный луч в пол — всё! То есть, на самом деле — всё, а именно: битва перешла в неуправляемое, хаотичное… Оп! Мне звонко прилетело чьей-то полированной челюстью, которая, отскочив от моего плеча, упала, но продолжала лязгать, кусать воздух, елозиться, медленно, но верно перемещаясь в моем направлении, примериваясь к носку ботинка. Вот вам и оживил! Кто же кусает собственного избавителя?! Хотя ведь у челюсти нет глаз — как она разглядит, кто её настоящий благодетель? А интересно, как она вообще определяет, куда ей двигаться и кого кусать? Пока я раздумывал, шустрые зубки доползли и щёлкнули в опасной близости. Эй, потише! Пинать её не хотелось, и я просто отошёл в сторону. В то же мгновение на место, где я только что стоял, шмякнулось два снаряда, взорвавшись и разбросав камни, кости и синие ошмётки. От ненароком спасшей меня челюсти осталась лишь россыпь зубов. Вот и «спасибо» сказать некому.

«Идёшь ты или нет?» — приплясывал клубок.

— Бегу! — честно ответил я и действительно побежал, так как вслед мне зачастили синие бомбочки. Черти активизировались и решили непременно меня уничтожить: видимо, сообразили, откуда взялись их внезапные неприятности. Пару раз споткнувшись и чуть не выронив жезл, в суматохе всё же погасив его, я петлял, прыгал, перебегал, подползал и подныривал, пока что не видя и намёка на спасение.

В какой-то миг всё действительно изменилось: воевавшее сообщество вдруг разом, не сговариваясь, ополчилось против меня, правда, не переставая драться друг с другом. Ожившие мумии бросались и грызли своих бывших мучителей, бывшие мучители стреляли и разносили чем попало непрочные тела своих воскресших жертв. И те, и другие, завидев меня, переставали драться и устремлялись в моём направлении. Пробежав изрядное расстояние за единственной своей катившейся надеждой, я вдруг понял, что им всем нужен не я. Фатш Гунн — вот что гнало и притягивало их, заставляя забывать даже о непримиримой вражде.

Пещера почти кончилась, а выхода так и не было видно. Ещё чуть — и мы упрёмся в глухую стену: ни коридора, ни дверного проёма, даже запертого. А сзади — классическая массовка перворазрядного фильма ужасов: подпирает, подползает, что-то бормочет и вздыхает. Я непроизвольно ощетинился Фатш Гунном, нажимая на всё, что попадалось под пальцы. Ничего! Снова! Опять одно большое ни-че-го! Конец? Отстрелялся?.. Ну, а ты? И что же ты, дружочек, а, клубок бессловесный? Завёл?! Я горестно обернулся к своему проводнику.

Лишь травяная верёвочка змеилась по полу и обрывалась у неглубокой расщелины, в последнем своём движении стремясь заползти именно туда.

Клубка больше не было.

…Время — это, наверное, трещинки на сыпучей стене, ничейные зарубки, следы крошечных лапок, отмечающих длительность нашего заключения; тонкая ниточка путеводного клубка, по которой мы балансируем до самой смерти. Как передать тебе, незабвенная Гора, незыблемая ты крепость, что за твоими бастионами совсем по-иному дует ветер, и кланяются травы? Что маленькая птичка, севшая на протянутую ладонь, порой выражает собой больше смысла, чем тысячи исписанных страниц научного трактата? Нижайшая нота, вибрирующая в твоих пещерах столь низка, что почти неуловима таким хрупким существом как я, твоим пленником? Или, всё же, я — твой гость, путник, случайный прохожий?