Кровь за кровь

Глава 4. Непрошеный гость

Неожиданно их внимание привлек резкий царапающий звук, словно провели гвоздем по стеклу. Терпухин резко отстранился от девушки и погасил керосиновую лампу. В его руке появился пистолет, который был у него всегда наготове. Замерла и Катя. Звук больше не повторялся. Юрий успокоился, отложил пистолет в сторону и вновь зажег лампу.

— Так о чем мы говорили? — спросил он.

— О платье… Вернее, о том, что его можно сбросить.

— Да, да! Сбросить для того, чтобы показаться во всей красе. Особенно при таких волосах…

— Да какие у меня волосы, так, копна.

— Не каждому дано иметь такую копну.

— Я бы вообще коротко подстриглась, да мать против.

При упоминании о матери Терпухин переменился в лице, но, к счастью, Катя не заметила этого.

— Неужели ты до сих пор слушаешься мамочку? — спросил Юрий.

— Она терпеть не может короткие стрижки. А если увидит по телеку лысых девок, готова телевизор разбить…

— Вообще-то она права, — вздохнул Терпухин. — Я тоже считаю, что у женщины волосы, особенно их цвет, — главное. И естественный беспорядок в волосах придает женщине особый шарм, вот как у тебя…

Терпухин обнял Катю и приник губами к ее шее. Немного отстранившись, она обернулась и, искоса лукаво взглянув на Юрия, сказала:

— Что это ты, как пацан, со спины целуешься?

Терпухин почувствовал ее свежее дыхание из полуоткрытого рта, и губы их слились в поцелуе. Однако Катя неожиданно резко отстранилась, шумно вздохнула, села за стол и уставилась в мерцающий язычок пламени керосиновой лампы.

— Лампа, керосин, — пробормотала она, — как до революции или в войну…

— Может, хватить мучить меня? — нетерпеливо проговорил Юрий.

Катя, опять приникнув к нему и поцеловав, хмуро сказала:

— Успокойся. Прежде надо подготовиться. Я тут принесла кое-что посущественнее, чем вино.

— Что же ты раньше не сказала! — почти разозлился Терпухин и подумал: «Стыдится… Это хорошо…»

Голодный волк, обитавший в Сычином балке, встал, потянулся, ощерился и выпрыгнул из ямы, где у него было логово. Волку пора было идти на охоту. Волчица и трое волчат спали, сбившись в кучу и грея друг друга. Когда волк перед уходом заглянул в яму, волчица подняла голову, облизала волчат и снова накрыла их головой.

Приплод был ранним, и, по причине отсутствия пищи, один волчонок, четвертый, умер. Волчица долго ворочала его лапой, недоумевая, что с ним случилось, затем отнесла в камыши, к самому глухо булькавшему ручью, и закопала.

Волк побежал по балку, добежал до ручья и стал жидко лакать воду. Он был очень старый и очень осторожный: вздрагивал от малейшего шума, всецело подчиненный могучему древнему инстинкту, приказывавшему ему выкормить оставшихся волчат.

Зверь выбрался из Сычиного балка и побежал по полю, принюхиваясь к человеческим следам, зарываясь носом в траву и фыркая. Все пугало его: и далекие огни селений, и изредка гудящие в небе самолеты; ему казалось, будто в селениях люди собираются устроить на него облаву, а в самолетах везут охотников. Волк был не молод, и чутье у него ослабело, так что, случалось, он приходил домой без добычи, чего с ним никогда не бывало в молодости. Но он по-прежнему был силен. Волк еще мог задрать и утащить теленка или крупного барана, а при случае завалить и лошадь. Но ни овцы, ни телята, ни лошади не были на свободном выпасе — люди боялись оставлять скот по причине возможных грабежей с юга. Приходилось искать падаль, охотиться на мышей или же пожирать весь помет зайчихи.

Недалеко от волчьего логова, у дороги, стоял хутор. Там было много лошадей и человек, любивший стрелять. Волк никогда не подходил к этому хутору, боясь оставить там свои следы и навлечь на себя гнев этого человека. Человек, должно быть, раньше служил в армии, потому что каждый раз, прежде чем умыться из умывальника, выскакивал на улицу по пояс голым и, тряся животом и жирными и толстыми, почти как у женщины, белыми грудями, кричал: «Рота, стройсь!»

Волк помнил, что прошлой осенью около хутора паслось стадо овец, теперь их охраняла большая злая собака. Когда овцы блеяли, волку казалось, что они насмехаются над ним. Но, как ни мучил волка голод, он думал только о том, чтобы не выдать своего присутствия, потому что совсем рядом находилось логово с волчатами.

Волк бежал, иногда останавливался, зажимал толстый, как полено, хвост между ног, втягивал через ноздри воздух и чутко прислушивался, надеясь на удачу.

Вот он подбежал к станице. Ветер дул с севера, и станичные собаки не учуяли его. Если бы это случилось, они давно бы подняли несусветный брех. Волк надеялся, что где-нибудь на задворках он сможет найти хоть какую-нибудь добычу. Неожиданно его внимание привлекли странные звуки, доносившиеся с располагавшегося на возвышенности хутора. Ранней весной волк бесчисленное множество раз пробегал мимо этого хутора, еще раньше несколько раз обследовал его. Хутор был давно брошен, там не было ничего съестного для волка, поэтому он уходил охотиться на восток от Сычиного балка и не забегал сюда, на хутор. И вот теперь оттуда доносились звуки, определенно подсказывавшие, что там что-то есть.

Волк подбежал ближе к хутору, осторожно пролез сквозь колючую Проволоку изгороди, вбежал в сад и, крадучись, подобрался к стене сарая. Волк услышал перестук лошадиных копыт. В сарае была лошадь. Волк обежал сарай и через щель двери учуял острый запах лошадиного навоза. Волка настолько мучил голод, что он уже представил себе, с какой жадностью он впился бы в брюхо лошади, и от таких мыслей зубы у него самопроизвольно защелкали, а глаза словно зажглись в сумерках.

Смутно серый хищник догадывался, что лошадь в этом сарае появилась не зря. Возможно, в доме поселился человек. Волк подбежал к дому. Так и есть: повсюду чувствовался запах человека, везде были его следы. Волк неслышно обежал дом и даже, приподнявшись на задних лапах и упершись передними в окно, заглянул в него. При этом коготь царапнул о стекло. Зверь смотрел в окно долго, очень долго, но так ничего и не увидел. Подходить же к другому окну, в котором метался маленький язычок пламени, хищник не решился. Старый и опытный, волк предпочитал не приближаться к огню.

Вернувшись к сараю, зверь взобрался на пристройку к нему, потом вскарабкался на крышу, намереваясь продрать ее и добраться до лошади.

Лошадь почуяла волка, неистово била ногами, даже несколько раз грудью ударилась о жерди, из которых была устроена изгородь внутри сарая.

Крыша была прочная, и волк, скользя когтями по обросшему мхом шиферу, свалился на землю. Еще раз через щель вдохнув острый запах лошадиной мочи, волк обошел сарай и выбрал место, где земля была, как ему казалось, более мягкая и податливая, чем в других местах.

Зверь принялся рыть передними лапами землю, намереваясь проделать ход под фундамент. Волк рыл долго, стало уже светать и так рассвело, что было отчетливо видно каждую яблоню в саду. Уже просыпались жаворонки, ветер поменял направление и донес запах волка в станицу. Собаки учуяли его смрадный дух и подняли дружный истеричный лай. Волк почувствовал, что если он даже с удвоенным рвением продолжит рытье, ему не успеть добраться до лошади. Чутье подсказало ему отложить это дело до следующей ночи.

Зверь пробежал садом, прополз сквозь колючую проволоку и крупными прыжками понесся к своему логову, желая скрыться в балке еще до восхода солнца. Но солнце взошло раньше, и, уставившись на малиновый шар, волк зарычал и щелкнул зубами. После этого зверь побежал к уже недалеким кустам, росшим по краю обрыва, нырнул в них, спустился вниз, к ручью, обвалив при этому проросшую корнями трав глыбу жирной земли. Серой тенью хищник заскользил в камышах, пробираясь к логову, к голодной самке.

Утром, открыв глаза, Юрий увидел, что Катя уже оделась. При дневном свете она казалась не такой привлекательной. На лице у нее были подозрительные красные пятна. К тому же, как ни молода была девушка, после ночи под глазами у нее стали отчетливо видны темные окружья, какие обычно бывают у печеночников или беременных женщин.

Юрий потер щетинистый подбородок. Вот причина красных пятен. Возможно, темные круги вокруг глаз ость и у него — он тоже уже далеко не мальчик.

— Ну, я пойду, мне еще надо по хозяйству управиться, — проворковала Катя, склонившись над Юрием для нежного прощального поцелуя.

— Вечером будешь? — осторожно спросил Терпухин.

— А ты хочешь?

Вместо ответа Терпухин выразительно посмотрел на девушку.

— Тогда буду, — улыбнулась Катя, — в любом случае буду, даже если ты не хочешь.

После ее ухода Юрий долго нежился в кровати, потом встал, обошел свои владения и за сараем, в котором стояла лошадь Мадонна, неожиданно наткнулся но горку свежей земли. Подойдя ближе, Терпухин обнаружил следы то ли собаки, то ли волка. Заглянув в вырытую нору, хозяин хутора подумал, что, вероятно, какой-нибудь бродячей собаке захотелось проникнуть в сарай и чем-нибудь поживиться.

Успокоив себя Юрий принялся за другие дела.

Логово волков располагалось в яме, из которой когда-то люди брали глину. Со временем туда насыпалось много листьев, она обросла мхом. В яме валялись кости и бараньи рога, которыми играли волчата. Они уже проснулись и сосали мать, жалобно взвизгивая. Волчица приподнялась, глядя на самца. Она была очень тощей — кожа да кости, и в ее глазах мерцал голодный огонь. Волк отвернулся и улегся в стороне. Волчица встала и прошлась по яме. Волчата попадали на землю. Их голодная мать подошла к старой берцовой кости лошади и принялась грызть ее.

Волчицу мучил голод, ей хотелось броситься на самца и разорвать его. Уже несколько ночей подряд он не приносил добычу. Волчата тыкались носами в землю, потом стали кусать друг друга за уши. Они разыгрались, начали повизгивать, и волчица ударом лапы утихомирила их.

Солнце поднималось все выше и выше и вскоре заглянуло в яму. При блеске солнца мох казался изумрудным. Обиженные волчата несмело подошли к матери, и двое, немного пососав тощие соски волчицы, уснули. Третий уже не смог сосать. Волчица чувствовала, что, если самец не найдет хоть какую-нибудь поживу, этого волчонка ждет участь его заморенного голодом братца.

Солнце палило все нещаднее, а волк вспоминал, как ночью рыл землю. От голода он щелкал зубами и набрасывался на старую лошадиную кость, остервенело грыз ее, воображая, что это нога той лошади, которая Пыла в сарае.

Едва стемнело, волк выскочил из ямы и побежал и камыши, через которые он обычно выходил на охоту. Камыши изредка начинали шевелиться, шурша друг о друга.

Выйдя из балка, волк огляделся. Ночь была темная, безветренная и теплая, какие обычно бывают в начале июня. Звезды светились только с северной стороны; большая же часть неба с юга была затянута теплыми тучами, которые словно сами по себе, без ветра, ползли на север и никак не могли затянуть все небо. Воздух Пыл теплым и влажным. Еще дальше на юг земля слипалась с небом, и там царил непроницаемый мрак, изредка озаряемый непонятными всполохами.

Равномерные ночные звуки, шорохи камыша, вскрики ночных птиц да далекий гул самолетов прерывались изредка то далеким лаем станичных собак, то писком мышей.

Как и в прошлую ночь, голодный зверь прибежал к станице, но потом свернул к хутору, к наполовину прорытому ходу. Хищник намеревался докопать его до конца и напасть на добычу. Волк смутно догадывался, что нору мог обнаружить человек, поэтому подходил к хутору очень осторожно. Он вздрагивал от малейшего шума, его пугали яблони с распростертыми ветвями, похожие на матерей, встречающих своих детей, темные пни, издали похожие на присевших людей. Но предосторожность оказалась излишней. Следов человека возле той стороны сарая, где прошлой ночью была прорыта нора, не было.

Волк влез в нору и стал быстро скрести передними лапами, задними отбрасывая взрыхленную почву далеко назад. Волк изредка затаивался, оглядываясь и чутко прислушиваясь.

Волк рыл землю и чувствовал, что завалит лошадь этой же ночью. Но неожиданно земля кончилась, и когти заскребли доски — в сарае был пол. От бессильной злости волк стал грызть зубами дерево, надеясь прорваться к метавшейся наверху лошади, но зубы не раз цепляли за гвозди. Волк ничего не мог поделать с металлом, поэтому он вынужден был бросить свою затею и задом вылез из норы. Грязному, злому и раздосадованному, ему захотелось завыть, но он сдержался.

Прошла большая часть ночи. Черная туча, приползшая откуда-то с запада, из-за своих разлохмаченных краев открыла звезды. Опрокинутый красный рог месяца изредка мелькал в просветах тучи. Было прохладно.

Волк подошел к дому, обошел его по периметру, по-собачьи обнюхивая углы, затем тяжело взгромоздился передними лапами на стену и заглянул в окно. Неожиданно ослепительно яркий луч света ударил серому хищнику в глаза.