Москва - столица

МОЯ ОСТОЖЕНКА

Он словно обмолвился в разговоре со своим учителем Павлом Петровичем Чистяковым: «ласковая улица». Ласковая для него, молодого художника В.И. Сурикова, приехавшего сразу после окончания Академии художеств работать над заказом для храма Христа Спасителя и остановившегося на ней? Или скорее ласковая для каждого — с сохранившимся в названии запахом кошеных трав, простором заливных лугов, близостью реки в низких песчаных берегах, к которым убегали извилистые протоки переулков? Четыреста лет назад здесь были отведены покосы для царских конюшен: от дворцового села Семьчинского тянулись к Москве-реке пойменные Самсоновские луга. Это было тем удобнее, что кругом размещалась старая Конюшенная слобода — памятью о ней остался Староконюшенный переулок, а ближе к Крымскому броду — прозванная Стадной слобода конюхов. Стадным когда-то назывался и нынешний Кропоткинский переулок. Остожье — то ли размер луга, с которого накашивали стожок, то ли ограда вокруг стога. И так, и так — Остоженка.

А еще раньше, в XIV в., стоял здесь женский Алексеевский монастырь. Находился он в относительной безопасности, потому что дорога неприятелей от брода к городу, к Кремлю лежала через сегодняшний Арбат. Начало Остоженки, как стала называться улица с XVII в., терялось в топком разливе ручья Чарторыя. После уничтожившего почти весь город страшного Всехсвятского пожара в июне 1547 г. монастырь был переведен в Кремль, но на его месте в 1584 г. появился новый — Зачатьевский. Покровителями монастыря становятся с первого же года своего правления царь Федор Иоаннович с царицей Ириной Годуновой, надеявшиеся на появление у них потомства. От него сохранились любопытная по архитектуре надвратная церковь и фрагменты стен, у которых ополченцы Д.М. Пожарского отразили в августе 1612 г. попытку интервентов прорваться в Кремль. Память о монастырской слободке по-прежнему живет в сплетении Зачатьевских переулков.

Тогда как большинство улиц, отходивших от Кремля, имели своим продолжением главные дороги Московского государства, будь то Тверская, Дмитровка или Ордынка, Остоженка оставалась дорогой «потаенной». По берегу реки шла она к Лужникам, чтобы через тамошний брод привести к старой Смоленской дороге. Но как раз потому, что существовали в том же направлении куда более оживленные тракты, Остоженка не стала ни бойкой проезжей, ни торговой улицей. И все же в связи с нею мелькают в истории многие имена: в 1665 г. царя Алексея Михайловича, а в 1683 г. его сыновей Ивана и 10-летнего Петра I, бывавших по разным причинам на старой улице. Долгое время кончалась она по нынешней нечетной стороне Остоженским государевым конюшенным двором, а по четной — «светлицами Остоженских государевых конюшен», на смену которым пришли казенные магазины, а в 1832—1835 гг. один из интереснейших памятников русской архитектуры — Провиантские склады, построенные по проекту В.П. Стасова архитектором Ф.М. Шестаковым.

Топонимика города — как мало уделяем мы ей внимания и как много она способна рассказать о прошлом Москвы! Каждое название — это страница истории, живой, не абстрактной, происходившей именно здесь, на этой улице, по которой мы ходим каждый день, или даже в доме, где мы живем. Хрестоматия, в которой все страницы разные, но ни без одной нельзя обойтись.

Две первые московские квартиры В.И. Сурикова. Одна — в снесенном для разбивки сквера у Кропоткинских ворот угловом доме (с июля 1877 г.), другая — в доме № 6 (с ноября 1877 г.). Художник заканчивает единственную в своей жизни заказную работу «Вселенские соборы» — для Храма Христа Спасителя и начинает готовиться к «Утру стрелецкой казни». «Я как в Москву приехал, прямо спасен был, будет он вспоминать впоследствии об этих первых месяцах. — Старые дрожжи, как Толстой говорил, поднялись... Решил «Стрельцов» писать. Задумал я их, когда еще в Петербург из Сибири ехал. Тогда еще красоту Москвы увидал. Памятники, площади — они мне дали ту обстановку, в которой я мог поместить свои сибирские впечатления».

Предельно скупой на слова и письма, Суриков пишет матери и брату в Красноярск, чтобы прислали немного, хоть 2— 3 фунта, его любимого сибирского лакомства — сухой черемухи. На Остоженку, в дом Чилищева, «меблированные комнаты, в № 46». Строки от декабря 1877 г.: «Живу еще в Москве и работы мои кончаю... Не пошлете ли вы с попутчиком или по почте, смешно сказать, сушеной черемухи?! Здесь все есть: и виноград, и апельсины, и сливы, и груши, а ее, родной, нет!!!»

Маленькие особнячки, отдельные почти дворцовые здания, постепенно появляющиеся доходные дома, и в этом сплаве времен удивительно остро ощущается архитекторами чувство единого живого целого. Не потому ли, что новые постройки нанизывались на нить старого ожерелья домов осторожно, с оглядкой друг на друга, нигде не нарушая исконного московского принципа периметральной застройки квартала.

В доме № 7 в конце 80-х гг. XX века поселится А. Е. Архипов. В его жизни это решающий рубеж. Он заканчивает занятия в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, с 1889 г. начинает выставляться на передвижных выставках, в 1891 г. становится членом Товарищества передвижников. Его талант вызывает самые сочувственные отзывы товарищей, а картины «На Волге», «Деревенский иконописец», «В мастерской масок» и особенно «На Оке» — восторженную поддержку передовой критики. У Архипова нередко бывают его любимый учитель В.Д. Поленов, к кружку которого он принадлежит, товарищи-художники С.А. Виноградов, Е.М. Хруслов, Сергей Иванов. «Удивительную душевную ясность мне эти годы принесли», — повторял уже в старости Архипов.

Рядом со своим однокашником по Московскому училищу устраивается и Сергей Иванов. В своей первой скромной квартирке (2-й Ушаковский переулок, 8) он пишет серию полотен о трагической судьбе крестьян-переселенцев: «Обратные переселенцы», «В дороге. Смерть переселенца», «Вагон 4-го класса», «Бунт в деревне». Резкие нападки официальной критики и конфликт, возникающий в составе Товарищества передвижников, приводят художника к длительному творческому кризису. Вместе с В.Д. Поленовым, В.А. Серовым, И.И. Левитаном, К.А. Коровиным, А.Е. Архиповым он подписывает письмо, настаивающее на предоставлении молодежи больших возможностей для поисков, на уничтожении мелочной опеки в отношении творческих решений. «Кого вы возьмете теперь, кто бы работал с верой, с увлечением, весь отдаваясь своей картине? — пишет С.В. Иванов Е.Д. Поленовой. — Большинство пишет так, чтобы только участвовать на выставках... чтобы только написать что-нибудь».

Лишь спустя несколько лет художник вернется к живописи и... Остоженке. В доме № 30 он напишет «Приезд иностранцев в Москву в XVII столетии», «Царь. XVI век», «Поход москвитян. XVI век». По поводу картины «Царь», показанной в 1902 г. на выставке «Общества 36-ти художников», критик «Московских ведомостей» с негодованием писал: «Но вот С.В. Иванов почувствовал потребность вернуться к этой отвратительной тенденции... он в карикатурном виде изображает русского царя!.. На белом коне едет в богатом царском одеянии какая-то толстая, неуклюжая фигура с напыщенным, идиотским глупым лицом и самодовольно поднятым кверху носом, и эта бессмысленная туша — русский царь? В XVI в. на Руси было только два царя: Иван Грозный и Федор Иоаннович! Кого же хотел изобразить Г. Иванов? Очевидно, ни того, ни другого: ему просто хотелось из грязно либеральных побуждений нанести грубое оскорбление русскому народному чувству...» И это в канун событий 1905 г.!

Со старой московской улицей связаны и ярчайшие страницы русской исторической науки. В здании бывшего Коммерческого училища (№ 38), выстроенного в 1770-х гг. М.Ф. Казаковым для подавившего Чумной бунт 1771 г. главнокомандующего Москвы П.Д. Еропкина, родился в 1820 г. и жил последующие 30 лет С.М. Соловьев. Его знаменитые лекции в Московском университете поражали слушателей не столько эрудицией, мастерством слова, сколько тем, как ученый умел ввести их в лабораторию своих исследований. Вместо лектора перед ними, по выражению В.О. Ключевского, представал «ученый, размышляющий вслух в своем кабинете».

С 1851 г. С.М. Соловьев живет в доме № 5 — время, когда выходит из печати первая книга его «Истории России с древнейших времен». Как писал Н.Г. Чернышевский, «тут в первый раз нам объясняется смысл событий и развитие нашей государственной жизни». Последующие 27 лет ученый выпускает ежегодно по одному тому своего капитального труда. Только 29-й том выходит после его кончины. И хотя квартиры за это время несколько раз менялись, историк не изменил Остоженке и ее переулкам уже как председатель Московского общества истории и древностей российских и директор Оружейной палаты, которому полагалась казенная квартира в Кремле.

Как россыпь бесценной нашей культурной мозаики вспоминаются на Остоженке имена долгие годы проработавших на ней ученых. Крупнейший специалист по русской графике, автор трехтомного издания «Русских народных картинок» и четырехтомного «Подробного словаря русских гравированных портретов», Д.А. Ровинский проводит здесь 1850-е гг. (дом № 24). Среди его гостей можно было встретить историка Москвы И. Е. Забелина, хотя хозяин в это время занимался преимущественно правоведением. В должности губернского прокурора он добивается вместе с доктором Ф.П. Гаазом улучшения положения арестантов, объективного применения закона к крепостным, ратует за введение суда присяжных. Его принцип — «быть прежде всего людьми, а не чиновниками, служить делу, а не лицам, опираться на закон, но объясняя его разумно, с целью сделать добро и принести пользу, и домогаться одной награды: доброго мнения общества...».

Без малого полвека живет, по его собственному выражению, «в остоженских весях» академик Ф.Е. Корш, крупнейший представитель московской лингвистической школы, возглавлявший Московскую диалектологическую комиссию, Общество славянской культуры, Славянскую комиссию Московского археологического общества.

Имя В.Г. Шухова, квартировавшего в 1900-х гг. в доме №7, вызывает в памяти прежде всего представление о Шуховской башне, вошедшей в историю радиотехники как эмблема советского радиовещания. 160-метровая башня, не имеющая ни одного криволинейного элемента и построенная без лесов — ее секции поднимались телескопическим путем, очень интересовала В.И. Ленина, всячески поддерживавшего конструктора. Шухову же принадлежит изобретение крекинг-процесса, давшего в результате бензин, и форсунки для использования отходов нефти. Им проложен первый нефтепровод в Баку и созданы первые в мире нефтеналивные баржи.

Театральные страницы Остоженки... В 1830-х гг. в доме № 26 живет Н.В. Лавров.

Любимцем Москвы был и живший в 1850-х гг. в доме №4 актер Малого театра С.В. Васильев. С ним связано создание и первое исполнение многих ролей в пьесах А.Н. Островского. Драматург отзывался о Васильеве, что это один из «тех исполнителей, которые редко выпадают на долю драматических писателей и о которых они мечтают, как о счастии». Превосходно играла репертуар Островского и жена актера — Е.Н. Васильева I, дочь Н.В. Лаврова. В 1865 г. зрители преподнесли ей венок с надписью: «Первой русской актрисе». На остоженские годы Васильевых приходится основная деятельность И.С. Тургенева как драматурга, у которого им приходилось бывать в расположенном неподалеку тургеневском доме.

Дом Тургеневых на Остоженке. Начало XIX в.

Если бы существовали гербы старых улиц, символом Остоженки наверняка бы стал этот уютный шестиколонный особнячок на зеленой лужайке, обозначившей место былого просторного запущенного сада (№ 37). И еще старый вяз, по-прежнему стоящий у окон комнаты писателя. Дом, видевший Тургенева на протяжении 10 лет, вдохновлявший Ивана Сергеевича и не раз им описанный...

Кварталы, переулки, дома... На Остоженке была одна из первых квартир вернувшегося в 1826 г. в Москву С.Т. Аксакова, где он начал свои «Записки театрала». «Аксаковские среды» сложатся значительно позже, но уже Остоженка окончательно соединит их будущих непременных участников — управляющего московской казенной сценой, способного режиссера и актера-любителя Ф.Ф. Кокошкина, профессора Московского университета Н.И. Надеждина, композитора А.Н. Верстовского, ведавшего музыкальной частью московских театров, писателя Н.Ф. Павлова.

Остоженка — это 8 лет жизни учившегося в 1822—1830 гг. в Коммерческом училище И.А. Гончарова и небольшая, но счастливая глава в жизни В.Г. Белинского. Отправленный на собранные друзьями средства летом 1837 г. на Кавказ, «неистовый Виссарион» находит по возвращении квартиру в доме № 10 по Савельевскому переулку. Она представлялась ему тем более удобной, что в соседнем Полуэктовом (ныне — Сеченовском) переулке № 4 жил А.Д. Галахов, ведавший в «Отечественных записках» рецензиями на книги, которые выходили в Москве. Его заказы составляли едва ли не единственный, нищенский, но верный источник доходов великого критика.

У улицы есть и свои музыкальные страницы. С ней связан П.И. Чайковский времен написания его Первого квартета и в преддверии сочинения музыки к «Снегурочке»; А.Н. Скрябин 1890-х гг., когда так часто навещали его товарищ по консерватории С.В. Рахманинов и ставший с 1885 г. директором консерватории С.И. Танеев (дом № 35). И снова это не просто адреса очередных квартир, но летопись единственной и неповторимой «остоженской жизни», ценнейший культурный слой истории Москвы.

И одно из самых дорогих воспоминаний Остоженки — последняя квартира Сергея Есенина — Померанцев переулок, 3, та самая, из которой летом 1925 г. уезжал он в Мардакяны, а 23 декабря того же года вышел, направляясь на Николаевский, Петербургский, вокзал, в ту роковую поездку, из которой ему не суждено было вернуться. «Снежная память дробится и колется», «Эх, вы сани, а кони, кони», «Синий туман. Снеговое раздолье», «Свищет ветер, серебряный ветер», «Ты меня не любишь, не жалеешь», «Неуютная жидкая лунность», поэма «Черный человек» — сколько врезавшихся навсегда в память есенинских строк связано с гулким подъездом, пологой лестницей, тишиной сумрачных комнат, в которых считанные годы назад стояли вещи, помнившие поэта. Тяжелые дубовые входные двери с медными ручками. Старинный, в полированной деревянной коробке, звонок. Деревянная вешалка. Табурет у кухонного стола. Старинная чугунная ванна на львиных лапах. Потрескивавший паркет... Сегодня их заменили — по условиям капитального ремонта, когда удобство строителей неизменно оказывается важнее памяти. Но они остались в летописи улицы, которая так грела сердце поэта зеленью старых лип, лужайками тихих двориков, влажным дыханием близкой реки...