Москва - столица

ОТ СРЕТЕНКИ ДО НЕГЛИННОЙ

Москва. Настоящая Москва. О которой столько писали и столько рассказывали! Казалось бы, те же улицы — теперь тем более, с возвращенными старыми названиями. Те же дома. Или почти те же — но ведь город не может не меняться. Груды литературы — более или менее отвечающей объективному ходу истории. Даже повсюду публикуемые воспоминания очевидцев — хотя слишком поздно относительно реальных возможностей человеческой памяти многие принялись вспоминать, смешивая желаемое с действительным, случайно узнанное с пережитым. Оказывается, этого мало. Это все еще не жизнь, не жизненный уклад — порядок, от которого так легко или, напротив, — трудно, но опасливо отмахнулись наши прямые предшественники. Кто-то боялся, кто-то находился во власти душевной апатии, кто-то был охвачен стремлением к некой сказочной всеобщей правде.

Отдаем ли мы себе отчет в том, что в своих метаниях между жертвами репрессий и зарубежьем, памятью о былых партиях от монархистов до эсеров и этнографическими ансамблями, церковными песнопениями и привозной откровенно ресторанной цыганщиной мы ищем именно этот душевный ПОРЯДОК, без которого обществу грозит только хаос, только исчезновение человека и всего человеческого? А если так, может быть, существует и иной, безусловно, общедоступный путь от душевной слепоты к душевному прозрению? Скажем, простая и неторопливая прогулка по улицам и переулкам Москвы, дом за домом, ничего не выделяя и не опуская, как то было в канун Февральской революции до всех взрывов и перемен. Те, кто владел домами, кто жил в них, имел свое самое крохотное или, наоборот, известное всей Европе, а то и за океаном, дело, учил, лечил, играл на сцене, печатал газеты и книги, просто служил. И в результате — как все были тесно связаны между собой общественными нуждами, делами милосердия, если не прямыми заботами, то мыслями друг о друге, как жили в огромной городской общине, осознанно или неосознанно ощущая причастность к Москве.

Но от этого ощущения и масштаб постигшей людей трагедии: сколькие из них одним выстрелом «Авроры» были навсегда обречены, поставлены за предел нового существования как классовые враги — враги народа. Исчезновение семей, фамилий, а за ними выброшенные вещи, уничтоженные семейные архивы, отказ от памяти как залог «благополучного» заполнения всесильной анкеты — единственного условия относительно спокойного существования. Просто существования. Сколько кому было отпущено.

Прогулка по Москве 1916 г. — это еще и воскрешение тысяч москвичей с их честной службой, добрыми делами, порядочной жизнью. Кого-то эти имена оставят безразличными, кого-то заставят вспомнить об обстоятельствах своих исследований, но кому-то вернут историю семьи, а значит, побудят порыться в остатках семейных памяток, о чем-то вспомнить, почувствовать живо и ощутимо собственные корни. Так или иначе, пусть многолетняя работа в разного рода архивах города поможет почувствовать сегодня его дыхание, доброе, отеческое и требовательное: какими же мы все-таки стали за годы молчания и что должны в себе воскресить.

...Первые упоминания — они почти не разнятся по времени с событиями Куликова поля. До 1389 г. здесь существовало единственное городище Драчи и около него монастырь Николы Чудотворца «в Драчах», или «на Старом Городище». Монастырь сгорел в страшный московский пожар 1547 г., вспыхнувший, когда играл свадьбу с первой своей женой Анастасией Романовной только что венчавшийся на царство Иван IV, еще не ставший Грозным. Перепуганный насмерть монарх бежал в Воробьево, а разъяренные москвичи порешили его родного дядю князя Юрия Глинского и потребовали на расправу бабку, старую княгиню Анну Глинскую, которая якобы колдовством вынимала у людей сердца, кропила их кровью город, отчего и разгорелось пламя.

Восстановить монастырь больше не пришлось. На его месте встала церковь Николы Чудотворца, что в Драчах (Трубная улица, 42—44), снесенная в 1930-х гг., чтобы освободить место для типового школьного здания и физкультурной площадки перед ним.

Название городища могло иметь различное происхождение. Драч — плотничий большой двоеручный струг для крупной стружки. Драчие — всякая сорная трава. Наконец, драть на старорусском языке применялось как понятие пахать лесную новину, что скорее всего и определило имя селения. В то время как у монастыря Николы в Драчах рос вековой бор, по противоположной стороне реки Неглинной находилось урочище Пески, откуда появилось название церкви Спаса, что в Песках, или За Петровскими вороты.

В середине XVII в., исходя из переписных книг, на месте городища располагалась военная «в Листах», или «в Драчах», слобода. Вторая военная слобода — Пушкарская находилась примерно на месте Пушкарева переулка. В 1638 г. она насчитывала 374 двора. Уместно вспомнить, что Москва того времени была преимущественно военным городом. Статистика свидетельствует, что самое большое число дворов — 11 000 находилось именно в военных слободах, 3400 — в дворцовых и казенных, 1800 — в монастырских и владычных, 500 — в иноземческих и 3428 — в черных.

На месте Печатникова переулка находилась казенная Печатная слобода, между Сретенкой и Рождественкой — монастырская Чудова монастыря. Наконец, в черной Сретенской слободе на 1651 г. числилось 374 двора.

Держался город прежде всего на черных слободах — основных налогоплательщиках на городские нужды. Каждый владелец двора выплачивал в год 88 копеек, не считая так называемых мостовых, которые шли на устройство бревенчатых покрытий улиц. Сюда входила оплата дежурства ярыжных («ярыжек») — низших полицейских чинов, главной городской пожарной команды из стрельцов, целовальников, сторожей, извозчиков для срочных посылок. Некоторые повинности были натуральными — отбывались самими слобожанами. При этом распределение всех платежей и повинностей решалось сходом «лучших людей» слободы. Женщины на них права голоса не имели. В качестве исполнителей постановлений выступали староста и окладчики. Очередь слобожан на разные «службы» устанавливалась тем же сходом «по животам и промыслам».

Согласно первой московской переписи 1620 г. на земле от реки Неглинной до улицы Сретенки жили, помимо пушкарей и стрельцов, представители многих профессий, в том числе шапочники, рудометы, плотники, рукавичники, холщевники, хлебники, житники, кожевенники, замошники, свечники, подковщики, сапожники, бондари, седельники, скорняки, канатчики, пуговичники, ножевники, портного дела мастера. Имелся и единственный печатник — печатного двора наборщик Офонасья Петров. Размеры дворов, как и в остальных московских слободах, колебались от двухсот до четырехсот квадратных метров. Из знатных имен фигурировал один Володимер Тимофеевич Долгоруков, имевший здесь огородную землю.

Но даже в этой связи имя князя В.Т. Долгорукова заслуживает особого внимания. Став в 1607 г. боярином, он спустя восемь лет состоял воеводой в Казани, а в 1624 г. оказался царским тестем — его дочь Мария Владимировна стала первой супругой Михаила Федоровича Романова — и судьей в судном патриаршьем приказе. Правда, молодая царица через четыре месяца замужества умерла — в Москве ходили упорные слухи об отраве. Отец удалился от двора, оставил все дела и умер в 1633 г.

Преобладание ремесленного населения сохранилось в районе и в последующем столетии. В то время, как в других местностях Москвы торговля сосредоточивается в основном на перекрестках — крестцах — и больших улицах, переулки Сретенского холма, сохранив конфигурацию древних дворов — домовладений, всегда переполнены лавками и всяческого рода ремесленническими мастерскими. В XIX в. здесь охотно селится служащая интеллигенция — врачи, юристы, преподаватели гимназий и высших учебных заведений. Плотность использования домов была едва ли не самой высокой в городе. Естественно, что дома перестраивались, приобретали требуемую временем комфортность, но не нарушали идущих от XVI—XVII столетий принципов периметральной застройки кварталов и непременных для Москвы озелененных дворов. Нумерация домов шла от Трубной улицы в сторону Сретенки. По ним легко можно составить себе представление о московской жизни в преддверии событий Октября.

Вот Печатников переулок. Дом № 1 (П.П. Гаврилова) имел на первом этаже два магазина — съестную лавку А.В. Ивановой и дешевого готового платья И.Я. Рубановича. Зато квартиры второго этажа, сдававшиеся внаем, отличались достаточной комфортабельностью вплоть до весьма редких для Москвы телефонов. Следующий дом по той же стороне составлял собственность преподавателя 1-й и 3-й мужских гимназий, а также частной женской гимназии Л.Ф. Ржевской Алексея Николаевича Суворова. Обе гимназии относились к числу лучших в Москве и преподавание в них свидетельствовало об очень высокой квалификации педагога. Достаточно сказать, что в 1-й гимназии, находившейся на Волхонке, среди педагогов был приват-доцент Московского университета С.П. Виноградов, а в 3-й — Г.Н. Зограф, хранитель Московского Музея прикладных знаний, секретарь Наблюдательного комитета зоологического сада и член императорского Общества акклиматизации животных и растений. Среди жильцов суворовского дома были семьи офицеров и вел юридический прием помощник присяжного поверенного А.А. Мясников.

В доме № 5 вдовы купца К.В. Кирхгоф — сама хозяйка жила вместе с сыновьями и невестками в другом собственном доме, на углу 4-й Мещанской и Садовой-Сухаревской (№ 17),— жил талантливый церковный историк, дьякон церкви Успения, что в Печатниках, Николай Петрович Виноградов. Н.П. Виноградов состоял членом Московского Общества любителей церковного духовного просвещения и выполнял обязанности секретаря его Церковно-археологического отдела. Кстати, возглавлялся этот отдел другим большим специалистом по московской церковной истории протоиереем Н.А. Скворцовым. Многочисленные виноградовские публикации и архивные розыски по поводу отдельных московских храмов отличались научностью и скрупулезной выверенностью всех данных. Соседствовал с Н.П. Виноградовым по дому торговавший скобяными товарами купец Ф.И. Кулаков, староста той же приходской церкви Успения, что в Печатниках.

Наибольший интерес в архитектурном отношении среди остальной застройки переулка представлял дом № 7. Его история восходит к первым послепожарным годам, когда он составлял собственность московской купеческой жены Н.Ф. Золотаревой. Катастрофическое положение с жильем в Москве после пожара 1812 г. приводит к тому, что дворяне начинают приобретать дворы и на Сретенском холме. Так, дом Н.Ф. Золотаревой переходит в руки полковницы Елены Ждановой, для которой его переделывает архитектурный помощник Строганов. В шестидесятых годах особнячок становится собственностью коллежского асессора А.С. Мельгунова, а в семидесятых—восьмидесятых — «жены дворянина», как ее называют документы, А.В. Богданович.

В 1896 г. домовладение приобретает крестьянин Московской губернии Подольского уезда Сухановской волости деревни Сафроновой П.С. Сысоев, формовщик и лепщик, устроивший во дворе свое производство вплоть до специально заложенного собственного артезианского колодца. Сысоеву принадлежало выполнение лепных работ в булочной Филиппова на Тверской, в гостиницах «Метрополь», «Аврора» и наиболее дорогих московских магазинах и ресторанах. Как образец доступного ему мастерства, П.С. Сысоев украшает, по проекту архитектора Зубова, всеми возможными видами отделки свой дом снаружи, покрывает лепниной все крошечные комнатки своей квартиры на втором этаже. Несмотря на то, что в годы советской власти в ней ютилось на площади около пятидесяти квадратных метров до тридцати жильцов, замысловатый декор сохранялся вплоть до того дня, когда в целях сохранения необычного дома («памятника архитектуры местного значения», как определяет его местный райсовет) он был передан некоему учреждению.

Более скромно выглядели следующие дома — Ел. Вас. Прохоровой (№ 9), Вл. Мих. Новикова (№ 11) и г. А. Лобова (№ 13), используемые только как жилье. Дом № 15 составлял собственность потомственного почетного гражданина купца Вл. Ник. Смирнова. Его хорошо известный в Москве мебельный магазин находился на Сретенке (№ 15). При доме располагался один из двух гаражей компании «Автолюкс». Второй гараж был на Театральной площади (№2). В доме № 17 помещался единственный в переулке трактир, принадлежавший домовладельцу, купцу А.В. Тюменеву. Немногим меньшее число посетителей привлекала находившаяся здесь же Технико-строительная контора Торгового дома «Братья Н. и А. Потураевы», выполнявшая работы с применением железобетона: строительство, проведение водопровода, канализации и биологическая очистка воды. Фирма располагала в Москве еще двумя конторами — на Бахметьевской и Раздельной улицах.

Но настоящей популярностью в городе пользовался дом № 19 с помещавшейся в нем Конторой объявлений и редакцией справочного издания «Иллюстрированный путеводитель по Москве». Несмотря на немалый по тем временам тираж и полиграфическую сложность издания, все его службы во главе с редактором-издателем Борисом Львовичем Добровольским занимали единственную квартиру — № 19. На первом этаже находился магазин колониальных товаров (под колониальными товарами стало принято подразумевать продукты, привозимые из Западной Индии, как то чай, кофе, сахар и другие) Д.П. Волкова и магазин электротехнических принадлежностей И.Д. Дмитриева, объединенный с мастерской, которая выполняла заказы на проводку освещения и только что вошедших в моду электрических звонков — «как для прислуги внутри квартиры, так и для входных дверей». Владелицей дома была вдова статского советника Ю.А. Поржезинская.

В доме № 21 располагалась известная музыкальная школа Н.И. Дмитриева. Сам Дмитриев преподавал пение в 5-й мужской гимназии, на углу Поварской и Большой Молчановки, и в частной женской гимназии Е.Н. Дюлу на Никитском бульваре (№ 15), которая славилась превосходной постановкой преподавания музыкальных дисциплин. И это не мешало располагаться рядом с Дмитриевской школой портновской мастерской Н.И. Махлюева, парикмахерской А.Т. Эберта, скорняжной мастерской и меховому магазину И.Ф. Покорни, не говоря о настройщике А.К. Трейснере, сотрудничавшем с московской Консерваторией.

В городском обиходе дом носил название малюшинского — по фамилии владевшей им, как и многими другими в сретенских переулках и на Цветном бульваре, купеческой семьи. В годы Первой мировой войны ее глава являлся директором Правления Общества Теплых торговых рядов, одного из центров оптовой торговли России. В шестидесятых годах здесь снимал квартиру В.В. Пукирев, одна из самых по-человечески трагических фигур в истории русского искусства. Здесь он работал и над наиболее известным своим полотном «Неравный брак», все действие которого связано со сретенскими переулками.

...Картину знали со времени ее появления на выставке 1863 г. Знали в числе считанных полотен в нашем искусстве. Разные по художественным достоинствам, таланту авторов, они тем не менее каждая по-своему поражали воображение современников. «Грачи прилетели» А.К. Саврасова и «Незнакомка» И.Н. Крамского, «Утро в сосновом бору» И.И. Шишкина и «Березовая роща» А.И. Куинджи, «Княжна Тараканова» К.Д. Флавицкого и «Неравный брак» В.В. Пукирева. Все в жизни Пуки-рева было совсем обыкновенным. Детство в крестьянской семье. Уроки у иконописца в Могилеве. Московское училище живописи, ваяния и зодчества, выгодно отличавшееся от императорской Академии тем, что никогда не готовило придворных художников и не следовало канонам официального искусства. Это была школа искателей и мир тех, кто не собирался добиваться с помощью своего мастерства жизненных благ. По сравнению с «академистами» «москвичи» просто работали. Много, трудно и вдохновенно.

Звание свободного художника, полученное Пукиревым в 1858 г., не давало особенных преимуществ. Но вместе с ним он получает приглашение заняться педагогической работой. Рекомендовавший его мастер напишет: «Пукирев один из всех бывших здесь учеников твердо владеет рисунком и способен преподавать свои познания». Художник возвращается в родную школу, хотя это и не решает его материальных затруднений. Скудное жалование преподавателя училища приходится дополнять частными заказами на церковную и портретную живопись. В частности, Пукирев пишет девять больших образов для московской церкви Троицы в Грязях. Приработков ему кажется достаточно, чтобы создать собственную семью, тем более что его чувство обращено к очень бедной невесте. Девушка отвечает художнику взаимностью, но жених, ставший к тому времени еще и академиком, получает отказ родителей, которые находят для дочери более выгодную партию. От этой трагедии Пукирев не сумеет оправиться до конца своих дней.

И. Крамской. Портрет П.М. Третьякова

Единственный способ излить свое горе — написать картину со всеми подробностями пережитого. И не эта ли внутренняя открытость мастера так привлекает к его полотну зрителей.

Пукирев еще раньше выбирает для жизни дом Малюшина — бок о бок с Московским училищем живописи. Одна из тесных комнат скромной квартиры превращается в мастерскую. Действие картины происходит в приходской церкви — Успения, что в Печатниках. В ней помещает художник портреты всех участников его драмы — от невесты до себя самого в виде горестно задумавшегося шафера и стоящего рядом своего рамочника, которому предстояло оформить картину.

Самому появлению картины на выставке уже предшествовало множество разговоров и слухов. Не видя пукиревской работы, П. М. Третьяков заранее выражает желание ее приобрести, но по непонятной причине картину торопится приобрести один из заказчиков художника. Она исчезает с глаз любителей, и понадобятся долгие годы переговоров, пока Третьякову удастся убедить владельца расстаться с холстом, который тут же будет экспонирован в Третьяковской галерее. Впрочем, за это время «Неравный брак» успеет побывать на Парижской Всемирной выставке 1867 г., а Павел Михайлович — приобрести интерьер одной из комнат малюшинского дома: картину «В мастерской художника». Начинался 1871 г.

Спустя два года Пукирев оставляет преподавание в Училище живописи. Тяжелое нервное расстройство приводит к не менее тяжелой болезни сердца. Уходят силы и желание писать, а вместе с ними и средства для жизни. Пукиреву приходится расстаться с таким дорогим ему малюшинским домом и перебраться в деревеньку за Дорогомиловской заставой. Ничтожная пенсия и посильная помощь далеко не состоятельных товарищей не могут обеспечить ему ни должного лечения, ни простого ухода. Уйдет из жизни Пукирев в начале лета 1890 г. в доме приютившего его священника на Божедомке. «Среди своих товарищей и учеников он оставил по себе теплое и прочное воспоминание, а в истории русского искусства — блестящий, хотя и короткий след», — будет сказано в таком же коротеньком некрологе, который поместит в приложении к «Вестнику изящных искусств» А.И. Сомов.

И вот четная сторона того же Печатникова переулка. В доме напротив малюшинского (№ 4), который принадлежал приходской церкви, жил настоятель Успения, что в Печатниках, Василий Петрович Никольский. И характерно для московского духовенства — в то время как дьякон увлекался исследованиями в области церковной истории, священник занимался благотворительной деятельностью. Отец Василий был членом Братства Святой Равноапостольной Марии Магдалины. Это братство опекало, давало пособие по обучению и содержанию учениц находившегося на углу Большой Ордынки и Большого Толмачевского переулков Мариинского епархиального женского училища для дочерей беднейшего духовенства Московской епархии. Причем членство в нем предполагало постоянные денежные взносы.

В доме № 6 помещалось достаточно необычное Общество взаимопомощи официантов. В квартире № 14 его секретарь ежедневно вел прием с десяти утра до шести вечера. Домовладелица купчиха Н.С. Кознова сумела здесь же разместить портновское заведение И.С. Степанова и две колониальных лавки — С.Г. Некрасова и В.Г. Лебедева, что, по-видимому, нисколько не смущало владевших домом № 8 князей Бебутовых. Глава семьи, князь Г.В. Бебутов, состоял помощником пробирера в Московском окружном пробирном управлении. Это были последние представители знатного и воинственного рода армянских мели-ков, перешедших на русскую службу и успешно воевавших на Кавказе.

О доме № 16, как и о предшествовавших ему №№ 10 (братьев Яковлевых), 12 (Шебанова), 14 (Е. П. Журиной), можно было бы сказать как о простом жилье средней руки, если бы не связывался он для москвичей с именем доктора П.В. Панфилова, работавшего в Старо-Екатерининской больнице Московской городской управы. Частного приема он не имел, но никогда не отказывал в бесплатных советах превосходного диагноста.

Дом № 18 (Г.М. Штутько) был известен по магазину недорогой обуви Рут, аптеке А.И. Красовского, а для пишущей Москвы и художников-журналистов по находившейся в нем редакции иллюстрированного еженедельника «Луч», который издавался книгоиздателем П.Я. Кумановым. Как и во всех сколько-нибудь больших домах, здесь был свой медик — на этот раз акушерка М.В. Васильева, а среди жильцов находился хранитель Исторического музея П.А. Незнамов. Остается удивляться, каким образом одним хлестким очерком В.А. Гиляровскому удается превратить этот район в страшную московскую трущобу, кишевшую проститутками и ворами.

Продавец рыбы

Торговка платками

В доме № 24, принадлежавшем церкви Успения, что в Печатниках, рядом с квартирами помещалась небольшая приходская богадельня. Обычно размеры подобных богаделен определялись потребностями прихода. Приход брал на свое содержание своих престарелых и неимущих сомолитвенников. В канун революции 1917 г. здесь было четыре женщины, и одна из них слепая.

Настоящей местной поликлиникой выглядел дом № 26. В нем функционировала зубная лечебница Л.Б. Залманзона и кабинет «народного доктора» Федора Иллиодоровича Российского, известного своим постоянным участием в делах милосердия. Российский состоял врачом Васильевского Басманного приюта и был одним из руководителей московского Общества попечения о неимущих и нуждающихся в защите детях. Подобно многим другим аналогичным по своим задачам организациям, Общество попечения входило в систему благотворительных учреждений, созданную и руководимую великой княгиней Елизаветой Федоровной. В данном случае она выступала покровительницей, помощницей же ее была княгиня С.А. Голицына, супруга управляющего Московским Воспитательным домом и шталмейстера императорского двора Александра Борисовича.

Характерная черта елизаветинских учреждений — вместе с духовенством, крупными промышленниками, аристократами в них сотрудничали и самые обыкновенные служащие, как заведующий 54-м почтово-телеграфным отделением города М.К. Можейко. Рядом с ним стояли имена епископа Серпуховского Арсения, председателя правления Московского частного коммерческого банка А.И. Геннерта, управляющего канцелярией московского губернатора А.В. Даксергофа, директора правления «Товарищества А. и В. Сапожниковы» инженера-механика Н.Н. Кукина. Помещалось же Общество в здании Исторического музея на Красной площади.

Под № 28 находилась церковь Успения, что в Печатниках. В переписи 1620 г. она еще не значится. Зато относительно занимаемого ею места имеется запись: «почат было делать храм каменный, а почал было тот храм Лев[онтий] Волков, а ныне тот храм разрушен, а камень продают, церковной земли в длину 27 сажен, поперечнику 17 сажен». Двор «Левы Волкова» находился через улицу и имел восемь на восемь сажен.

В настоящем своем виде церковь сооружена в 1695 г., трапезная достроена в 1902 г.

Замыкал переулок Печатников дом № 30 — братьев Михайловых.

Следующий переулок — Колокольников в переписях XVII в. названия не имел. Согласно одной из недокументированных версий, оно появилось из-за открытого здесь во второй половине того же столетия литейного завода, отливавшего колокола, который непонятным образом переписями не отмечен. Между Печатниковым и Колокольниковым переулками не было ни одного мастера, связанного с литейным, тем более с собственно колокольным делом.

Продавец лимонада

Продавец воздушных шаров

В XIX веке, как и в XX, название принадлежало только истории. Особенностью же переулка было множество частных врачебных кабинетов и медицинских заведений, связанных преимущественно с акушерством и женскими болезнями. Другая причина популярности переулка перед Октябрем — ювелирные магазины и мастерские, отличавшиеся сравнительно невысокими ценами и добротностью работы. Любая починка семейных реликвий обходилась здесь много дешевле, чем на Тверской или в Столешниковом. А дома — в них, как в калейдоскопе, развертывалась производственная жизнь большого города.

Городовой

Большую часть дома № 1 занимали контора подрядчика земляных работ В.А. Кузнецова и скорняжная мастерская Н.Г. Сухарева, известная хорошей обработкой беличьих шкурок. Домовладелец — торговавший выделанными кожами купец Н.С. Требоганов имел один из лучших в Москве магазинов на Большой Тверской-Ямской (№44), а жил в еще одном собственном доме на Большой Пресне.

В следующем доме хозяйка, вдова дьякона Е.П. Воздвиженская, сдавала все квартиры причту приходской церкви Сергия в Пушкарях, в том числе дьякону С.И. Успенскому, учительствовавшему в 5-м Мещанском городском училище, и псаломщику А.Н. Аносинскому, также преподававшему, но в местном церковно-приходском училище, занимавшем дом № 7, сразу за чулочным магазином М.Ф. Беляевой, владелицы дома № 5. Училище обходилось тремя педагогами: законоучителем — им состоял настоятель церкви Н.В. Толгский, учителем грамоты и арифметики — М.П. Воздвиженский, пения — псаломщик А.Н. Аносинский.

Самым удивительным было великое множество мастерских, довольствовавшихся одним-двумя выходившими на фасад окнами. В доме купца 2-й гильдии Г.И. Ипатова (№ 9) соседствовали ювелирная мастерская К.Н. Поляковой, граверная мастерская Швыркова, портновская Я.И. Шарапова. Среди жильцов преобладали служащие Московской государственной сберегательной кассы.

Дом наследников купца Астахова (№ 11) считался, по-видимому, тем более престижным. В нем снимали квартиры заведовавший электрическим освещением Московской городской управы инженер-электрик Н.И. Трофимов и податной инспектор Московского уездного раскладочного по промысловому налогу присутствия, известный своей благотворительной деятельностью Виктор Петрович Попов.

В.П. Попов состоит членом Совета Сущевского 1-го участка отделения Городского Попечительства о бедных. Число отделений попечительства соответствовало числу полицейских участков, на которые делилась Москва. Каждое из них имело своего председателя, почетных и действительных членов, от организаторских способностей и личной щедрости которых зависело число благотворительных учреждений, создававшихся на данном городском участке. На 1-м Сущевском, например, совет располагал временной женской богадельней на 38 мест, временной мужской богадельней на 7 мест и бесплатной столовой для приходящих бедных на 60 человек. Все эти учреждения помещались в собственных домах Попечительства в Пыховом переулке, на пересечении Бутырского вала и Новослободской улицы. Собственно канцелярия располагалась в целях экономии в доме председателя Совета — потомственного почетного гражданина В.И. Бакастова (Селезневская ул., 3), где занимала две квартиры. Всего в Совет входило двенадцать человек, и открывалась канцелярия всего два раза в неделю.

В астаховском доме находились также агентство и контора фирмы «Гейликман Братья» и гинекологический кабинет Ф.И. Роговиной-Гейликман. В соседнем (№ 13) владелец дома А.Г. Левин имел контору по устройству водяного отопления, а в первом этаже располагалась колониальная лавка А.П. Петрова и большая прачечная А.И. Ивановой, которой со всей округи привозили в стирку самое тонкое и кружевное белье.

При желании в переулке можно было одеться с головы до ног. Принадлежавший ювелиру Г.И. Афанасьеву дом № 15 выделялся, по утверждению газетной рекламы, «новомодно оборудованным магазином» ювелирных изделий, в том числе фирмы Фаберже. Его населяли преимущественно модистки и портные: «дамский мастер» И.Н. Обухов, портнихи В.И. Саввина, Э.А. Паче, мастерская «Ольга», обслуживавшая актрис императорской сцены, мужской портной М.В. Хохлов, выделывавший мужские шляпы Н.В. Шиленков. Э.А. Паче был связан с торговым домом художественных принадлежностей и произведений искусства «И. и Д. Дациаро».

Дом купца Луппа Сорокина (№ 17) предпочитали квартиранты также из купеческого сословия. Но среди них нашли себе место зубоврачебный кабинет Л.А. Нагли и сапожная А.И. Кузьмина. Не существовало такой потребности, которой местные квартиранты не могли бы удовлетворить в собственном квартале. Дом майорши В.А. Макеевой (№ 19) облюбовали врачи, начиная с сына хозяйки доктора М.Н. Макеева, акушерки А.Н. Петрученко вплоть до акушерки-массажистки Э.А. Карлштейн, содержавшей здесь же небольшой родильный приют. Замыкал нечетную сторону переулка тянувшийся от Колокольникова до Большого Сергиевского двор со строениями дворянки Л.С. Окромчеделовой, где многие годы существовала мастерская модной портнихи Е.П. Зыковой.

Первые дома четной стороны (№№ 2 и 4) составляли собственность владелицы магазина готового платья (в соседнем доме по Трубной улице) Боси-Хавы Рубанович. Первый из них очень характерен для доходных домов, возводившихся в Москве непосредственно перед Мировой войной. Он целиком заполнял участок, имел приспособленные для хранения товаров подвалы — магазины занимали обычно все первые этажи. На единственную лестничную клетку выводились для дополнительного освещения окна коридоров. Четырех-пятикомнатные квартиры отличались очень рациональной планировкой. В данном случае торговые помещения занимают магазин колониальных товаров И.В. Белоногова, в доме № 4 — сапожная мастерская М.Н. Спиридонова и портновская Г.И. Валеева, шившего военное обмундирование.

Дом № 6 был только жилым, тогда как его скромный сосед под номером 8-м, принадлежавший псаломщику церкви Трифона Мученика на 3-й Мещанской Д.Ф. Ярре, вмещал микроскопическое «заведение по чистке стекол» И.Д. Новикова.

Почтальон

На примере дома № 10 (А.П. Курдюкова) можно составить представление о том, как складывалось «общежитие» комфортабельного доходного дома. В нем живет санитарный врач Московской Городской управы В.Ф. Ставровский. В соседних квартирах принимают своих пациентов врач по внутренним болезням Н.Г. Полумордвинов и клиентов — помощник присяжного поверенного Ф.Ф. Брон. Настоятель храма Сергия, что в Пушкарях, протоиерей Н.В. Толгский соседствует с помощником заведующего Отделением по улучшению быта служащих при Управлении Московско-Виндавской железной дороги В.И. Поповым. Последний также преподавал законоведение в 6-й мужской Варшавской гимназии, временно располагавшейся в помещении московской гимназии им. Г. Шелапутина (Трубецкой переулок, 18). Здесь снимал квартиру и преподаватель 4-й Варшавской гимназии В.И. Титов. Питомцем этой гимназии был один из ведущих советских онкологов профессор Б.В. Милонов.

Начало Первой мировой войны повлекло за собой эвакуацию всех государственных учреждений и соответственно служащих из Варшавы и всего так называемого Царства Польского именно в Москву. Эвакуированные расселились по всему городу, как правило, располагали отдельными квартирами или по крайней мере номерами в меблированных комнатах, которых в городе было множество. Большое их число пришлось на переулки Сретенского холма.

Рассыльный

Польскими врачами Теличей и Сербиным открываются два врачебных кабинета у домохозяина В.М. Новикова, где еще до них теснились колониальная лавка С.В. Кулакова, специализировавшаяся на модной женской обуви сапожная мастерская В.Ф. Федорова, портновские заведения В.И. Филимонова и Н.Г. Олейникова. Аренда помещений в сретенских переулках была делом исключительно выгодным. Поэтому Г.А. Лебов предпочитал сдавать принадлежавшие ему дома №№ 14 и 18, а сам жить в собственном доме по Большому Козловскому переулку № 14. Предпочитала свои владения в Большом Власьевском переулке (14) и хозяйка дома № 16 В.И. Редрикова. О ее состоятельности свидетельствовало то, что сам Редриков-супруг состоял так называемым членом-соревнователем Московского попечительства Человеколюбивого общества.

Московский попечительский комитет императорского Человеколюбивого общества, как правильно называлась эта организация, представлял собой систему благотворительных учреждений — от воспитания детей до содержания больных, престарелых и выдачи всяческого рода пособий. Размещавшийся в собственном доме в Спасоглинищевском переулке на Маросейке Комитет имел юрисконсульта, врачей, даже архитектора, наблюдавшего за многочисленными принадлежавшими ему зданиями. В их число входили Усачевско-Чернявское женское училище, Набилковское коммерческое училище, Сергиевская школа, Троице-Набилковская школа, Медицинский комитет, Убежище для вдов и сирот имени П.М. Рябушинского и Народная столовая его же имени, Орловская лечебница для приходящих, Детская больница Святой Ольги, Глазная лечебница, Убежище при Троице-Набилковской школе, Народная столовая Комитета, Общежитие для престарелых наставниц и учительниц, несколько богаделен, в том числе богадельня для неизлечимых больных имени А.С. Спиридонова.

Председательствовал в Комитете сын А.С. Спиридонова, чьим именем — по завещанному капиталу — и была названа богадельня для неизлечимых. Кстати, он был последним владельцем нынешнего Дома-музея К.С. Станиславского в Леонтьевском переулке (№6). Состав Комитета складывался из очень разных людей. Здесь и инженер-путеец, помощник начальника службы пути Московско-Виндавской железной дороги Дм. Дм. Кашкин, и председатель Воинского благотворительного общества Белого креста генерал-майор в отставке В.А. Ложкин, и директор правления Товарищества Ж. Блок — И.В. Блок, и известный врач, доктор медицины, профессор М.М. Гарднер, и городской участковый архитектор, занимавшийся, в частности, районом Сретенки, Петр Онисимович Ушаков. Из его построек в этом районе остались дома по Сретенке (№ 1) и по Большому Головину переулку (№3) 1892 и 1889 гг. строительства.

В то время как хозяева предпочитали жизнь в тихом арбатском переулке, дом № 16 по Колокольникову сдавался сразу двум трактирам — В.Н. Хлебникова и В.В. Ануфриева. Второй ануфриевский трактир находился на Зацепской площади, также славился отличной кухней, механическим органом и песельниками по праздничным дням. Значительное место занимала и картонажная мастерская А. И. Васильева.

Вряд ли соседство с трактирами могло быть удобным для жилых домов 18-го (Г.А. Лебова) и 20-го (Панина). Между тем в доме № 22 (Ю.А. Поржезинской) рядом с магазином колониальных товаров А.П. Дмитриева и переплетной мастерской «для роскошных изданий» И.Е. Дворникова находилась еще и 1-я бесплатная консультация для грудных детей Московского общества борьбы с детской смертностью. В отличие от многих других благотворительных организаций это Общество складывалось не столько из состоятельных людей, сколько из врачей-специалистов.

Общество возглавляли крупнейшие педиатры и акушеры своего времени: Ф.А. Александров, Г.Л. Грауерман, Н.Ф.Альтгаузен, В.И. Молчанов, И.Д. Астрахан, С.И. Федынский, И.К. Красовский. Под эгидой Общества работала Комиссия по изучению физиологии и патологии грудного возраста, Комиссия по изучению детского туберкулеза и борьбе с ним, Консультационная комиссия, Комиссия летних колоний. Общество располагало детскими колониями в Крыму, на Кавказе, в Прибалтике. Летние площадки в Москве предоставляли детям бесплатное горячее питание.

Кроме 1-й бесплатной консультации в Колокольниковом переулке, существовали также консультации в Ружейном и Николо-Ямском переулках. При каждой из них функционировало попечительство, имелись стационарные отделения, бесплатно выдавалось молоко. Комиссия располагала также собственной библиотекой медицинских журналов. Материальные нужды во многом покрывала деятельность комитета «Розового цветка», устраивавшего благотворительные базары и аукционные распродажи.

Управляющим 1-й бесплатной консультацией был доктор Николай Федорович Альтгаузен, заведующим М.А. Фишер-фон-Вальдгейм. В делах попечительства, которыми руководил тот же Альтгаузен, ему помогала жена входившего в Комитет присяжного поверенного А.А. Рындзюнская. Участие собственным трудом, а не простыми денежными вкладами считалось в делах благотворительности очень почетным. Единственной просьбой врачей, настойчиво повторяемой в печати, было, чтобы родители и опекуны обращались к ним за помощью как можно раньше.

Выходивший на Сретенку очередной дом наследников Малютина (№ 24) выглядел настоящей колонией медиков. В нем вели прием зубной врач Ф.О. Окунь, врачи И.Н. Шумбов, С.М. Рубашев, Е.Б. Мамот, находилась медицинская лаборатория М.Б. Цыпина и целая частная женская лечебница с родильным отделением Н.Е. Соколовой. В соседних квартирах принимали клиентов присяжный поверенный В.А. Попов и помощники присяжных поверенных В.М. и К.М. Богдановы. Рядом располагались представители торгового дома «Юлиус Гартох и сыновья», машиностроительного завода «Братья Кертинг», портниха П.И. Иванова и дамский портной Д.П. Калугин. Большую площадь снимал склад шведско-американской конторской мебели. Был среди жильцов и художник-реставратор И.К. Крайтор, сыгравший едва ли не роковую роль в последних годах жизни и эмиграции Константина Коровина.

...Дом был похож на утюг. И еще на волнорез — грузная кирпичная громада, неуклюже втиснувшаяся в бойкий поток Мясницкой и Мясницкого проезда. Словно налетая на него, улицы разворачивались, разбегались, исчезали за углами. В этой стремительной круговерти, подхваченной сверкающим мельканием машин, все становилось чуть необычным, почти праздничным. Мясницкая, 48, дом Немчинова, квартира 10 — последняя московская квартира Константина Коровина.

Узкий колодец подъезда. Забитое окошко крохотной дворницкой. Крутые марши обрамленной чугунным плетением перил лестницы. Высокая дверь с множеством звонков и имен.

Недоумение вставшей на пороге молодой женщины: «Константин Коровин здесь, у нас? Вы не ошиблись?» Только ошибки не было.

Широкий коридор, где когда-то — памятью об Италии — висело привезенное из Венеции зеркало, громоздились чемоданы беспокойного хозяина, сундуки с его рыболовными принадлежностями и удочки, над которыми не переставали подтрунивать постоянные гости — актеры Малого театра.

За первой дверью налево гостиная, она же мастерская, переполненная при Коровине мольбертами, умещавшимися рядом с «буддийскими богами», как их называл Коровин, стереоскопом, с украшенными майоликовыми вставками столом и круглым зеркалом екатерининской эпохи. Здесь делал многочисленные наброски своей композиции «Старинные песни» Л.О. Пастернак: Ф.И. Шаляпин, А.М. Васнецов, пейзажист С.А. Виноградов, С.А. Щербаков, П.А. Тучков с гитарой в руках. О коровинских вечерах знала и говорила вся Москва.

Дальше — комната жены художника, той самой Анны Яковлевны, с которой легко ли, трудно ли прошла целая жизнь Коровина, их сына Леши. Спальня самого Коровина — простая кровать со столиком, два старинных стула, обитых тисненой кожей с крупными шляпками гвоздей, письменный стол и большой шведский секретер, заваленные театральными эскизами. Еще одна память об Италии — привезенный из Падуи маленький инкрустированный секретер с таким же итальянским зеркалом над ним. И повсюду «платки и тряпки», по выражению Коровина, разноцветье тканей, так необходимое живописцу в работе и оживавшее в его произведениях такими неожиданными, неповторимыми образами. «Это же все составляет жизнь труда, — отзовется о них Коровин. — Разная ерунда, грошовые предметы, тряпки старины давали мне целые аккорды красок, праздники глаз и формы, которые можно видеть в огромном труде постановок Государственных театров в Москве и Петрограде». Речь шла об этих самых комнатах, о последних московских годах. Только то, что касалось творчества, было его частью, представлялось ценным, просто имело право на существование рядом с художником.

А за окнами Москва. Сегодняшняя и коровинская. Несмотря на высоту поднимающихся кругом этажей все так же широко распахивающаяся взгляду, уходящая в лиловеющую дымку старых улиц, площадей, несчетных новых кварталов. Здесь — в сторону былых Рогожских его раннего детства, там — к тонущему в зелени разросшихся бульваров Сущеву его юности. Словно весь размах прожитых художником лет.

...Пресловутая коровинская эмиграция. Попавшего под трамвай единственного сына К.А. Коровина не представлялось возможным протезировать в Москве двадцатых годов. Товарищи подсказывают выход — попытаться показать сына французским врачам, специалистам по протезам: возможно, в условиях более благоприятных для длительного и сложного лечения, чем те, которые существовали тогда в разоренной мировой и гражданской войнами России, удастся хотя бы частично вернуть ему работоспособность.

Предложение вызывает сначала резкий протест со стороны художника. Коровин не хочет уезжать из России, хотя бы и ненадолго, порывать с работой, с привычным кругом товарищей и занятий. Время идет, знакомые все снова и снова возвращаются к этому предложению. Его поддерживает нарком просвещения А.В. Луначарский. Главизо Наркомпроса РСФСР, со своей стороны, предлагает Коровину, чтобы облегчить материальное обеспечение сына-инвалида, сделать в Париже выставку и получить от продажи работ средства, необходимые для лечения и жизни. Один из художников принимает на себя организационную сторону поездки. Ухудшение собственного здоровья побудило Коровина решиться. С сыном и женой он выехал в Париж. Картины увез И.К. Крайтор.

Письмо из Парижа Б.Б. Красину: «Милый Боря, недаром я не хотел ехать за границу. После моих мытарств о квартире, которую нашел с трудом, заказав ноги Леше, Анна Яков[левна] отчаянно захворала. У нее пошла горлом кровь и так сильно, что лежит теперь со льдом на груди и в наркозе под морфием. Бедняга вся извелась, похудела и завтра будет опять консилиум профессоров. Леша и я сбились с ног, и душа болит, понимаешь, как? Анна, Анна! — бедняга, а Леша! Остались одни круглые испуганные глаза. «Мать умрет?» — спрашивает у меня, и горько мне за него, больно, не выдерживает чувство, хромой бедняк.

Конечно, по приезде, начав писать красками, я все бросил. Протезы, заказанные для Леши, не удались. Все здесь стало очень дорого. Так что прав я был, интуитивно я не хотел ехать. Сначала Анна кашляла немного и, конечно, не обратила внимания, и назад тому 8 дней полила из гортани кровь фонтаном, и вот что теперь?..»

Строки из другого письма: «Надежда на выставку не сбылась. Г. Крайтора не видел больше года, а хорошие картинки мои у него». «Крайтора я уже с весны не видал, он озлился на меня и сказал, что я помешал ему сделать мою выставку... Он говорил, зачем я показал тебе, помнишь, у меня в комнате он принес условие, которое ты нашел, что оно все только в его пользу...» И позже: «С великим счастьем вспоминаю Россию, и своих друзей, и природу, и снег, и дождик, и небо серое, и траву-ковыль, и избушку, и дым из трубы своей в Охотине и друзей-охотников... Крайтора я не видал два года, и где картины мои, что у него, не знаю».

Не было средств на врачей. Их не было и на то, чтобы расплатиться с долгами и вернуться на родину. Литературные рассказы — но Константин Коровин их никогда не писал. Просто достаточно сравнить то, что печатается под его именем, с рукописями художника, хранящимися в наших архивах. Это не было секретом для друзей и близких: Коровин до конца не справлялся даже с падежными согласованиями, тем более с построением литературной фразы и знаками препинания. Детство у Рогожской без школы и учителей оставило свой след на всю жизнь.

«По Устретенской улице идучи от города влеве пятый», как определяла Большой Сухаревский переулок перепись 1620 г. Впервые название его определилось в начале XIX в. — Большой Колосовский по появившейся здесь фабрике Колосова. И только 1907 г. дал ему нынешнее имя.

Москвичам же он был хорошо знаком по двум приметам — располагавшемуся здесь Обществу глухонемых имени И. К. Арнольда и одной из лучших в городе частной женской гимназии О. Ф. Гейне.

Угловой дом № 1 купчихи М. С. Кондрашевой славился трактиром А. М. Трофимова, тогда как в соседнем (№ 3, Г.Г. Боровикова) можно было найти все виды услуг — от магазинов, мастерских до самых респектабельных контор. Здесь была контора инженера В.К. Штаффеля, производившего канализационные и водопропроводные работы, на первом этаже — сапожная мастерская И.А. Сухарева, портновское заведение М.Я. Белоусова и считавшаяся среди мусульман одной из лучших в городе лавка конского мяса Якуба Ишниязова.

В доме № 5 купца Д.Г. Воробьева, церковного старосты храма Николая Чудотворца, что в Драчах, значительную площадь занимали меблированные комнаты «Калязин» А.Т. Шелопова, а среди жильцов были известный инженер-механик Д.Ю. Эппельбаум и Дм. Вас. Шушков, преподававший в двух учебных заведениях при московской Евангелическо-лютеранской церкви Петра и Павла в Космодемьянском переулке, который в 1922 г. был переименован в Старосадский. Женская гимназия находилась рядом с храмом, мужское училище в соседнем — Петроверигском переулке. Последнее складывалось из трех частей: начальной школы, реального училища с коммерческим отделением и гимназии с правами казенных гимназий. Преподавание велось на немецком языке.

Общество глухонемых находилось в доме № 7 (А.Ф. Альберта). Кстати, пользовалось оно очень высоким покровительством. Его председателем являлся близкий к императорскому двору А.В. Шлиппе. Один из братьев Шлиппе — Карл был камергером Двора, предводителем дворянства Верейского уезда. Второй — Федор, имевший чин камер-юнкера, состоял председателем Московской Земской губернской управы и был одним из активных деятелей комитета великой княгини Елизаветы Федоровны по оказанию благотворительной помощи семьям лиц, ушедших на войну. Правление располагалось непосредственно в квартире председателя (№ 3). В том же доме вел прием врач по внутренним и женским болезням Дьяконов (кв. № 7) и помощник присяжного поверенного Н.А. Лобов (кв. № 6). Нашлось место и для одной из немногих в городе мастерских по тиснению золотом и серебром А.П. Просина.

Дом № 9 составлял собственность Гефсиманского скита. Доходными домами и гостиницами для приезжающих располагали в Москве многие обители. В данном случае речь шла о загородном монастырском доме настоятеля Троице-Сергиевой лавры. Мысль о его основании возникла еще в годы правления императрицы Анны Иоанновны и принадлежала архимандриту Кириллу Флоринскому. В середине XVIII в. в двух с половиной верстах от лавры был возведен своеобразный «версальский» дворец с французским садом. Собственно Гефсиманский скит, как своеобразное продолжение летней резиденции, был заложен в 1844 г.

Целых четыре домовладения — №№ 11, 13, 15 и 18 принадлежали купцу И.Д. Розанову. Розанов занимался торговлей строительными материалами и печным заведением, имел большой магазин на 9-м пути Нижегородской железной дороги и меньший рядом, на Сретенке № 18. В 13-м доме находилось портновское заведение В.В. Степановой, 15-й представлял своеобразную поликлинику. В нем имели кабинеты врач по внутренним болезням И.М. Матвеев, акушер и гинеколог С.М. Розенблюм и дантистка С.С. Розенблюм, вел в своей квартире прием один из крупных специалистов по гражданскому праву, кандидат прав, присяжный стряпчий Московского Коммерческого суда М.И. Кулишер.

Дома 17-й и 25-й составляли собственность купца 1 гильдии А.П. Богданова, имя которого было хорошо известно в финансовых кругах. Он являлся членом Наблюдательного комитета городского кредитного общества, гласным Московской Городской думы от купеческого сословия, директором Правления Сухаревского домовладельческого товарищества. Профессиональная деятельность сочеталась у А.П. Богданова с широкой благотворительностью — сочетание обязательное для делового человека предреволюционных лет. Он входит в Общество распространения коммерческого образования, выступает как попечитель Мещанского Петровского мужского училища и одновременно как церковный староста церкви Елизаветы Всемилостивой в Елизаветинской женской гимназии в Казенном переулке, которую содержало Общество поощрения трудолюбия. Попечительницей гимназии состояла близкая к императорскому Двору М.Н. Пальчикова, директор Московского Дамского благотворительного тюремного комитета, заботившегося о женщинах-заключенных и их семьях. Между прочим, Елизаветинскую гимназию отличала очень хорошая постановка музыкального образования, которым дополнялся обязательный гимназический курс.

Сам А.П. Богданов жил в собственном же доме по 1-й Мещанской (34/36), а в доме по Большому Сухаревскому находился его фирменный магазин уксуса (любопытно, что в Москве было в общей сложности семь подобных специализированных магазинов разных фирм), популярный магазин новой мебели И.К. Парфенова (второй магазин — со старой и в том числе антикварной мебелью — того же владельца — функционировал в Панкратьевском переулке, 7). Но главное место в богдановском доме принадлежало Бесплатной Мещанской городской лечебнице для приходящих больных.

Прием в больнице велся утром и вечером все дни недели. «Утренним» был доктор В.Э. Орлинков, имевший также частный прием в собственной квартире на Покровке, 43, и две фельдшерицы, «вечерними» — врачи А.Ф. Декапольский и Иван Васильевич Русаков вместе с тремя фельдшерицами. Имя И.В. Русакова нельзя не выделить — это он принимал участие в революционных событиях, а впоследствии в организации здравоохранения в первые послереволюционные годы. Именно его именем названа Русаковская улица, бывшее Сокольническое шоссе. Жил доктор на Оленьем валу и каждый день проделывал путь до Сретенки. Прах Ивана Васильевича похоронен в кремлевской стене.

Подобно своему соседу, купец А.Б. Халатов, владевший домом № 19, сам предпочитал жить на Петровке. В его же доме располагались зубоврачебный кабинет С.Н. Рождественской, мастерская зубоврачебных принадлежностей И.Ф. Чекмарева, парикмахерская «с самыми модными парижскими моделями» М.М. Яковлева и два портновских заведения — Т.П. Спешневой и Е.С. Столяровой.

Дом № 21 составлял собственность одного из богатейших купцов-старообрядцев Ф.Н. Кудряшова, члена Совета Московского Общества христиан Старо-Поморского согласия. Сам Кудряшов жил в Лялином переулке, а дом целиком сдавал частной женской гимназии преподавательницы немецкого языка С.Ф. Гейне.

Среди множества существовавших в Москве частных гимназий, пользовавшихся правами казенных учебных заведений, гимназия Гейне была особенно тесно связана со своим районом. Это прежде всего сказывалось на том, что ее попечителями выступали жившие в округе купцы, финансисты, государственные чиновники. Здесь и купец-домовладелец И.Д. Розанов, и мировой судья Сретенского участка В.М. Файвишевич, и широко известный Осип Никитич Пуришев, глава торгового дома «Пуришев О.Н. и Сыновья». Специальность торгового дома, размещавшегося в Лубянском проезде, составляли, как гласила реклама, «все товары для кондитерских, булочных, конфектных, карамельных, шоколадных, пряничных и бакалейных магазинов. Громаднейший выбор елочных украшений и пасхальных яиц. Механические фигуры для рекламы на окнах». Пуришевские игрушки красовались на большинстве московских елок, как и яйца на пасхальных столах, успешно соперничая по дешевизне с кузнецовскими. А на витринах еще долгие годы после Октября сохранялись огромные, в рост человека, псевдокитайские вазы, поставлявшиеся торговым домом Пуришевых.

Вместе с тем далеко не обычным был и профиль гимназии. То, что председателем ее педагогического совета состоял Д. М. Россинский, определяло особое внимание к естественным наукам. Россинский являлся председателем Общества акклиматизации животных и растений и редактором журнала «Птицеведение и птицеводство». Очень хорошо было поставлено преподавание музыки и пения — их вел член Союза музыкально-драматических писателей Иннокентий Николаевич Устюжанинов — и танцы, которые преподавал артист балета Большого театра Дмитрий Иванович Голубин. Подобная практика была широко распространена в Москве: артисты балета, оперной труппы и оркестра императорского оперного театра отдавали свободное время занятиям в средних учебных заведениях города, и такой уровень преподавания не мог не сказываться на высокой подготовленности молодежи к восприятию театра и музыки. При гимназии существовал также хор, руководимый И. Н. Устюжаниновым, являвшимся директором Народных хоровых классов Москвы.

В соседнем (№ 23) доме торговавшего москательными и писчебумажными товарами купца П.В. Надеждина размещалась одна из шести имевшихся в городе контор Д.А. Фурмана, поставлявшего в Москву антрацит, и жил мануфактурщик Г.С. Староверов, владелец магазинов мануфактурных товаров на Сретенке (№28) и Старой Басманной (№7).

Четная сторона переулка начиналась со стоявшего напротив трофимовского трактира И. П. Гуркина в доме Л. А. Бессонова (№2).

Следующий дом принадлежал семье широко популярного в Москве виноторговца «Депре К. Ф. и Товарищество». Семья Депре жила в Машковом переулке, главный их магазин и контора помещались в собственном доме на Петровке (№8), второй магазин — в 1-м Знаменском переулке (№ 12), сухаревский же дом целиком отдавался внаем. В нем помещалась мясная лавка Т.С. Трындина, вела прием акушерка А.И. Вейсман и — что свидетельствовало о респектабельности владения Депре — секретарь Московской городской управы А.Я. Никитин.

Дом № 6 занимал его владелец — М.В. Дмитриев, которому принадлежал и следующий дом (№ 8) с магазином скобяных товаров М.А. Лагунова. В десятом доме (М.А. Мишке) работала прачечная тонкого белья Е.И. Лысенковой, в двенадцатом (П.Е. Шестовой) — трактир Н.Ф. Кузнеченкова, в четырнадцатом жила семья хозяйки — А.Г. Булановой.

И все же самым удивительным в Москве было смешение на одной улице людей самых разных слоев общества. Так, дом № 16 представлял собственность Братолюбивого общества снабжения в Москве неимущих квартирами. Общество находилось под покровительством императрицы Марии Федоровны, имело почетного председателя в лице великой княгини Елизаветы Федоровны и располагало в Москве более чем сорока подобными домами. В одних из них можно было рассчитывать на приют и питание, в других только на ночлег и медицинское обслуживание — врач состоял при каждом подобном доме. Дом № 16 назывался Куликовским и имел попечителей в лице семейства Куликовых, пожертвовавших на его оборудование и содержание соответствующий капитал.

Половой

Извозчик

В 18-м доме (И.Д. Розанова) находилась большая лавка колониальных товаров фирмы «Маздыковы Е. и А. Братья». Колониальная торговля велась и в двух соседних домах — характерный для старой Москвы прием объединения в одном месте нескольких магазинов специализированной торговли, как, например, Леонтьевский переулок оставался средоточием антикварных лавок. Покупатель должен был быть уверен, что в данном месте он непременно достанет нужный ему товар не в одном, так в другом магазине. 20-й дом составлял собственность купчихи А.И. Чернобаевой, 22-й некоего Лебедева, сдававшего первый этаж под колониальную лавку М.Ф. Случевской и сапожную мастерскую М.С. Ерошина.

Дом фон Груннера (№ 24) вмещал третий магазин колониальных товаров — М.П. Иноземцева, производство и ремонт гармоний Г.А. Маслова, полотерное заведение И.С. Гаврилова, сапожную А.Я. Яковлева, столярную мастерскую В.И. Чернышева и чистку стекол А.Я. Марцинкевича. Сам домохозяин — статский советник дворянин А.Ф. фон Груннер был одним из ведущих преподавателей императорской Практической Академии коммерческих наук, находившейся на Покровском бульваре (ныне — здание военной академии).

Академия коммерческих наук пользовалась значительными привилегиями. Те, кто оканчивал ее курс с отличием, получали звание кандидатов коммерции. Для воспитанников из купеческого и мещанского сословия окончание Академии означало получение звания личных почетных граждан. В военные годы все они пользовались правом на отсрочку, а при поступлении на государственную службу академический диплом приравнивался к реальным училищам. Очень сильным был здесь преподавательский состав. В него входили директор Академии, член императорского Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии, преподаватель Высших женских курсов и Народного университета Шанявского Александр Николаевич Реформатский, отец воздухоплавания, доктор механики, профессор Московского университета, член Московского Общества воздухоплавания Николай Егорович Жуковский и многие другие.

В 26-м доме купчихи А.П. Нырковой располагались магазин готового платья Б.Я. Орентлихер и химических товаров A.Б. Дусман.

Выходивший собственно на Сретенку угловой дом (№ 28) был одинаково примечателен именем своих владельцев — Кантакузиных, как и тем, что в нем размещалось «Всероссийское центральное адресное депо», которое вел П.И. Гельтищев. Дом буквально роился от нанимателей. Здесь и еще один трактир — М.Д. Колядовой, и часовой магазин Д.Г. Ширмана, и зубная лечебница Р.А. Кричевского, и контора присяжного поверенного B.Н. Ноткина, и даже одна из ценимых в Москве типографий — П.Т. Сапрыкина.

Сама же по себе фамилия Кантакузиных, единственными представителями которой в предреволюционной Москве были владельцы дома на Сретенке, вела свой род от византийского императора Иоанна VI. В конце XVI столетия Кантакузины переехали в Молдавию и Валахию, где были господарями. После Прутского похода Петра I в 1711 г. многие из них поступили на русскую службу, на которой сумели отличиться. Князь Родион Матвеевич участвовал вместе с войсками Румянцева-Задунайского в сражении при Кагуле. Князь Николай командовал бугскими казаками при штурме Измаила. Князь Григорий Львович в канун Октября был русским посланником в Вашингтоне.

Кстати, жила чета Кантакузиных не в сретенском доме, а на Кудринской площади (№ 1). Трудно не вспомнить и о тесной связи А.С. Пушкина со многими Кантакузиными во время пребывания поэта в южной ссылке. Ходили слухи, трудно сказать, в какой мере оправданные, что какие-то связанные с Пушкиным материалы находились в руках Василия Григорьевича и Елены Яковлевны — именно сретенских домовладельцев.

Важна ли сама по себе каждая такая подробность? Обыкновенные имена, повседневные занятия, ничем не отметившие себя в истории судьбы, они — как морщинки на старом лице, которыми можно пренебрегать или дорожить, не любить или любить бесконечно. Все зависит от глубины и направленности наших собственных чувств. Или иначе — умения любить, чувствовать себя сопричастным великому и единому потоку жизни.