От заката до рассвета

fКит Манн

ОТ ЗАКАТА ДО РАССВЕТА

Рост движения за освобождение животных. Взгляд изнутри

© Keith Mann, 2007 © Oleg Ozerov, 2011

Как защитник животных, даже я чувствую себя посрамленным и бесполезным, когда читаю о жизни Кита Манна и опасностях, которым он себя подвергал. Кто бы что ни говорил, а люди, подобные Киту — это реальные герои нашего времени. Нет ничего храброго в том, чтобы отправиться в Ирак убивать мирных жителей — останься здесь, в Англии, и встань лицом к лицу с Индустрией Смерти, со всеми ее скотобойнями и пыточными лабораториями. Газета The Daily Mail нарекает сторонников вивисекции экспертами, а ее противников — экстремистами; благо, не все мы настолько тупы, чтобы в это поверить.

До чего же поганой была бы жизнь, не будь в ней мечтателей вроде Кита и неустрашимой, сплоченной концепции ALF. Тем или иным образом подобные книги помогают нам лучше познать самих себя, потому что дают представление о том, что мы делаем — или чего не делаем — ради других живых существ. Откровенность и усердие, с которыми столькие корпорации и влюбленные во власть маньяки гнобят активистов за права животных, всегда служили доказательствами вины этих корпораций и людей. А как же иначе?

—Морисси

Книга Кита Манна отправляет читателя на аттракцион истории, рассказывая, как развивалось движение за права животных, фокусируясь на том его направлении, в котором автор смело может претендовать на звание специалиста. Местами вдохновляющая, местами безумно смешная, местами отчаянно мрачная, эта книга отчасти автобиография и отчасти исторический документ. Манн пытается сделать то, что до него не пытался делать ни один другой писатель: собрать воедино все мысли, из которых раннее зоозащитное движение прямого действия черпало вдохновение, и одновременно дать очень личную оценку событиям в хронологии.

Гуманность Манна взывает к нам, побуждает взглянуть на мир глазами кротких и беззащитных, тех, за кого некому заступиться, кроме людей, которые готовы выйти из ряда вон, рискуя своими жизнями и свободой, оповещать мир о жестокости, которой наш вид подвергает миллиарды животных ежегодно. Наэлектризовавшись несокрушимым оптимизмом автора, мы уже не сможем разубедить себя в том, что каждое действие, которое мы предпринимаем во имя защиты прав животных – это еще один шажок к миру, преисполненному сострадания, где найдется место каждому живому существу.

Книга Манна — это произведение, написанное человеком, который посвятил большую часть своей жизни погоне за правдой. Возможно, он непреклонен, но он не преступник. Его голос — это голос одного человека среди растущего числа голосов других людей, тоже ищущих возможности устранить глобальную несправедливость, которая остается незамеченной в истории человечества. Автор опубликовал свои взгляды, чтобы подстегнуть каждого из нас найти собственный способ делать мир более гармоничным местом для жизни, отбросив пассивность и компромиссы.

—Джон Фельдманн¹

ПОСВЯЩАЕТСЯ

Майку Хиллу, Джил Фиппс, Барри Хорну, Дэйви Барру, Валери Мохаммед, Дебре Бурк, Вики Мур², Кэролин Хадсон и Гэри Аллену — дорогим друзьям и преданным товарищам, чье отсутствие среди нас — огромная потеря для человечества; Тому Уорби, у которого не было шанса; ветеринарам, которые помогали нам, когда никто больше не стал бы; все неизвестным героям, которые рискуют ради других; животным, которых мы спасали, но которых обнаруживала и отправляла обратно полиция; моей Маме — моей самой лучшей на свете маме; и, конечно, тем, кто отдает все, что имеет, помогая другим: вы — мои герои, благодаря которым жизнь на этой планете стоит того, чтобы за нее сражаться; и, наконец, всем животным.

ПРОЛОГ

Истоки

Любая правда проходит три стадии. Сначала над ней насмехаются. Затем ей агрессивно противятся. А потом она принимается как очевидная.

Артур Шопенгауэр

Я рос в фабричном городе Рочдейле в десяти милях от Манчестера в 1970-е вместе с младшим братом. Мой отец был консьержем в приятном высотном доме. Мама сменила много работ. У меня нет ужасных воспоминаний о моем детстве, более того, я скорблю по поводу того, что оно минуло.

Если не считать моего хобби, заключавшегося в коллекционировании птичьих яиц — за что я до сих пор полон раскаяния — я был порядком отдален от живой природы и ее обитателей, пока в 1982 году не присоединился к противникам охоты, раздававшим листовки на главной улице города. Знакомство с людьми, которые самозабвенно пытались помочь другим — особенно живым существам, которые не могли за себя постоять — очень воодушевила меня. Встречи с настоящими деревенскими ребятами тоже, но по другой причине. Если они так склонялись к насилию против группы детей, которые размахивали плакатами, протестуя против убийства лис, то на что было надеяться лисам и другим животным? Вместо того чтобы отпугнуть меня от дальнейших действий, это насилие укрепило во мне стойкость. Я окончил школу очень независимым человеком, страстно увлеченным активным образом жизни и не особенно увлеченным образованием. Будучи ребенком, я мечтал стать футболистом и «играть за Англию», пока не узнал, что мы, как общество, делаем с другими биологическими видами.

Моим первым спасенным животным стала домашняя крольчиха. Я проходил мимо нее каждый день по дороге из школы и все время видел ее сидящей в коробке во дворе. Я украдкой вытащил ее и отнес домой в рюкзаке после того, как две недели подряд анонимно умолял владельца что-то сделать для улучшения условий жизни крольчихи. Для нее это был хороший исход, а мои взгляды на «кражу» изменились навсегда. Вскоре после этого, как гордый активист ФОЖ, я стащил большой аквариум с золотыми рыбками за спиной у продавца на ярмарке и убежал домой, пока мой друг отвлекал охранника. Мы жили без ванны несколько недель, потому что она была занята пятьюдесятью тремя золотыми рыбками, которых мы потом выпустили в хорошие пруды в окрестностях Рочдейла.

Их освобождение стало еще одним грузом на весах, благословив меня на более «гнусные преступления», в нескольких из которых я готов признаться. Я провел много времени на улице, беседуя с людьми и пытаясь убедить их уважать животных. Я часами прятался в живых изгородях и пробирался на предприятия, которые потом преследовали меня за то, что я предавал огласке факты жестокости, свидетелем которых я становился. Разумеется, в этом было нечто будоражащее — прилив адреналина от столкновения с неизвестным: сирены, погони, живые животные, мертвые животные, тюрьма, ничего из этого или все сразу.

Учитывая такую обстановку, могу сказать, что, пожалуй, моя жизнь была самой счастливой и самой печальной одновременно. Я не знаю, чем бы я занимался, если не этим, несмотря на получаемые травмы и постоянный риск более тяжелых физических повреждений. Я падал со здания и проваливался сквозь крышу; прыгал со второго этажа и плыл по реке в резиновых сапогах, после чего был вынужден садиться в автобус, мокрый до нитки и умоляющий о бесплатном проезде; в меня стреляли; я разбивал окно собственной машины мячом, давшим рикошет от чужой собственности, в которую я его и пнул; в меня плевали, меня били, меня пытались задавить на машине, меня обливал слоновьей мочой злобный клоун, меня преследовали по лесистой местности мужчины с лопатами; меня арестовывали, обвиняли и судили за поступки, которых я не совершал. Меня доводили до полного отчаяния, безумия и соответствующих поступков бесконечные проволочки чиновников. Меня закрывали в тюрьме и морили голодом из-за моих обвинений в плохом обращении с животными.

И это не говоря о неописуемых страданиях и проявлениях жестокости, очевидцем которых я регулярно становился. Но именно их наличие наряду с возможностью как-то изменить положение вещей как раз и делали мою жизнь стоящей. Быть на волосок от гибели — это ничто; счастливые случаи и конфронтации подзаряжали меня больше, чем изнашивали, и, конечно же, многое делали победы и положительные отзывы. Чем злее становятся люди, против которых я выступаю и чем дольше я выслушиваю их поводы творить то, что они творят, тем больше я симпатизирую животным, которых они мучают, и тем острее ощущаю необходимость действовать. Единственное, о чем я сожалею — это о тех случаях, когда меня ловили. Они создали мне имя, но уничтожили конфиденциальность, которая позволяла брать на себя риск. Мне есть что сказать, но я проповедую, что слова — ничто, а действия — все. Уж позвольте мне столь грубое противоречие.

С момента, когда мои глаза открылись на ту чудовищную жестокость, с которой мы относимся к животным, я всячески избегал того, чтобы вляпаться в карьеру или ипотеку. Я предпочитаю спасать обитателей Земли и до гроба продолжу вести счет тех, кому мне удалось помочь. Я всегда буду уверен в том, что сделал все, что мог. Любая другая жизнь казалось бы мне бесполезной. Запас наличных денег — это лишь напоминание о временах, когда я зарабатывал на жизнь починкой пылесосов. Путь, который я избрал — единственный возможный для меня в контексте понятия «судьба», а пик моей футбольной карьеры пришелся на день, когда я стал центральным нападающим в команде особо охраняемых заключенных. Я получил свой Кубок мира, когда мы третий год подряд победили лучшую команду надзирателей!

Невозможность или нежелание игнорировать реалии страданий животных погрузили меня в непрекращающуюся череду неприятностей и противостояний, но, я думаю, они сыграли свою роль в облегчении и предотвращении некоторых из подобных страданий. Я ни за что не поверю, что даже десять побед на Кубке мира могли бы дать мне нечто сравнимое с тем удовлетворением, которое я испытываю от того, что убедил стольких людей прекратить поддерживать скотобойни и промышленные фермы, или с осознанием того, что я пристроил стольких настрадавшихся животных в дома, где их окружили любовью до конца их дней. Я никогда не причинял физического вреда никому, кто был жесток к животным, но защищался при нападениях и делал все, чтобы помочь отчаявшимся существам — каким именно, признаться не могу: не потому что мне стыдно, а потому, что меня арестуют и посадят в тюрьму. Тот факт, что подобное происходит с людьми в стране любителей животных, не устает изумлять меня, равно как и то, что наша нация обращается с братьями меньшими столь омерзительно. Я написал эту книгу не столько для того чтобы задокументировать мой собственный путь, сколько для того, чтобы поведать историю движения людей, которые, как и я, хотят сделать мир более приятным местом для жизни.

О книге

Террористическое движение, которое существует уже 20 лет и не замарало себя кровью, можно назвать как минимум необычным.

The Observer, июль 1999

Меня неоднократно пытались убедить в том, что самый верный путь — это предоставление людям информации. Это, безусловно, является конечной целью, но как привлечь внимание к столь коррумпированному и засекреченному злу, которое само принимает законы и беспощадно защищается теми самыми силами, которые используют правосудие и полицию для пресечения любых попыток привести к переменам, а то и действует экстраполитическими методами? Написать книгу? Но кто ее прочитает? Нет, не должно быть вооруженных столкновений, не должно быть девушек, которых лупят дубинками и травят газом, не должно быть детей, которые режутся о колючую проволоку, не должно быть камней, швыряемых бунтующей толпой в констеблей и разбивающих стекла зданий, но не должно быть и животных, которых пытают до смерти в клетках, так что спорить тут не о чем.

Не вдаваясь в юридические тонкости усилий, которые люди прикладывают для спасения животных, должен заметить, что тот факт, что они это делают, не слишком удивляет. Посмотрите «Фильм о животных»³, «Под маской»⁴ или «Землян»⁵ и скажите после этого, что они не подвигли вас как минимум понять чувства тех, кого власть имущие с готовностью окрестили экстремистами. Уверен, общество стало бы лучше, а вовсе не хуже, если бы таких людей было больше, а того, против чего они сражаются, не существовало вовсе. Докажите, что я неправ! Когда я писал эту книгу, я не преследовал цель придать криминальной деятельности правоты или обаяния. Я всего лишь задокументировал прогресс развития движения, которое уповает на прямое действие. Разумеется, я одобряю далеко не каждую мысль или поступок людей, названных любителями животных или экстремистами, так же как вы не станете предполагать, что все мясоеды разделяют взгляды каждого, кто ест мясо. Должен сказать, я был бы куда больше посрамлен, если бы пребывал в лагере последних. Но я упоминаю об этом лишь потому, что бытует смехотворное мнение, дескать, за действия каждого освободителя животных несет ответственность все движение.

Я решил собрать все факты воедино, чтобы написать историю ФОЖ, когда сидел в тюрьме в феврале 1992 года. Имея в запасе предостаточно времени, я планировал сделать простое справочное руководство — хронологию дат и событий, если угодно. Единственными источниками, хранившими подобную информацию, были бюллетени Фронта, которые по идее должны были читать полтора человека и которые в итоге оказывались на помойке или где-то в чулане. Мне показалось неадекватным, что у такой монументальной инициативы, как освобождение животных, не было более детального архивного источника. Существует множество книг, рассматривающих проблемы вокруг конкретных областей угнетения животных, а равно справочников активистов и даже романов, но ни в одной из них подробно не описывались акции и люди на линии фронта, а также ответ государства на феномен их мышления.

Я собирался закончить книгу к 1993 году, когда ожидал добиться повторного рассмотрения моего дела и перейти к новой стадии жизни, вне тюрьмы или в ее пределах. Сидя под замком, я исхитрился приобрести ранние архивные произведения о правах животных и бросился марать бумагу в попытках сформулировать нечто большее, чем просто дневник событий. К сожалению, то, что ФОЖ и другие делают сегодня, ничем не отличается от того, что они делали всегда. Большинство акций аналогичны во многих отношениях, но, как выясняется, об одном только спасении кур и дутье в охотничьи горны есть много чего рассказать. Как вы убедитесь, это длинная история!

Помимо написания книги я делал кое-что еще, а именно пытался как можно скорее выбраться из тюрьмы. Я всегда обещал себе, что сделаю для этого все возможное. Мне удалось найти короткий путь к выходу еще до того, как книга была закончена. И это очень даже неплохо, потому что в противном случае на ее страницы не попало бы все, что случилось в дальнейшем.

Это случилось одним утром в июне 1993 года; манчестерские детективы эскортировали меня из Уолтонской тюрьмы в Ливерпуль. Вещи остались в камере, ожидая моего возвращения тем же вечером. Однако провидение дало мне возможность стать беглецом, и я больше не вернулся. Вполне ожидаемо, что собственность заключенного, который совершает побег или пропадает без вести, забирают власти, и я был уверен, что именно такая участь ждет все мое имущество. Но вышло так, что единственными ценностями, не возвращенными мне администрацией тюрьмы, были плеер, радиоприемник, марки, словарь и тому подобное. К моему изумлению рукопись наряду с одеждой и документами были позднее вручены моей маме. Спустя какое-то время рукопись присоединилась ко мне в Суссексе, где я залег на дно и где намеревался ее закончить. Я оказался дисциплинированным до такой нездоровой степени, что проводил часы перед компьютером за написанием. Однако за два месяца я продвинулся ненамного, и тут меня схватила полиция, конфисковав книгу вкупе с множеством других вещей. За тот год, что я ею занимался, я не слишком продвинулся, и прогнозы были не самыми радужными.

Упомянутая в числе «различных бумаг» в полицейских рапортах, моя рукопись могла запросто исчезнуть в бюрократической черной дыре. Но она чудесным образом всплыла и спустя несколько месяцев я добился, чтобы ее под благовидным предлогом доставили в тюрьму Фулл-Саттон, где я плавно перетащил мои каляки в компьютерный класс. Медленный прогресс достигался в течение двух часов в день три дня в неделю под угрозой пропажи книги при обысках камеры, забастовках и затоплении тюремного блока. К этому необходимо добавить, что, по легенде, я обучался навыкам обращения с компьютером, а не писал книгу, о чем мне напоминали всякий раз, как ловили за этим занятием в классе. Я знал, что время моего пребывания в Фулл-Саттоне будет ограниченным, поэтому мне потребуется закончить книгу как можно скорее, пока меня не перевели в другое место, где меня ждет куда меньшая свобода.

Лучшую часть работы я выполнил в последующие месяцы и залил на диск, который переправил издателю. Первый редактор вынужден был проигнорировать проект, что стало следствием несвязанного со мной ареста по обвинению в подстрекательстве к преступлению из-за материала, который он вроде бы написал. Следующий желающий издать мою книгу держал ее под подушкой на протяжении года, к моему смятению. Потом он очень извинялся, но это не помогло мне завершить мой маленький проект. Было и третье предложение — от канадского активиста ФОЖ. Он был немного на своей волне, возможно, но видел наброски и стремился помочь. Собственно, по его словам, ребята готовы были выполнить всю работу и заплатить за издание, если потребуется. Если они были настолько же результативны, насколько деятельны, чем я рисковал? Но так уж вышло, что, несмотря на очевидный энтузиазм, прогресс был ничтожно мал. Во многом причиной этому служили полицейские рейды и тот факт, что все занимались другими делами.

Я никак не мог ожидать, открывая запись на диске три года спустя, что обнаружу вовсе не готовый к публикации текст со всеми необходимыми дополнениями и обновлениями, которые я рассчитывал увидеть, а набросок в том его виде, в каком я скинул его на диск давным-давно. Определенно здесь сыграла роль Канадская королевская конная полиция, нагрянув в дом известного зоозащитника и арестовав рукопись наряду с большей частью его личных ценностей.

Урок, который я вызубрил, совершив этот большой кувырок: если хочешь, чтобы что-то было сделано, придется сделать это самому. А пока я медлил с книгой, политическая ситуация в стране изменилась, и тюремная система ввела ряд ограничений, сделав написание книг проблематичным. Мне было еще сложнее, потому что спрятанная копия диска провалилась в проем в стене, став тем самым навсегда утерянной. Атмосфера в Департаменте просвещения, как и везде, ухудшалась, реагируя на закручивающий гайки призыв Майкла Говарда⁶ ужесточить тюремный режим.

Между тем, мне предложили работу уборщика в спортзале, а меня не нужно дважды просить проводить весь день рядом с тренажерами. У меня не было ни малейшей возможности получить утраченную копию диска, поэтому я попытался добыть текст в напечатанном виде по почте. Я бы мог обновить и дополнить материал, после чего отослать рукопись обратно. Все просто. Но существовали тюремные правила. Один из многочисленных запретов Говарда (на которые его вдохновила агрессивная, алчная Ассоциация тюремных служащих) гласил, что семья и друзья больше не могут присылать книги. Единственным способом получить книгу было заказать ее в библиотеке и заплатить за персональное пользование. Как ни печально, то, что я хотел обрести, еще не являлось полноценной книгой, а было лишь фотокопией на листах А4, которой, надеялся я, однажды предстояло стать книгой. Казалось бы, какие проблемы, так? Ха!

В день, когда бумаги пришли по почте, какой-то чинуша-крючкотвор решил, что я не могу получить книгу, потому что она была заказана не через библиотеку.

— Новые правила, — объявили мне.

Все попытки втолковать ребятам всю тщетность попыток заказать еще не изданную книгу, причем у себя самого, были безнадежно тщетны. Никому не хотелось выглядеть дураком или пересматривать свое отношение к вопросу, поэтому мне твердили:

— Если мы позволим тебе получить ее, все тоже так захотят.

— А проблема с заключенными, которые проявляют инициативу и желают получить большую пачку бумаги, заключается в том, что они платят за это меньше, чем за настоящую книгу? — осведомился я.

— Ты ее не получишь!

Мы с рукописью не виделись вплоть до моего освобождения три года спустя. К тому времени она нуждалась в серьезной переработке. У меня вновь началась бурная жизнь, к тому же кампания за закрытие обезьяньей фермы Шемрок была в самом разгаре, поэтому работа над книгой продвигалась медленно. Это не помешало ей оказаться в руках полиции после рейдов на дома зоозащитников вместе с компьютерами и тому подобным добром. Через год после Шемрока я нашел время для написания. Я показал кое-кому книгу, спросил совета и получил его. Оказалось, что текст нуждался в одном: «серьезной редактуре». Лишь спустя три года, две кампании, два переезда и пару новых компьютеров я нашел необходимые время, ресурсы и вдохновение, чтобы полностью переделать фрагменты материала и собрать их воедино, дабы получилось то, что вы читаете сейчас.

История Фронта освобождения животных — это история, которая включает борьбу, обогатившую пышное, многообразное движение, состоящее из десятков тысяч людей по всему миру, одним из которых являюсь я. Вначале я намеревался сделать книгу историческим документом, а не собственной историей, но читавшие те ранние версии люди были со мной не согласны. Они убеждали меня, что я должен сделать книгу более личной, дабы она стала чем-то вроде персонального взгляда на движение, с автобиографическими нотками. Переиначивая текст, я встал перед выбором, включать ли истории, связанные с тюрьмой, потому что тюрьма – это тоже по-своему очень захватывающе, но решил не придавать материалу такой оттенок. А уж прочитаете ли вы больше, чем намек на тот период моей жизни, который последует на этих страницах, это другой вопрос. Просто имейте в виду, что я начал работать над этим проектом в ливерпульской тюрьме в 1992 году, когда грянул первый залп в войне против охоты с гончими, а сейчас на дворе 2007-ой (я, наконец, передал текст на финальное утверждение 18 февраля 2005 года – в день запрета на охоту).

И последнее: прежде чем я закончил работу над текстом, лейбористское правительство явилось в парламент с последним сводом законов по дальнейшей криминализации всех несогласных, особенно протестующих против вивисекции. Кроме того, полиция получила власть остановить любого, кто станет «воспевать терроризм». Так вот, мне думается, что тянуть всю ту же песню про то, как здорово наши войска показывают себя в Ираке и вести себя так, словно сам факт нахождения наших войск там не может не радовать — это и есть воспевание терроризма. Так почему никого не арестуют? Если уж не за военные преступления, так хоть за нарушение этих новых законов. Некоторые считают, что спасение животных — это терроризм, когда человек выкрал этих животных. Я не согласен. Вместе с тем я не думаю, что эти законы были придуманы, чтобы остановить людей, поддерживающих спасение животных, находящихся в опасности или переживающих серьезные физические и эмоциональные травмы или чтобы подать терроризм как нечто иное. И все-таки я не стремлюсь возвеличивать подобные практики, потому что, как вы сможете убедиться в ходе прочтения книги, за такое поведение общество сулит скудные награды. Вас могут убить или арестовать и посадить в тюрьму, даже если вы будете просто протестовать, но протестовать вы обязаны! Это книга содержит серию фактов, она преподает историю борьбы, которой наше общество должно в огромной степени гордиться. Она рассказывает о реалиях людей, которые защищали царство животных и указывает на положение, в котором находятся братья наши меньшие. Здесь нечего бояться. На момент написания книги соглашаться с освобождением животных от пыток и убийств еще не было преступлением, наказуемым семью годами тюрьмы — за одно только воспевание терроризма — но кто знает, что принесет нам завтрашний день, если Кувалда Государства возжелает размазать Яйца Зоозащитников?!

Невзирая на все фальстарты и препятствия, книга закончена. Это не объективная версия истории движения, это история, какой ее вижу я. Это история, которая будет продолжаться и дополняться подвигами тех многих, кто продолжит наше дело в грядущие годы до тех пор, пока мы не добьемся полного освобождения животных. Эта книга посвящена бесчисленным животным-жертвам, которые страдали и умирали и продолжают страдать и умирать от рук человека из-за его одержимости властью и наживой; она посвящена многим храбрым и прекрасным людям, которые участвовали в борьбе. Эта книга — памятник любви. То, о чем вы прочитаете на ее страницах — плоды этой любви. Надеюсь, вы сочтете этот труд просветительским.

Он начинается с краткого, но не исчерпывающего изложения ранней истории движения, дает оценку развитию Фронта освобождения животных, который начало формироваться в 1960-е, и повествует о том, как активисты ФОЖ совершали рейды, позволявшие им добиваться поставленных целей. Или, возможно, наоборот отбрасывать их на годы назад. Вам решать. Эта история еще не досказана.

Надеюсь, вы обретете хорошее понимание того, как мыслят и чем движимы некоторые из людей, которые рискуют свободой и, хуже того, сражаются против законов и традиций, уходят в глухое подполье или вынуждены вести двойную жизнь. Взгляды, которые я выражаю в этой книге — это мои взгляды, хотя многие игроки в этой игре разделяют мои мнения, но я выкладываю вам всю правду в собственном восприятии коллекции историй, которые характеризуют феномен под названием Движение за освобождение животных. Я собрал воедино интервью с активистами прошлого и настоящего, архивные материалы и личный опыт. Я не могу сказать, что согласен со всем, что делают люди во имя соблюдения прав животных. Чтобы объяснить мое отношение, позвольте заверить вас, что я против насилия ровно настолько, что даже пополнил собой ФОЖ. Но я различаю насилие по отношению к человеку и причинение ущерба неодушевленным предметам, которые ему принадлежат. Последнее меня ни капли не смущает, первое будет расстраивать всегда.

Эта работа — одинокий голос с линии фронта на войне за должное обращение с другими существами. Действия активистов часто описываются как экстремистские, и я буду повторять за авторами это слово. Пусть это будет честная характеристика в глазах отдельных людей, у меня нет иллюзий по данному поводу. Вкратце: за четыре десятилетия освободители животных не сделали ничего, что шло бы хоть в какое-то сравнение с тем экстремистским насилием, которому подвергаются бесчисленные миллионы живых созданий, эксплуатируемых день за днем. Для меня решающим фактором в этой войне, идущей в Век фантастической жестокости, является подсчет потерь: среди животных они колоссальны, среди людей равны нулю. Я призываю вас думать своей головой и не поддаваться на уговоры тех, кто считает насилие единственным выходом.

Это движение всегда жило своей жизнью, никто не имел над ним контроля и не мог диктовать правила или навязывать наилучший курс, разве что наиболее предпочтительные направления деятельности, а также интерпретации неких общих идей. Правила действительно не писаны, но основной канон таков: не прибегай к насилию и не подстрекай никого прибегать к нему. Вот и все. Хорошее правило, нет? Лучший советчик. Когда защитник животных сталкивается с ужасной правдой об их угнетении, ему трудно следовать этой установке, и он задается вопросом: с какой стати? Чтобы угнетатели животных чувствовали себя в безопасности? Чтобы индустрии, эксплуатирующие животных, продолжали процветать? Все это серьезные вопросы, но ирония заключается в том, что люди, которые придерживается данного мировоззрения и поступающие соответствующим образом, могут очень даже успешно зарекомендовать себя бесчеловечными, полными жажды насилия террористами или экстремистами и угодить в тюрьму! Альберт Эйнштейн как-то сказал: «Мир — опасное место не потому, что люди совершают зло, а потому, что мы позволяем им это делать». Мы нарушаем правила, чтобы остановить кровопролитие, а не для того, чтобы его продолжать.

Как вам предстоит убедиться, «зоозащитный экстремизм» — это намного больше, чем словосочетание и несколько крикливых статей. Из нас умышленно делают хорошо продаваемую и искаженную историю. Книги вроде «Тысяча и один рецепт блюд, не содержащих продуктов животного происхождения», «1001 столкновение на охотничьих угодьях» и «Руководство для протестующего по поведению в полицейских участках» помогут дополнить картину. Это движение состоит из множества сражений, которые ведут совершенно разные люди, из множества историй, которые стоит рассказать, из множества храбрых сердец. Надеюсь, все это вдохновит кого-то или всех, кто прочитает эту книгу, на то, чтобы подключиться, настроиться и заступиться за животных. Важно не то, что делают остальные, а то, что делаем мы, в отличие от остальных. Если мы ничего не делаем, мы теряем право осуждать тех, кто делает хоть что-то.

Из-за самой природы деятельности ФОЖ я не мог даже рассчитывать на то, чтобы задокументировать все пережитое участниками событий, но многое мне удалось раздобыть. То же самое с фотографиями. Я стремился получить портрет движения, чтобы собрать полноценное досье, однако кое-какие ключевые события вообще никто не запечатлел либо снимки были утеряны, изъяты в результате полицейских рейдов или попросту хранятся в коробках у кого-то на чердаке. В этом калейдоскопе перемешались мой опыт, «криминальные» хроники и другие детали, тщательно собранные по архивам или полученные от экс-активистов и коллег с хорошей памятью. Надеюсь, что ошибок нигде нет. По крайней мере, уповаю на то, что эта книга развлечет и проинформирует вас, подав события под четким углом зрения. Я долго и тяжко следил за всеми аспектами эксплуатации животных и спрашивал многих людей, вместе с которыми боролся, об их мотивах. Сам я был активистом ФОЖ много лет и поныне остаюсь веганом. Следовательно, я, как выразились бы некоторые, зоозащитник-экстремист. Что ж, я горжусь таким статусом, если он означает, что я против любых проявлений плохого обращения с животными и не пойду на компромисс ни с одним из них, но я хочу прояснить одну вещь: я считаю, что преднамеренное физическое насилие должно немедленно прекратиться. С ним движение далеко не уйдет.

Буду рад, если прочтение этой книги даст более полное представление о ФОЖ и других подобных группах. В книге поднимаются вопросы об использовании животных, об обращении с протестующими против эксплуатации и о том, как СМИ подают информацию.

Для бойцов ФОЖ не существует никаких финансовых вознаграждений и славы. Это исполненная самоотверженности жизнь с повышенным риском ареста, тюремного заключения, физического вреда и даже смерти. Но вознаграждение огромно и для некоторых людей оно намного превышает все связанные с подобной деятельностью опасности.

Все дело в животных и много в чем еще.

Скотный двор

Нет у тебя врагов, мой друг?

Увы! Хвалиться нечем тут;

Те, кто, не покладая рук,

За честь и долг борьбу ведут,

Не могут быть угодны всем.

Бездельник ты, иль слеп, иль нем,

Коль недругов нажить не смог.

Предателя не бил ты в бок,

Ты кубок сладкого вина

Злодею дал допить до дна,

Ты в правду ложь не обратил,

Труслив и робок в драке был.⁷

Чарльз Маккей

Где-то в деревенской местности графства Хэмпшир, южная Англия, Страстная Пятница, 2003 год...

Холодно, очень-очень темно и устрашающе тихо, если не считать звуков, издаваемых дикими животными, снующими в мелколесье. Повсюду крысы, но их количество здесь несравнимо с тем, что в зданиях. На них никто не обращает особого внимания, хотя игнорировать их присутствие трудно, потому что они бегают по некоторым людям. Это не самая веселая вечеринка для всех присутствующих, но для двоих или троих молчаливых страдальцев, лежащих в траве в ожидании команды выдвигаться — это настоящий кошмар. Не так страшно, учитывая, что всего здесь шестнадцать человек! Скольких друзей ты можешь успешно пригласить прятаться в темном, жутком, расположенном черт те где лесу ночью в компании резвящихся повсюду крыс, зная, что худшее еще впереди? Готов поспорить, немногие охотно согласятся! И дело здесь не в том, что тебе придется довериться диким крысам — тебе придется довериться друзьям и быть уверенным в том, что они не прочь рискнуть провести какое-то время в тюрьме (таков приз за участие в этом междусобойчике), а также в том, что они не бросят тебя, если в ней окажешься ты.

В этом лесу прячутся активисты Фронта освобождения животных. Укрытые от остального мира, рядом стоят три огромных амбара и зловоние, несравнимое ни с одним на свете. В вонючих амбарах находится так много кур-несушек в клетках, выстроенных рядами, что ты буквально обессилел бы от смрада, прежде чем успел бы их сосчитать. Они здесь, чтобы производить единицы товара под названием «Свежие яйца с фермы». Это необходимо для заполнения магазинных прилавков дешевыми продуктами куриных месячных. Никого не волнует, что здесь происходит, кроме маленькой группы людей, которые не только бойкотируют подобную продукцию, но еще и приехали помочь этим птицам выбраться отсюда, чтобы подарить им более комфортную жизнь.

Тот факт, что мы позволяем этой форме массовой жестокости существовать — это дерзкий вызов нашему заявлению о том, что мы являемся цивилизованным обществом, любящим животных, и ферма, о которой пойдет речь, далеко не частный случай. Подобные предприятия могут вмещать десятки тысяч молодых рыжих кур, потомков красных джунглевых куриц из Юго-Восточной Азии, чей современный родственник эксплуатируется до крайнего предела возможностей. Начиная с 1970-х в подобных «куриных сараях», как называют эти монструозные сооружения, может содержать бесконечное множество птиц — до того огромно их число и настолько массова эксплуатация начиная с тех пор.

Один из первых спасательных рейдов был проведен не так далеко от этих мест шестью друзьями, которые встретились на митинге в защиту животных на юге Англии в 1975 году; тогда их сочли скорее эксцентричными, а в сегодняшнем обществе скотоводы, основные СМИ и политики определили бы их как «экстремистов». За один вечер они превратились в «активистов», всегда находящихся начеку и готовых отреагировать на любой случай угнетения животных, которые их так возмущали. Однажды в воскресенье после обеда они просто припарковали свои машины на газоне, перелезли через ворота, прошли по полю к заднему фасаду фермы в Хэмпшире — «графстве жестокости», как кто-то назвал его — и сняли засов с первой же двери, до которой добрались. Все то же самое, что теперь, 30 лет спустя. То же графство, только другая ферма. Бесчисленные птицы, закупоренные в клетках и звучащие решительно несчастными. Пионеры ФОЖ боялись, что их подстрелит или поймает злой фермер, поэтому уже через 15 минут они покинули его владения, и каждый забрал с собой по птице. У них ушло так много времени, потому что они долго не могли открыть дрянные клетки. Это, кстати, урок, который должны усвоить все освободители на собственном опыте: дверцы всех клеток открываются по-разному! Впоследствии все участники согласились, что могли бы спасти больше птиц, если бы были спокойнее, но начало есть начало — старт чего-то большего: «экстремизма» в борьбе за права животных! Это был простой, но эффективный шаг, и его следовало делать еще и еще, причем так, чтобы активисты спасали все больше и больше и больше птиц. Куры, содержащиеся по батарейной системе⁸, простые и безжалостно эксплуатируемые, вдохновляли поколения активистов переступить через границы легальных протестных акций.

Налетчики в Страстную Пятницу вынуждены ждать, пока последний рабочий не отправится домой, прежде чем двинуться к ангарам, но жизненно необходимо действовать быстро даже тогда, когда опасности нет. Работы полно. Как бы это дико ни было, но в случае с некоторыми зданиями можно, как раньше, просто открыть двери и войти. Вонь грязи и смерти столь сильна, что запирать двери попросту невозможно. Кто-то захотел бы спрятать этот гротескный пример того, как дурное делается дурным образом, но ферма, состоящая из смердящих, забитых экскрементами построек, находится у черта на рогах, окруженная полями и группой деревьев, так что смотреть на нее некому. Ни один человек в здравом уме не переступит порог подобного места. Пока яйца продолжают поступать, ничто иное не важно. Лишь небольшая группа активистов готова прорываться к клеткам сквозь нечистоты. У фермера, правда, заведено периодически пригонять трактор и сгребать гору испражнений, мертвых птиц и разбитых яиц, чтобы отволочь все это в поля, но если не считать подобных чисток, этот мир варится в собственном соку.

Как только последний из рабочих уезжает, люди натягивают вязаные маски и выдвигаются с позиций. В целях конспирации многие из них узнали о том, что будут делать лишь за два часа до акции; они знали лишь, что понадобятся. Противостоять жестокости всегда неприятно, но есть люди, для которых проще испытать боль, пытаясь что-то сделать, чем не делать ничего. Открыв сгнившую деревянную дверь первого здания, они устраивают свежий кошмар тем членам команды, кто страдает от боязни крыс. Их соратники, бывавшие здесь с разведкой, предупреждали остальных о происходящем, но никакие слова не способны описать открывшуюся им здесь картину.

Внутри царит почти неописуемый ужас. Первым делом тебя срубает запах — срубает почти буквально. Представьте себе концентрированный аромат сгнивших останков тысяч кур. Отходы под клетками простираются на максимальное расстояние, какое в состоянии осветить ручной фонарь, горы тянутся ввысь, как Альпы. Над ними расположены стойки с птенцами, их лапы режутся о колючую решетку посреди всего этого бардака и толстой массы серой, древней паутины вокруг клеток и перекладин и стен, формирующей что-то вроде второго покрытия для всей структуры здания и висящей в промозглом воздухе. В отходах кишат тысячи крыс; пол как будто вымощен ими. Они носятся, останавливаются и таращатся, высматривают еду — упавшие крошки, яйца, мертвых кур. Они пробегают по твоим ступням и забираются по твоим ногам. Они бегают по кучкам перьев, перемешанных с другими отходами.

Одна крыса встает на такой кучке и смотрит на непрошенных гостей. Эта кучка перьев — живая птица, выпавшая из клетки, но она внизу уже какое-то время и у нее нет шансов. Возможно, она умирает от голода или ран — кому какое дело? Ее голова зарыта глубоко в ее груди. Крыса сочла, что с курицы открывается хороший обзор, так она сгодилась хоть для чего-то. Птицы предают себя в руки судьбы. Они мало что могут сделать: им некуда бежать, негде спрятаться, отсюда никак не выбраться. Ты падаешь и умираешь. Если только ты не из тех, кому посчастливится повстречать «экстремиста».

Для начала команда разделилась на группы, чтобы выскрести из каждого поддона для помета упавших в них птиц, которые соскользнули в ходе погрузки или освободились из сломанных клеток. Только сельхозрабочие знают, как птицы оказываются в поддонах и им плевать. С первого взгляда сложно сказать, жив тот или иной комок перьев или нет. Многие получают тяжелые травмы от окоченения ног, отчего они не в состоянии двигаться, поэтому просто сидят, пока не умирают. В этих поддонах найдутся птицы на любой стадии жизни, смерти и разложения. Некоторые способны только моргать на свет фонаря — настолько они близки к смерти — либо окончательно обессилевшие, либо затянутые в омут сырых отходов, образовавшийся из-за протечки в трубопроводе. Медленно гниют заживо. Не существует никакой компенсации за огромные обязательства, наложенные на каждую из них уже в возрасте нескольких недель. На спасение таких птиц достаточно направить кого-то с безупречным энтузиазмом, но это непросто, по словам Ли, 17-летней медсестры-стоматолога, для которой этот рейд первый в жизни. Ее пригласила поучаствовать старшая сестра, которая регулярно выполняет такого рода работу. Впоследствии Ли скажет:

«У нас ушло так много времени на то, чтобы проработать один отсек, третий, из-за того, сколько воды в нем было. Мы думали, что везде дело обстоит одинаково, но потом я поняла, что мы вытянули короткую соломинку. Это было равносильно преодолению зыбучих песков. Четверо из нас неоднократно застревали, и нам приходилось постоянно спасать друг друга и собственные ботинки. Самое ужасное было тратить тысячу лет на то, чтобы добраться до птицы где-то далеко и обнаружить, что она мертва. Один цыпленок, к которому я пробиралась, был мертв на девяносто девять процентов, но продолжал моргать. Он умер у меня в руках. Он был крошечным и почти ничего не весил. Я думаю, его мечта сбылась: кто-то действительно пришел, чтобы отнести его на залитое солнцем пастбище, которое, по слухам среди кур, было нарисовано на коробках яиц, но его крохотное тело просто не справилось. Пожалуй, это было самое печальное из того, что когда-либо со мной случалось.

Я была очень горда работать со всеми этими, действительно совсем разными людьми, каждый из которых трудился изо всех сил, чтобы спасти как можно больше животных. Это заставило меня задуматься о моей жизни. Мои школьные друзья в массе своей едят мясо, и им просто нет до всего этого дела; они даже не поймут, зачем кому-то думать о том, чтобы перестать есть курятину, не говоря даже о том, чтобы стать вегетарианцами! Но когда ты видишь все это, ты уже не можешь взять и отвернуться. Джина (это ее ненастоящее имя) пыталась держать меня подальше от этой стороны жизни «любителя животных», чтобы защитить меня, но мне было необходимо пережить нечто подобное, чтобы понять, что мне нужно делать в этой жизни. Лечить людям зубы – это не то, что я должна делать. Хотя бы потому, что при этом чувствуешь запах съеденного пациентом мяса, знаете ли».

В каждом поддоне для помета по дюжине живых птиц и множество мертвых. В трупах и под ними живут целые колонии черных жуков, пол словно становится живым, когда они разбегаются в разные стороны при свете фонаря обратно в груды испражнений. Выживших в этом аду птиц загружают в ящики для хлеба, которые ставят в багажник одного из автомобилей у входа. Там тесно, и так будет следующие несколько часов, но это пятизвездочное размещение по сравнению с тем, что им уже пришлось перенести за их короткую жизнь.

К моменту, когда команда, приписанная к третьему отсеку, возвращается к первому, кто-то уже успел прорезать большую дыру в сетке над поддонами рядом с дверями, где болото отходов не так глубоко. Птиц передают из рук в руки и помещают в большие, светлые, цветные пластиковые мешки для грязного белья по четыре-пять в каждый. Это единственные яркие цвета, которые эти куры видели в своей жизни. Образуется своего рода конвейерная лента из мешков и птиц, движущаяся от клеток к ящикам для хлеба. Понимают ли птицы, что у этих людей добрые намерения, или думают, что их ждет кошмарное, последнее путешествие на скотобойню?

В лесу у ворот поставлен дозор, но никто не должен вернуться на ферму до раннего утра. Всем есть что терять, если их возьмут с поличным на месте «преступления» — не в последнюю очередь есть что терять хозяевам фургонов для перевозки лошадей, одолженных под честное слово, что они будут возвращены в целости и сохранности — но работа делается в выверенном, ровном, расслабленном темпе. Торопиться значило бы тратить ценную энергию, а, кроме того, эти птицы очень хрупки. Согласно отчетам и наблюдениям, у многих кур по дороге на бойню и в процессе ломается по меньшей мере одна кость. При транспортировке и забое никто об этом, конечно, даже не задумывается.

При разборе клеток ничтожные личные истории становятся еще менее значимыми, чем раньше «Скольких мы сможем взять», — спрашивает Ли. Взять всех не получится, во всяком случае, на это понадобилось бы намного больше рук и времени. Этажи клеток выстраиваются ввысь и в ряды, кур слишком много, они утрамбованы в клетки по пять птиц. Вероятно, есть клетки, в которых птиц меньше, но это потому, что сокамерники умерли, предоставив выжившим больше жизненного пространства и, возможно, став для них полом помягче, чем железные прутья. Но за какую клетку браться? Первая мысль, к которой приходишь, это слепой метод, когда не приходится выбирать, кому предстоит провести следующие десять лет, живя счастливой жизнью, а кому – копошась в нечистотах и клюя все подряд от помешательства, чтобы, в конечном счете, будучи физически истощенным и травмированным, отправиться на скотобойню, где уготовано зверское убийство. Это жестокий мир, но чья в этом вина? Уж точно не вина «веганов-экстремистов», которые вырвались за рамки нормы.

Проходов между рядами столько, что легко можно потеряться. Птиц безумное количество, возможно, 100.000, и каждая запрограммирована только жевать, что они все и начинают делать, как только к ним обращается луч фонаря. Только это они и делают в течение восемнадцати часов под искусственным освещением — едят. Поэтому у них уже выработан рефлекс: они начинают есть, как только видят свет! И принимать грязевые ванны. И откладывать яйца. В этом-то и проблема: они могут лежать сутками напролет, к чему их и принуждают нажатием выключателя. Все они выглядят разбитыми и покорными. Какие у них еще функции? Некоторые издают по-настоящему тревожные звуки. Периодически раздается крик боли: это очередная птица окончательно что-то сломала, сошла с ума или умерла. Кто знает? Ты ее никогда не найдешь. Звуки такие, что все равно уже поздно.

Некоторые птицы лежат на полу рядом с клетками, еще не совсем мертвые. Остальные уже мертвы. Их выкинули за то, что они неудачницы, которые не могут приносить прибыль. Они могут лежать так, пока не погибнут. В обстановке, где скученность считается нормой, к концу года в живых может не остаться ни одной птицы. Но это никого не волнует, потому что все эти куры прожили достаточно для того, чтобы принести существенный доход; даже если их накачивать антибиотиками по полной, они все равно не будут откладывать яйца вечно. Они очень хрупкие.

Печально во всем этом еще и то, что зачастую они выживают и продолжают откладывать драгоценные яйца, сидя в клетке, если их просто оставить в покое. Но этого мало — их заставляют откладывать больше. По сравнению с масштабами эксплуатации, статистика освобождений активистами ФОЖ удручает. Тем не менее, начиная с 1975 года многие тысячи птиц были спасены из этой преисподней и переправлены туда, где они смогли жить долго и счастливо, окруженные любовью.

Три часа спустя первый фургон для перевозки лошадей медленно выкатывается из леса, а второй, с выключенными габаритами, задом подъезжает к дверям. Для активистов, выбивающихся из сил, это радость.

По итогам шести часов эта маленькая группа собрала, усадила в ящики и отправила в хорошие дома более тысячи кур. Все затрудняются сказать, как им это удается, потому что птицы повсюду ввысь и вширь. Для начала «девочек» отвозят в заранее приготовленные убежища, откуда их распределяют по людям, которые стремятся жить с ними в гармонии, навсегда поселив их на задних дворах, садовых участках и фермах.

Как бы это дико ни было, но подобные проявления сострадания расцениваются в глазах закона как «преступная деятельность». А если полиция обнаружит птиц, их запихнут обратно в клетки. Они ведь чья-то собственность, и неважно, если они страдают, их нельзя спасать. Так что же делать? Давайте разберемся.

Через несколько недель после рейда, проведенного Фронтом освобождения животных на ферме в Уоллопс-Вуд, Королевское общество предотвращения жестокости к животным⁹ (RSPCA) получило видеозапись с места событий. Предполагается, что RSPCA помогает братьями нашим меньшим: «RSPCA действует во благо животных», так говорится в их промо-материалах. Поразительно, но инспектор RSPCA не удосужился проверить условия содержания кур на ферме и отказался смотреть видео, на котором они показаны, объяснив это тем, что эксперт по домашней птице — его знакомый ветеринар — ознакомился с этой записью и заверил его, что в содержании кур нет ничего незаконного, то есть, они вполне нормально могут гнить в поддонах для помета или помирать на полу возле клеток. Инспектор был счастлив согласиться с экспертом, когда тот хлопал его по плечу и по-свойски объяснял ему, что подобная жестокость — это издержки производства, если мы хотим покупать дешевые яйца. В приоритетах RSPCA экономическая составляющая явно выигрывает у зоозащитной.

Как ни странно, Институт торговых стандартов¹⁰ и муниципальный совет во главе с его Департаментом по защите животных — это те люди, которые вам нужны, если вы всерьез решили терять время даром. Они уже бывали в Уоллопс-Вуд, и зоозащитники не смогли не отметить, что инспекторы института сразу развернулись, даже не вынеся предупреждение, и несказанно быстро смылись. Как отмечают благотворительные и зоозащитные организации, в любом случае судебное преследование в таких случаях — крайне редкая вещь. Годом ранее инспекторов института вызывали сюда же, и по странному совпадению оказалось, что за день до этого куры сильно «потеряли в численности» — многие отправились на бойню, чтобы стать кормом для своих сородичей или чем-нибудь еще. Кроме того, инспекторы не были уполномочены заглядывать в поддоны, их интересовали только клетки, а так как те оказались пусты, место было признано идеально здоровым. Инспекторов вызвали еще раз, и теперь уже им надлежало проверить состояние поддонов для помета. Им прислали видеоматериалы, сделанные активистами ФОЖ, живописующие страдания упавших кур, крыс в клетках рядом с лежащими курами, грязь и птиц, втиснутых в клетки до отказа. Они уже видели подобное раньше и даже не собирались что-либо делать по этому поводу.

Они сделали фермеру выговор и порекомендовали ему выскрести птиц из поддонов, но уже спустя месяц в живых остались лишь десятки живых куриц. Вместо того, чтобы делать то, что ему велели фермер, заменил старые, деревянные стены с обилием щелей на новые железобетонные, которые обладают свойством эффективно и плотно скрывать происходящее внутри от любопытных взглядов снаружи, влекущих за собой появление освободителей птиц, усугубляющих ситуацию. Хэмпширский Институт торговых стандартов больше переживал, что люди проникли в это место без защитной одежды и могли распространить болезни, поэтому требовал имен. Вопрос о чудовищных условиях, в которых куры были вынуждены жить, даже не поднимался! Только об экстремистах, которые проникли в эти смердящие бараки, чтобы спасти птиц.

В итоге 42-летний фермер, которого в 2004 году признали виновным в причинении необязательных страданий 2000 птиц, обнаруженных мертвыми, умирающими, больными или живущими в чудовищной антисанитарии, был условно освобожден от ответственности и приговорен к штрафу в размере £75. Тем временем дома двух мужчин, арестованных за спасение некоторых из этих птиц, обыскали, а их самих приговорили к нескольким месяцам условно и выплате штрафов по £1000.

РАННИЕ ГОДЫ

С темных времен

Слепая покорность авторитетам — враг истины.

Альберт Эйнштейн

Сложно, если не сказать невозможно, сказать, когда именно началось движение за освобождение животных. Многое из того, что теперь можно отнести к слову «движение» накапливалось тысячами лет, и каждое новое поколение прорабатывало и развивало идеи предыдущего. Это пример человеческой эволюции в ее лучшем и конструктивном виде.

Пифагор проповедовал вегетарианство еще в VI веке до нашей эры; он считал, что когда тела людей умирают, их души переселяются в тела животных. Известно, как Пифагор сказал человеку, обижавшему щенка: «Не пинай его. В его теле душа моего друга. Я узнал его голос, когда он закричал». Не исключено, конечно, что древнегреческий философ был под наркотиками.

Потом пришел Плутарх (46-120 гг. н.э.), один из первых, если не первый, и наиболее влиятельный из ранних писателей, ратовавший за освобождение животных. В текстах Плутарха активно проповедовался отказ от мяса. Время шло, и начали появляться новые идеи. В «Утопии» Томаса Мора, опубликованной в 1516 году, охота характеризовалась как «самое ничтожная, жалкая и презренная часть живодерни». Вероятно, одним из наиболее прославленных «зоозащитников-экстремистов» был Леонардо да Винчи (1452-1519), итальянский художник, архитектор, скульптор и инженер. Да Винчи был убежденным вегетарианцем и, возможно, даже веганом, сравнивавшим доение коров с воровством и называвшим тела мясоедов «кладбищами животных». Он часто покупал птиц в клетке, чтобы выпустить их на волю, а его неприятие жестокости ради употребления мяса осталось в хрониках. Вот что пишет он сам:

«Царя природы — как некоторые называют его — я бы назвал скорее царем тварей, потому что он лишь помогает им отдавать ему своих детей для услаждения желудка, в котором он строит гробницу для всех животных; и я бы сказал намного больше, если бы мог говорить правду».

По состоянию на ранние 1700-е концепция освобождения животных начала находить отражение в актуальных текстах. В 1711 году граф Шефтсбери¹¹ опубликовал «Характеристику» — доктрину доброты, оперируя теми же аргументами, что и Плутарх. Тем временем другие эссеисты, такие как Александр Поуп, открыто нападали на угнетателей животных. На Поупа в серьезной степени повлияла работа Плутарха, и он настолько глубоко ею проникся, что выступал резко против вивисекции и других форм жестокости по отношению к животным.

На протяжении XVIII века все больше людей подхватывало идеи милосердия к животным. В 1738 году священник методистской церкви Джон Уэсли открыто порицал виды спорта, в которых убивают животных. Поэты, в числе которых были Роберт Бернс и Уильям Блейк, тоже требовали освобождения животных, проповедуя доброту по отношению к ним. Главное преимущество сильной и влиятельной поэзии Блейка заключалось в том, что автор изъяснялся в форме, понятной каждому. Свой основной посыл он изложил в известном стихотворении «Прорицания невинного»:

Если птица в клетке тесной —

Меркнет в гневе свод небесный.

Ад колеблется, доколе

Стонут голуби в неволе.

Дому жребий безысходный

Предвещает пес голодный.

Конь, упав в изнеможенье,

О кровавом молит мщенье.

Заяц, пулей изувечен,

Мучит душу человечью.

Мальчик жаворонка ранит —

Ангел петь в раю не станет.

Петух бойцовый на дворе

Пугает солнце на заре.¹²

XVIII столетие было очень важным в продвижении философии и движения освобождения животных. Выстраивание прогрессивных идей и теорий расширило и укрепило фундамент, заложенный ранними мыслителями. В 1790 году в одной американской секте появился запрет на ношение одежды, изготовленной с использованием частей тел животных, и употребление их плоти в пищу. В 1789 году писатель Джереми Бентам¹³ опубликовал «Введение в принципы нравственности и законодательства», в которой были разрекламированные впоследствии слова, не менее популярные сегодня, чем тогда: «Вопрос заключается не в том, могут ли они рассуждать или говорить, а в том, могут ли они чувствовать». В этой прославленной фразе Бентам сформулировал основной принцип сегодняшнего освободительного движения: противостояние страданиям вне зависимости от имеющихся оправданий.

Многие тексты XVIII века взывали к состраданию и доброте к животным, активно проповедуя вегетарианство. Но издание одной книги в те годы продвинуло освобождение животных намного вперед, наладив новаторскую связь между правами человека и животных, выявив совпадения между аргументами в защиту обоих. В 1792 году либеральная феминистка Мэри Уолстонкрафт¹⁴ опубликовала эссе «Защита прав женщины». Издание книги стало важной вехой в истории феминистского движения, хотя, конечно, не все приняли ее радушно. В том же году в довольно жалкой попытке поднять работу Уолстонкрафт на смех кембриджский философ Томас Тейлор написал книгу под названием «Защита прав животных». Тейлор продемонстрировал, что права, за которые Уолстонкрафт ратовала для женщин, могут распространяться и на животных, и эта мысль казалась ему еще более бредовой. Тейлор вовсе не собирался развивать идеи движения за освобождение животных, его книга была лишь атакой на аргументы Уолстонкрафт. Он никак не мог предположить, что доводы, изложенные им в пародии, будут подхвачены будущими поколениями для продолжения борьбы за то, против чего выступал Тейлор, т.е. за освобождение угнетаемых.

Древнекитайские строки гласят: «Сотни тысяч лет мясо в кастрюле варилось ненавистью и негодованием, которые сложно остановить. Если хочешь знать, откуда все эти катастрофы с армиями и оружием в мире, прислушайся к жалобным крикам, что доносятся в полночь со скотобойни».

Эти слова подводят черту под своего рода узостью взглядов, которые Тейлор выразил в своей попытке умалить мотивы наделения женщин и животных правами. Там, где есть предубежденность и нет сострадания к «другим», жестокости открывается широкая дорога. Хоть порой и кажется, что только радикалы способны проводить подобные параллели.

Викторианская эпоха

Можно с легкостью простить ребенка, который боится темноты; настоящая трагедия — это когда взрослый человек боится света.

Платон

К началу XIX века движение ощущало себя вполне обеспеченным новыми идеями о правах животных, и на протяжении всей эпохи регулярно издавались книги по теме. Джозеф Ритсон¹⁵ опубликовал свое «Эссе о воздержании от животной пищи, как моральном долге» в 1802 году.

Ритсон, как и многие другие писатели XVIII и XIX веков испытывал на себе сильное влияние текстов Плутарха. Однако, в отличие от Плутарха, Ритсон был атеистом. Как следует из названия книги, он был на 100% против употребления мяса, отвергая его из-за жестокости по отношению к животным, которая необходима для его получения, и отстаивая позитивные аспекты для здоровья при отказе от животной пищи. Ритсон очень страдал от издевательств из-за своих взглядов, и, как человеку, который сам воздерживается от продуктов животного происхождения, мне несложно представить это, учитывая уровень невежества и зубоскальства, на котором мы находимся 200 лет спустя!

В своем анализе морального долга избегания мяса Ритсон продвинулся дальше всех и набросился с всеобъемлющей атакой на всю мясоедскую культуру и угнетение животных. Он настаивал, что существует определенная связь между употреблением мяса и душевными заболеваниями (задолго до первых случаев коровьего бешенства) и насилием — последнее лишь совсем недавно было признано научным фактом. Он также заявлял, что все проявления жестокости и несправедливости уходят корнями в человеческое высокомерие, полученного в процессе воспитания близорукого отказа признавать сходства между Гомо сапиенсом и другими животными. По утверждениям Ритсона, окружающие, оспаривая эти сходства и упирая на отличие (превосходство) человека от других животных, укрепляли представление, которое оправдывало человеческое рабство, позволяя доминирующим людям эксплуатировать тех, кто признан «иным» и, таким образом, находится ниже на социальной лестнице. Веские и убедительные аргументы Ритсона повлияли на многих других писателей, выступавших за освобождение животных, включая великого поэта Перси Шелли, которому принадлежат слова о том, что «вегетарианская диета вырубает зло под самый корень».

Неудивительно, что по мере того, как мысль развивалась, и росло число материалов, люди начали собираться в группы и общества, чтобы продвигать свои идеи (удивительно, что борцов за избавление животных от страданий, то есть естественных продолжателей этой мысли, в XXI веке зачастую называют преступниками и даже террористами...)

Первое зоозащитное общество Британии было учреждено в 1808 году в рамках Королевского юбилейного ужина в Ливерпуле, на котором собралась группа единомышленников. Они рассказывали друг другу истории из жизни, делились опытом в том, что касались сведений о жестокости и, в конечном счете, решили сформировать зоозащитную группу — Общество предотвращения бессмысленной жестокости к животным (SPWCBA).

Цели общества были предельно четкими. Оно опиралось на методы принуждения. Члены общества бойкотировали продукты, произведенные путем бессмысленной жестокости, публиковали факты о жестокости к животным в газетах и присуждали призы эссеистам, выдвигавшим зоозащитные идеи.

Одним из первых премированных SPWCBA авторов был человек, в 1762 году написавший статью в лондонский журнал о том, как получать мед, не убивая при этом пчел (и все равно 200 лет спустя немногие знают о том, что пчелиным маткам скрепляют крылья зажимами, чтобы рой пчел оставался на одном месте, и искусственно осеменяют с помощью обезглавленных самцов, а мед, который пчелы в природе откладывают, чтобы пережить зимние месяцы, заменяется неполноценной с точки зрения необходимых питательных веществ крахмальной или кукурузной патокой, синтетическими пестицидами и антибиотиками).

Печально, но это благонамеренное общество радикально настроенных людей было неспособно долгое время противостоять всему миру и закрылось. Но за этим последовало радостное событие: Льюис Гомпертц¹⁶ основал Общество друзей животных (AFS), группу весьма просвещенных единомышленников. Он был настоящим чемпионом по борьбе за права женщин, чернокожих, бедняков и вообще всех угнетаемых созданий. Он также был убежденным веганом, даже несмотря на то, что предполагал, что однажды это его убьет. В 1824 году он опубликовал первую книгу об освобождении животных под названием «Нравственные вопросы о положении человека и животных», в которой выдвинул аргументы, используемые зоозащитниками по сей день. Это многогранная работа, которая охватывает все формы жестокости к животным, включая такие аспекты, как производство шерсти.

Первым зоозащитным законом стало постановление под редакцией Ричарда Мартина в 1822 году, которое запрещало жестокое обращение с крупным рогатым скотом. Принятие закона с треском провалилось. В 1835 году в него были добавлены пункты, ставящие вне закона бои быков и медведей, а также петушиные и собачьи бои. Сегодняшние предположения о том, что этот закон имел классовый оттенок, подкрепляются тем фактом, что в тексте отсутствуют слова о запрете на охоту, потому что Мартин сам принадлежал к правящему сословью и нуждался в симпатиях землевладельцев, чтобы его закон был принят.

В июне 1824 года образовалась новая зоозащитная организация. Социальные реформаторы, члены парламента и представители церкви собрались в Лондоне, чтобы учредить Общество предотвращения жестокости к животным, которое стало настолько успешным, что существует по сей день. Жаль, что все его достижения покоятся в тени истории. В 1840 году королева Виктория даровала обществу приставку «Королевское» и с тех пор оно известно под аббревиатурой RSPCA. Одним из основателей выступил Льюис Гомпертц наряду с Уильямом Уилберфорсом¹⁷. Первым секретарем стал преподобный Артур Брум. Однако под его руководством через два года Общество столкнулось с серьезными финансовыми трудностями. Поскольку организация не смогла расплатиться по долгам, Брума посадили в тюрьму. В его отсутствие у руля встал Гомпертц.

Он был работящим и энергичным членом RSPCA и сумел протащить общество через все финансовые неприятности и поставить на ноги. Но шесть лет спустя разгорелся конфликт. Гомпертц обнаружил, что один из членов Общества вовлечен в поведение, «враждебное его идеологии». Другие откровенно выступали за охоту, но, прежде чем Гомпертц смог вышвырнуть негодяев, против него была организована клеветническая кампания, организаторы которой обвиняли Гомпертца в том, что он рекламировал в своих текстах пифагорейские идеи. Подобное обвинение выглядит больше как комплимент, но к тому моменту RSPCA уже сбилась с пути и двигалась курсом, которым идет по сегодняшний день и который, по иронии, предполагает презрение членов общества к таким идеям, как освобождение животных.

В приступе неприкрытой религиозной нетерпимости и, несмотря на все, что Гомпертц сделал для общества, RSPCA постановило, что только христиане могут спасать животных, и в 1832 году Гомпертц покинул пост секретаря, чтобы основать вышеупомянутое AFS. Неудивительно, что успехи этой, более радикальной организации вскоре превзошли достижения велферистов¹⁸.

Грустно, что журнал AFS — The Animals Friend / Progress of Humanity — использовался в том числе как средство для демонстрации провалов других активистов и особенно представителей RSPCA. Одним из таких людей в фокусе был Лорд Саффилд, велферист, державший для охоты целую свору шотландских борзых! В ходе одного инцидента эта свора гнала оленя тридцать шесть километров. Он умер на ходу. Скорость погони описывалась очевидцами как «почти беспримерно высокая».

Наряду с обнародованием лицемерия людей вроде Саффилда журнал рассматривал различные формы угнетения животных и осведомлял людей в беспрецедентной манере. В 1846 году Гомпертц был вынужден уйти на покой из-за проблем со здоровьем, а без его упорного труда и мечтательного мышления AFS пришло в упадок и, в конце концов, перестало существовать.

Наиболее захватывающим событием викторианской эпохи явилось создание Групп Милосердия¹⁹ с их радикальным подходом защиты животных. В 1845 году RSPCA запустило образовательную программу в школах. Одним из ключевых деятелей этой кампании была Кэйтрин Смитиз, самоотверженная активистка против рабства.

Для понимания того, что происходило дальше, важно знать, что в это времени появились группы, именовавшие себя Группами Надежды²⁰. Это были последователи движения трезвенников, которые поклялись никогда не употреблять алкоголь (в самом деле, примечательно, что сегодня среди зоозащитников и веганов многие являются представителями движения straight edge, т.е. воздерживаются от алкоголя, табака и наркотиков; стиль жизни хоть и древний, но в то же время прогрессивный и имеющий не слишком много поклонников).

Глядя на Группы Надежды, Кэйтрин Смитиз подумала, что если людям нравится встречаться со своими единомышленниками по части воздержания от алкоголя, то их должна воодушевить идея собираться вместе по поводу предотвращения жестокости к животным. Вот как вышло, что в 1870-е Смитиз начала формировать Группы Милосердия.

Эти ранние группы стали легендой движения за освобождение животных. Они распространяли информацию о преданности животных, чтобы восстановить в сознании людей гармонию с другими существами. Одна классическая — и, возможно, наиболее известная — история Бобби из Грейфраерса.

История восходит к 1858 году, когда человек по фамилии Грей умер и был похоронен на церковном кладбище Грейфрайерс в Эдинбурге. Всю свою жизнь Грей был хорошим другом жившей у него скай-терьера Бобби. После смерти Грея Бобби проводил все дни на его могиле, и сколько бы его ни прогоняли, все равно возвращался. Владелец ближайшего ресторана подкармливал Бобби и вскоре пес стал всеми любимым членом района Грейфрайерс. В один ненастный день кто-то решил, что Бобби — нелегал, потому что у него нет регистрационного свидетельства.

Ужаснувшиеся при одной только мысли о том, что Бобби усыпят, как собаку, у которой нет хозяина и, следовательно, документов, местные жители люди, несмотря на свою бедность, собрали деньги и приобрели свидетельство. Лорд Провост освободил Бобби от уплаты налогов и в 1867 году даровал ему ошейник с надписью «Бобби из Грейфрайерса».

Бобби умер в 1872 году на могиле своего любимого друга. По заказу Баронессы Бердетт-Куттс в его память были воздвигнута статуя и фонтан. Другие животных с тех пор тоже заслужили признание за свою добровольную службу человечеству, а некоторые удостоились настоящего сострадания, не говоря уже о чести, которая им воздавалась за их помощь, например, в военные годы.

На первый взгляд эти группы ничем не отличались от любых других молодежных объединений викторианской эпохи — слушали лекции, пели песни, проводили чтения, в рамках которых декламировали стихи вроде «Не грабьте птиц, оставьте яйца, парни». Еще они устраивали драматические спектакли и парады, в рамках которых каждый член группы держал одну из букв словосочетания “A Band of Mercy”. Но за этим стерильным образом скрывалось радикальное отношение и акции освобождения животных. И пусть эти акции прямого действия меркнут перед действиями сегодняшних освободительных групп, на тот день они были верхом экстремизма.

Наиболее известной акцией, обессмерченной в викторианской пьесе, была порча охотничьих ружей — простая, эффективная тактика, которая делала орудия убийства бесполезными, тем самым спасая жизни. Хотя в действительности никакого убийства не было, кульминацией театральной постановки была гибель охотника от взорвавшегося в его руках ружья, которое испортили юные активисты, налив жидкости в ствол и отмочив патроны в теплой воде.

По мере роста количества информации и акций прямого действия мыслители того времени продолжали писать разрушающие каноны тексты по вопросу о положении животных. Во второй половине XIX века одной из наиболее значительных работ была книга Генри Солта²¹ 1892 года под названием «Права животных в контексте социального прогресса». Выведя принципы прав животных и отвергнув любые формы жестокости, начиная обращением с домашними животными и заканчивая вивисекцией, автор книги внес огромную лепту в развитие наших размышлений об освобождении животных.

В начале 1900-х Лондон пережил серьезные беспорядки, известные как бунты из-за Дела коричневого пса²², чьи страдания в ходе нескольких экспериментов довели до сведения общественности две скандинавские студентки, изучавшие физиологию в медицинских колледжах Сити²³. Эти две шведки — первые антививисекционисты в истории, работавшие под прикрытием — опубликовали книгу «Бойня ради науки», которая стала одним из первых наиболее значительных для движения против опытов на животных документов. Яркие описания происходившего даже сегодня душераздирающи, а в викторианские времена это вообще был фурор. Отрывок, приводимый ниже дает общее представление о том, что эти две шведки регулярно наблюдали в учебных аудиториях: животные (со вскрытыми брюшными полостями, извлеченными грудными клетками и органами) подвергались многочасовым экспериментам, зачастую без какой-либо анастезии, чтобы продемонстрировать очевидные признаки запредельных мук. Если после этого они выживали, их использовали в дальнейших опытах. Никого не волновало, что, по закону, на животном можно проводить только один эксперимент.

«Большую собаку, лежащую на спине на операционном столе, ввозят в аудиторию хирург и лаборант. Ноги собаки пристегнуты к столу, ее голова плотно зафиксирована, на морде тугой намордник. На ее шее сделан большой надрез, чтобы были видны гланды. Животное демонстрирует все признаки невыносимых страданий; оно борется, раз за разом пытаясь поднять тело над столом и предпринимает все новые попытки освободиться. Лектор, облаченный в окровавленный халат, закатал рукава и расслабленно покуривает трубку, неспешно разбираясь с электрической цепью для стимуляции, которая последует далее. Он то и дело отпускает смешные, на его взгляд, ремарки, которые получают высокие оценки его окружения.

Лектор вышел из комнаты. Когда он вернулся, собака начала с новой силой биться в конвульсиях всем телом. В этом нет ничего необычного; животных, похоже, ощущают присутствие истязателей задолго до того, как те дотрагиваются до них. Собаки, чьи головы закрыты таким образом, что они не в состоянии видеть, все равно явно испытывают ужас, когда чувствуют, что вивисекторы приближаются к ним.

Лектор описывал повседневные эксперименты на собаках в атмосфере веселья. Пищевод извлекли из тела, и еда падала на пол, вместо того, чтобы попадать в желудок. Собаки ели и ели – они были пугающе голодными — и очень удивлялись, что еда вываливается; они пробовали снова и получали тот же результат. Так продолжалось часами».

О бессмертном Коричневом Псе мы знаем, что это был терьер, у которого имелись шрамы от предыдущих операций. Его привязали к столу, вскрыли и били электротоком на протяжении получаса.

В 1903 году Национальное антививисекционное общество (NAVS)²⁴ привлекло внимание общественности к страданиям коричневого пса и запустило волну дебатов на тему вивисекции. NAVS активно лоббировало принятия Закона о жестокости к животным, который был в силе без малого 100 лет. Стивен Колридж²⁵, адвокат, вовлеченный в антививисекционные дела и почетный секретарь NAVS, с негодованием говорил: «Британская нация, учитывая присущую ей глубокую и непреходящую гуманность должна быть оскорблена тем, что происходит в таких логовах позора. Тысячам необоримых граждан необходимо освободить жертв из их клеток, раскрошить на атомы эти ужасные инструменты пыток и оставить на месте каждой лаборатории королевства руины».

Дело Коричневого Пса всколыхнуло общественное мнение об опытах на животных как никогда прежде. Появились серьезные антививисекционные настроения людей, желавших, чтобы эта порочная практика была вынесена за грань закона. Как ни печально, избранный Колриджем и другими влиятельными антививисекционистами его эпохи путь стал лишь одним из последовательных законодательных шагов, и следующая после Дела Коричневого Пса волна протестов пронеслась лишь семьдесят лет спустя. Если в 1903 году освободить пришлось бы всего 20.000 жертв лабораторий, то спустя 100 лет ежегодно около трех миллионов животных уничтожаются ежегодно только в Великобритании (на момент написания этих строк), и цифры продолжают неуклонно расти.

В 1906 году в парке Баттерси на юге Лондона в память о коричневом псе и других жертвах вивисекции был установлен двухметровый питьевой фонтан с бронзовой скульптурой собаки на верхушке. Неистовство среди студентов-медиков приняло такие масштабы, что для защиты памятника потребовалась круглосуточная охрана. Многие упорно не оставляли попытки разгромить его. Другие теряли над собой контроль и дрались с полицией, сотни требовали снести монумент, размахивая насаженными на палки собаками-игрушками, злые от одного только посыла, который несла в себе эта скромная статуя.

Четыре с половиной года спустя не симпатизирующие изваянью депутаты местного совета под покровом ночи и охраной полиции ликвидировали монумент. Но тысячи местных жителей и антививисекционистов держали тему на плаву. Они демонстрировали свой гнев и маршировали к Трафальгарской площади, но тут грянула Первая мировая война²⁶, которая изменила все и спустила на тормозах кампанию против вивисекции. Должно было пройти еще какое-то время, прежде чем вопросы о положении животных в нашем обществе вновь начали принимать к рассмотрению. Новый памятник Коричневому Псу был установлен в парке Баттерси в декабре 1985 года.

Необходимость прямого действия

Сострадание животным неразрывно связано с добротой; и можно с уверенностью сказать, что тот, кто жесток с животными, не может быть хорошим человеком.

Артур Шопенгауэр

В викторианскую эпоху и последующие годы зарождались многие велферистские и аболиционистские группы и общества защиты животных, некоторые из которых боролись с вивисекцией, остальные выступали за вегетарианство. К началу XX века образовались группы, противостоявшие кровавым видам спорта. В середине столетия даже было учреждено Веганское общество, куда более долговечное, чем его предшественники! Стратегия этих групп большей частью заключалась в том, чтобы избегать акций прямого действия и стремиться вкладывать силы в информирование общественности и изменение законодательства. Время показало, что в целом это был удручающе медленный процесс, который мало что изменил за более чем сто лет кампаний.

Невзирая на тот факт, что Пифагор отстаивал вегетарианство еще в VI веке до нашей эры, по состоянию на конец Второй мировой войны в Великобритании насчитывалось всего 100.000 вегетарианцев. И, несмотря на парламентские кампании в защиту животных, растянувшиеся на сто с лишним лет, каждая форма угнетения братьев наших меньших лишь усугублялась появлением новых способов эксплуатации.

Даже когда защита животных проходила законодательно, те, кто имел интерес в ущемлении прав животных, часто развращал и разлагал благие начинания идеологов, как это происходит и в наши дни. Сэр Джордж Гринвуд представил Билль о защите животных, который считается точкой отсчета в истории правового регулирования прав животных, в 1911 году. В обмен на то, чтобы обезопасить прохождение Билля в парламенте, энтузиаст кровавых видов спорта преподобный Боуэн договорился с Гринвудом, что тот не упомянет в тексте охоту. Из-за того, что Гринвуд уступил прихотям охотников, в Законе о защите животных не было ни слова о диких животных, если только речь не шла о звере, который был на какое-то время одомашнен. Кроме того, в законе имелось противоречивое словосочетание «ненужные страдания», которым по сей день успешно удается манипулировать, так как если животные страдают от действий людей, выходит, это нужно угнетателям. Под видом защиты животных закон стал незначительным символическим жестом. Неудивительно в этой связи, что ко времени, когда британское послевоенное общество стабилизировалось, радикально мыслящие «любители животных» в конце 1950-х показали, что действуют куда более эффективно в нелегкой и долгой борьбе за избавление царства животных от страданий.

Вот как это началось. В августе 1958 года шотландские борзые стали центральными фигурами резонансной акции почти радикальной организации под названием Лига противников жестоких видов спорта²⁷ (LACS). Активисты попытались заставить собак взять ложный след с помощью «секретного химиката». The Daily Telegraph скептически отрапортовала: «Оппоненты охоты настолько проигрывают, что уже прибегают к саботажу».

Эта скромная акция принесла LACS приятную известность, и кампания продолжалась безостановочно на протяжении по меньшей мере еще двух сезонов. Новый лидер Лиги, Рэймонд Роули, выступил пионером нового подхода к борьбе в 1960-е годы. По мере того, как эпицентр акций LACS смещался на юго-восток и в центральную часть страны, количество вовлеченных людей стремительно росло и мечта Роули «дать Лиге новую жизнь» начинала выглядеть сбыточной. Например, в глубинке к LACS только в ноябре 1962 года присоединились 400 новых активистов. Случилось это после того, как саботажники пусили по ложному следу охотников Северного Уорвикшира и лесов Олбрайтона. «Чем бы Лига ни занималась, это будет фейерверк», — сказал Роули представителям прессы, объявляя о внедрении «новых» изнуряющих тактик.

Воины Лиги, такие как пенсионерка Гвен Бартер, удостаивались заголовков газет на протяжении всего 1962 года. Например, в марте Бартер привела охотников Норвича в ступор, когда залезла на тележку для перевозки убитых оленей; а в феврале помешала травле в Восточном Кенте, сев в лисью нору и тем самым заблокировав любую возможность ее разрыть. «Мы ничего не могли сделать, — признался один из охотников. — Мы просто бросили свое занятие и ушли».

Со дня своего основания в 1927 году Лига действовала очень динамично. За 30 лет попыток добиться чего-то в законодательной сфере она не преуспела и лишь недавно обратилась к идее создания природных заповедников на юго-западе страны. Членство в LACS имело скорее пассивный характер. Участниками были зачастую пожилые люди. Внимание СМИ до утверждения Роули в качестве лидера можно охарактеризовать как ничтожное. Лига создавала зловещее впечатление, напоминая какую-нибудь ветвь Кампании за ядерное разоружение (CND)²⁸ вроде Комитета 100²⁹. Бывший член парламента от консервативной партии Говард Джонсон выразил надежды многих, когда произнес на ежегодном собрании Лиги в 1963 такие слова: «Перед моими глазами картина. Я представляю себе вас сидящими на охотничьих тропах так же, как активисты за ядерное разоружение блокируют дороги».

Считается, что образование Ассоциации саботажников охоты (HSA)³⁰ явилось неизбежным результатом развития Лиги, как инициатива некоторых членов организации расстаться с более традиционно мыслящими членами организации. Бытует мнение, что Роули намеревался примирить оба лагеря таким образом, чтобы HSA проводила акции прямого действия отдельно, но в тандеме с LACS. Сегодня он отрицает этот факт. Разумеется, он не желал лишать Ассоциацию поддержки Лиги в том, что касалось саботажа, до тех пор, пока HSA не определилась с независимым существованием и не начала активно принимать новых членов в свои ряды.

Впервые Роули привлек юриста к первому крупному судебному процессу HSA из-за инцидента с охотникамив из Калмстока с их оттерхаундами³¹ в мае 1964 году. Вот как история описывалась в бюллетене HSA:

«Инцидент произошел во время обеденного перерыва на встрече охотников из Калмстока в Колифорде, графство Девон. Двадцать человек саботировали охоту два часа, прежде чем на них напали. Один из наших автомобилей смяли между собой Land Rover и еще какая-то машина. Около 20 человек атаковали нас с палками для охоты на выдр, сдобренными медными наконечниками, и кнутами. Они лупили по крыше и капоту машины, спустили шины и даже пытались перевернуть автомобиль, в то время как один из наших членов все еще находился внутри. Водителя, Лео Льюиса, владельца кафе из Пэйнтона, вытащили из машины. Его избивали палками и пинали в лицо. Трех наших девушек хлестали кнутами и били ногами. Они были в ужасе, а нападавшие, похоже, впали в состояние берсерков. Один из них кричал: «Это вам урок, что не нужно прерывать наш спорт». Льюису сломали челюсть. В ходе другой охоты в Девоне организаторы привели 100 рабочих с фермы, чтобы разделаться с саботажниками.

Лишь в 1966 году Роули впервые выразил сожаление по поводу отделения HSA от Лиги лишь в 1966 году. Основателем HSA был Джон Престиж, 21-летний внештатный журналист из Бриксема, графство Девон. Если верить The Guardian, он набрал первых членов 15 декабря 1963 года. «Он, — писала газета, заручился поддержкой LACS, чей председатель Рэймонд Роули заявляет, что сделает доступным новейшее руководство по саботажу охоты». Престиж, добавляло издание, скитался по Лондону «в поисках инструкций, которые бы помогали группам прямого действия проводить акции по всей стране». Однако, согласно Роули и Престижу, никакой формальной договоренности между Лигой и HSA никогда не было. Престиж придерживается традиционного мнения: «Ассоциация образовалась потому, что LACS, похоже, ничего не делала».

Он рассказал The Daily Herald о своих намерениях: «Наша цель — сделать так, чтобы люди не могли охотиться. Мы добиваемся этого тем, что сбиваем с толку гончих. Движение финансируется на небольшие вливания с моей стороны и членские взносы по полкроны³²». На раннем этапе были еще два пожертвования по £500 каждое. В первую неделю в HSA вступили сто человек. Престиж припоминает, что получил порядка 1000 писем только за первые десять дней. Офис располагался на Фо стрит в Бриксеме. Первым секретарем HSA была бывшая танцовщица из Палладиума³³ по имени Джойс Гринэуэй.

Престиж повел свою маленькую армию в первый бой на День подарков³⁴ 1963 года, когда охотники на лис из Южного Девона собрались в городке Торки. «Мы так хорошо выступили в тот день, что они отменили охоту, — заявил Престиж. — Местный мясник дал нам 25 кило мяса и мы скормили его гончим. Мы использовали охотничьи рожки. Ничего подобного раньше не происходило, и результатом стал полнейший хаос! Мы изучили много материалов о том, как дуть в рожки и справились с делом очень-очень хорошо. Полицейские были ошарашены». Так же как были бы ошарашены сегодняшние саботажники охоты, которые в большинстве своем веганы, узнав о том, что их коллеги кормили гончих мертвыми животными ради спасения лис. В течение следующих недель существенные усилия прикладывались к разработке новых химических формул, чтобы сбивать гончих со следа. «Основная проблема, — объяснял один из участников ранних акций HSA, — заключалась в том, чтобы раздобыть нечто одновременно эффективное и безвредное» («Химикат Икс», первый сбивающий со следа компонент Ассоциации был опробован в апреле 1964 года — против калмстокских охотников).

Вторая акция HSA против охотников на лис из Южного Девона состоялась 10 января 1964 года. На этот раз тактику описал репортер: саботажники дули в рожки, блокировали дороги, распыляли анисовый спрей и возили на багажнике машины «очень душистое мясо».

Через месяц движению был нанесен серьезный удар: Норман Редман, лидер группы из курортного Литтлхэмптона на юге Англии, стал первой потерей HSA и жертвой полицейского произвола. Редмана арестовали за кормление гончих в Чиддингфолде, графство Суррей, 15 февраля и приговорили к выплате штрафа в размере £15 и двум годам условно, трактовав его действия как «оскорбительное поведение». И хотя сегодня саботажники расценивают такие меры, как издержки профессии, юное тогда еще движение восприняло решение суда очень серьезно, а Престиж даже составил Редману письмо, в котором запрещал нарушать условия приговора: «Мы НЕ МОЖЕМ позволить вам принимать какое-либо активное участие в саботаже», — написал он, чем немного вывел Редмана из себя и поспособствовал его последующему отчуждению от движения.

В течение четырех месяцев группы HSA образовались в Портсмуте, Стрите и Уэйбридже. Группа из Стрита, возглавляемая Джойс Себо, по состоянию на декабрь 1964 года включала уже 40 человек и на регулярной основе досаждала фермерам из Мендипа и окрестностей Спаркфолда, графство Сомерсет. Сформировались группы в Борнмуте на юге Англии и Лондоне. Дерек Лоуренс пытался сделать из LACS в центральной части страны HSA. Йен Педлер вступил в агонизирующую ячейку LACS в Бристоле, оживил ее и воздвиг на ее месте группу HSA. Престиж считал разумным заявлять, возможно, фантазируя, что на День подарков 1964 года в акциях саботажа будут участвовать 700 человек от Суссекса до Ноттингемшира. Крупные акции воспрепятствовали Уоддонской травле³⁵ и охоте Суррейского союза охотников, при которых для большего драматического эффекта к обычному арсеналу прибавились дымовые шашки и пугачи птиц. Одаренный в вопросах саморекламы и обеспеченный контактами в СМИ Престиж начал распространять в прессе слухи о том, что HSA нападут на одну лисью ферму в 1965 году с воздуха — на вертолете. По итогам года со дня основания HSA, если верить оценкам Престижа, состоялись 120 акций.

Новые суровые примеры насилия против саботажников имели место в 1965 году. В феврале в Спарфолдской долине троих членов борнмутской группы атаковали отморозки с топором и стартером. И хотя сторонника охоты оштрафовали на £15 за то, что он разнес топором(!) гитару саботажника, с восьмерых активистов взыскали по £10 в связи с зафиксированным «угрожающим поведением» (они швыряли мучные бомбы³⁶). Но вещи намного худшие были только впереди.

За столкновением с калмтокскими охотниками неделю спустя последовало еще одно, когда 70 саботажников оказались там же и, устроив беспорядок, разъехались по домам, но ущерб, который они нанесли, аукнулся им же. Оглоедам-охотникам благополучно предъявили обвинения, но семерых саботажников приговорили к году условно. Это был далеко не последний раз, когда суды прибегали к подобной практике, и семерых осужденных (включая Льюиса и Престижа) настолько шокировало такой приговор, что никто из них больше не принимал участия в акциях саботажа охоты. Плюс ко всему Престиж поддался иллюзиям и начал политизировать HSA в результате притока представителей «левого крыла» в движение.

Судебный процесс по делу бриксемской группы привел всю организацию в хаотичное состояние. Связь между группами в эпоху, когда телефоны и машины не были столь общедоступны, и без того не была простой, но теперь жалобы на то, что штаб-квартира не отвечает на письма, стали обыденностью. Педлер, Себо и Дэйв Уэттон регулярно писали друг другу: «Есть ли у нас деньги?», «Престиж по-прежнему председатель? Если не он, то кто?..» и так далее. В итоге во главе встал Педлер.

Затем в апреле 1965-го громыхнуло фиаско Нормана Редмана. Редмана раздражало, что HSA настаивало на его неучастии в каких-либо акциях саботажа до тех пор, пока его условный срок не истечет. Чувствуя себя так, словно движение от него «отреклось» и, по мнению Джина Пайка, «стремясь воссоединиться со старыми друзьями», Редман неожиданно принял приглашение прокатиться с охотниками на лис из Кроули и Хоршама в Суссексе. Пресса, для которой HSA все еще была интересным феноменом, ринулась в бой с ручками и камерами, чтобы услышать, как Редман называет саботажников охоты «инфантильными». Группы из Лондона и Литтлхэмптона быстро организовали акцию против этой охоты и насладились видом Редмана, летящего с лошади головой вперед в колючий кустарник, пусть HSA и не имела отношения к инциденту. Жаждая нажиться на этом редком примере отступничества, Британское общество любителей охоты и рыбной ловли (BFSS) попыталось использовать Редмана, как спикера в защиту охоты, но он быстро утратил интерес к теме и покинул сцену.

К концу 1965 года бархатный сезон для HSA окончательно закончился. Некоторые группы начали закрываться под градом нападок судов и головорезов. «У меня ощущение, что за последнее время я не сделала ничего, кроме как получала по шее и бродяжничала, — в сердцах призналась Джойс Себо. — Думаю, лучше пока оставить все, как есть». Группа из Стрита перешла к практике хитрого саботажа перед началом охоты, отказавшись от конфронтаций в ее процессе, но просуществовала лишь до лета 1966 года.

Бремя организации все больше ложилось на плечи лондонской группы во главе с Уэттоном. Безусловно, по состоянию на 1967 год они были наиболее активными, хотя свежие группы с новой энергией тоже развивались, хоть и неуверенно. Они появились в Уорвикшире и Хэмпшире в 1965 году, а годом позже в Кембридже, Нортхэмптоне, Брайтоне³⁷, Хертфордшире, Йовиле и Университете Эссекса. В октябре 1966 года состоялась первая акция на севере страны, где Дэвид Хансен и Стюарт Сатклифф повели группу из Кили на охотников из Эрделя в Силсдене, графство Йоркшир. Между тем социально сознательная поп-певица Леди Ли объявила, что набирает «армию» саботажников (в числе которых были Билли Фьюри³⁸, Уэйн Фонтана³⁹ и Питер Нун⁴⁰ из Herman’s Hermits), но затея так и закончилась ничем — возможно, к счастью.

В охотничий сезон 1964-1965 группа Уэттона сорвала 20 охот на лис, четыре охоты на лисят, две охоты на зайца и семь охот на выдр. Впечатляющие результаты для людей, имевших куда меньше доступа к нормальным транспорту и связям, чем их современные последователи. В январе 1966-го группа стала первой, кто провел эксперимент по внедрению высокочастотных звуков в методики саботажа.

Уэттон и Педлер эффективно руководили HSA вместе, так как финансы делились поровну. Оба активно обхаживали и мотивировали активистов против охоты по всей стране. Это срабатывало в одном случае из тысячи, но HSA прошла длинный путь. Педлер издал «Манифест» HSA в 1965 году. В нем он сделал пророчество, которое уже сбылось: «Было много инцидентов, даже слишком много, чтобы о них здесь писать. Но однажды, когда мы победим, кто-то напишет книгу о том, что происходило».

Прямолинейный подход Престижа, однажды примененный на практике, имел далеко идущие последствия и оставил куда более значительный след, чем все, чего добилась Лига и другие любящие поговорить противники угнетения животных. HSA явилась прославленным флагманом для всех, кто хотел сделать ради животных как можно больше, и убедила, причем почти неожиданно, многих в том, что прямое действие может быть эффективной стратегией.

Однако, по словам сторонника охоты Николаса Кестера, мотивация саботажников была далека от альтруистической: «Зачастую протестующих нанимали, обещая день анархии, сухой паек и вознаграждение в районе £20. Имеет смысл задаться вопросом: кто будет работать за такую компенсацию? Саботажники — это, как правило, городские студенты, для которых немного денег на пиво — довольно заманчивая перспектива». Если дело действительно обстояло подобным образом, то, учитывая, что люди подвергали себя жесточайшему насилию сторонников охоты, вознаграждение было возмутительно неадекватным! Многие упоминали о том, что саботажниками движут подобные цели, чтобы доказать, что протестующие не слишком понимают, с чем и ради чего они борются.

Но одно дело пострадать ради того, чтобы спасти животное (и для многих саботажников это было вполне приемлемо), и совсем другое получить взбучку при условии, что животное все равно убьют. Это насилие вкупе с безразличием и даже соучастием полиции привело к созданию Группы Милосердия и последующему образованию ФОЖ. А еще результатом стали человеческие жертвы.

Группа Милосердия

Животные — это наши младшие братья и сестры, тоже взбирающиеся по лестнице эволюции, но находящиеся несколькими ступенями ниже. Важная часть нашей ответственности заключается в том, чтобы помогать им в их восхождении и не задерживать их развитие жестокой эксплуатацией, ведь они беспомощны.

Главный маршал авиации Лорд Даудинг⁴¹

Радикальных активистов из Группы Милосердия (BoM) вдохновили на начало кампании экономического саботажа против транспорта охотников на юге Англии лютое насилие и непотребство охоты на лисят — ритуала, придуманного для того, чтобы натаскать неопытных гончих. Полдюжины активистов впервые нанесли удар в Уоддоне, а также в Паккеридже и Тарлоу, обездвижив транспортные средства охотников в ночь перед охотой. У них появились последователи. Шел 1973 год.

Первым результатом явилась соответствующая финансовая и физическая морока охотников; бонусом служило то, что это предотвращало дальнейшие встречи охотников как таковые. Тем не менее, немногие саботажники в тот момент еще убеждались в мысли о том, что скрытые диверсионные рейды приемлемы как тактика кампании, но с течением времени все большее число людей наблюдало эффект и с готовностью вступало в ряды Группы.

Это была стратегия измора, но тех, против кого она была направлена, она не впечатляла. Что только больше воодушевляло налетчиков! В ходе следующих месяцев BoM существенно расширило список потенциальных мишеней, обратив свой взор и на иные формы угнетения животных. Никто этого, похоже, тогда не заметил, но активистам удалось хорошенько поддеть оппонентов, для многих из которых, начиная шведскими владельцами меховых ферм и заканчивая бразильскими вивисекторами, это было чем-то невероятным. Они настолько не знали, как реагировать на происходящее, что отпускали комментарии вроде: «Люди, ответственные за это, не любят животных — у них что-то не так с головой» (слова некогда неприкасаемого угнетателя животных наутро после визита активистов).

В ноябре 1973 года вспыхнул строящийся новый лабораторный комплекс фармацевтической компании Hoechst⁴² в Милтон-Кейнс, графство Бакингемшир. Это с самого начала выглядело как поджог, но его не сразу связали с «любителями животных». Однако активисты группы не объявили о том, что несут ответственность за ту или иную акцию, потому что, как выяснилось впоследствии, огонь не охватил здание целиком, и они не хотели привлекать к нему внимание, так как это бы затруднило их возвращение к намеченной цели. Ронни Ли⁴³ собирался вернуться на место событий, а Клифф Гудман вызвался его сопровождать. Оба были саботажниками охоты, веганами и мечтателями, живущими в опасной обстановке. Оба были убеждены в эволюции человеческого мышления и аргументировали свое мнение тем, что женщины вскарабкались на одну ступень с мужчинами, рабы были приравнены к хозяевам, так почему животные не могут быть освобождены? Почему! Для нашей — если не для нее, то для какой еще — нации это было бы так логично: свернуть с гиблого пути, избавив животных от тирании и умышленно причиняемых страданий.

Будучи обеспеченными неплохими знаниями по части тактик других революционных групп и имея четкое, пусть и слишком амбициозное представление о мире будущего без эксплуатации животных, эти двое начали закладывать фундамент для перемен. Движимые отторжением ужасов вивисекции, они разлили несколько литров бензина в здании Hoechst. Они поднялись на верхний этаж и развели огонь в нескольких местах, после чего начали спускаться и делать то же самое на каждом этаже, пока пламя вздымалось в ночное небо прямо у них за спиной.

Атака обошлась владельцам в £46.000 ущерба, и BoM сделала официальное заявление:

«Здание было подожжено в попытке предотвратить будущие пытки и убийства наших братьев и сестер ради зловещих экспериментов. Мы — организация городских партизан, ведущих ненасильственную борьбу за освобождение животных от всех форм жестокости и преследования со стороны человека. Акции будут продолжаться до тех пор, пока не будут достигнуты наши цели».

Война продолжалась. В промежуток между поджогом здания и следующим летом BoM сосредоточилась на охотничьих хозяйствах в Хертфордшире и Бакингемшире и двух лодках, пришвартованных в Уоше, графство Линколншир, имевших лицензию МВД на отстрел тюленей. Пламя существенно попортило одну лодку и уничтожило другую. Ни одна из них уже не годилась для убийства тюленей, но, что куда важнее, ни один другой владелец лодки не стал бы рисковать разделить участь с погорельцами, в связи с чем охота на тюленей прекратилась. Окончательно. Это была простая, но важная победа ради благородной цели.

Тайное расследование фактов, окружавших известные вивисекционные лаборатории, дало список компаний, поставлявших животных ученым, тем самым открыв огромное количество новых мишеней для воодушевленных активистов, и вскоре была запущена скоординированная кампания. В ходе первого рейда налетчики сожгли два автомобиля (предназначенных для транспортировки животных в лаборатории), принадлежавшие Карвортскому центру звероводства в Хантингдоне, привели в негодность третий.

Аналогичные атаки на поставщиков животных были организованы в Уэльсе, Хертфордшире, Бакингемшире, Линкольншире, Кэмпбриджшире и на западе страны. Эти и другие акции получили широкое освещение в СМИ и впервые в истории привлекли внимание общественности к крупномасштабному угнетению животных в лабораториях. Вскоре стало очевидно, что эксплуататоры воспринимают BoM и ее угрозы всерьез: Ассоциация селекционеров лабораторных животных выпустила меморандум, в котором предупредила всех своих членов о существовании BoM и ее разрушительным атаках.

Вялое зоозащитное движение того времени восприняло новый уровень протеста скептически. Некоторые волновались, что нарушение закона оттолкнет общественность от идеалов, которые исповедуют активисты. Как заявил один из бойцов BoM, «никто не поднимал подобных вопросов до нашего появления на сцене». Своего рода подтверждением подобных опасений стала реакция Сидни Хикс из Британского союза за отмену вивисекции (BUAV)⁴⁴, которая в интервью The Guardian заявила: «Подобные действия хуже самой вивисекции». Это было экстраординарное заявление, учитывая, что его автором выступила глава организации, воюющей с опытами на животных, но в будущем BUAV еще много чего сказала по теме, неоднократно подавая голос против освободителей животных в последующие годы. Даже HSA в свое время противилась «силовой» эскалации в тактике, опасаясь за свою репутацию. Она даже объявила о вознаграждении в £250 за информацию о «сорвиголовах» из Группы милосердия, с которыми, как говорилось в сообщеении, нужно «разделаться» не силами полиции, а собственными.

BoM, однако, оставил эти слова без ответа, по-прежнему фокусируясь на начатой работе, главным образом практикуя экономический саботаж, чтобы сделать угнетение животных невыгодным. Единственный известный освободительный рейд BoM, по итогам которого были вызволены животные, привел к тому, что ферма закрылась из-за боязни повторного визита. Первыми спасенными животными суждено было стать шести морским свинкам.

Между тем, состоялся и первый арест. Трое активистов группы были задержаны при попытке повторно поджечь помещение Оксфордской колонии лабораторных животных (OLAC) вблизи городка Бистера. Заметив налетчиков, охрана вызвала полицию и подкараулила мужчин во дворе фермы. 23-летний клерк в юридической конторе Ронни Ли, 31-летний инженер Клифф Гудман и 20-летний программист Робин Ховард неожиданно оказались в тюрьме, обвиненные по четырнадцати различным пунктам, включая причинение ущерба в размере £57.000 различным собственникам.

Внимание общественности было приковано к судебным разбирательствам по делу Бистерской Тройки, снискавшей невероятные симпатии граждан и позитивное освещение в СМИ, а также поддержку члена парламента, священника Свободной шотландской церкви Айвора Клемистона. Обвинения были серьезными, но в долгосрочной перспективе они бумерангом ударили по властям, как это часто бывает. Ли и Гудману дали по три года тюрьмы после того, как они признали обвинения. Они вышли на свободу весной 1976 года, отсидев по 12 месяцев. Говарда приговорили к 12 месяцам условно и штрафу в £500. Немаловажно, что судья признал всех троих людьми, исполненными искренности и прямоты, а не обычными преступниками.

В тюрьме целеустремленный Ли продолжил привлекать внимание общественности, устроив забастовку в знак протеста против недостатка пищи для веганов. Администрация приняла его требования есть только продукты растительного происхождения, но составленное меню было бесхитростным. Любой веган, у которого есть опыт пребывания в современной британской тюрьме, осведомлен о том, насколько тамошний рацион однообразен, но для Ли в те годы это был большой прогресс. Главное, что вся его еда была веганской.

В связи с арестами незаконные акции буквально испарились; единственный известный сегодня рейд состоялся в 1975 году в деревеньке Элдерли Эдж в графстве Чешир, на большой базе ICI⁴⁵. В ходе своего первого визита 21-летний зоолог Майкл Хаскиссон пробрался в здание, где содержались бигли, на которых испытывали воздействие табака, и освободил двух собак. Пристроив очаровательных животных и быстро приняв идеалы освобождения животных, Хаскиссон вернулся, чтобы освободить других собак, но был пойман, арестован и обвинен в краже со взломом. Джона Брайанта, 33-летнего менеджера заповедника LACS, привлекли за «хранение краденого» — спасенных биглей. Для едва оперившегося BoM все изменилось к худшему.

Но следствие в отношение обоих неожиданно было прекращено, потому что ICI сняла все обвинения. На компанию обрушилась невероятная и при этом скверная популярность в связи с распространением сведений об их экспериментах над биглями, которые проводились с целью «доказать», что между раком и курением нет никакой связи. Владельцы хотели избежать дальнейшей огласки любой ценой, но было поздно: информация ушла в народ. «Похитители биглей», как их назвала The Daily Mirror, заявили, что не имели отношения к какой-либо группе и были просто «людьми, которым не все равно» и которые забрали бы с базы всех собак, если бы было возможно найти им дома. Двух собак, взятых Хаскиссоном — Мейджора и Нодди — так и не вернули ICI, в отличие от третьей — Снэпа — с которой Хаскиссона поймали, когда он пришел во второй раз, и возвратили к ее ужасной судьбе.

Финальную речь прокурора можно считать освежающим жестом доброжелательности:

«Мы признаем, что все совершенное обвиняемыми в рамках этого дела, было совершено из добрых побуждений. Не поддается сомнению, что они оба были уверены в том, что с собаками обращаются жестоко, и каждый из обвиняемых был оправдан. Сторона обвинения не станет спорить о том, были эксперименты жестокими или нет, но справедливо будет заметить, что Правительственное расследование согласилось с тем, что эксперименты должны продолжаться вплоть до их завершения».

Рождение Фронта освобождения животных

В тот момент, кода мы проведем связь между тем, что мы знаем, и тем, как мы живем, зло будет побеждено.

Манеке Ганди⁴⁶

Разгромленные лаборатории, замки, залитые клеем, проколотые упаковки продуктов питания, разоренные склады, выбитые окна, сорванные стройки, освобожденные норки, порванные изгороди, сожженные машины, испепеленные офисы, изрезанные шины, опустошенные клетки, оборванные телефонные линии, намалеванные лозунги, уничтоженная электрификация, разбросанный навоз, затопленные помещения, украденные гончие, испоганенные шубы, разрушенные здания, спасенные лисы, изувеченные охотничьи хозяйства, обворованные бизнесмены, гвалт, гнев, бесчинства, ряженые в вязаные маски разбойники. Здесь был ФОЖ.

Фронт освобождения животных неслучайно вызывает куда больше противоречий, чем в ранние годы своего существования. ФОЖ — это своего рода организация, состоящая из людей, которые видят необходимость в нарушении закона ради продвижения того, что регулируется более высокими, моральными законами. Они поступают так, чтобы облегчить страдания животных, которым предусмотрительно отказано в защите путем юридических законов, которых на легальной основе эксплуатируют ради спорта, прибыли и удовольствия.

Мотивы, которыми руководствуются «любители животных», на протяжении многих лет намеренно искажают СМИ, правительственные службы и представители индустрий, угнетающих животных. Те, кто действует от имени этих общественных институтов, слишком хорошо знают, что если они представят активистов ФОЖ в подлинном свете, им будет гарантирована широчайшая поддержка граждан. Но даже без поддержки новостных агентств ФОЖ заработал себе существенную поддержку масс. Люди, которым действительно небезразлично происходящее в сфере угнетения животных, уже смогли убедиться в том, что все красивые слова, которые можно произнести и написать, никогда не найдут отклика со стороны властей, пока эксплуатация животных будет выгодной.

В действительности Фронт освобождения животных — это не организация, а скорее знамя, символ, состояние души, если угодно, которые подвигают людей совершать противоправные действия, направленные на то, чтобы прямо или косвенно помочь животным. Активистом ФОЖ может быть кто угодно: не существует анкеты участника, которую необходимо заполнить; единственное, что требуется — это быть веганом или хотя бы вегетарианцем. Употребление продуктов животного происхождения – это не повод к отказу принять человека в ряды или причина, по которой тебе могут прострелить коленную чашечку: это просто идет как само собой разумеющееся. Тот, кто не может понять эту очевидную истину, едва ли не поймет, ради чего вообще вести борьбу за освобождение животных. Первоочередная установка заключается в том, что ни одна акция не должна предусматривать физическое насилие по отношению к человеку или животному. Тайных планов не существует.

Политика ФОЖ предельно прямолинейна: избавлять животных от страданий и доставлять финансовые неприятности всем, кто получает прибыль от их эксплуатации, чтобы сделать эту эксплуатацию неприбыльной, неинтересной и непривлекательной. Акции ФОЖ часто играют роль возмездия для того, кто проявляет жестокость к животным. Животных похищают у безжалостных и небрежных хозяев, вивисекционных лабораторий и у их поставщиков, из зоопарков, меховых ферм, зоомагазинов, предприятий промышленного скотоводства, верш для омаров и любых других мест, где они находиться не должны. Мишени для атак, соответственно, тоже не вызывают вопросов: лаборатории, магазины меха и кожи, охотничьи хозяйства, окна, транспортные средства, здания, клетки, капканы и силки — все движимые и недвижимые объекты, способствующие угнетению животных, люди, ответственные за эту эксплуатацию, и их прибыли.

Базовые принципы философии ФОЖ были четко сформулированы в заявлении Группы поддержки Фронта освобождения животных в ее бюллетене 1995 года. Декларация против спесишизма⁴⁷ гласит:

«Поскольку мы считаем доказательства того, что другие биологические виды способны чувствовать боль и дискомфорт, вполне убедительными, мы всецело осуждаем причинение страданий нашим меньшим братьям и сестрам, равно как и ущемление их возможностей радоваться жизни, если только того не требуют их собственные интересы. Мы не считаем, что один только факт наличия различий между видами может быть оправданием для подавления другого вида во имя науки или спорта, ради получения пищи, коммерческого дохода или другой выгоды человека. Мы верим в эволюцию и духовное родство всех животных и провозглашаем, что все способные чувствовать существа имеют право на жизнь, свободу и счастье. Мы призываем защищать эти права».

Активисты ФОЖ — это вовсе не обязательно «любители животных» или человеконенавистники, они представляют собой среднестатистических представителей общества, мотивированных чувством негодования по поводу угнетения животных. Они рискуют жизнью и свободой вместо того, чтобы ждать от политиков выполнения их работы по защите тех, чьи права ущемляются. В связи с этим Правительство охотно поддерживается СМИ, которые обожают изувечивать истину: они утверждают, что активисты ФОЖ — это «шизики-освободители», «озверевшие бузотеры», «террористы», «фанатики прав животных», «отморозки», «гопники» и «экстремисты».

Они орудуют уничижительными оттенками в заголовках, кричащих: «Толпа террористов выпускает крыс» или «Банда освободителей разносит лабораторию». Эти формулировки призваны дезинформировать читателя. Они представляют заведомо фальшивый угол зрения на картину происходящего, подавая активистов как свору сбежавших из психушки дуралеев, слоняющихся по стране, громящих все лаборатории на своем пути, выпуская на волю бешеных животных и попутно зверствующих над мирными бизнесменами. Правда выглядит совсем иначе: спасательные рейды, как правило, тщательно продумываются, жестокость их объектов к животным основательно проверяется, а животные, которых освобождают, отправляются в безопасные дома, где их ждет долгая, счастливая жизнь с минимум стрессов и неприятностей. Кто-то может счесть, что распорядиться своей жизнью подобным образом — это признак придурковатости, но нет ничего дороже морального вознаграждения, которое ты получаешь, спасая каждую новую жизнь.