От заката до рассвета

Это не мех

Поджигатели из ФОЖ хладнокровны, беспощадны и профессиональны.

Патрик О’Флинн, Birmingham Post

Помимо скверных новостей о «кровавых зоозащитниках», были для активистов и хорошие вести. Кто бы ни отвечал за составление заголовков, он помог людям вновь заговорить о правах животных и вивисекции. Изменилось лишь то, что вивисекторы начали побаиваться за свою жизнь и оглядывали днище машин каждое утро перед поездкой на работу. Что куда важнее, фанатик кровавых видов спорта был за решеткой. Между тем меховая индустрия продолжала переживать свой упадок.

В период 1988-1989 годов в Соединенном Королевстве закрылись 30 меховых магазинов, включая известный Edelson, который не выжил после направленной против него конкретно агрессивной кампании. Канадская компания Hudson Bay покинула Великобританию со словами: «В нынешних рыночных условиях организовать прибыльную деятельность в Лондоне не представляется возможным». Вскоре после этого освещающий индустрию журнал The Fur Review тоже заявил о своем закрытии. Это явилось результатом визита ФОЖ в редакцию и обещаний неоднократно вернуться. Представитель издания прокомментировал решение владельцев следующим образом: «Решение стало результатом нашего опыта в связи с акциями тех экстремистов, которые подбросили зажигательную бомбу в наше помещение на Рождество и предприняли ряд других угрожающих шагов после этого». Явно недовольно, но освежающе честно.

Несмотря на то, что многие жестко действовавшие активисты на тот момент уже вышли из игры, антимеховая кампания достигла своего пика именно благодаря поджигательскому блицкригу в конце 1988 года. Нападениям подверглись магазины в Ливерпуле, Манчестере и Кардифе; Harrods⁹⁷, Selfridges и House of Fraser⁹⁸ в Лондоне, а также офисы Sears — компании, владеющей Selfridges. В декабре House of Fraser сообщил о том, что закрывает меховые салоны во всех 62 магазинах, где они есть, в преддверии Рождества. Вскоре его примеру последовал Harrods, который продал все свои акции в меховом бизнесе после 100 лет успешной торговли, объяснив это коммерческими и экономическими причинами, предлагая некогда безумно прибыльные норочьи шубы за половину от их цены в £80.000. Отозвался и Oxfam⁹⁹, изгнавший меховщиков из всех своих 830 магазинов. Ранней весной 1990 года последний розничный продавец шуб в лице Selfridges заявил о прекращении торговли шубами. Прошли годы, прежде чем они изменили своему слову, и кое-какие изделия из меха проникли обратно в магазин, как это случилось и с Harrods.

Работая в связке с радикальными активистами, которые продолжали разбрасывать зажигательные устройства, свою эффективность доказали группы, выказывавшие гражданское неповиновение. Их акции приводили к тому, что громко протестующие люди занимали магазины, блокировали двери, и игнорировать их было уже сложно. В центре Манчестера и рядом с ним мы формировали отряды для нападений на шикарные меховые магазины, один или два одновременно, поэтому перед глазами прохожих постоянно маячили изображения посаженных в клетку, попавших в капкан или изувеченных животных, которые мы демонстрировали на улицах с раннего утра и до позднего вечера в каждый день торговли.

Владельцы, люди средних лет, сидя в своих уютных магазинах, были вне себя. Они очень возбуждались от того, сколько энергии расходовали. Они талдычили нам, что это лишь вопрос времени, когда нам станет скучно, и мы займемся чем-то еще. Они много лет были в бизнесе и ничего не менялось. Протестующие уходили, а мех оставался. Кроме того, было холодно. Стояла середина зимы в Манчестере, мы стояли подчас по одному человеку у магазина, часами, ожидая, пока все точки закроются. Думали ли мы о том, что есть нечто куда более приятное, чем мы могли бы заняться? Категорически нет! Мы приняли решение и были непоколебимы.

Полиция становилась все менее дружелюбной по мере того, как звонки от отчаянных хозяев магазинов учащались. Сценарий повторялся изо дня в день. Это утомило всех, кто имел отношение к делу, но ничто не двигалось с места. Хороших активистов в наших краях хватало. Были и те, кто с готовностью прибыл бы поддержать нашу кампанию на улицах. Недели шли, и настроения людей постепенно менялись. Нас начинало приводить в восторг то, что происходит. Мы крепко укоренились. Ряды покупателей редели, продажи обрушивались, некоторые продавцы уже предлагали покупателям назвать их собственную цену. Бизнес ощущал давление, поэтому атаки на протестующих усилились, а это всегда хороший знак. Один злобный, стареющий торговец, рекордсмен по потере прибыли, гонялся за активистами по улице, пытаясь рвать их плакаты, после чего забегал обратно в магазин с видом воина-победителя, вернувшегося с охоты.

Его жизнь изменилась с того дня, как мы начали делать баннеры из парашютного материала, который не рвался. Он потратил вечность на попытки разорвать хотя бы один из них, весь взмок, пыхтел и покрывался краской все больше и больше, бранясь, плюясь, крутя баннер во все стороны вокруг фонарного столба, он ставил на него ногу для опоры и даже пытался драть зубами! Смотреть на это было и смешно и грустно, потому что мы понимали, как много для него все это значит. Перед нами был сломленный, униженный мужчина, который не мог выносить происходящего. Спустя несколько недель после меховой выставки его магазин был выставлен на продажу. Мы одержали еще одну маленькую победу и немедленно переключились на следующий салон.

Они закрывались один за другим: Jindo Furs, Edelson, Kings, Glyn & Leinhardt. Вдобавок ко всему истощенная индустрия и любители мехов были вынуждены делать вид, что игнорируют вид огромных биллбордов, спонсированных группой «Рысь». Они послужили мощным оружием и сыграли не последнюю роль в разрушении репутации меха. Но в 1990 году «Рысь» вызвали в суд. Иск подал владелец норковой фермы Суэлс-Моор в Западном Йоркшире. Основанием послужил тот факт, что активисты группы нарушили границы частной собственности, чтобы заснять происходящее на ферме. Суд обязал выплатить фермеру компенсацию за убытки, понесенные в связи с обнародованием внутренней информации, и эта выплата обанкротила группу.

За 25 лет до описываемых событий в Англии было около 1000 меховщиков. К началу 1990-х их насчитывалось всего пара десятков. Статистика британского правительства показывала, что количество производимых изделий из меха существенно снизилось за последние четыре года в 1980-е. Еще в 1984 году валовой доход индустрии обрушился до £23 миллионов, что означало падение прибыльности на 74%.

В Голландии продажи сократились на 90%, в Австрии и Германии — на 20%. Дюжина меховых магазинов в Мюнхене пошли с молотка. Владельцы обвиняли в банкротстве воинственные акции протеста и негативные документальные фильмы, а также новостные отчеты, ставящие под сомнение оправданность существования звероферм и трапперских методик. В Швейцарии меховая индустрия переживала 75%-ный спад потребительского спроса.

Согласно журналу Auslands за январь 1990 года, благодаря работе активистов торговля в Греции тоже шла под откос. Тем временем китайские власти проявили свое стремление к справедливости, посадив пять человек за незаконную торговлю мехом панды и осудив еще четверых условно.

Мощная международная антимеховая кампания началась в 1984 году вслед за могучим успехом Greenpeace в освещении деталей охоты на бельков — душераздирающего зрелища, когда голову милого и совершенно беспомощного, черноглазого, белоснежного детеныша тюленя разбивают мужики дубинами с зубцами. Эти кадры облетели планету и вдохновили людей на отчаянные акции против меховой торговли.

Успехи антимеховой кампании разбудили и закаленных в боях активистов. Несмотря на все препятствия и подчас суровые реалии жизни участников движения за освобождение животных, все небезразличные получили ясные сигналы, возвещавшие о грядущих переменах. Кампании проводились на всех уровнях сопротивления. Всего десяток лет активности ФОЖ, и несколько маленьких побед сумели невероятным образом перевернуть ситуацию. Полиция уже была серьезно вовлечена в проблематику прав животных и тратила много ресурсов. Угнетатели животных, в свою очередь, теряли все больше нервных клеток и денежных средств. Были и другие люди, которым приходилось платить по счетам. Эти люди никогда бы не подумали, что станут объектом нападок освободителей животных.

Так, например, компания Portakabin поставляла свои портативные вагончики Glaxo для использования при строительстве крупной вивисекционной площадки в Херфордшире. Из-за причиненного машинам ущерба компания понесла убытки в размере £50.000. Не меньше был удивлен менеджер PBS Cabins, когда обнаружил зажигательное устройство в своей машине и команду саперов в саду. Тем самым активисты давали понять, что отныне ни один человек, помогающий хоть чем-то угнетателям животных, не может чувствовать себя в полной безопасности. ФОЖ внимательно следил за всеми.

В океан!

Руководствуясь желанием пообщаться с дельфинами, доктор Джон Лилли — который стал изобретателем техники имплантации электродов в мозги животных без анестезии, чтобы «стимулировать их зоны удовольствия и боли» — проделал дырки в их черепах с помощью острого инструмента и столярного молотка. По словам профессора Джордджио Пильери, «дельфина держали головой вниз, но он пытался выскочить из хватки при каждом ударе — не из-за боли, а из-за невыносимого стука молотка. Перенеся наркотическую зависимость и психические расстройства, спустя годы Лилли опомнился и сказал: «Я владел концентрационным лагерем, в котором держал моих друзей».

Уильям Джонсон, «Зверинец через розовые очки»¹⁰⁰

Вы когда-нибудь пытались выкрасть дельфина? Хоть раз в жизни подумывали об этом? Любой человек, побывавший в океанариуме Моркамба, непредвзято относящийся к такого рода «развлечениям» счел бы кражу дельфина неплохой идеей. Или просто у меня такой круг общения — состоящий из людей, которые в первую очередь думают о спасении животных, попавших в беду, и только потом о последствиях для самих себя. Если вы — животное в беде, то вам по нраву такие люди. А вот представления, которые проводятся в бетонных зданиях вроде океанариума Моркамба, вам не слишком придутся по душе. Они лишены как веселой, так и образовательной составляющих. Океанаруим Моркамба был единственным таким местом, увиденным мной, и, да, я ненавидел его еще до того, как там оказался, но суровая действительность превзошла все мои самые худшие ожидания.

Выглядело это вот как: дельфин плавал по продолговатому бассейну, где его держали в течение долгих лет, в то время как об другую сторону бетонной стены развлекательного центра били волны океана. Если бы жизнь дельфина по-прежнему оставалась в руках этих владельцев, ничего бы не изменилось никогда. Выход был один — кража. А, точнее, освобождение из жестокого плена — спасение! Но освободить дельфина так, чтобы никто не заметил... хм! В смелых умах начал формироваться дерзкий план. Кто-то может назвать его глупым или преступным, но давайте взглянем на вещи с позиции дельфина в бетонном аквариуме. Рассказывает один из участников освобождения:

«Мы решились на активные действия после того, как увидели Рокки. Мы начали наносить в дельфинарий регулярные визиты. Со временем мы начали плавать вместе с Рокки и подплывали близко к нему. Это оказалось хорошей идеей! Он провел большую часть своей жизнь в этом загоне — даже морские львы, с которыми он делил судьбу, были отгорожены от него. Единственные моменты общения Рокки с людьми имели место, когда его заставляли выполнять тупые трюки для еще более тупой аудитории, в качестве награды суля мертвую рыбу! Конечно же, он полюбил нас! Он безумно страдал от химических ожогов, которые получал из-за добавок в воде; его спинной плавник был деформирован и изогнут ввиду непрерывного движения по кругу в бассейне. Рокки убивал других дельфинов, которых подселяли к нему в аквариум на протяжении многих лет — классический случай психологического невроза, как следствия заточения. Тренер классифицировал Рокки как опасное животное, но когда мы плавали с ним, он вел себя как нежный ребенок.

В день операции мы провели финальное тестирование оборудования (сеток для отлова и носилок), после чего пятеро из нас проехали в Моркамб на взятой напрокат машине. Был около 17.00. Потом мы убивали время до полуночи. Затем оставили авто на парковке возле отеля неподалеку от океанариума и продолжили путь пешком, прихватив все необходимое. Мел вскарабкался по стене здания с торца и впустил остальных — откупорить дверь изнутри не составило труда. Оставив дозорного, мы зашли внутрь.

Спустя полтора часа мы сделали вывод, что, несмотря на все наши планы и оборудование, логистика переезда 300-килограммового дельфина на расстояние в 200 метров (в открытое море за стеной) неминуемо возвращала нас к чертежной доске. Мы закрыли все и пошли назад к машине, но прежде чем мы успели подумать о том, что у нас проблемы, проблема в виде полиции уже маячила впереди и направлялась к нам. Кто-то из жильцов отеля заметил что-то подозрительное и набрал простой номер.

Момент был неподходящий. Мы тащили на себе кучу барахла и бежать нам было некуда. Тем не менее, мы рванули. Четверых в итоге арестовали, одному удалось уйти. Нас обвинили в попытке выкрасть дельфина стоимостью £25.000. Мы воспользовались правом хранить молчание и вышли под залог на следующее утро.

Когда нам вернули машину, мы обнаружили, что ребята, снимающие отпечатки пальцев, запылили абсолютно все — коврики, внутреннюю обшивку крыши, багажник, всю обивку сидений, даже двигательный отсек. На то, чтобы привести автомобиль в порядок, ушло три дня. Забавная деталь заключалась в том, что бумажник на заднем сиденье, весь запыленный, но так и не открытый, полнился личными данными скрывшегося активиста. Никому не пришло в голову заглянуть в него! Этот факт заставил нас приободриться на какое-то время. Но все остальное не оставляло нам шансов. Помимо присутствия в зале суда огромной сети для отлова и носилок для дельфина, объяснить присутствие которых на нашей «прогулке» мы не могли, помимо судьи, отказавшегося заслушать показания эксперта, подтверждавшего факт страданий, причиняемых дельфину заточением, — что убивало всю защиту, — была еще и полиция, которая бесстыдно лгала!»

После пяти дней, в течение которых продолжался суд, жители Нортхэмптона Джим О’Доннелл, Барри Хорн, Мел Брафтон и Джим Бакнер были признаны виновными в преступном сговоре и приговорены к выплате штрафа в размере £500 и еще £250 в качестве судебных издержек. Барри Хорн и Мел Брафтон в дополнение получили еще и условные сроки.

Между тем, у Рокки, уже забывшего обо всей этой суете, пошел 20-й год в неволе. Но судебный процесс спровоцировал невероятную огласку. Люди начали задавать вопросы. Например, «с какой стати дельфина держат в крошечном бассейне на блеклом пирсе в Ланкашире?» Давление, оказываемое на владельцев, уже не позволяло им отмалчиваться, и они начали возражать, что Рокки уже никак нельзя отпустить обратно в дикую природу, потому что он не выживет без опеки специалистов. Это обычная мантра вивисекторов и охотников, использующих собак. Она дает слабую надежду на то, что о животном заботятся. Это самообман, не подкрепленный никакими фактами. Я имел счастье повстречать многих прекрасно адаптировавшихся «беженцев», живших в радости на воле и неизменно приводивших меня к мысли о том, что либо люди, заявляющие нечто подобное, ничего не знают о животных, либо они — лжецы. У меня хватает сведений, чтобы утверждать и то, и другое.

Рокки родился в дикой природе, но был пленен в юном возрасте и 20 лет провел в садке, выполняя трюки. Еще одного дельфина — самку по имени Леди — доставили из Уипснейдского зоопарка, чтобы она выступала вместе с Рокки. Но она была нездорова еще на момент транспортировки, а потом забеременела к восторгу ее хозяев. В сентябре 1989 года у нее произошло кровоизлияние, и она умерла в своем бассейне. Рокки, далеко не самый счастливый дельфин в мире, снова остался один. Этот факт ничуть не огорчил поработителей — они уже похоронили 14 сородичей Рокки со дня открытия океанариума в 1965 году. В конце концов, в море еще полно дельфинов. Дельфинариум окружало море грусти, и Кампания против дельфинария Моркамба была начата с четкой целью положить этому бизнесу конец. Агрессивные пикеты перед входом на протяжении всего рабочего дня, подчас затягивавшиеся и продолжавшиеся ночь напролет, давили на руководство и отвращали потенциальных посетителей платить за продолжение страданий Рокки.

Постоянное присутствие активистов было таким успешным, что продажи билетов обрушились, и шоу отменили. В конце тоннеля забрезжил свет в виде возможного закрытия предприятия. Мотивировать людей на бойкот было сравнительно просто ввиду пешей доступности других развлечений. Поэтому не было такого, чтобы семьи проделывали путь в несколько километров, чтобы посмотреть шоу, и уезжали неудовлетворенными: перед ними раскрывался весь остальной Моркамб, и дети не ныли, что не получили каких-то впечатлений. Кроме того, помогал тот факт, что семьи должны были идти по направлению к пикету на пирсе достаточно долго. У них было предостаточно времени, чтобы понять, что происходит нечто не слишком радостное и развернуться до появления каких-либо конфронтаций. Более того, если кто-то непременно хотел увидеть дельфинов, для таких людей были дикие и свободные особи, резвящиеся в воде прямо рядом с пирсом! Ни одно жалкое представление не могло сравниться с красочной картиной естественного мира. Ни один вышколенный дельфин не будет так наслаждаться жизнью, как свободный. Общество обращало на кампанию все большее внимание, она набирала движущую силу день ото дня. В результате огласка росла, и давление на дельфинарий только усиливалось.

Семьсот протестующих составили национальное ралли и промаршивали через весь Моркамб. Помимо прочих, были представители коммунальных служб, занимающихся вопросами здоровья и безопасности, Комитета экологической службы и местных органов самоуправления. Последние требовали убрать любую рекламу океанариума из муниципальной литературы, что нанесло предприятию серьезный удар. Это была совершенно легальная, но очень эффективная форма экономического саботажа. Кампания была всеобъемлющей и временами сильно отклонялась от основной темы — дельфина, — концентрируясь на других, казалось бы, не имеющих к ней отношения вопросах вроде того, соблюдает ли океанариум правила пожарной безопасности и законным ли путем добыты шины принадлежащих ему автомобилей. Но подобные вопросы тоже возлагали на океанариум тяжкий груз, помогая тянуть эксплуататоров на дно.

После нескольких месяцев захватчики Рокки, будучи не в силах и дальше выносить все тяготы кампании и понимая, что делать деньги у них больше не получится, пришли к неизбежному решению. Через день после того, как местный совет принял решение вышвырнуть океанариум из своих рекламных проспектов, руководство сообщило общественности, что Рокки будет списан с баланса по окончании сезона, и они хотели бы об этом поговорить. Это была ошеломляющая новость, и переговоры с протестующими начались незамедлительно. Месяцы, посвященные работе по освобождению, окупились, но когда это случилось, вдруг выяснилось, что ни у кого нет £120.000 на реабилитацию Рокки.

Однако эту работу требовалось проделать, и мы приступили к ней, чтобы, не дай бог, не явился кто-нибудь очень алчный с очередным бизнес-предложением. Берегитесь, берегитесь тех, кто всегда таится рядом с прекрасными животными, чтобы извлечь из них выгоду. Движению всегда не хватало денег, поэтому океанариум прибегнул к помощи Zoo Check¹⁰¹ и национальной газете Sunday, а также Фонда «Рожденные свободными»¹⁰², что позволило дать старт проекту «В океан!», и деньги потекли.

Вопреки мнению самозваного «эксперта» относительно шансов плененных дельфинов на воле, Рокки вообще не понадобилось время, чтобы адаптироваться в море и вскоре он вовсю ловил рыбу. В течение нескольких дней его уже видели в компании диких дельфинов. Это было потрясающим окончанием трагической истории и моментом истины для человечества, способного в одно мгновение исправить все то зло, что оно творит.

Два его сородича-узника из Брайтонского дельфинария вскоре разделили судьбу Рокки по аналогичным причинам. Мисси поймали в дельте Миссисипи в 1969 году, когда он еще был детенышем, а Сильвера, юного самца, пленили в Тайване в 1978 году.

Последовательность событий в процессе освобождения была такой же: активисты восстали против популярного курортного развлечения, разбудили общество и привели к серьезным финансовым потерям эксплуататоров. Как выразился один участник кампании против дельфинария: «И все благодаря кучке бездельников».

Таким образом, оставалось последнее шоу с участием дельфинов во всем Соединенном Королевстве. Место действия — «Земля фламинго»¹⁰³, Северный Йоркшир. Организаторы кампании в Моркамбе поставили перед собой задачу модернизировать «Землю фламинго», обеспечив освобождение трех ее узников — Лотти, Бетти и Шарки. Руководству предприятия эта идея не понравилась, и завязалась традиционная борьба. Шествие через главный вход часто превращался в рукопашную между персоналом в полном составе и протестующими. Но история, приключившаяся с одним конкретным активистом, достойна отдельного упоминания.

Алан Купер был хорошо известен в зоозащитном движении своим режимом фитнеса, роскошной светлой шевелюрой и бесконечными усилиями в сфере спасения жизней, которые он прикладывал; особенно это касалось морских обитателей. Однажды кто-то распустил слух о том, что Купер сексуально приставал к дикому дельфину. Невероятно, но полиция кинулась арестовывать оклеветанного к нему домой в Манчестер и привезла в участок для допроса. Еще более невероятно то, что Уголовный суд предъявил Куперу обвинение! Никого при этом не волновало, что слухи распустили те самые люди, против которых выступали Купер и его друзья.

История была фантастической хотя бы потому, что это редкий случай, когда полиция отреагировала на сообщение о том, что животному угрожает опасность. И уж совсем невозможно поверить в то, что обвинения были сняты только спустя год. Ущерб здоровью родителей Купера сложно переоценить, равно как и ущерб психическому здоровью нации, которая навсегда запомнила шутку про «человека, у которого был секс с дельфином».

Имея большой запас воли и сил сопротивляться, Алан Купер переждал бурю и продолжил участвовать в кампании до полной капитуляции торговцев дельфинами два года спустя в конце 1991 года. Так подошла к концу печальная глава в истории страны. Воротилы отбили свои деньги, продав дельфинов аналогичному предприятию в Швеции, где по сей день идет борьба за их свободу.

В 1970-е в Великобритании было 30 шоу с дельфинами. Сегодня нет ни одного. Взвешивая весь имеющийся опыт преднамеренных и случайных актов жестокости, смертей в ходе захвата и в процессе заточения, а также продолжительных страданий дельфинов, можем ли мы хоть на секунду усомниться в том, насколько бессмысленны и беспощадны подобные развлечения?

ДЕВЯНОСТЫЕ

Если бы потребовалось назвать одно-единственное моральное преступление, которое больше, чем какое-либо другое, можно считать преступлением против Бога, то это было бы беспричинное причинение боли этим созданиям. Он, творец, создал их для жизни в счастье, но дал нам решать, даровать им свободу или отнимать. Словом, Он возложил ответственность на нас. Если мы обманываем его доверие и пытаем их, каково, выходит, наше к Нему отношение? Несомненно, так же, как грехи плоти выделяют человека среди ближних, так же и грехи жестокости бросают его в противостояние и вражду с Божественным; он становится не сущим животным, а настоящим демоном.

Фрэнсис Пауэр Кобб¹⁰⁴, «Права человека, притязания зверя», 1863

Орем Кровавый

Возможно, это было предсказуемо: американские вивисекторы превосходили всех других в жестокости и изобретательности, и активисты ФОЖ, в свою очередь, реагировали соответствующим образом.

На пятнадцатый год изучения депривации сна у кошек, профессор Джон Орем привинтил к их черепам стальные токовые клеммы и подключил металлические прутья к их ушам и ртам таким образом, что они не могли шевелить головами. Это были стереотаксические¹⁰⁵ приспособления, производимые какой-то компанией, известной только внутри индустрии опытов на животных, но продававшиеся на открытом рынке. Bilaney Consultants Ltd, базирующаяся в Кенте, характеризует модель 1404 стереотаксического инструмента как «инструмент общего назначения для проведения исследований с высокой нагрузкой, требующей повышенной устойчивости, оснащенный крупными стержневыми брусками и четкой опорной поверхностью, обеспечивающей возможность любого выравнивания лабораторных животных на неопределенные периоды времени. При смене переходников в работе с этим модульным блоком могут быть с одинаковой простотой и точностью использованы самые разнообразные животные от небольших приматов до кошек и мышей».

Вокруг глаз кошек Орема виднелись виднелись оголенные кости, в их трахеях были проделаны дыры. Кошек наказывали, если у них не получалось задержать дыхание, когда звучал специальный сигнал. В качестве экзекуции использовался выхлоп нашатырного спирта, от которого им было очень плохо и сильно жгло глаза. Орем Кровавый сделал карьеру, идя по кошачьим головам. Лишение сна было его специализацией. Считается, что он изобрел невероятное число способов заставить кошку проснуться, как, например, его оригинальный «остроумный метод, предполагающий, что кошку помещают на небольшую деревянную планку внутри водоналивного барабана, и когда она засыпает, она падает в воду». Другие неординарные формы депривации включали понижение температуры до минусовой или принуждение к бегу на протяжении часа по бегущей дорожке, которая не останавливалась. Все это жизненно необходимые медицинские исследования, если вы вдруг забыли.

Лаборатория Орема располагалась в помещении Центра здравоохранения Техасского технологического университета, где огромное число кошек подвергалось бесконечным пыткам на протяжении долгих лет. Но одним июльским днем Орему не повезло: небольшая группа протестующих разбила окно лаборатории и спасла пять кошек, нанеся $70-тысячный ущерб оборудованию — поломав электронику и забрав с собой часть устройств. Из лаборатории также были вынесены мозги десятков кошек. Их похоронили в поле диких цветов. Лишь нескольким из убитых кошек, судя по документам, живодеры дали имена: Флаффи, Альфальфа, Леди, Пепе. Другим достались только номера. Одно из спасенных животных — активисты назвали его Честер — было трехногим котом, который, согласно лабораторным документам, лишился конечности в результате «несчастного случая». В его голове виднелось углубление, в которое были вставлены электроды. Его держали на фенобарбитале, чтобы контролировать припадки. У другого кота — рыжего и упитанного — были недоразвитые ноги. Чем послужило причиной, ветеринар объяснить не смог. Назревал очередной национальный скандал.

Работая в связке с ФОЖ, профессиональные охотники за неприятностями PETA и доктор Кеннет Столлер (калифорнийский педиатр, чье решение высказаться против жестокости подлило масла в огонь) собрали пресс-конференцию, дабы опровергнуть заявления защищающей опыты на животных Национальной ассоциации биомедицинских исследований, которая утверждала, что «эксперименты Орема имеют потенциал для спасения детских жизней». По мнению ассоциации, продолжавшиеся 15 лет бессмысленные эксперименты по лишению кошек сна могли неожиданно обернуться «исследованиями, спасающими младенцев от внезапной смерти», ставящими всех, кто боится за своих детей, перед нелегким выбором — либо ребенок, либо кошка.

«Для начала Джон Орем должен представить доказательства практической пользы его работы», — сказал Столлер репортерам. «Я изучал его публикации и, что бы он ни исследовал, это точно не СВДС¹⁰⁶. На протяжении всей своей карьеры он играл миллионами долларов налогоплательщиков. Теперь он играет эмоциями семей, переживших СВДС». Неодобрение Столлера поддержали другие терапевты и ветеринары, видевшие бумаги Орема. Доктор Сьюзан Кливер окрестила его проект, как «один из самых отвратительных» из всего, с чем ей приходилось сталкиваться: «Я не могу придумать ни одного оправдания для проведения столь ужасающей работы. Жестокость, которой подвергались животными — это глубокий позор для всего научного сообщества». А доктор Уильям Уиттерт написал: «Исследование Джона Орема не имеет ни малейшего отношения к синдрому внезапной детской смерти. Опыты запредельно жестоки, и кошек совершенно очевидно подвергали ненужным и невыносимым страданиям».

Так закончилась очередная, до боли знакомая всему антививисекционному движению история бессердечности, лжи и жульничества.

Они и Мы

Главный довод против вивисекции, основанный, — как привыкли считать некоторые индивидуумы и общества, — большей частью на этических принципах, подразумевает, с одной стороны, забросить сильнейшую и самую живучую практику из имеющихся у нас на вооружении, а, с другой, отринуть политику перманентного заблуждения, которая откладывала все перспективы успеха ученых и медиков по меньшей мере на 500 лет.

The Animal Guardian, Лондонское и провинциальное антививисекционное общество, 1918

Ужасы вивисекции получали неслыханную огласку, и любой, кто жаждал конца опытов на животных, стремился внести свою лепту. В Великобритании BUAV долгие годы делал то, что ФОЖ в одиночку в техническом плане не осилил бы — выставлял напоказ происходящее за закрытыми дверями. Аналогичным образом PETA укрепила свои позиции в США. Все прочие «уважаемые» группы предпочитали прильнуть к тем представителям СМИ, правительства и бизнеса, кто порицал нарушение закона, концентрируясь на чем-то более громком и злободневном, но менее значительном. Работая в связке, все эти группы и отдельные люди, придавали огласке творившиеся кошмары. Эти группы и люди представляли собой один большой пример того, как можно добиться целей нашего движения, если сплотиться. Как следствие слаженных действий разрозненных групп против одного врага, были достигнуты блестящие результаты в том, что касалось повышения осведомленности общества и обнародования важных фактов.

Когда активисты ворвались в федеральный исследовательский центр в американском штате Мэриленд и вынесли оттуда 37 кошек и 7 поросят, вивисекторы попытались отвлечь внимание от обнародования своей деятельности, заявив, что кошки серьезно больны и представляют угрозу заражения как тем, кто их освободил, так и широкой общественности. Они стремились опорочить PETA в связи с их поддержкой освободителей, но национальный директор организации заявил, что о поддержке речь не идет, но «PETA продолжит защищать животных в лабораториях посредством информации, полученной из любого источника, вне зависимости от того, легальный он или нет».

Да пусть нас порицают сколько влезет! Я почему-то убежден, что наши праправнуки не покачают головой со словами «Как можно было быть такими ужасными людьми, чтобы ворваться в лабораторию и разгромить ее?» Они скорее изрекут: «Люди действительно так поступали с животными? А что ты сделал, чтобы их остановить?» В Великобритании начала 1980-х BUAV обожали за лидерство в борьбе с вивисекцией. Союз гордо действовал опосредованно от налетчиков на лаборатории, но со сменой людей в верхушке группы, отношение начало меняться. В течение этой эпохи в Соединенном Королевстве активистам Фронта удалось проникнуть в ряды BUAV.

Организация фокусировалась не только на жестокости к животным, но и на вреде, который плоды вивисекции причиняли человеческому здоровью. После смерти бескомпромиссного директора-аболициониста доктора Уолтера Хедвена¹⁰⁷, сильного оппонента обязательной вакцинации детей, BUAV затащили в болото, из которого он никогда так и не выбрался. На протяжении 1960-х и начала 1970-х в руководстве преобладали люди, настроенные менее радикально — они-то и смягчили подход, взывая к увеличению размеров клеток и сокращению числа экспериментов, вместо того, чтобы ратовать за их полное прекращение. В конце 1970-х это руководство было сметено новой волной бесстрашных активистов, пришедших к власти. Число членов десятикратно выросло, и скорая гибель вивисекции начала обретать очертания. Радикальный BUAV взрастил, обучил и проспонсировал целую плеяду важных деятелей. Возможность перемен была очевидна. Это длилось недолго, и в середине 1980-х «модернизаторы» (или лазутчики) начали работу по возвращению контроля над организацией и смягчению ее позиций, старательно подавляя любое сопротивление.

Под новым руководством BUAV сделал кувырок, и совсем еще недавно колючий Союз неожиданно заговорило не об отмене вивисекции как таковой, а о том, чтобы направить силы против экспериментов в косметической отрасли. Тем самым крупнейшая в мире антививисекционная организация заявила, что выступает не против опытов на животных, а только против тех из них, что «необязательны». Все остальное, на что вешался ярлык «исследования», допускалось. За считанные годы некогда грозный BUAV, ведший за собой радикальное движение к абсолютной победе, превратился в плюгавенькую либеральную кампанию «Выбери косметику без жестокости». Это был шаг назад.

Некоторые полагали, что BUAV захватили наивные, но полные энтузиазма и благонамеренные активисты, которые не хотели, чтобы их ассоциировали с ФОЖ, ставшим у СМИ мальчиком для битья, как «разжигатель экстремистского насилия». Другие придерживались того мнения, что BUAV стал жертвой лазутчиков из фармацевтической отрасли, которые хотели ослабить давление на вивисекцию в целом. Разумеется, попытка более широкого распространения идей BUAV в обществе, несмотря на концепцию антививисекционных протестов с человеческим лицом, провалилась. Организацию высмеивали настоящие антививисекционисты и хвалили доминирующие СМИ.

The Liberator, некогда радикальная газета BUAV, поменяла свой формат и целевую аудиторию, перестав рапортовать о рейдах ФОЖ и других формах прямого действия. Шапка издания «Против любых экспериментов на животных» сменилась более конформной «Остановить эксперименты на животных?», тем самым сглаживая аболиционистские углы, обрисованные активистами Союза около 100 лет назад. Приоритетом организации стала борьба с экспериментами, исчислявшимися несколькими тысячами в год от общей цифры в 3,5 миллиона. PR-ход не создал никакого резонанса, он лишь обесценил жизненно важный посыл тотального освобождения, которого раньше добивался BUAV. Чтобы смягчить эффект от смены позиции, BUAV высказался за запрет на использование пойманных на воле приматов — их должны были полностью заменить выращенные в клетках сородичи; опять же, это стало совершенно диким посылом, который не извлек никакой выгоды для обезьян. Активисты прошлого ворочались в могилах. Это был конец BUAV.

Для ФОЖ и животных это не означало ничего хорошего. Если раньше активисты Фронта делали всю работу, брали на себя риск и отправляли животных по новым домам, добывая для BUAV полезную документацию, которую Союз предавал огласке, — и это партнерство приносило плоды, — то теперь СМИ отвернулись от BUAV, а сам он стал мерзким, поэтому осведомленность общества о том, что творится в лабораториях и как эту проблему решает Фронт, стала намного меньше.

В результате деятельности Союза эксперименты в косметической индустрии продолжаются по сей день — как и все те, которые BUAV предпочел игнорировать. Включая и опыты военных, и даже тестирования чистящих средств! Лишь некоторые исследования получали славу «суровых»; при этом люди имели право травить животных газом, морить их голодом, топить, бить током, ослеплять, бить, лишать сна и пространства, варить в кипятке, калечить и доводить до сумасшествия.

Закон от 1986 года разрешил вивисекторам проводить опыты на одном и том же животном, тогда как раньше животное могло подвергаться эксперименту лишь однажды. Эти «управляемые» страдания отныне считались необходимыми, как говорилось в отчете об исследовании, в рамках которого группе мартышек удалили часть мозга и ввели токсины, после чего держали в сознании, несмотря на очевидную боль и недомогание, при этом заставляя выполнять задания.

Первое негативное освещение этого нового закона осуществили Майк Хаскиссон и Мелоди Макдональд из Группы расследования случаев жестокости к животным (ACIG)¹⁰⁸. Они внедрились в Национальный институт медицинских исследований в Милл-Хилле в Лондоне и документировали происходившее в нем в период с декабря 1989 года по апрель 1990-го. Они засняли низкопробные эксперименты, проводимые 89-летним ветераном вивисекции, профессором Вильгельмом Фельдбергом и его ассистентом, зоотехником Джоном Стерном. В 1950-е Фельдберг с радостью вводил морфий прямиком в мозги находившихся в сознании кошек. Съемка ACIG доказала, что новый закон был дешевкой.

На одном видео кролик демонстрирует первые признаки отхода от анестезии, а вивисектор, тем временем, бормочет что-то и показывает оператору, что кролик не в состоянии воспринимать то, что происходит перед ним или рядом. Когда он пытается сделать кролику следующую инъекцию, он не может найти вену и нуждается в помощи. Животные в его лаборатории либо умирают от чрезмерной дозы наркоза, либо приходят в себя посреди эксперимента.

На пленке Фельдберг готовится ввести большие дозы сахара животным, держа настольную лампу в миллиметре от их маленьких распятых тел, чтобы нагреть внутреннюю часть брюшной полости, на протяжении 20 минут, доводя температуру внутри до 130 градусов по Цельсию. Для справки, вода вскипает при температуре 100 градусов. Если этого недостаточно для того, чтобы убедиться в отвратительности работы Фельдберга, следует упомянуть о том, что в лаборатории даже не использовали нужную анестезию. Следует добавить также, что все подобные процедуры контролируются «самым жестким законодательством в мире» — по крайней мере, именно это нам твердит Министерство внутренних дел.

Ирония ситуации заключалась в том, что когда ACIG попыталась заинтересовать лондонские антививисекционистские организации сделанной записью, они отказались . Зато базирующаяся в Эдинбурге организация Адвокаты животных (Advocates for Animals) с готовностью взяла пленку и показала ее представителям МВД. Стыд и позор некомпетентности и бессмысленности творившегося в элитарном институте привели к тому, что после 40 минут просмотра записи чиновниками министерства исследования были моментально закрыты, а лицензия Фельберга отозвана. Он не мог поверить в случившееся и заявлял, что все равно продолжит свои опыты.

Желая возродить прежние ценности организации, радикалы предприняли несколько попыток вернуть BUAV в руки активистов. Эти попытки достигли пика на ежегодном собрании организации и не имели успеха. Чем дальше, тем больше возникало подозрений у не имеющих лишних средств, постоянно рискующих на передовой активистов, что BUAV управляется карьеристами, никоим образом не заинтересованными в запрете вивисекции.

У ФОЖ были друзья в высших чинах RSPCA, но, опять же, у ФОЖ, а не у животных. В середине 1980-х, в разгар крупномасштабных рейдов на меховых фермах, которые позволили освободить множество животных, RSPCA публиковала в национальных газетах рекламу: на изображении был зловеще выглядящий человек в вязаной маске, перерезающий проволоку ограды меховой фермы с помощью болтореза. Объявление позорно выклянчивало у читателей деньги, выставляя активистов Фронта неизвестно кем. Под картинкой был текст: «Наши сторонники предпочитают использовать ножницы — они знают, если вырезать купон и отправить пожертвование, это поможет животным больше, чем если перерезать ограду».

Многочисленные миллионы фунтов, полученные RSPCA в качестве милостыни, мало чем помогли в борьбе с торговлей мехом и чем бы то ни было еще. Более того, Общество развратилось насколько, что изобрело собственную печать одобрения под названием «Пища свободы», которую производители принялись лепить на упаковки с частями тел животных, прокладывая путь к сердцу сердобольных мясоедов в супермаркетах и бакалейных лавках. Я бывал на фермах, получивших признание RSPCA, и могу однозначно сказать: они просто омерзительны. Неудивительно, что организация держит названия и месторасположение этих ферм под большим секретом.

Более того, как сообщил в мае 1985 года журнал Time Out, RSPCA инвестировало £8.000.000 в такие компании, как ICI, Beecham, Fisons, Glaxo, Unilever и Boots: все они — беспринципные любители опытов на животных. Этим политика двойных стандартов не исчерпывается. Не менее шокирующим оказался тот факт, что в состав Национального совета RSPCA и в Комитет по экспериментам на животных RSPCA входили члены Общества защиты исследований.

Среди тех, кто пополнил ряды врагов защитников животных, был директор организации «Помощь животным»¹⁰⁹ (AA) Марк Голд, который всегда первым вызывался сказать нечто не очень конструктивное об активистах-освободителях. Плюс, AA распространяла не слишком лестные отзывы о ФОЖ по всем своим местным отделениям вслед за автомобильными бомбами 1989 года: «Если мы хотим продолжить добиваться успехов, мы должны исключить из наших групп людей, чьи взгляды на стратегию борьбы фундаментально отличаются от наших. Мы считаем, что ФОЖ, как организация, вела себя безответственно, позволяя своим последователям применять спланированное насилие, публиковать статьи, оправдывающие насилие, и отказываясь порицать кампании, включающие насилие. В связи с этим мы настоятельно рекомендуем нашим сторонникам не жертвовать средства ФОЖ и Группе поддержки ФОЖ, потому что у нас нет уверенности в том, что эти средства не будут потрачены на финансирование террористических актов».

А вот и про антимеховую кампанию ФОЖ: «Эта компания ФОЖ била мимо цели, представляла серьезный риск жизни и привела к падению эффективной активности оппозиции торговли мехом. Эти зажигательные бомбы явились причиной провала в деле просвещения общественности относительно меховой индустрии».

Кое-что AA нашла сказать и про промышленное скотоводство: «Самые эффективные действия против таких систем — это не освободительные рейды ради спасения нескольких кур и даже не съемка условий содержания свиней (хотя мы никогда не порицали подобные акции), а регулярная организация вегетарианских вечеров».

Наконец, вот документ, в котором звучат призывы чистить ряды от неблагонадежных членов организации, вне зависимости от возможных последствий: «Мы призываем каждую локальную группу принять эту модель резолюции. Если это означает, что члены группы разойдутся во мнениях по вопросу и разделятся, это печально, но, тем не менее, необходимо».

Но и потенциального развала провинциальных групп AA оказалось мало — организация настолько увлеклась попытками изолировать освободителей животных, что выступила с угрозами против собственных членов: «Мы искренне надеемся, что ваша группа примет решение, основанное на резолюции совета AA — это позволило бы нам работать с вами без затруднений». Карательным резолюциям не было конца. Составление документа потребовало немалой работы. При этом он создавал скверное ощущение и порождал рознь между активистами. Желание AA при этом было четко прописано в самом документе: «Лишить террористские тенденции сил, финансирования и моральной поддержки».

Всего в 16-страничном документе слова «насилие» и «насильственный» упоминаются не менее 60 раз, «террор» и «террористы» — 16 раз, совсем как в низкопробной прессе. Не обошлось и без сравнений ФОЖ с ИРА. Любопытно, что помимо того, что ФОЖ не имел ни малейшего отношения к автомобильным бомбам, он всегда выступал с жесткой критикой насилия, так же, как AA, и никогда не планировал атаки на людей. Вообще, за все годы активности ФОЖ и десятки тысяч проведенных акций количество тех, кому был нанесен физический вред, легко можно пересчитать по пальцам одной руки. Я хочу подчеркнуть, что если в рамках этой книги я забуду упомянуть о каком-нибудь подобном факте, я прошу уведомить меня об этом, чтобы я имел стыд признать ошибку.

Стоимость изготовления бомбы или зажигательного устройства минимальна — любой может сделать ее. Сигарета — это тоже зажигательное устройство! А вот спасение животных обходится недешево, и лишение ФОЖ финансирования было призвано серьезно усугубить и без того печальную долю тех, кто нуждался в помощи. В итоге бумага АА причинила движению бессмысленный урон и пустую трату времени, а кампаниям за права животных — сомнительную пользу. Что не помешало многим велферистским организациям взять примененный АА подход на вооружение.

Чтобы быть честным по отношению к национальным группам, вынужден признать, что не все их действия имели негативный отпечаток. С конца 1990-х AA уже больше не занималась нападениями на освободителей животных. Бразды правления взяли более просветленные руководители. Они сфокусировались на проблемах животных, несмотря на то, что все еще побаивались «пересечь черту», и признавали определенные достижения ФОЖ.

Внедрение и проникновение

Запрещено, согласно закону Торы, причинять боль любому живому существу. Напротив, наш долг избавить от боли любое создание, даже если оно никому не принадлежит или принадлежит не-еврею.

Код Eврейского Закона (сефардический сборник еврейских законов), 1560

Несомненно, некоторые учреждения и заведения, известные как «национальные», помогали ФОЖ, выполняя кое-какую великолепную работу в последние годы, в основном за счет работы под прикрытием на этих предприятиях.

BUAV успешно внедрил Сару Кайт в Хантингдонский исследовательский центр в 1989 году. Кроме того, активисты проникли в Denisu Supplies, компанию, которая использовала в опытах отработавших свое на бегах борзых. Обнародование информации о происходящем в компании привело к ее закрытию.

Адам Спэр был внедрен в Королевскую лондонскую больницу в 1990-1991 годах; Терри Хилл — на ферму Шемрок в 1991-1992 годах; неизвестные лазутчики побывали в лабораториях в Уикеме и Хэмпшире в 1993 году и Харлане в Лестершире в 1998-1999 годах. Национальное антививисекционное общество (NAVS) оплатило внедрение Луизы Уолл в токсикологическое отделение SmithKline Beecham Медицинской школы в больнице Святого Варфаламея в Эссексе в 1990 году. Общество также спонсировало расследование секретных работ в токсикологической лаборатории Медицинской школы в больнице Святой Марии в Херфордшире в 1993 году. В свою очередь Лига противников жестокого спорта помогла Майклу Хаскиссону внедриться в престижную Кворнскую охоту¹¹⁰, что позволило раскрыть ряд тайн охотничьего сообщества, приведя к обнародованию шокирующих изображений на полях смерти в Англии, попавших в книгу Хаскиссона «Обманутые»¹¹¹.

NAVS также финансировала внедрение известного сегодня активиста (мы о нем поговорим чуть позже) в банду охотников на барсуков в Уэльсе в 1990 году, что закончилось предъявлением обвинений этим людям и первыми тюремными заключениями за подобные преступления. Между тем Национальная кампания против охоты внедрилась в группу охотников на лис в берлогах и поведала миру о них и их деятельности. Видеокамера оставалась излюбленным оружием в борьбе с угнетением животных.

В 1998 году Защитники животных (Animal Defenders) отправили команду опытных работников под прикрытием в связанную тесными родственными узами и переполняемую насилием цирковую империю клана Чипперфильдов. Они собрали поистине ужасающий материал, представлявший собой неопровержимые обвинения против Мэри Чипперфильд, ее мужа и нанятого ими дрессировщика.

NAVS также оплатил внедрение активиста в Медицинскую школу Чаринг-Кросс и Вестминстера и в Институт Неврологии в период между 1994 и 1996 годами, а также завлек в ловушку кембриджскую компанию, разводившую биглей на опыты, в 1994 году.

В 1997 году PETA внедрила активистов в Хантингдонский центр в Нью-Джерси, США. Организация также обнародовала факты об издевательствах над животными в лаборатории L’Oreal, страдания обезьян в Институте поведенческих исследований в Силвер-Спринге, отравление животных сотрудниками Gillette, резню птиц от лица KFC, условия на норковых и свиных фермах, пытки Wyeth-Ayerst Pharmaceuticals¹¹² беременных кобыл из-за их богатой эстрогеном мочи и т.д.

Организация «Уважение к животным» (Respect For Animals (RFA))¹¹³ оплатила расходы активиста, который снял видео на норковой ферме Кроу-Хилл в Хэмпшире в 1997 году, обеспечив тем самым необходимые основания для предъявления первых в этой отрасли обвинений против владельцев в жестокости. Каждое из них представляло собой шокирующее разоблачение животных и рутинную, систематическую и неизбежную жестокость на предприятия, которые по идее должны подвергаться регулярным государственным инспекциям. Подробности будут чуть позже. А пока забудьте об этом — это уже история. Перед вами лишь краткое изложение пропущенных серий, необходимое для понимания того, почему люди делают ради животных то, что делают...

В одной только маленькой Британии по-прежнему существуют миллионы животных, которых ежегодно используют в лабораторных экспериментах. Свыше 700.000.000 убивают ради продуктов питания. Многие сотни тысяч уничтожают в рамках охоты и травли. Примерно тысячу собак и кошек каждую неделю усыпляют только потому, что общество жаждет соблюдать требования бридинга. Изобилие животных различных видов ловят в дикой природе и разводят в неволе для индустрий моды и развлечений. Все эти страдания необязательны. Кроме того, в США и других странах уже официально признано, что многие из самых известных серийных убийц начинали свой кровавый путь, расправляясь с животными, однако мы продолжаем оправдывать подобное поведение, обесценивая жизнь, и при этом называем себя цивилизованными.

Когда вивисекторы утверждают, что заботятся о благосостоянии животных, которых они держат, чтобы пытать и убивать, они — по определению — становятся невосприимчивыми к страданиям, которые навлекают. Взять, к примеру, метод, используемый в лабораториях, чтобы идентифицировать мышей в переполненных клеток: на протяжении десятилетий вивисекторы отрезали у них один или несколько пальцев или проделывали дырки в их ушах. И все это до начала экспериментов!

Одной мысли о разрушительной для мозга тоске, переносимой животными, которых держат всю жизнь в тесных клетках, должно быть достаточно, чтобы сделать бессонными ночи всех ответственных за это, но, разумеется, немногие отваживаются мешать таким людям спать, и в немалую роль в этом играют СМИ.

Но информация меняет людей. Вот что сказал мне один человек, которого я спросил, считает ли он правильным свое решение стать активистом ФОЖ: «Образы начали просачиваться в мое подсознание; они преследовали меня и пробуждали во мне что-то. Я лежал в постели однажды ночью, разглядывая потолок, и думал: вместо того чтобы изводить себя, я мог бы потратить это время конструктивно. Я вышел из дома примерно в 3 часа ночи, сел в машину и примерно час ехал на ферму, которую знал еще с детства: гуляя в тех краях, я и другие ребята передразнивали птиц, которые издавали разнообразные звуки. Я вылил растворитель краски на Land Rover фермера и замазал несколько замков клеем, после чего вернулся домой. Не могу сказать, что после этого у меня не было проблем со сном, но так хорошо, как той ночью, я себя еще не чувствовал».

Кур, так же, как раньше, впихивают по пять особей в одну клетку в неестественном окружении тысяч других птиц. Они не могут удовлетворять даже такие основные нужды, как откладывание яиц в уединении или валяние в пыли. Они с трудом двигаются, не говоря уже о невозможности расправить крылья. Их жизнь наполнена грязью, они не знают свежего воздуха, а их пищу можно в лучшем случае охарактеризовать как унылую. Болезни, агрессия, каннибализм и невротические нарушения в таких условиях эндемичны. Кроме того, животным постоянно дают лекарства, чтобы решать сопряженные с таким образом жизни проблемы.

Это называется ветеринарными исследованиями. Дабы предотвратить ущерб, возникающий в результате нападения одной курицы на другую, фермеры отрезают им кончики клювов — причиняя при этом неистовую боль. Когти некоторых птиц прирастают к прутьям клеток, в которых они проводят свои короткие жизни. Такие куры поступают на бойню без ног.

Рыская возле бойни однажды ночью, я увидел батарейную курицу в ящике вместе с другими. Она истекла кровью до смерти — кровь вытекла из дыры на том месте, откуда раньше росла нога. Мы пытались достать ее из ящика, но не могли, потому что ящики стояли один на другом ввысь в кузове грузовика, а эта курица была в ящике, который стоял внизу. Путь на бойню закончился тем, что ее кровь залила всех кур, какие были рядом.

Результаты исследования Бристольского Университета гласят, что около 24% бройлерных кур (то есть, тех, которые выращиваются на мясо) страдают от сломанных костей при транспортировке на бойню. Даже беглый взгляд на то, как обращаются с этими созданиями, подтвердит правдоподобность вышеупомянутых данных. В лучшем случае птицы влачат жалкое существование, непрерывно глядя в лицо насильственной смерти. Путь на бойню — кошмар сам по себе, и все, что закон в состоянии предложить этим животным – это небольшой отдых, чтобы отойти от травм поездки, наслаждаясь видами, звуками и запахами скотобойни. И дело здесь не в сострадании, а в том, что травмы и страх, перенесенные при транспортировке, негативно сказываются на вкусе мяса.

Поросят кастрируют и обрезают им хвосты без анестезии. Молочные телята больше не перевозятся в ящиках по Соединенному Королевству: система столь жестока, что подобное в стране запрещено, и теперь их доставляют через Ламанш. Разве не удивительно, что на смену системе, которая официально подвергалась критике за свою жестокость и впоследствии была запрещена, пришли еще более жестокие практики, которые отстаиваются и получают повсеместное одобрение закона? Любой здравомыслящий человек признает, что разлучение матери с ее детенышем через несколько дней после его рождения — это сильнейший эмоциональный удар, который можно описать как исключительно жестокий. Скорбь молочных коров, томящихся в разлуке, обстоятельно и многократно задокументирована.

Моей первой работой молодежной профподготовке в школе было помогать на молочной ферме, и самым сильным воспоминанием о том времени остался плач коров в полях. Они маялись в бесплотных поисках своих телят, которых у них забрали. Участь отлученных телят — это еще один факт, которого мы должны стыдиться: погруженные в грузовики рано утром, в возрасте недели от роду, они пополняют сотни других таких же испуганных и осиротевших животных. Их везут сотни километров из голландских или французских ферм, где они провели свои первые дни, в темных и маленьких деревянных ящиках, кормя пищей с недостатком железа, чтобы их плоть оставалась такой же нежной. И для чего все это? Для того, чтобы усладить вкус одного человека и наполнить карман другого. Причем те, кто истребляет царство животных и причиняет ему непередаваемые страдания — это люди, называющие своих критиков монстрами. Что подумают, узнав о них, ваши внуки? Что вивисекторы, забойщики и политики правы? Или что животные заслуживают того, чтобы их кто-то защищал?

Пропаганда и домашняя птица

Подсчитано, что около 1000 человек были оправданы в уголовных преступлениях из-за мотивов, которыми они руководствовались. Следует отметить тот факт, что большинство этих людей не попали бы в поле зрения полиции, если бы не эти мотивы.

Брифинг ARNI, июнь 1988

1980-е были десятилетием невероятных побед движения за освобождение животных – десятилетием, которое принесло нам поколение активистов, способных воспользоваться достижениями своих предшественников. На протяжении 1990-х движение страдало от недостатка организованности и сплоченности, в связи с чем наметился определенный застой. В каком-то смысле это было неудивительно. Постоянно представляя себе истинные и громадные масштабы задачи, легко поддаться апатии, это происходит время от времени. Для кого-то это было слишком, и такие люди выпадали из активной борьбы. Многие приходили, а потом уходили, легкие на подъем. Другие оставались на передовой — ждали, учились, учили и поддерживали в движении жизнь.

«Подстрекательские» страницы Группы поддержки ФОЖ на какое-то время исчезли, заглушая голос Фронта для широкой общественности. Пропаганда Лиг и BUAV, некогда вдохновлявшие журнал «Освободитель», больше не стоили бумаги, на которой он издавался. Массовых акций не стало, многие ключевые активисты оказались за решеткой. Движение нуждалось в хорошем, ободряющем пинке под зад — искре, которая помогла бы зажечь костер возрождения и оживить боевой дух. Как и в жизни в целом, в движении за права животных были взлеты и падения, периоды повышенной активности, за которыми следовала бездеятельность. То, что шел период относительного спокойствия, означало, что это затишье перед бурей, а буря уже назревала.

По мере того, как рядовые члены лишились опоры BUAV и других организаций, местные группы начали развиваться и координироваться лучше и стали необычайно эффективны в вербовке новых активистов и организации кампаний. Времена, когда BUAV, NAVS и AA планировали акции и приглашали весь мир в них участвовать, уходили в прошлое. Большие дяди продались в глазах активистов, а в случае с вивисекцией и вовсе вернули ситуацию на несколько шагов назад. Для активистов на передовой BUAV был слабым и бесхребетным. Срок годности Лиг освобождения животных истек, а Группа поддержки ФОЖ была искалечена, поэтому за отсутствием лидеров активисты вели себя сами.

Шли они в тупик или в верном направлении, никто не знал, но было уже слишком поздно пытаться обуздать возобновление рейдов. Несмотря на временное затишье, всегда имели место закулисные дела: планы, встречи, обсуждения, сбор информации. Идея операции «Освобождение» плотно сидела в головах активистов.

Подобные мысли послужили причиной появления 1500 копий документа под названием «В 1990-е с Фронтом освобождения животных», анонимно распространенного среди участников движения. Текст, по сути, повторял сказанное другими словами в «Интервью с активистами ФОЖ». Авторы 16-страничного документа стремились сплотить активистов и дать детальные пошаговые руководства по уничтожению всего подряд — от окон магазинов и систем сигнализации до автомобилей и зданий. В тексте присутствовали инструкции и схемы сборки зажигательных устройств и рекомендации по работе с прессой. За документом последовали и другие подстрекательства на бумаге, включая «Неэлектрические зажигательные устройства», призванные вдохновить активистов на поджоги, а также «Активист», еще одно руководство для бойцов ФОЖ.

Журнал Arkangel давал менее радикальные материалы, но это вполне простительно, учитывая, что его редактор Ронни Ли во время публикации издания отбывал тюремный срок. Он ежедневно получал письма поддержки наряду с отчетами о проведенных в мире акциях начиная прорывами тоннелей для лягушек под дорогами и заканчивая поджогами на меховых фермах. Эти тексты и составляли основное содержание журнала. Arkangel, безусловно, выполнял для ФОЖ свою работу в СМИ, с самых первых выпусков публикуя сводки освободительных рейдов вкупе с акциями обнаженных протестующих и оплаченных рекламодателями прыжков с парашютом во имя прав животных. Arkangel собирал все события, стремясь «проповедовать единение, взаимоуважение и сотрудничество внутри движения». Большая часть первого номера, отредактированного Вивиан Смит, была посвящена взглядам на прямое действие, равно как и новостям о работе не менее 165 местных групп в стране; кроме того, выпуск содержал перечень наиболее впечатляющих национальных кампаний и международные новости.

С его выходом совпало образование Разведывательного управления освобождения животных (Animal Liberation Investigation Union (ALIU)). Его практикой было заявляться в лаборатории, офисы и на фермы, брать любые документы и уходить с ним, что с точки зрения правопорядка представлялось вполне легальным делом. Щель в законодательства позволяла одному человеку забирать собственность другого в случае, если не было доказательств того, что он изъял эту собственность насовсем, а не какое-то время. Это означало, что документы, которые возвращались владельцам, нельзя было считать украденными.

Ячейки ФОЖ реформировались, перезаряжались и эволюционировали. По состоянию на начало 1990-х, группы Фронта совершали крупномасштабные освободительные рейды по одному в месяц. Малокалиберные операции тоже проводились — таких насчитывалось 70 за период 1990-1991 и первую половину 1992-го годов. На свободе оказались тысячи зверей, птиц и рептилий.

Активисты вновь держали прямую связь с журналистами, несмотря на опасности подобной близости. Результаты съемок рейдов и сцен жестокости к животным вскоре были переработаны и объединены в документальное видео под названием «Освобождение животных. Кино» (Animal Liberation — the Movie). Это было захватывающий и информативный новый опыт — свежий способ донести свое послание.

Были и громкие дела. Например, яичная ферма в Давентри, графство Нортхэмптоншир, принадлежавшая монастырю Дев Страсти и управляемая монашками, стала настоящей Меккой для всех целеустремленных активистов. Она подвергалась регулярным ночным набегам, в процессе которых активисты причиняли ущерб и выносили кур. Местные жители не игнорировали соображения людей, которые не желали, чтоб птицы содержались в ужасных условиях теми, для кого единственный бог — это деньги; аборигены заняли сторону монашек просто потому, что они были монашками. Если бы они действительно служили Богу, наверное, они питали бы больше уважения к Его творениям. Однако они были радикальны в своем неприятии какого-либо сопереживания птицам в клетках, в этом плане ничем не отличаясь от всех прочих угнетателей животных. Какое-либо доверие к монашкам у меня отсутствовало еще после историй о том, как мерзко они обращались с моей матерью и сестрой в 1940-е, однако для меня все равно стало своего рода шоком вид их агрессивной и бесчувственной толпы.

Парламентский заместитель министра Эдвина Карри¹¹⁴ сделала для кур то немногое, что смогла, когда объявила во всеуслышание, что есть яйца больше не безопасно из-за риска подцепить сальмонеллу. Конечно же, парламент сам был не в восторге от происходящего, а уж индустрия и вовсе пришла в ужас. Общественность тем временем взбесилась, и продажи яиц скатились почти к нулю.

Промышленное птицеводство ответило заявлением, что если яйца правильно готовить, неприемлемого риска для здоровья человека они не представляют. Но отмыться было уже непросто. Правительство посчитало необходимым утихомирить народ, проверив каждую курицу на наличие вируса сальмонеллы и уничтожив всех зараженных птицы. Общий приговор прозвучал, но прежде чем убийцы смогли сделать свое дело, группы ФОЖ подсуетились и забрали сотню птиц с фермы. Души остальных монашки отправили к Создателю и избавились от трупов.

После дезинфекции клеток система должна была заработать вновь и уже ожидала новых жертв, но неуклонно растущее давление, а также цена починки испорченного оборудования и позора после каждой акции протеста привели к решению монашек отказаться от сомнительного производства. Они не переосмыслили своих представлений о Богом данном праве на жизнь. Их объяснение закрытия бизнеса звучало следующим образом: «Защитники животных заставили нас».

Вскоре после этой победы активисты ФОЖ похитили 20 грызунов из средней школы Тонбриджа в Кенте. Животных предполагалось использовать для наглядных демонстраций вскрытия, но после того, как школьное начальство получило послание зоозащитников, программа была закрыта, уступив место более современным методам изучения внутренностей мышей. Классическая акция ФОЖ — заразительный пример для любого, кто готов ему последовать.

Кокспэрроу. Последняя битва

Святые чрезвычайно любвеобильны и нежны к роду людскому и даже к диким зверям... Несомненно мы должны проявлять огромную доброту и кротость к животным по множеству причин, но прежде всего потому, что они того же происхождения, что и мы.

Иоанн Златоуст

Несколько недель спустя ферме Кокспэрроу был нанесен последний удар. На тот момент она была самой известной из четырех остававшихся в стране меховых ферм, выращивавших песцов. Акции против Кокспэрроу продолжались год за годом. Национальные демонстрации собирали до 1500 человек в противовес агрессивным полицейским, размахивавшим дубинками. Отдельного упоминания заслуживает памятный пикет, в ходе которого несколько демонстрантов прорвались сквозь кордоны на территорию фермы и сильно досадили владельцу.

Зачастую проезжавшие мимо группы саботажников охоты, которые либо рано закончили свои дела, либо не застали убийц, навещали ферму Кокспэрроу и куролесили на ее территории. Окрестные жители нередко наблюдали, как 30-40 нечесаных активистов высыпают на поля и выводят из себя хозяина, который несется к телефону, чтобы вызвать полицию. В 1980-е и 1990-е, когда саботаж охоты собирал целые толпы, считалось нормальным закончить день вторжением на меховую ферму или подобное ей предприятие. Но в этом районе ни одному другому бизнесмену не наносили визит так часто, как владельцу Кокспэрроу.

Песцы безостановочно бегали за высокой оградой фермы по нескольким квадратным метрам проволочного пола, выделенным на каждого. Их разводили по всему миру — в Финляндии, Северной Америке, Западном Йоркшире и здесь. Когда-то это волновало лишь горстку людей. Но время шло, песцы в клетках страдали, и вот пришел черед фермеров страдать.

Общественность очень обеспокоило происходяще в Кокспэрроу. Условия содержания на ферме были настолько плохими, что даже беспринципная Британская ассоциация торговцев мехом отказалась ее поддерживать. Хозяин фермы Нирбахал Сингх Джилл, азиатский бизнесмен, слушал, что мы ему говорили, но воспринимал вещи иначе. В его представлениях он присматривал за песцами из-за их меха, так что они не страдали по определению. Он был не в состоянии понять, что это в этом-то и заключалась часть проблемы: он крайне скверно присматривал за песцами!

Джилл был ленивым человеком и сильно пил. Кроме того, его жизнь определяли привычки, и если за одними фермерами закрепилась репутация людей, которые патрулируют свои территории в поисках непрошенных гостей, то Джилла частенько видели в пабе по вечерам, и домой он возвращался не раньше того, как допивал последний стакан перед самым закрытием. Некоторые активисты заметили это и заключили, что он был легкой добычей.

Бизнес Джилла явно проседал под тяжестью нападок. Пара местных активистов даже предложила ему выкупить песцов. Они явно больше не были ему нужны. Все понимали: если Джилл откажется, шансы, что однажды ночью его песцы исчезнут из клеток навсегда, очень велики! На ферме, где когда-то жила сотня песцов, теперь оставалось всего три десятка — остальные умерли в клетках. Сторожевые собаки ели части их тел, разбросанные по территории. Джилла не смущал даже тот факт, что им и его предприятием интересуется Санэпиднадзор.

Активисты приняли решение предпринять еще одну попытку проникновения, невзирая на наличие психованных цепных псов. Большая часть вылазок до этого заканчивалась тем, что собаки начинали лаять, Джилл выпрыгивал из дома, а его неимоверно бдительная жена вызывала полицию. Это случалось с уже наскучившей частотой, но однажды от местного жителя, симпатизировавшего активистам, поступила информация, что всю вторую половину дня воскресенья хозяев не будет дома. Последующая разведка (во второй половине дня воскресенья) подтвердила, что сторожевые собаки в полном порядке — крепко пристегнуты. Их лаянье было бесполезным, потому что реагировать на него было некому. Через час все 27 песцов покинули клетки и были вывезены с территории. Потом активисты переломали все клетки. Всего час с небольшим в воскресный день после полудня, и некогда известная ферма Кокспэрроу превратилась в месиво из свалявшейся ржавой проволоки и прутьев, на которое взирали не на шутку взбешенные немецкие овчарки.

Ни один пушной зверь больше не жил и не умирал в на ферме Кокспэрроу. Лишившийся песцов, сбитый с толку Джилл впоследствии досаждал властям, без конца подавая заявки на разрешение обустройства птицефабрики. К счастью, он неизменно получал отказ. После того, как позорный бизнес был сокрушен, и Джилла все оставили в покое, он со временем признал, что благодарен тем, кто заставил его отказаться от бизнеса, который теперь он называет не иначе как «ужасной торговлей».

Сезон доброй воли

Находим применение всему, что за собой

Оставил за ненадобностью человек любой.

Уомблы¹¹⁵

Руководство лаборатории Оксфордского университета в Парк-Фарме, между тем, начало чувствовать себя комфортно: вот уже четыре года их никто не донимал. В последний раз до Нового года 1990 к ним приходили в 1985 году. Но вот прошел слух о том, что на «на Парк-Фарм снова напали»...

Планируя дать старт новой эпохе, сделав нечто достойное освещения в печати, активисты провели дюжину тайных собраний на придорожных станциях техобслуживания, обсуждая, где бы взять достаточно домов, чтобы приютить «столько биглей, сколько возможно». Лишь несколько человек знали детали операции, но участвовали в ней очень многие.

Мало кто мог предположить, что акция пройдет средь бела дня. Здесь имелась подоплека. Канун Нового года пришелся на воскресенье, и в лаборатории не было ни одного сотрудника. Чтобы миновать сигнализацию, активисты были вынуждены лезть через створки для собак в дверях. Через час 35 биглей покинули конуры. Для поимки этих очень подвижных собак активисты использовали импровизированные шесты с арканами. Это был энергозатратный и унизительный, но эффективный труд, и вскоре собак увезли в багажниках микроавтобусов — целое племенное поголовье стоимостью £10.000. А уж вернуть их стоило бы куда дороже, учитывая, что вскоре фургоны вовсю неслись мимо населенных пунктов по трассам М25, М23, М1 и М6...

Акция придала Рождеству, Новому Году и Пасхе дух настоящих праздников, и активисты ФОЖ по всему миру прониклись атмосферой мира, любви и доброй воли. Коль скоро общество стремится постоянно увеличивать эксплуатацию животных и жестокость по отношению к ним, чтобы как можно лучше отметить то или иное событие (в первую очередь это касается животных, которых «принято есть» и тех, которых используют в сфере развлечений), у активистов появляется хорошая возможность сделать заявление и вызволить этих животных. Так ребята и поступили: из Университета Говарда в Вашингтоне пропали 36 кошек; с фермы в Ройстоне в Хертфордшире — 25 батарейных кур; из лаборатории в Мартинсриде в Западной Германии — 11 кошек, из медицинского центра Университета Калифорнии в Лос-Анджелесе — 12 собак; из лаборатории в Онтарио в Канаде — три кошки и обезьяна; из лаборатории в Нюрнберге в Западной Германии – 114 морских свинок; из лаборатории в Блумингтоне, штат Калифорния — 115 кроликов; из Оксфордского университета — 64 кошки; со скотобойни на Лейден-стрит в Лондоне — 71 батарейная курица; из Университета Эссекса — 200 мышей; с фермы Норфолк-Коттедж — 600 кур. Кроме того, в Лютоне, графство Бердфордшир, активисты сожгли три принадлежавших скотобойне грузовика, а в Голландии замки 80 ресторанов, продававших лягушачьи лапки и дичь, были залиты клеем. На День подарков команда «Морского пастуха»¹¹⁶ сделала всем презент, потопив норвежский китобойный катер, а 1 апреля французские зоозащитники спасли из рук вивисекторов 17 бабуинов в рамках операции «Грейсток».

Сомнительный шампунь

Практика опытов на живых животных порицаема, так как она негуманна. Тот факт, что в вивисекцию вовлечены интеллектуально развитые и образованные люди, не оправдывает ее и не придает ценности. На интеллектуально развитых и образованных людях лежит вина за величайшие преступления в истории.

Уолтер Хедвен

В 1990-х большая часть компаний косметической индустрии начала сгибаться под давлением общества и одна за другой объявлять об окончании проведения опытов на животных. Невероятно, но некоторые упорно продолжали отказываться менять свою политику просто потому, что считали, что их никто не сможет по-настоящему побеспокоить.

Сейчас, по состоянию на 2007 год, главными угнетателями животных в этой сфере являются L’Oreal, Gillette, Reckitt and Colman, Colgate Palmolive, Unilever, SmithKline Beecham, Johnson & Johnson и Procter and Gamble. Кампания ФОЖ с угрозами порчи продуктов этих производителей началась в декабре 1990 года, когда магазины, продававшие косметику, тестированную на животных — особенно Boots — испытали на себе атаки во многих крупных и мелких городах по всей стране. Главной мишенью была L’Oreal , и персонал магазинов даже получил инструкции проверять полки, на которых стоят товары этой компании.

В течение следующих нескольких месяцев хорошо скоординированные акции охватили огромные территории страны от Оксфорда до Ливерпуля и от Болтона до Брайтона. Товары L’Oreal на полках в магазинах Boots были неоднократно испорчены. На некоторые активисты наносили устрашающую букву «Х» и добавляли в состав безвредные, но чужеродные элементы, такие как земля и соль. Другие зоозащитники писали на упаковке серьезнейшее предупреждение с рекомендацией немедленно связаться со штаб-квартирами Boots и L’Oreal. Одна группа под видом «обеспокоенных потребителей» сделала серию звонков в магазины, сообщая о следах стекла в якобы приобретенных товарах. Это придало розыгрышу суровости.

Активисты преследовали сразу две цели: надавить на компании, тестирующие свою продукцию на животных, и максимально наказать всех, кто вовлечен в этот бизнес. Нельзя сказать наверняка, оправдала ли акция все возложенные на нее ожидания, потому что люди на другой стороне баррикад при помощи полиции объявили кампанию шуткой бузотеров.

Огласка была очень небольшая: новость попала в СМИ только в одном населенном пункте. Кое-где товары убирали с полок, а кое-где их продолжали продавать — даже подсоленные активистами наименования.

Большое число звонков обеспокоенных потребителей должно было встревожить высшее руководство L’Oreal, но, видимо, встревожило не достаточно, чтобы принять меры. Похоже, руководство Boots решило сыграть в довольно опасную игру: по меньшей мере, в дюжине населенных пунктов были сообщения об испорченных товарах для волос, что не мешало им оставаться в свободной продаже.

Вскоре удар нанесли мистификаторы из Кента, где после угроз в Эшворде и Кентербери с полок исчез шампунь Vosene. В Северной Ирландии, за несколько дней до Рождества, менеджерам магазинов Woolworths и Boots в Белфасте, Лисберне, Эннискиллене, Колрейне и Бангор-Эррисе пришлось очистить полки от продукции L’Oreal после нескольких случаев, когда товары были облиты растворителем. Через несколько месяцев в Лисберне и Белфасте акции повторились.

Угрозы загрязнения и порчи товаров — это хороший способ борьбы против бизнеса и полиции, потому что игнорировать предупреждения они не могут, ведь однажды угрозы могут оказаться правдой, и тогда последствия будут катастрофическими. Именно эту мысль изо всех сил пытаются донести до эксплуататоров животных активисты. Одним словом, обманщики.

Хантингдонский центр. Как тайное стало явным

Пока мы не найдем в себе силы признать, что жестокость к человеку или животному — это одно и то же, нам не стоит ожидать, что мир намного изменится к лучшему... Мы не вправе ожидать мира в сердцах людей, преисполненных наслаждения от убийства живых существ. Даже только лишь прославляя и допуская существование этого маразматического удовольствия, мы двигаем развитие человечества вспять.

Рэйчел Карсон¹¹⁷

В начале 1989 года Сара Кайт устроилась на работу в Хантингдонский исследовательский центр неподалеку от Кембриджа. В ее обязанности входило присматривать за множеством животных, которые жили в центре. Она работала под прикрытием, поставляя BUAV сведения о каждодневных страданиях в лаборатории, разрешенных Законом о научных процедурах от 1986 года. Целью Кайт было доказать, что если уж даже крупнейшая в Европе вивисекционная лаборатория, позиционирующая себя как «Центр Совершенства», с такой готовностью игнорирует строгие правила, значит, мошенничают все участники этого богатого рынка. Было ли кому-то дело до подобного? Как выяснилось, было.

Проработав восемь месяцев в подразделениях с мышами, крысами и биглями, Кайт убедилась в том, что ее подозрения не беспочвенны, и уволилась. Как нового человека в сфере вивисекции, ее начальники посчитали ее недостаточно подготовленной, чтобы справляться с происходящим в отделении приматов, поэтому в доступе туда ей было отказано. В этом крупнейшем в мире токсикологическом комплексе могут содержаться любые обезьяны общим числом до 700: яванские макаки, макаки-резусы, а также бабуины. По данным МВД, в центре ежегодно проводятся опыты на около 12.8000 животных. Проводят эти эксперименты 900 человек. Вся информация о жизни и смерти приматов в центре была засекречена до того дня, когда другой активист, работавший под прикрытием, не поведал о них миру несколько лет спустя. Но в 1990 году простые смертные узнали о безрезультативности закона из статьи на передовице национальной газеты. Прочие отрывки из леденящего кровь дневника Сары Кайт были опубликованы в ее книге «Тайные страдания»¹¹⁸, изданной на деньги BUAV.

Параграф 3.2 основного Кодекса отраслевой практики для тех, кто участвует в опытах на животных, гласит: «Цель заключается в том, чтобы поддерживать хорошее здоровье и физическую форму; а также поведение, нормальное для этого вида». Мыши в Хантингдонском центре обычно выглядели тоскующими и подавленными. Они бешено носились по клеткам. Один зоотехник из лаборатории признал, что они нередко проводят последние дни жизни, жуя самих себя.

Параграф 3.28: «Материал для подстилки должен быть предоставлен, если только это не идет вразрез с целями исследованиями. Подстилка должна быть удобной для этого конкретного вида». Крысы в Блоке GO8 спали на металлическом решетчатом полу. Им не дали никакого материала для подстилки. Бигли жили на голом бетонном полу, посыпанном опилками для того, чтобы в них впитывалась моча. Когда опилки становились влажными, сверху подсыпали еще.

Параграф 3.38: «У всех животных должна быть возможность выполнять физические упражнения. Маленьким животным должны быть предоставленные клетки, адекватные их размерам, а также иногда объекты для игры». В Хантингдонском центре крыс с лишним весом часто запихивали по пять в одну клетку. Они не могли даже пошевелиться, не то что выполнять упражнения. В некоторых клетках им настолько не хватало пространства, что они лежали одна на другой! Ни крыс, ни мышей никогда не доставали из клеток, чтобы дать возможность размяться. Их только взвешивали и использовали в опытах. Биглей выводили на прогулку на 20 минут по рабочим дням, а на выходных и в праздники они безвылазно сидели взаперти.

Отчет Сары Кайт переполнен примерами индифферентного отношения к животным. Их воспринимали не как живых существ, а только как объекты собственности. Ей говорили не обращать внимания на муки животных, называть их кровотечения «красными пятнами», а смерти — «жертвоприношениями». Кодекс отраслевой этики, равно как и язык, старательно прячет правду о жестокости. Крысы считались отвратительными и глупыми существами, на них кричали за то, что они извивались, когда их насильно кормили или кололи химикатами, а потом грубо бросали обратно в клетки, высмеивали и даже передразнивали, когда тех сотрясали судороги. Клетки больных животных грубо брали и с шумом пинали куда придется. Все эти акты бессердечия Министерство внутренних дел тщательно игнорировало.

У Кайт не было пленки в доказательство добытых сведений, но вскоре были обнародованы видеокадры, сделанные другими активистами. Как бы то ни было, дневник Кайт вызвал бурю национального значения. Центр получил поддержку лишь на местном уровне, потому что он предоставлял рабочие места аборигенам с небольшим количеством других возможностей. Многие отказывались публично говорить о том, что делают и знают. При этом все завсегдатаи Хантингдона осведомлены о скрытой солидарности сотрудников центра. Конечно, далеко не всех можно было назвать сторонниками вивисекции, и многие не стеснялись об этом говорить, но опрос общественного мнения среди местного населения все равно показал бы более положительные для центра результаты, чем в любим другом среднестатистическом городе.

Через несколько дней после публикации правды о лаборатории толпы протестующих вышли на улицы и выступили все вместе против новой для мира Проблемы Хантингдонского Центра. Это было лишь началом. Угнетатели животных попробовали будущее на вкус и испытали нехорошее ощущение. Они почувствовали, что миру, раскрывающемуся за отвесными стенами их фабрик смерти, очень не хочется, чтобы подобные места продолжали существовать.

Операция «Ответный укус»

Знаете, мы добываем их мех, но нам они тоже нравятся, и это разбивает сердце.

Американский разводчик норок после рейда ФОЖ

В Соединенном Королевстве медовый месяц для бойцов ФОЖ закончился, зато по другую сторону Атлантики активисты были окрылены достижениями британских коллег. И никакие тюремные сроки, полученные многими налетчиками, не могли этому помешать. В Великобритании росли антимеховые настроения, и они начинали преобладать за ее пределами. В США, где торговля, разумеется, была куда более масштабной и мощной, постоянно росло число рейдов на фермах, но активисты планировали нанести сравнительно безмятежной индустрии более серьезный урон. Так родилась идея операции «Ответный укус».

Первый залп свежей кампании был дан в конце 1990 года, когда офисы Министерства сельского хозяйства США, причастные к исследованиям, проводившимся на хищниках в Государственном университете Юты, были подожжены. Ущерб составил $200.000. Активисты спасли и впоследствии выпустили на волю дюжину койотов.

Вслед за этим рейдом последовала вереница крайне разрушительных атак. В начале 1991 году подвергся нападению исследовательский институт Мичиганского государственного университета, проводивший эксперименты на норках. Поджог принес убытки в размере $125.000 и утрату документов, накопленных за тридцать лет. В результате другой акции огонь уничтожил склады компании North West Fur Foods — поставщика меховых ферм в Вашингтоне. Ущерб исчислялся $400.000. С меховой фермы при кампусе Государственного университета Орегона активистам удалось спасти нескольких норок. При этом были уничтожены документы и нанесен ущерб в размере $62.000. На исследовательской базе Вашингтонского государственного университета неизвестные устроили погром, облив офисы и две лаборатории кислотой. Предварительно они освободили шесть норок и десять мышей. Урон от акции составил $100.000. Подобные рейды проводились бесконечно.

До следующей атаки оставалось не больше двух месяцев. Пламя охватило офис известного вивисектора из Государственного университета Мичигана, выполнявшего несколько государственных контрактов. Ущерб оценили в $125.000. Кроме того, активисты уничтожили документы за 32 года опытов. ФБР заявило, что берет это дело под свой личный контроль.

Всего за два года кампании «Ответный укус» по меньшей мере два десятка меховых ферм в Северной Америке пострадали от нападений. С предприятий удалось спасти и выпустить на волю 38.000 норок, 410 лис и десятки койотов.

В частности в лаборатории Государственного университета Вашингтона в Пуллмане активисты обнаружили в заточении двенадцать койотов, которые выжили после правительственных программ, в рамках которых их обстреливали и травили газом с воздуха. Обнаружить их удалось благодаря неестественно громкому, болезненному вою. Их использовали в изучении саркоцистоза. Это заболевание, хоть и не смертельное для койотов и овец, но на воле первые могут заражать им последних, тем самым нанося экономический вред людям, которые разводят овец на шерсть и мясо.

Встревоженные ночным вторжением людей в масках, которые обрезали ограду и снимали замки, койоты лихорадочно заметались по конурам. Они чувствовали, что скоро выйдут на свободу. Одна за другой двери клеток распахивались, и гордые животные без колебаний устремлялись на волю и неслись прочь, вдалеке переговариваясь со своими сородичами, вторившими из темноты. Очевидно, они звали друг друга и праздновали освобождение. Природа моментально воскресла, как только в нее вернулась жизнь.

Начиная со второго освобожденного животного бояться им было нечего — первый же койот проверил обстановку. Вместо того чтобы удрать, он двинулся по зданию прямиком на активиста в маске, который открывал двери клеток. На человека шла большая, дикая собака, но он не испытывал страха. Убедившись в том, что незваный гость не представляет опасности, койот ретировался, и это послужило добрым знаком для остальных. В конце оставалась только пара койотов, проведших в этих конурах всю жизнь. Они жили в соседних клетках и не желали уходить друг без друга. Как только они смогли коснуться друг друга носами, будучи свободными, они дуэтом рванули в ночь. Это был волшебный момент для опасного «террориста», разглядывавшего небо, в котором пылали полчища звезд, встречавших вернувшихся домой койотов. Наказание, предусмотренное за освобождение животных, предусматривалось в виде тюремного срока до 10 лет и $100.000-ного штрафа.

После скромного начала в виде освобождения 25 лис с одной фермы подобная практика переросла в повальное увлечение. СМИ отзывались об этих акциях холодно, обращая внимания на «буйства тысяч мародерствующих хищников». Реальность, скрывающаяся за истериками, такова, что далеко не все выпущенные животные остаются на воле и в живых, за что нужно сказать спасибо нашей культуре, поощряющей идею «загнать, застрелить, изловить, прикончить». Эта жажда крови велика и распространяется человеком на всю живую природу, в связи с чем подобные массовые освобождения служат скорее противодействием неестественному уничтожению мира фауны, которое несут с собой человеческие хищники.

Конечно, я — экстремист (экс-тре-мист — тот, кто не приемлет никаких оправданий угнетателей животных), но я понимаю, что не все видят ситуацию так, как вижу ее я. Меховщики или «фермеры», как они сами себя называют — это часть мира, в котором мы живем. По их собственным утверждениям, они переживают за благополучие пропавших животных, которых в случае их дальнейшего пребывания в конурах они бы в конечном счете непременно загнали в газовую камеру или убили электроком через анальное отверстие. Они заявляют, что волнуются о том, смогут ли бедные создания выжить без регулярных кормлений и искусственной социальной структуры. Что их действительно волнует, так это цена рейдов и внимание общества, которое они ненароком привлекают к фермам, ставящее бизнесменов в невыгодное положение, когда они вынуждены защищаться от обвинений в жестокости. Многие предприниматели никогда не признают свою деятельность жестокой.

Зоозащитники произвели такой фурор, что сообщения об акциях прямого действия начали попадать в международные новости. ФБР взялось за несколько дел и пыталось сопоставить рейды и причастность к ним подозрительных активистов; большинство из них были студентами колледжей или даже подростками, которые неожиданно стали угрозой национальной безопасности! Вообще, если верить пропаганде, то охота за освободителями диких животных — это не профильная работа ФБР, но ведь Бюро призвано защищать статус-кво. А атаки все больше угрожали его нарушить: позволив им продолжаться и учащаться, можно было довести меховую промышленность до полного увядания. Участие спецслужб в расследованиях подтвердило тезис, который золотой нитью проходит через всю ткань повествования в этой книге: забота о благосостоянии угнетателей животных для властей куда приоритетней, чем защита жизней.

Фермеры делали все возможное, чтобы защититься, но для тех из них, кто содержал по 450 норок, сто с лишним лис и сто с чем-то шиншилл, расходы были очень велики. Больше оград, больше охранников, больше камер наблюдения, больше прожекторов — меньше прибыли. Либо потрать то, что имеешь, либо рискуешь потерять суммы куда крупнее. Но далеко не все воспринимали усиление мер безопасности как эффективную защиту в долгосрочной перспективе, и некоторые игроки индустрии закрывались. Аресты были редким явлением, а, кроме того, оставалось непонятным, кто отвечает за эти рейды, почему их нельзя остановить, чей сарай вспыхнет следующим и не вернутся ли активисты туда, где, по их мнению, они что-то не доделали.

Меховщики объявили награду в $50.000 за информацию о тех, кто нападает на фермы. Это позволило бизнесменам ощутить, что они делают нечто продуктивное, но вскоре они поняли, что ничего не изменилось (разве что животные продолжали пропадать) и подняли сумму вознаграждения до $100.000: более чем в пять раз больше цены за сведения о насильниках и педофилах!

Но было уже слишком поздно и сложно остановить распространение нового мышления и спасти репутацию устаревшей индустрии. Антимеховая кампания в США в середине 1990-х набрала такую силу, что в один из дней скоординированных акций протеста были арестованы 99 активистов в 16 точках по всей стране. Активисты пристегивались к производственному и офисному оборудованию меховых магазинов, оккупировали их крыши и приковывали себя к объектам на улицах, чтобы блокировать подъездные пути. Взбешенные ненасильственными протестами, полиция и охрана применяли физическое насилие, все больше склоняя недовольных к идее проведения разрушительных рейдов и поддержке тех, кто их проводит. В Филадельфии трое активистов приковали себя за шеи друг к другу и легли, загородив вход в меховой магазин; приехавшая полиция швырнули всех троих на заднее сиденье машины, как мешок угля. В результате их пришлось везти в больницу. У одного было сломано запястье, и вообще ребятам повезло, что они не получили куда более серьезные травмы.

Тем временем другие активисты изрезали 100 шуб на передвижной меховой ярмарке, а Пантеры-художники (Paint Panthers) сделали то, что они обычно делают, с помощью красной краски, разделавшись с 75 лисьими, рысьими, бобровыми, кроличьими, норковыми и соболиными шубами прямо на нью-йоркских улицах. И в разгар всего этого одна видная фигура в меховой промышленности заявила, что «ситуация налаживается»!

Осужденные на сроки от одного до семи месяцев на пике антимеховой кампании, пятеро активистов сделали доброе дело, объявив голодовку в тюрьме. Они требовали от правительства запретить капканы и пойти по пути Евросоюза в отказе от импорта меха. Тони Уонг, Стейси Ширгольц, Джефф Уоткинс, Николь Роджерс и Фриман Уикланд поклялись обходиться без пищи до тех пор, пока их требования не будут выполнены. Шестнадцатилетний Тони Уонг продержался 30 дней. К этому моменту общественность уже была не на шутку заинтересована протестами и проблематикой. Умопомрачительно, но агенты правительства взяли ситуацию под контроль и на протяжении следующего 31 дня трижды в сутки насильно кормили активиста через нос смесью, содержавшей молочные продукты, чем приносили еще больший вред его здоровью. Это было насилие над беззащитным юношей, но его подобное отношение только закалило, одновременно став стимулом сражаться для других активистов. Уонг сопротивлялся 61 день и незамедлительно после освобождения вернулся протестовать к тому самому меховому магазину, возле которого был арестован.

В Мичигане полиция задержала пятеро активистов, ранним утром проникших на ферму Эбертс в юго-западной части провинции Онтарио и устроивших беспорядок. Двое обвиняемых признали свою вину сразу, и таким образом Чатемская пятерка превратилась в Чатемскую тройку. Одной из выбывших была 25-летняя Робин Уайнер, сознавшаяся в проникновении и хранении украденной собственности, а именно племенных карточек. Ее приговорили к 400 часам общественных работ, которые ей надлежало выполнять по выходным, а также к выплате $10-тысячного штрафа фермеру и принесению ему извинений. Ее дело было закрыто, потому что она согласилась свидетельствовать против остальных налетчиков, которым, по заверениям судьи, не могло быть никакой пощады, поскольку они не выражали раскаяния. Пэт Добсон и Хильма Руби получили по 90 дней тюрьмы и обязаны были выплатить по $24.000. Гэри Юровски, школьный учитель из Детройта, был осужден на шесть месяцев, 40 дней из которых он провел, голодая в знак протеста против меховой промышленности.

В суде по административным делам владелец фермы потребовал взыскать с активистов в $3,5 миллиона: $2 миллиона — за общий ущерб, $1 миллион — за конкретный ущерб, $0,5 миллиона — в качестве штрафа плюс расходы на адвоката. Он заявлял, что из-за взломщиков утеряна информация, посвященная 25 годам разведения животных, кроме того, 1542 норки были выпущены на волю — 42 самца и 1500 самок, 95% которых были беременны. На основании этих данных владелец подсчитал, что потерял доход от 7,125 шкур по $70 за самца и по $50 — за самку. Вдобавок налетчики проделали дыру в ограде и нанесли ущерб 100 конурам, 400 батареям гнезд для отходов и двум воротам.

Представитель ФОЖ Род Коронадо¹¹⁹, американский индеец и ключевой человек в операции «Ответный укус» и кампаний организации Earth First!, тоже оказался в опасности и подался в бега, всерьез и не без причины опасаясь за свою жизнь. За ним охотились вооруженные до зубов федералы, не говоря уже о том, что он регулярно получал угрозы от отморозков, нанятых меховщиками. После 14 месяцев, в течении которых Коронадо удавалось скрываться, его все-таки настигли в резервации его племени благодаря данным, предоставленным информатором, который получил $22.000 — награду от фермеров, охотников и вивисекторов. Коронадо заставили поверить, что раненому ястребу нужна помощь, и когда он прибыл в означенное место, его схватили агенты ФБР. Позднее Коронадо признался, что пособничал в поджоге норковой фермы в Мичигане и сообщил от лица ФОЖ о совершенной атаке. Его приговорили к 4 годам и 9 месяцам, а также к выплате штрафа в размере $2,5 миллионов. Интересно, это по сколько долларов в неделю? В качестве почти милосердного жеста ему дали 30 дней на то, чтобы закончить все дела, прежде чем сесть в тюрьму.

Передав Большому жюри расследование атак ФОЖ в Вашингтоне, Орегоне, Мичигане, Луизиане и Юте, ФБР принялось допекать известных активистов, а также их родственников и даже друзей родственников и других притянутых за уши людей.

Повестки Большого жюри десятками разлетались по стране, ставя людей перед выбором — говорить или отправляться за решетку. У большинства вызванных спрашивали о том, что они знают и думают; от многих других требовали предоставить узкоспециализированную информацию и неизвестные факты. Кому-то обещали финансовые перспективы за наводку на ФОЖ; другим попросту угрожали тюрьмой за неподчинение или отсутствие правильных ответов, пусть даже нерелевантных, относительно любых событий или людей, которыми заинтересовались федералы. За десять лет радикальной деятельности во имя животных лишь несколько активистов предстали перед судом, и все они обвинялись в незначительных правонарушениях, никого из них не заключили под стражу ни в США, ни в Канаде, но власти и потревоженные бизнесмены изо всех сил стремились изменить такое положение вещей.

В ходе этих расследований Джонатан Пол, Рик Скерс, Ким Тримвью и Дебора Стаут оказались на нарах за принципиальный отказ сплетничать про друзей и коллег для комиссии. Каждый отсидел по несколько месяцев, прежде чем Большое жюри разбежалось либо судья заключил, что деваться некуда, и никакое заточение не поможет получить от людей необходимые ответы. Даррен Терстон был главным фигурантом по делу о рейде в лаборатории Эллерсли Канадского университета Альберты в 1991 году, в результате которого 29 кошек обрели свободу, и был нанесен ущерб в размере $100.000. Терстона также обвиняли в поджоге трех грузовиков, принадлежавших компании Billingsgate Fish Co¹²⁰.

Его задержали благодаря информации, полученной от Джессики Сэндем, еще одной арестованной подозреваемой. Терстон провел в тюрьме 15 месяцев, прежде чем признал себя виновным в 1993 году и условный и реальный сроки. Ему надлежало выплатить $26.725 университету и $47.000 рыбной компании. Стороне обвинения такой приговор не понравился. Прокурор подал апелляцию и спустя восемь месяцев выиграл, что позволило бросить Терстона в тюрьму еще на два года.

Других арестовывали в Канаде, США и Англии. В общей сложности было порядка десятка активистов, скрывавшихся от правосудия. Дэвид Барбараш провел много месяцев в предварительном заключении за акцию в Альберте и был приговорен к 20.000 часов общественных работ после того, как его признали виновным в косвенном соучастии. Разве избавление мира от ужасной жестокости — это не общественные работы? Они должны бы считаться таковыми.

Американская машина репрессий неуклонно принимала все более зловещие меры, на фоне которых общение с Большим жюри представлялось романтической прогулкой в парке. Лиза Олсен, страдавшая от синдрома хронической усталости, была арестована за то, что разместила 21 изготовленный в домашних условиях фонарь по периметру антимехового баннера, который нависал над железнодорожной эстакадой, чтобы его было лучше видно пассажирам проезжающих поездов. Она хотела сделать пару снимков для дальнейшего пиара, но ничего не получилось — загорелся лишь один фонарь, да и тот продержался всего пять минут, а потом погас. Олсен отказалась от идеи и пошла домой, оставив фонари висеть. Но это было ее огромной ошибкой! Не имея возможности добраться до бывалых налетчиков на фермы, полиция что есть мочи отыгралась на Олсен.

Обвинитель благополучно доказал, что фонари представляли собой зажигательные устройства, невзирая на то, что военный эксперт по взрывчатке проверил их и заключил, что зажигательными устройствами они не являются. То обстоятельство, что зоозащитница едва ли стала бы поджигать антимеховой баннер, тоже не сыграло никакой роли. Олсен обвинили в хранении зажигательных устройств и незаконном использовании «оружия». Наличие трех чайных ложек бензина позволило упрятать активистку в тюрьму на четыре года!

Психологическую травму этой нежной женщине, которая никогда, даже в самых страшных кошмарах не могла себя представить по ту сторону ограды с колючей проволокой, каратели наносили на протяжении 14 месяцев. Потом обвинения были сняты решением апелляционного суда, и Олсен смогла начать жизнь заново.

Олсен была далеко не первой подобной жертвой системы. Несколькими годами ранее агенты-провокаторы, работавшие на USSC¹²¹, и ее консультанты по безопасности протянули свои щупальца к активистке Фрэн Тратт и убедили ее разместить бомбу под зданием, принадлежавшим компании. Они стремились дискредитировать и ее саму, и все движение. Заговор был настолько продуманным, что агенты USSC и полицейские даже провели репетицию ареста Тратт. По поводу использования собак для демонстрации техники наложения швов прошло множество протестных акций, и начальство компании желало положить конец негативным отзывам в прессе.

Агенты, которым USSC платила по $500 в неделю, не считая накладных расходов, в течение всех 14 месяцев приготовлений к «операции» не только обеспечили Тратт советами, деньгами и взрывным устройством, они даже доставили ее на место! По дороге она передумала, но один из агентов — ее «друг» — уговорил ее довести до конца. Глава компании сказал, что он нанимал агентов для внедрения в зоозащитные группы «на протяжении многих лет». После того, как Фрэн Тратт оставила бомбу рядом с парковочным местом президента USSC, она покинула здание и немедленно была арестована. При ней нашли пульт дистанционного управления.

Тратт обвинили в попытке убийства, изготовлении и хранении бомбы, что изначально грозило ей 10 годами тюрьмы, но ввиду поданной апелляции и того факта, что всплыли факты грязной игры и подстрекательств, активистка отделалась испытательным сроком. Ее адвокат сказал: «Это скандальное дело — комбинация незаконных действий как до, так и после ареста Фрэн Тратт.

Все это привело к созданию прецедента: это один из самых экстраординарных случаев неправомерных действий в том, что касается фабрикации дела и обвинений, из всех, какие мне когда-либо встречались».

Аризонские рейды

Мы играем в интеллектуальные игры с людьми, которые для разнообразия так же умны, как и мы. Их учили, как вести разведку, как собирать сведения и как избавляться от вещественных доказательств. Они прошли курсы подготовки террористов, только без оружия.

Следователь ФБР по делу о нападении на лабораторию, журнал The Scientist, декабрь 1987

В зоозащитное движение мало-помалу начала просачиваться информация о том, что в Университете Аризоны в омерзительных экспериментах использовались тысячи животных, включая собак из приютов и гончих с местных бегов. Как будто те собаки — брошенные, страдающие от искусственного выведения и эксплуатируемые — страдали недостаточно. Для одного из организаторов, у которого жили две такие замечательные, доверчивые собаки, предстоящий рейд был делом личным.

Разведгруппа, многие члены которой были подростками, изучили местность (прикинувшись студентами университета) и узнали немало о том, что творится на кампусе и насколько гнусные операции проводятся в стенах одного из десяти наиболее активно использующих животных в исследованиях учебных заведений, который получает как государственную финансовую поддержку, так и заказы от представителей фармацевтической промышленности.

Долгие часы разведки не выявили ничего особенного, но позволили нанести на карту расположение постов охраны, а также привычки студентов и преподавательского состава, в то время как специальный сканнер показывал передвижения полиции. В закромах были обнаружены документы, из которых выяснились имена вивисекторов и детали их работы, а также — что полезней всего — планы зданий! Кроме того, выяснилось, что доступ к собакам представлял собой наибольшую проблему, в то время как добраться до кроликов, мышей, крыс, морских свинок и лягушек не составляло особого труда. Трагично было сознавать, что спасти собак не удастся.

Недели планирования и подготовки привели к тому, что в любой вечер десять активистов ФОЖ могли занять свои позиции возле университета, и ни одна живая душа не прознала бы про эту операцию. К 4 апреля все было готово. Активисты съехались со всей Северной Америки. Это были опытные люди. Они участвовали в столкновениях, проникали в здания и машины, занимались флайпостингом, побывали в полицейских клетках и получали в свой адрес различные угрозы. Именно такой опыт показывает, кто хорошо играет в команде.

Каждый знал, что ему делать, и в 21.00 все были на местах. Все притворялись студентами. Парочка в очках, как у зубрил, целовалась на траве. Другая пара, одетая в тренировочные костюмы, явно собиралась на пробежку. А не причастен ли к операции ФОЖ этот китайский паренек с пакетом чипсов, слушающий плеер?.. Двое двинулись к лабораториям факультета микробиологии, двое пошли в сторону факультета психологии. Активисты выставили два дозора на автостоянке, которые держали связь по рации со всеми участниками операции. Расчет времени был отличным. Замок на дверях лаборатории микробиологов был снят с легкостью и без явных признаков взлома, открыв путь к лестничной шахте и верхнему этажу, где экспериментам на ста с лишним мышах суждено было быть уйти в прошлое благодаря двум людям в перчатках и вязаных масках.

Пока один стоял в дозоре, другой загрузил мышей в маленькие коробки, которые затем были аккуратно опущены в длинные спортивные сумки. Потом с разницей в несколько минут активисты покинули здание. Каждый нес по сумке к фургону с фальшивыми номерами, припаркованному на кампусе.

Другой паре активистов повезло меньше. Они переоделись и стояли перед бетонной колонной на погрузочной площадке у здания факультета психологии, пытаясь разрезать покрытия вентилятора ножницами по металлу. В этом месте скоро должен был пройти патруль охраны, поэтому время было дорого. Двери всегда проверял старший охранник, а он неизменно делал это физически, следовательно, заметил бы, если бы кто-то прятался внутри. Младший охранник никогда не утруждал себя тем, чтобы вылезти из машины. Через 20 минут крышка вентилятора наконец сдалась, открыв узкий проход в здание, в котором содержались сотни крыс.

Они поместили крышку на место так хорошо, как только сумели, и спрятались, ожидая, когда охрана придет с проверкой. Наконец, патруль явился. Черт подери — старший охранник! Только бы он не заметил, что крышка вентилятора повреждена. В свои шестьдесят с лишним лет он всегда проявлял мелочную дотошность и прибыл точно в срок, но не в его привычках было проверять крышки вентиляторов. Как только охрана уехала, активисты открыли дверь и позвали еще четверых участников операции. В течение нескольких минут стеллажи с крысиными клетками катились со всех частей лаборатории к погрузочной площадке на одном конце и разгромленному оборудованию для электрошока на другом в окружении изрисованных краской стен.

Как только 150 крыс были готовы к отгрузке, активисты вызвали фургон. В тот момент, когда двери в мир открылись, и крысы почти одновременно вдохнули прохладный ночной воздух впервые за свою жизнь, наблюдать за ними было безумно приятно, но умиляться не было времени: ни у кого бы не нашлось объяснения припаркованному у здания фургону. Его требовалось загрузить как можно скорее. Тем более что это было лишь началом.

Как только Этап 2 подошел к концу, активисты двинулись к зданию факультета биологических наук за углом. После того, как его дверь поддалась (хорошо, что один из участников операции прихватил с собой кувалду), пятеро человек проникли в лабораторию. Условия здесь были особенно ужасны. Крысы, мыши и морские свинки выглядели взволнованными и съежились в клетках при виде людей. У них не было ни пищи, ни воды, всех их брили наголо, чтобы видеть, как действуют на кожу тот или иной химикат.

В течение следующих двух часов команда переносила клетку за клеткой из лаборатории на тележку, а оттуда — в лифт и в фойе. То, что они делали, считалось противозаконным и, если бы их поймали, вина усугублялась бы еще и тем фактом, что для совершения этих «злодеяний» они пересекали государственную границу. Вскоре коридор был заполнен коробками с морскими свинками, кроликами в тканевых мешках и большим числом африканских лягушек. Всего активисты собрали 900 животных! Спасти больше 900 жизней — что здесь может быть дурного?

Как показала разведка, теоретически в здании могли быть люди. Требовалось как можно скорее спустить всех животных вниз и загрузить в фургон. И это волновало каждого активиста. Возникла секунда смятения, когда лифт остановился на пятом этаже и раздалось характерное «пи-им», а потом открылась дверь. Внутри стоял умиротворенный молодой человек. Как выяснилось, все последние два года он лил слезы ручьем, узнавая о жестокостях, которые творятся в этой лаборатории, и обожал ФОЖ. Он был тут как тут в белом халате с пальцем на кнопке лифта с лукавой ухмылкой во весь рот. «Только на первый этаж», — съязвил он. Все были в восторге. Вязаная маска была у него в кармане. Он счел, что в случае если лифт остановится где-то между нижним и верхним этажами, будет лучше, если он будет выглядеть как практикант лаборатории, чем как его замаскированные братья по оружию. Наконец, активисты загрузили лифт животными и молились лишь об одном — чтобы лифт никто не вызвал, и он остановился до первого этажа. Но все обошлось: они дважды благополучно спустили вниз полный лифт животных. Фургон ждал их внизу. Они быстро выгрузили крыс и вернулись, чтобы, к своему удивлению, обнаружить еще много-много стеллажей, ящиков и клеток со зверями.

Времени лодырничать не было, требовалось переместить более 1000 животных. Когда они спустили последних в фургон, настало уже раннее утро. Ехать было недалеко. Все проверили, не забыл ли кто-то что-нибудь, выключили рации, переоделись, упаковали вещи мешки и исчезли в ночи. Все, кроме дозорных, которые терпеливо просидели всю ночь. Наступал последний этап операции.

Один активист направился в микробиологическую лабораторию и оставил там зажигательное устройство. Таймер был установлен на 04.00. Рядом лежало множество легко воспламеняемых материалов и досок.

Двое других активистов поехали в соседний район, где располагалась штаб-квартира Отделения зоотехнии. Она была забита компьютерами и записями, содержавшими данные о каждом эксперименте, проведенном на университетском кампусе. Проникнув в подпол через вентиляцию, налетчики разместили зажигательное устройство посреди здания и тоже поставили таймер на 04.00. После этого они сели в машину и очень скоро покинули округу, направляясь в другой штат.

В 4.40 весь район вокруг университета стоял на ушах от множества пожарных сирен и вида полыхающей крыши здания факультета микробиологии. Прежде чем пожарным удалось сдержать огонь, он уничтожил на только верхний этаж вивисекционной лаборатории. Вода, которая потребовалась для тушения, повлекла за собой огромный ущерб для лабораторий, располагавшихся на нижних этажах.

Пожар в штаб-квартире Отделения зоотехнии вывел из строя компьютерную систему и был столь интенсивным, что причинил необратимые структурные повреждения зданию, поэтому в дальнейшем его пришлось попросту снести.

Бойцы ФОЖ спасли 1231 животное. Это была удачная ночь.

Другой команде впоследствии удалось внедриться в университет и забрать четырех гончих, до этого работавших на бегах.

Между тем, были не только масштабные победы, но и громкие поимки. Так, в результате расследования ФБР, стоившего налогоплательщикам нескольких миллионов долларов и касавшегося поджога Мехового кооператива Юты в 1987 году, который принес убытки в размере $1 миллиона, агенты вышли на 19-летнего активиста Джошуа Эллермана, которому предъявили обвинение по 16 пунктам, включая изготовление и хранение самодельных бомб в корпусе металлической трубы, карающееся 30 годами тюрьмы. Однако Эллерман скрылся еще до суда. Взвесив все перспективы жизни в бегах до конца своих дней, он передумал и предал себя в руки агентов, предложивших ему сделку: если он сдаст своих друзей, — активистов, с которыми он провел атаку в Юте, — а также назовет имена людей, участвовавших в рейдах на меховых фермах, его сделают главным свидетелем обвинения и скостят ему срок до семи лет, тогда как остальные получат по 35.