Планета червей

Глава 12

Хлада в который раз подходила к пристани и привязывала рыбаков зовом к червям, как они её и научили. Для неё самой теперь это стало уже не необходимостью, а самым искренним желанием, потому что каждый раз касаясь груди мужчин и произнося их имена, она словно сама наполнялась внутренним светом.

На радость Хлады, за прошедшие два маха[1], после начала её особого общения с червями, селение сильно разрослось. Теперь к ней часто приходили новые люди и просили разрешения остаться в их селении, взамен обещая, кто своё ремесло для поселения, а кто дополнительные руки в работе. Уловов рыбы стало много, обрабатывать и хранить их требовало больше усилий, поэтому «зовущая» отбирала новосёлов с особым усердием. Тут и ледник новый надо было сделать, так как старый уже наполнялся, и дополнительные жилища строить.

Много забот свалилось на плечи Хлады и она понимала, что это именно то, что она сама так хотела и желала. Её бурная деятельность придавала ей новые силы, которые раньше она вряд ли бы нашла в себе, не будь у неё цели. Наблюдая за быстрым развитием селения, Хлада ещё больше воодушевлялась и радовалась этому. Даже наставницы теперь с огромной охотой выполняли поручения от Хлады, радуясь, что девушка нашла свой путь в жизни, и эта новая жизнь им несказанно нравилась.

Не взирая на круговорот дел девушка то и дело представляла себе некоего юношу или мужчину, который при встрече с ней произнесёт долгожданную фразу: «Я тоже «зовущий». Рад видеть тебя!». Этот образ стал и загадкой, и навязчивой идеей для Хлады.

Принимая новых поселенцев она пытливо всматривалась в лица молодых мужчин, в надежде увидеть в их глазах какой-то знак. От такого пристального рассматривания, некоторые смущались и опускали глаза, другие же, наоборот, гордо вскидывали голову и с ещё большей уверенностью рассказывали о себе. Женщины, в свойственной им манере посудачить, перешёптывались и строили догадки, что так «зовущая» ищет себе избранника. Многие молодые девушки, что приехали в Зов Песко на поселение вместе со своими парнями, тихо ревновали их, но старались не показывать виду, чтобы не прогневить Хладу. А её нрав день ото дня становился всё более властным и требовательным. Это выражалось и в том, как она задаёт вопросы новичкам, и в том, как она даёт распоряжения.

Однажды, даже мать Вайза не выдержала и, прихватив за локоть Хладу, после очередного её нагоняя нерадивым ткачихам, что испортили прялками ворох водорослей, отвела девушку в сторону и сурово глядя ей в глаза, тихо спросила:

– Тебе стало нравиться унижать людей, потому что ты «зовущая»? Ты же понимаешь, что они не возражают тебе именно поэтому!

К такому неожиданному разговору Хлада была не готова и на мгновение даже смутилась, но потом взяла себя в руки, и так же тихо, но уверенно ответила:

– Мать Вайза, людей нужно контролировать и не давать им даже повода для лени. Мягкими речами тут делу не поможешь.

На что мать Вайза удивлённо приподняла брови и, не скрывая лёгкой насмешки, негромко отчеканила:

– Тебя одной не хватит всех контролировать, да ещё постоянно унижая людей. Страх, злость и раздражение, что появляются от унижения – не лучшие помощники для тех, кого унижают. Уж коль ты взялась командовать, то помни, что самой простой похвалой ты сможешь давать людям новые силы. Тогда они и лучше будут свою работу делать! Пусть тебе примером станет Пётр, к кому в команду рыбаков не так-то просто попасть. Вот он умеет ценить людей, и заботиться о них! Пётр даже простыми добрыми словами может остановить любую ссору. Просто потому, что всё делает через сердце!

Женщина готова уже была уйти, но, остановившись, посмотрела на Хладу с каким-то сожалением во взгляде, и печально добавила:

– Или ты так мстишь себе самой из-за клятвы, что не можешь уехать отсюда, чтобы где-то найти свою любовь?

У Хлады тут же выступили слёзы на глазах, но она неимоверным усилием воли постаралась остановить их и, отвернувшись, тихо прошептала:

– Каюсь, было такое… Но уж давно было и уезжать я теперь точно никуда не собираюсь. Так что, мать Вайза, не клятва меня делает такой, а моё одиночество…

После этих слов Хлада резко развернулась и быстро пошла к себе в жилище. Вайза, посмотрела ей вслед взглядом, полным любви и скорби, и спустя мгновение пошла за ней.

***

Флэм теперь часто мечтал о «зовущей» Хладе, засыпая. Он представлял её, то сурово-властной, то разухабисто-весёлой. Но никакой из надуманных им образов не нравился ему. Он долго не мог понять, как может выглядеть та, чьим зовам отзываются все черви. В его представлении эта девушка должна обладать такой силой духа, что обычному человеку просто не по силам! Ворочаясь с боку на бок и думая о «зовущей», юноша старался поплотнее кутаться в одеяло чтобы больше согреться.

В этом суровом для него холоде Флэму приходилось очень нелегко. Хотя, для местных это был не холод, а так, небольшие заморозки по ночам.

Не меньше Флэма тяготила и постоянная темнота, чуть разбавляемая светящимися насекомыми, и тускло-мерцающим свечением от корней деревьев и кустов. В первый раз, когда он вышел из жилища, то сначала даже не понял, почему Дюгуть и Калиле ушли собирать цветы в такую темень. Но потом вспомнил, что в Полунгаре светило Сао не появляется никогда и никто тут не видел его света.

Здесь же Флэм впервые увидел небо, сплошь усеянное мерцающим ковром звёзд. Это зрелище поразило его до глубины души, заставляя по нескольку раз за оборот выходить, чтобы любоваться звёздным небом и хоть как-то адаптироваться к окружающей его темноте.

Совершая такие выходы, Флэм каждый раз видел очень бережное отношение к себе со стороны Калиле, что часто со смешками и шуточками старалась его поддерживать под руку, помогая выходить на короткие прогулки. Такое же отношение было и от слегка угрюмого Дюгутя, который нет, нет, да и принесёт какую-нибудь забавную мелкую зверушку для потехи вроде бы Калиле, но на самом деле Флэму, чтобы тот чаще улыбался и набирался сил.

Поначалу Флэм чувствовал себя неловко от таких знаков внимания и заботы, и они его даже раздражали, но раз за разом, юноша начал понимать, что благодаря этой бесхитростной паре, его отношение к людям потихоньку стало меняться. Он видел, с каким обожанием Калиле смотрит на мужа, и как Дюгуть, хоть немного и нескладно, но всё же отвечает жене лаской и нежными объятиями своих огромных ручищ.

Глядя на эти иногда неуклюжие знаки внимания и любви, Флэм с тоской для себя повторял и повторял, давно мучавшие его вопросы: «Почему я так одинок и у меня нет родителей и семьи, с которыми я, возможно, был бы другим? Ведь мастер Элав никогда мне даже полусловом не обмолвился – кто я и откуда?»

Через некоторое время юношу начала свербеть и другая мысль: «Почему я до злости завидую этим двоим, которые живут в ужасных условиях, и даже не обращают на внимание на то, как здесь сыро и постоянно темно? Я же лучше, чем они! Но я им завидую так, как не завидовал никому!»

Впервые в жизни душу Флэма разрывала тоска, причины которой он долго не мог понять. Однажды, после принесённого Дюгутем для Калиле какого-то мелкого зверька, потешно шевелившего ушами, со спиной, сплошь усеянной колючками, юноша вдруг осознал, что смеющийся Дюгуть, забавно игравший с этим зверьком, это просто ребёнок, в теле большого и сурового с виду мужчины, который делает что-то для других просто потому, что это приносит кому-то радость. И никакой платы за эту радость Дюгуть не просит и даже не намекает на это. Да и Калиле такая же девчушка, с пухлыми щёчками в ямочках, готовая ликовать по поводу любой мелочи от любимого мужа. Эта детская непосредственность заставляла ещё больше сжиматься сердце Флэма, потому что он сам никогда не был таким же искренним и дающим другим что-то просто так, без выгоды. Именно такой же искренностью ему безумно захотелось обладать.

Но главнее всего были взгляды этой влюблённой пары, которые Флэм видел впервые. Для юноши эти взгляды говорили о многом, и в первую очередь, показывали ему открытость этих простых людей, в которых не было ни капли пренебрежения или зависти к кому-то. Они даже слегка обиделись, когда Флэм осторожно спросил их про оплату за их помощь.

Первое, что ответила Калиле, ещё больше поразило юношу:

– У нас края суровые, а вот люди добрые. Ежели не помогать друг другу, то и помереть недолго. За доброту и помощь кто ж оплату то возьмёт? Только если самый распоследний негодяй! А такие у нас не держаться. Их сама природа выживает из наших мест.

После этих слов Флэм осознал, что в его жизни всегда главным была выгода, и его никогда это не коробило. Сейчас же у него постоянно что-то неприятно тянуло в груди, от своих воспоминаний. Даже добродушный мастер Элав не заслуживал такого отношения, которое Флэм проявлял к нему, каждый раз обманывая с заказами и делая всё в большей степени только в угоду себе.

Впервые в жизни Флэм признался себе, что ему просто невозможно будет обмануть этих наивных людей или сделать им какую-то привычную для него пошлость, которую он всегда считал своими обычными едкими шутками.

Все эти мысли стали так тяготить Флэма, что однажды Дюгуть, заметив его тоску, подсел к нему и стал тихо успокаивать:

– Что-то ты, парень, хмурый совсем. Переживаешь по товару своему? Дык не переживай ты так! Вернём мы тебе твой товар! И даже если там и половины не осталось, мы с Калиле тебе поможем, чем сможем. Голодным ты точно не останешься!

То, что произошло дальше, не ожидал от себя даже сам Флэм, потому что он разрыдался от таких простых, но душевных слов поддержки, которые для него стали самой большой силой, которую ему предлагали взять даром.

Дюгуть оторопел и растерянно смотрел на юношу, который с рыданиями уткнулся в его большую грудь. Мужчина аккуратно стал похлопывать Флэма по вздрагивающим плечам и тихо приговаривать:

– Ну, всё, всё… Ты, это… Давай успокойся… Сейчас уж Кали придёт, а ты весь в слезах. Не по-мужски это. Ты парень хоть и хлипкий для наших мест, но стержень силы в тебе есть. Так что уж не переживай ты так.

Флэм, не переставая всхлипывать, поднял голову и прерывающимся шёпотом быстро заговорил:

– Да не по товару я плачу, Дюгуть… Вы с Калиле для меня… Я же один всю жизнь… Никого родных не знал… Но ни отца, ни матери… Меня мастер Элав воспитал… А я…

– Ну, ну, будет тебе… – тихо пробасил Дюгуть, поглаживая по голове дрожащего от плача юношу. – Всё хорошо! Ты же с нами! Вместе и в Зов Песко поедем, потому как уговорила меня Кали не тянуть с этим, и перебраться туда насовсем. Так что не горюй - никому мы тебя в обиду не дадим!

От последних слов Флэм снова разрыдался, раздираемый безудержной жалостью к себе, и снова уткнулся в грудь Дюгутю, который окончательно растерялся и не знал, что ему делать, а только продолжал гладить юношу по голове.

Благо, Калиле была не погодам мудрой и, подходя к жилищу и услышав, что происходит внутри, стала шумно переставлять корзины, приговаривая:

– Вот ведь опять сколько цветов понабрали! За один раз в телеге-то и не увезти. Уж сколько раз говорила тебе, Дю, что надо по мере сил собирать. А у нас опять половина цветов увянет, пока по селениям развезём…

Услышав возню и ворчание жены, Дюгуть встал и тихо прошептал на ухо всхлипывающему Флэму:

– Давай-ка ты утрись, да умойся, чтобы Калиле чего дурного не подумала. Ты ж мужчина! А мужикам слёзы свои негоже показывать женщинам. Это их забава - плакать. А я пока отвлеку жену чем-нибудь, чтобы она сюда не зашла ненароком.

Флэм быстро закивал и, утирая глаза рукавами, поднялся и, стараясь не шуметь, стал умываться. Пока он возился с умыванием, Дюгуть о чём-то тихо разговаривал с Калиле, после чего она вошла в жилище и весело воскликнула, глядя на Флэма:

– Ну, вот! Уже и умываться сам стал! Знать силы восстановил!

– Так, считай, пару наделей мы его выхаживали, как не восстановиться то!? – с улыбкой пробасил входящий следом Дюгуть. – Пора бы и в дорогу снаряжаться, а то уж все бока пролежал себе без дела наш парень.

Флэм благодарно улыбнулся и, подойдя поближе, обнял обоих со словами:

– У меня никогда семьи не было, а здесь я её нашёл...

[1] «Мах» - промежуток времени, равный 33 оборотам (Оборот - промежуток времени, равный земным суткам в соотношении 1 к 1,00314).