Подвиг Антиоха Кантемира

Глава 10 Литературные досуги

Широким был круг обязанностей резидента. Кантемиру приходилось бывать в Форин-оффисе, во дворце, в редакциях газет, в порту, в магазинах, он принимал визиты иностранных дипломатов и выезжал с ответными. А поздним вечером обязан был садиться за стол, обдумать и записать все виденное и услышанное, чтобы самое необходимое отжать и выразить на бумаге в немногих и точных словах.

У него постоянно болели глаза — давали себя знать последствия черной оспы, он легко утомлялся и в чтении и письме должен был делать перерывы.

Не вставая с кресла, Кантемир откладывал работу, подпирал голову руками и закрывал глаза. Карусель мыслей и картин понемногу затихала, появлялась какая-то тема, подчинявшая себе вереницы отрывочных впечатлений и проблески дум, начинал складываться текст суждения, которое уже могло быть записано…[5]

Иногда Кантемир перечитывал свои сатиры и другие стихи. Для новых сочинений не хватало времени, не подвертывались и темы. Писать сатиры на братьев Уолнолов, на Гаррингтона, на лондонских издателей и журналистов — кто сможет прочитать и понять их? Да и не идут насмешливые стихи к лицу почтенной особы — иностранного резидента. А писать о себе, о своих думах, горестях, мечтаниях, вспоминать эпизоды прошедших лет жизни, заглядывать в будущее Кантемир в стихах еще не умел и не знал, сколь нужны такие строки ему самому и другим людям, которые могли бы находить в них отклики на свои настроения.

Но если Кантемир, занятый службой далеко от России, не писал за границей новых собственных произведений, то старые сатиры он перерабатывал, думал, как можно улучшить их слог, стих, вносил подробности, вписывал новые сцены и расширял замечания. Занялся он и новым для себя трудом — стал переводить древних поэтов Анакреонта и Горация Флакка, а также и современных авторов, например Франческо Альгаротти. Этот итальянский ученый и поэт, побывавший в России, написал книгу, посвященную своему путешествию, и свои впечатления уточнял с русским посланником. Кантемир, войдя в дружбу с Альгаротти, перевел на русский язык его книгу, содержавшую изложение теории Ньютона о свете, — "Ньютонианство для дам". Рукопись этого труда, к сожалению, не сохранилась.

Свои сатиры 1729–1731 годов Кантемир переписал на новый лад: силлабическому тринадцатисложному стиху он придал отчасти тонический характер, потому что стал делить строку на полустишия по семь и шесть стихов. При этом ударения падали на седьмой или на пятый слог, образуя цезуру — перерыв голосам, — а шестой остается безударным. Во втором полустишии ударным был пятый слог, как того ждет обязательная женская рифма, а шестой, или тринадцатый по общему счету строки, — безударным. Такое распределение образовало четкую ритмическую основу стихотворного текста.

Кантемир остался доволен своим открытием: он установил, что русские стихи могут составляться из строк, имеющих от тринадцати до четырех слогов, с одним условием: нужно наблюдать, чтобы во всяком стихе на некоторых двух слогах лежало ударение голосом.

Мысли о стихе Кантемир изложил в небольшом руководстве иод названием "Письмо Харитона Макентина приятелю о сложении стихов русских". Имя автора — анаграмма имени Антиоха Кантемира, правда, перестановка букв неточная. "Письмо" это Кантемир приложил к своему переводу десяти писем Горация и, очевидно в конце 1742 года, отправил в Петербург князю Н. Ю. Трубецкому. Тот передал рукопись в Канцелярию Академии наук, и по указанию ее начальника А. К. Нартова она была издана в середине 1744 года.

"Письмо" Кантемира вызвано было трактатом В. К. Тредиаковского "Новый и краткий способ к сложению российских стихов", напечатанным в 1734 году. Кантемир познакомился с ним по дошедшему к нему с опозданием экземпляру, может быть посланному автором, после чего счел нужным описать свою систему. Стихов Ломоносова Кантемиру читать не привелось и четырехстопный ломоносовский ямб ему нигде не встретился.

А у книжки Тредиаковского название было длинным:

НОВЫЙ И КРАТКИЙ СПОСОБ К СЛОЖЕНИЮ РОССИЙСКИХ СТИХОВ

с определением до сего подлежащих знаний.

На особом листе курсивом было набрано посвящение — кому? Императрице? Обер-камергеру Бирону? Князю Черкасскому, графу Головкину, барону Остерману? Вовсе нет. Автор, переводчик Петербургской академии наук, имел смелость обойти этих и других сиятельных лиц и обратиться тоже к высокого ранга особам, однако притом и редкое качество имеющим и тем отличным от других вельмож.

Написал он об этом в таких выражениях:

Всем высокопочтеннейшим особам, титулами своими превосходительнейшим,

в Российском стихотворстве искуснейшим

и в том охотно упражняющимся,

моим милостивейшим господам.

"Вельможи-стихотворцы — да искуснейшие? Кто б это мог в Петербурге быть? — подумал Кантемир. — Ах, как льстив парижский студент!"

Кроме себя, титулованного и охотно упражняющегося в поэзии человека, Кантемир никого другого такого не знал. Может быть, книжка относится не в последнюю очередь к нему самому? "Искуснейшим" он себя, разумеется, не считал, но упражняться в сочинении стихов готов был ежедневно, отчего и посвящение Тредиаковского от себя не отринул.

Автор ждал поддержки читателей.

"Вас, искуснейших, ежели правила мои не правы, нижайше прошу и купно исправить и купно оные дополнить, — писал Тредиаковский и более увереным тоном добавлял: — Но в том упражняющиеся чрез них же повод возымеют тщательнее рассуждать, и стихи наши, чрез свое рассуждение, от часу в большем совершенстве в свет издавать…"

И это соображение понравилось Кантемиру. Он стал сравнивать свои мысли о стихах с книжкой Тредиаковского, потом внимательно прочитал примеры стихотворений, собранные в ней — нового российского эксаметра, сонета, рондо, эпистолы, элегии, оды, песни, мадригала, их автор предлагал в качестве образцов, — и наконец оценил заключение трактата. Автор напомнил, что господин Боало Депро, лучший стихотворец и славный сатирик французский, сердясь на плохих слагателей стихов, которые не знали в том ни складу ни ладу, почитая счастливой находкой строки, в которых рифмовались слова "лавка" и "булавка", сказал о них так, если перевести на русский:

В книжке не раз упоминался Кантемир как, без сомнения, главнейший и искуснейший пиит российский, и в пример героического стиха ставилась строка из его первой сатиры:

Пробежав глазами эту строку, не сразу Кантемир понял, что Тредиаковский исказил стих. Первая его сатира начиналась так:

Автор обращался к уму, для чего понадобилась форма звательная — "уме". А Тредиаковский написал "ум толь слабый". Отчего? Оттого, что проходил какую-то "краткую науку". Наука не может быть краткой — она бесконечна, любой человеческой жизни мало для того, чтобы проникнуть в ее тайны. В сатире сказано: "плод трудов педолгой науки" — слишком мало времени было отпущено историей на постижение науки русскому обществу, только два-три десятилетия прошло с тех пор, как император Петр Алексеевич ввел в России науки. Ум русского человека не сам по себе слаб, ему досталось немного времени для изучения науки — и потому назвал ее сатирик "недолгой".

Тредиаковский не понял строки и напрасно думает, что улучшил стих, своим пересказом он погубил его. Значит, как нужны примечания к сатирам и другим стихотворениям! Если поэт, ученый переводчик Академии наук не понимает выражений сатирика, записанных кратко и точно, что можно ожидать от малоопытных читателей? Стало быть, надо яснее и проще писать и не лениться в подстрочных примечаниях разъяснять каждую фразу, толковать мысли.

"А Тредиаковский хотел меня учить! — подумал Кантемир, — Он рекомендует свой способ и предлагает мне мои стихи на его манер переделать. Нет. Не надобен мне этот новый способ, останусь при старом. Как он подбивается, советуя мне из моих стихов сотворить новые, если захочу когда забаву иметь в сложении стихов. Прямо пишет мне, приговаривая, мол, буде высокие к тому ж и важные упражнения и дела, которые моей прозорливости и бодрому попечению при дворе великобританском в характере полномочного министра вверены, к тому допустят меня… Постараюсь, чтоб допустили, и своим проживу".

Продолжая изучение математики, начатое еще в Петербурге с академиком Ф. X. Майером, Кантемир в Лондоне постарался продолжить свои занятия. На этот раз репетитором стал английский офицер Жан Тома, капитан артиллерии. Чтобы экономить время и обеспечить возможность проведения частных уроков, Кантемир просил статс-секретаря Гаррингтона зарегистрировать капитана Тома в числе прислуги посольского дома, и его просьба была выполнена.

Занимался также Кантемир древними языками. Он задумал познакомить русских читателей с римским поэтом Горацием, которого весьма ценил за его сатирические стихи и рассыпанные в них моралистические наставления, и древнегреческим поэтом Анакреонтом. Его стихи, посвященные любви, неге, наслаждению жизнью, вину, известные в западноевропейских странах, он желал с помощью своего перевода открыть народам России.

Верный себе, строгий и систематичный, Кантемир начал свою работу с первого, служившего предисловием к сборнику, стихотворения. Он полагал, что все включенные в него стихи принадлежали Анакреонту, как думали и его современники. На самом деле, вместе со стихами Анакреонта древние переписчики под его именем объединяли и произведения других поэтов, писавших о любви и о радостях жизни.

Стихи по-русски вышли такие:

О СВОИХ ГУСЛЯХ

Переводил Кантемир Анакреонта с греческого текста, изданного во Франции Дасье, сверяясь с английскими изданиями Барнеса и Матера. Он очень заботился о точности перевода, более всего опасаясь утратить простоту и ясность Анакреонтовых строк. Желая ближе держаться подлинника, он сумел отказаться от рифм, которые могли бы иногда заставить его отдаляться от текста.

Прочитав явившиеся впервые на русском языке стихи Анакреонта, Кантемир задумался: что поймут читатели в словах греческого поэта, если им неизвестно, кто такие Кадм и Атриды и почему песнопений в их честь противостоят гимнам любви?

Дать объяснение стихотворным строкам, ввести в его текст, это значит изменить произведение Анакреонта, напечатать под его именем нечто, ему не принадлежащее. Остается сопроводить перевод примечаниями, как это было сделано для сатир. Примечания будут длиннее текста? Ничего, зато читателю он станет понятнее, ближе, сумеет захватить его четкостью мысли.

Для начала надо кратко пояснить, что говорит Анакреонт в стихотворении "О своих гуслях": он хотел оставить любовные песни, чтобы прославлять героев, но не смог, гусли его звучат любовный мотив.

Кто такие Атриды? Агамемнон и Менелай, которых Гомер называет сыновьями Атрея. Вводя эти имена, Анакреонт напоминает о Троянской войне. Кадм, сын царя Агенора, был основателем города Фивы, его именем Гомер обозначил Фивейскую войну. Что же выходит? То, что Анакреонт будто бы собирался воспевать героев различных войн, а гусли его поют о любви.

Откуда у греков гусли, музыкальный инструмент славян? Верно, их у греков не бывало, поэт называет барбитос. Однако что это такое — неизвестно, и переводчик позволил себе небольшую замену — о гуслях русские читатели знают достаточно. Слова "струны переменил" означают, что Анакреонт желал изменить характер своих песен, по-иному настроить гусли, чтобы запеть о другом. Он избрал темой "Ираклев бой", то есть подвиги Геркулеса, известного через басни древних своею чрезвычайной силою и чудными делами. Он даже побывал в аду и вытащил оттуда трехглавого пса Цербера. Но в гуслях вместо этой песни отдалась, отозвалась любовь. И поэт говорит "прощайте" богатырям, любовные чурства взяли верх, и, кроме них, гусли его ни о чем другом петь не в состоянии.

Одно за другим переводил Кантемир стихотворения Анакреонта и писал примечания, объясняя, какое место занимает каждый названный бог в древнегреческой мифологии — Юпитер, Минерва, Марс, Венера, Меркурий, Аполлон, приводил исторические, географические, историко-культурные сведения, отмечал, как и почему иногда приходилось заменять греческие выражения сходными русскими.

Так он перевел и прокомментировал пятьдесят пять произведений Анакреонта, закончив свой труд переводом небольшого стихотворения "О любителях"[6].

В первых двух строках потребовало объяснения не слово "стегно" — было оно общеизвестно и обозначало конский круп, — а греческая манера клеймить лошадей.

Кантемир написал:

"Весьма древнее обыкновение есть пятнать коней в стегно. Греки к тому две литеры употребляли — Каппа и Сан, которых начертание было следующее: К. С.".

О третьей строке он сказал:

"Парфянских мужей. Парфия есть провинция Асиатическая, которая некогда составляла часть Персидского царства, ныне составляет провинцию Еракатзем и часть Хорасанской".

Восьмая строка в греческом оригинале буквально переводится так: "Имеют бо некой малой знак внутрь сердца". Что это значит, Кантемир не понял и, внеся в примечание этот перевод, откровенно признался:

"Я не знаю, как можно видеть внутрь сердца, для того прибавил, что на лице видеть знак того, что в сердце кроется".

Отдав переписать начисто переводы стихотворений вместе с примечаниями, Кантемир подумал о том, что, если будет сборник издаваться, читатель должен знать, какой человек писал эти стихи, когда он жил и как оценивают его в других землях. Описаний жизни авторов Кантемиру и читанных им книгах встречать еще не случалось. Что ж, если не было — теперь будет. К новым читателям надо подходить с новыми правилами.

И Кантемир стал готовить статью "Анакреонтова жизнь":

"Родился Анакреонт в Тие, городе Ионии, греческой провинции; жил и прославился во времена Кира и Камбиза около 500 лет прежде рождества Христова…"

Он писал и видел, что сведений о поэте сохранилось, в сущности, очень мало. Известно, правда, что тиран острова Самоса Поликрат и афинский князь Писистрат имели к нему великое почтение, что Платон, славный философ, о нем с похвалой говорит, мудрецом его называя. Очевидно, был он человек гораздо знаменитый, оставшиеся после него песни заслужили ему громкое имя при нынешних временах, как и у древних.

Изложив эти факты, Кантемир понял, что характеристика Анакреонта, основанная только на них, будет неполной. Каким представится русским читателям старый поэт? В каждом стихе пишет он о вине, о любви, о пляске, требует, чтобы вокруг резвились красные девки, — хорошо ли это?! Хорошо, но в глазах непредубежденного читателя сомнительно: а что подумает о стихах Анакреонта, например, отец Геннадий, не говоря уже о московских церковниках и синодских архиереях?

Надобно защитить поэта от возможных нападок, объяснить характер его стихов.

И Кантемир написал:

"Хоть из помянутых песней должно бы признать, что Анакреонт был пьяница и прохладного жития человек, однако ж противное из многих писателей старинных усматриваем, почему нужно думать, что веселый его нрав к таким сочинениям причину подал. Пожил Анакреонт 85 лет и умер, как сказывают, удавлен виноградным зерном, которое в горле остановилось".

Веселого нрава был старик, возраст ему не помеха, мог бы и еще пожить, если б не виноградная косточка…

Чем не пример читателям стихов, тем более что и с виноградными косточками они вряд ли встречаются?

Кроме краткой биографии Анакреонта Кантемир составил предисловие к сборнику, рассказал, что стихи древнего поэта переведены на многие языки и всюду читатели усматривают в сочинениях его неподражаемую простоту и острые выдумки.

"Такое общее о Анакреонте мнение побудило меня сообщить его и нашему народу через русский перевод, — заключил Кантемир. — Читатели судить будут о удаче моей, извиняя неисправности трудностию дела".

Он четко сказал о цели своей нелегкой работы: необходимо было познакомить русских людей с великой ценностью древней поэзии — стихами Анакреонта, приобщить к мировой культуре народ российский, обитателей огромной северной страны, которую жители западных государств считали землей невежественных дикарей.

Кантемир стремился напечатать своего Анакреонта, хоть и знал, что сделать это будет нелегко — рукопись придется отправлять в Петербург, адресуя Академии наук: ведь рассчитывать приходилось только на ее типографию. Кто же станет ходить вместо Кантемира по канцеляриям, добиваясь публикации сборника? Поручить некому, а без доброго глаза никто в Петербурге не даст себе труда даже прочитать присланный от лондонского резидента пакет, не говоря уж о подготовке сборника для печати.

Понимая обстановку и ни на что не надеясь, Кантемир постарался все же облегчить типографщикам работу над книгой и сопроводил оригинал рукописи дельными указаниями. Он как бы поставил себя на место книжного справщика — редактора — и записал по порядку все, что нужно было перед набором проделать с рукописью.

На отдельной странице Кантемир старательно вывел название сборника, его титул, то есть приготовил титульный лист:

АНАКРЕОНТА Тиейца

песни с греческого переведены и потребными

историческими примечаниями изъяснены

трудами

князя Антиоха Кантемира

в Лондоне 1736 г.

В этом названии Кантемир сумел дать полную характеристику книги. Песни Анакреонта переведены с языка оригинала, греческого, а не с английского или французского переводов. Стихи сопровождены потребными, то есть необходимыми для понимания текста, примечаниями, содержащими ого "изъяснение", сиречь толкование. Труд переводчика взял на себя князь Антиох Кантемир и работал над книгой в Лондоне в 1736 году.

За титулом были помещены "Предисловие", статья "Анакреонтова жизнь" и после них оглавление "Таблица несен Анакреонтовых".

Далее каждое на своей странице шли стихотворения, и иод каждым, отделенные чертой внизу, располагались относящиеся к его тексту примечания.

Кантемир представлял себе, что наборщикам нужно будет пользоваться различными шрифтами — стихи читатель должен был видеть отчетливо и отличать их от прозы примечаний. Не худо было бы повторить в примечаниях объясняемые слова, расставив одинаковые цифры в тексте у таких слов и у примечаний внизу страницы — будет легче понимать, какое к чему относится.

Чтобы добиться соблазнявшей его красоты по-новому набранной страницы, Кантемир приложил к сборнику письмо будущему исполнителю работы:

"Известие наборщику

1. Предисловие и жизнь Анакреонтову должно печатати крупными буквами, и еще лучше косыми (Кантемир так назвал курсив).

2. Стихи должно отличить от примечаний крупнейшими буквами (то есть более крупными, чем примечания. Мы теперь сказали бы: стихи набирать корпусом, примечания петитом).

3. Примечания должно печатати на низу страницы, вмещая всякое примечание под стихом, к которому оно принадлежит (требование это весьма трудно исполнить, ибо примечаний может быть и много и мало, полосы набора будут заполнены неравномерно, что противоречит принципам типографского искусства).

4. Все, что в примечаниях писано крупными буквами, должно печатати косыми, чтобы отличить от прочего (то есть объясняемое слово набирать курсивом).

5. Строки, которые подчеркнуты или сбоку двумя запятыми отмечены, должно печатати косыми словами (запятыми называл Кантемир кавычки и слова, заключенные в них, рекомендовал набирать курсивом).

Знак § значит, что надлежало б писать с заглавия (вероятно, знак параграфа § Кантемир взял для показания красной строки, абзаца)".

Вот как точно и верно ощутил Кантемир будущую книгу, и лишь через многие годы подошли издатели к понятию аппарата книги и его типографского оформления, которые так просто для себя определил Кантемир, думая о том, как сделать книгу доступнее для читателя и вместить на ее страницах раскрывающие текст примечания.

…Остается сказать, что сборник переводов Анакреонта, как и другие подготовленные Кантемиром книги, в свое время не увидел света. Эти стихи были напечатаны только в 1867 году — они вошли в первый том сочинений, писем и избранных переводов Кантемира, изданных под редакцией П. А. Ефремова.