Пойди туда — не знаю куда

ГЛАВА ПЯТАЯ в которой Василисина путь-дорога, едва начавшись, совершенно неожиданно даже для Автора свернула в сторону

Только неделю спустя погнутый бампер и разбитый задний фонарь черной иномарки с «наворотами», или, если хотите, с «опциями», как называют знающие люди разного рода индивидуальные, по спецзаказу сработанные автоизлишества, только неделю спустя покалеченные Василисой детали джипа, стоявшего у подъезда дома № 4 по Петровской набережной, были благополучно заменены, и ранним погожим утром 19 мая еще пахнувший заводской краской черный крайслеровский «гранд-чероки» выехал из Петербурга по Московскому шоссе.

В салоне автомобиля находилось четверо «бандюков». Сидевший в правом переднем кресле двадцативосьмилетний Борис Базлаев, по странному стечению обстоятельств, и был тот самый, уже знакомый читателю Магомед, которому Любовь Ивановна Глотова едва не прострелила колено. Но поскольку ничего случайного — а в этом свято убежден Автор — на свете нет, не было и, по всей видимости, уже никогда не будет, то стоит добавить к этому, что именно его, Магомеда, и дожидался в то злополучное воскресенье, 12 мая, протараненный Василисой джип. Более того, престижная тачка была приобретена на деньги хозяина той самой квартиры с камином, в которой Василиса повела себя по меньшей мере неосмотрительно, и как раз 12 мая усатый сожитель Надежды Захаровны Царевич — гражданин Акопян — давал последние указания Магомеду, то бишь Борису Базлаеву, взявшемуся выполнить одно весьма деликатное дельце, для чего следовало срочно перегнать черный джип «гранд-чероки» из пункта А в пункт Б. Во всяком случае, именно об этой части предприятия шла речь, когда Надежда Захаровна разливала мужчинам кофе со сливками, того же, о чем говорили два совсем не чужих ей человека, оставшись наедине, она, естественно, не слышала.

Ашот Акопович Акопян знал, кому поручать эту необычную миссию. Получеченец Магомед бы удачлив и в меру крут. Года три назад ему ничего не стоило внаглую, с включенными фарами, протаранить хлипкий шлагбаум перманентно обустраивавшейся государственной границы и уже с другого берега Нарвы, куражась, крикнуть лопоухим паренькам в зеленых фуражках: «Москва — Воронеж, землячки!..» Все по тому же странному, с позволения сказать, стечению обстоятельств контрабандный лом цветных металлов, которым были нагружены «КамАЗы» Магомеда, сопровождался накладными с печатями одной из бесчисленных контор Ашота Акоповича, с которым, кстати, Магомед познакомился будучи еще старшим следователем прокуратуры по особо важным делам…

За рулем джипа сидел коротко стриженный, с забинтованной головой Вовчик Убивец. Убивцем этот шеястый тип был всю жизнь — и в детском саду, и в школе, и в армии, потому как Убивец была вовсе не блатная его кликуха, а самая что ни на есть натуральная, в паспорте записанная фамилия, и если это обстоятельство кого-то и шокировало, то только не ее владельца.

Еще меньше знал Магомед двух акопяновских «отморозков», затеявших дурацкую, чуть было не погубившую все дело стрельбу у дома на Петровской набережной. Одного из них — он сидел сзади, слева, — бритоголового заику и, кажется, наркомана, звали Торчком. Второй — Киндер-сюрприз — был с виду и вовсе пацан, с вечно мокрыми, зачесанными назад волосами, шмыгающими блудливыми глазками, серьгой в ухе и здоровенным серебряным крестом на груди. Нос у него был уродливо перебит, передние зубы отсутствовали. «Талковый малчик, далэко пайдет, — сказал о нем Ашот Акопович, даже не улыбнувшись. — Мама свая зарэзал. Папитаешься кинуть меня, Магамед, и тибя зарэжет…»

Словом, утро было отпадное, тачка — зашибись, дорога — ништяк, а уж о братве и вовсе говорить было нечего, братва была — полный атас, елки зеленые. Жующий жвачку Вовчик Убивец, как в песне, крепко держался за баранку. Магомед задумчиво смотрел вдаль. Вертел головой и шморкал носярой неугомонный Киндер-сюрприз. Бледный после вчерашнего Торчок, вздыхая, облизывал губы.

Мелькали километровые столбы, видоизменялись пейзажи.

«Жизнь, как ни удивительно, продолжается», — думал Магомед, которому вот уже месяц как включили счетчик, что, кстати, и побудило его согласиться на весьма рискованное предложение Ашота Акоповича практически не раздумывая.

На выезде из Тосно чудом не задавили перебегавшую трассу курицу. Едва не случившееся ДТП привело Киндер-сюрприза в возбужденное состояние:

— Ну ва-аще!.. гы!.. видали, елы?!

И тут он, брызгая слюной, принялся вдруг рассказывать браткам, как «однажды, еп, под Лахтой, на этом, еп, как его, ну, блин, знаете, дизельный такой, ну и вот, как, еп, дал ей, блин, в задницу, аж, еп, перекувырнулась, вот так вот, реально, да?..»

— Во-во, глядите, еп, этот, как его! — вдруг завопил он, показывая пальцем на стоявшего у обочины монашка в серенькой от стирки рясе, подпоясанной армейским, с бляхой, ремнем. — А халат, елы, ну ва-аще!..

И заводной юноша, которого зарезанная им мама так и звала — Ёпчиком, восторженно прихохатывая, опять пустился в воспоминания, но на этот раз о том, как «однажды, блин, залез в квартиру одной такой, ну как ее, ну знаете, красивая такая, поет еще по телевизору», и вот он, Киндер-сюрприз, «в три минуты, еп, высадил ей железные, блин, двери, и сожрал у нее, у певицы этой, икру из холодильника и еще это, как его, ну красненькое такое, сладкое, а потом, еп, взял и все ее платья в шкафу порезал, блин, бритовкой, реально, да? А потом, елы, залез на этот, блин, как его, который, как спирт, во-во! — рояль и наложил этой самой Пьехе такую кучищу говна…»

— А это еще зачем? — удивился Магомед.

— Ну это, еп, — шмыгнул носом Киндер-сюрприз, — ну, чтобы в кайф было…

На какое-то время он замолк, обиженно сопя. Потом успокоился, зашуршал «сникерсом», зачавкал. Вскоре его внимание привлекла сидевшая у заднего стекла тряпичная кукла-талисман с капризно поджатыми губками и огромными голубыми глазами.

— Во, глянь, елы, как эта, как маруха у Ашота! — захихикал он.

— А ну положь, — не оборачиваясь, сказал Магомед, которому талисман этот — «Чтоб меня вспоминал!..» — сунула перед отъездом Надежда Захаровна.

За Любанью, у березовой рощицы, остановились проветриться. Бледный Торчок с банкой «спрайта» в руке, треща кустами, опушенными молодой еще, с желтыми сережками, зеленью, полез куда-то вглубь, в дебри.

— Это он «колеса», елы, жрать, еп!.. — застегивая ширинку, продал товарища Киндер-сюрприз.

Километров через пять после Чудова Убивец даже сквозь черные очки углядел впереди опасность. У съезда с трассы толклись люди, мерцал синий проблесковый фонарь на крыше «уазика».

— Менты, — сказал Вовчик, сбавляя скорость. — ДТП.

Насчет аварии Убивец ошибся. Гаишники суетились возле вишневого «жигуленка». Капот «копейки» был поднят, левый бок поддомкрачен. Молоденький мусорок без фуражки монтировкой снимал шину со снятого переднего колеса. Второй, в кожаной куртке, постукивая жезлом об ладонь, любезничал с хозяйкой ремонтируемой машины — красивой высокой девкой лет двадцати пяти, стриженной под Хакамаду, в сером свитере, в джинсах и в белых фирменных кроссовках.

Магомед сразу же узнал ее.

И не только он.

— Ну, блин, ваще! — чуть не задохнулся Киндер-сюрприз. — Это ж, елы-еп, она, еп! Эй, Торчок, глянь: вон, вон она! — тыча липким пальцем в стекло, завопил он. — Ну эта, щ-ще, ну которая мне зубы, сучка, вышибла!..

Торчок, замычав, мутно воззрился по указанному направлению.

Рыжая красотка, мимо которой медленно, как мимо пожара, проезжал черный «гранд-чероки», в то памятное октябрьское утро 1995 года лишила любителя сюрпризов не только передних зубов. Это у него, у мокрогубого говнюка с крестом на груди, отобрала Василиса уже знакомый читателю пистолет системы «ТТ». С ее слов, события развивались следующим образом. В 10 часов 23 минуты из обменного пункта, что на углу Марата и Колокольной, вышел коммерческий директор фирмы «Питер-шопинг» Семен Аронович Солонович. В руке он держал серый, с цифровым замком кейс, в котором находилась крупная сумма в американских долларах. Семен Аронович, улыбаясь, уже садился в «сааб», открывшая ему дверь Василиса, ответно улыбаясь, держалась за ручку, когда из ближней парадной, как черти из табакерки, выскочили двое молодцов в одинаковых — это были козлиные, с рогами, морды — масках, а один еще и с пистолетом в руке.

— А ну, д-дай сюда! — рявкнул безоружный.

— На! — не раздумывая, сказала огневолосая юмористка в тяжелых, с металлическими набойками на носках, ботинках. Удар был такой страшный, что кость на правой ноге Торчка — а это был он — хрястнула. Пока Торчок, шипя от боли, падал на панель, Василиса вывернула руку второму. С налетчика свалилась маска. Трижды взлетела согнутая в колене стройная женская ножка. Киндер-сюрприз, лицо которого стало похожим на разрезанную пополам свеклу, осел, а Василиса, повертев в руке трофейную пушку, засунула ее за пояс. Через несколько секунд серый «сааб» рванул с места, а к неподвижно лежавшим на панели «отморозкам» неторопливо двинулся стоявший у входа в обменный пункт охранник…

— Она, г-г-гадом буду, она! — вытянул шею мгновенно прочухавшийся Торчок, ногу которому Василиса сломала так капитально, что в нее пришлось вколачивать металлический штырь.

Узнал, конечно же, узнал зеленоглазую ведьму и Магомед.

— Тихо, — процедил он сквозь зубы, как бы невзначай прикрываясь ладонью от провожавших «гранд-чероки» взорами гаишников. — Никуда она от нас, братки, не денется. За Спасской Полистью есть один клевый подъемчик, вот там мы эту падлу и подождем…

— По́нято, — буркнул беспрестанно работавший челюстями Вовчик Убивец.

За полдень погода испортилась — натянуло тучи, заморосил дождик. С высокого взгорка, на котором стоял черный «гранд-чероки», трасса просматривалась чуть ли не до самой Спасской Полисти, но сколько ни вглядывались в туманную даль четверо молодых людей в спортивных костюмах, все было без проку: вишневый «жигуленок» с разбитой правой фарой словно сквозь землю провалился.

Было десять минут пятого, когда потерявший терпение Магомед хлопнул рукой по колену:

— У, ш-шайтан! Все, хватит. Поехали.

— Может, ее эти, блин, прихватили, ну те, елы, с пушками? — предположил целившийся пальцем в мчавшийся мимо «КамАЗ» Киндер-сюрприз.

— Менты? — подсказал Торчок.

— А если это, еп-ще, не менты, если это, блин, эти, ну как их…

— Оборотни?

— Лягавые это были, — сплюнул в окно Магомед. — Самые натуральные мусора. А тот, который с ней трепался, — майор Недбайлов. Я этого гада еще по Нарве знаю… Трогай, Вовчик. Рыжая сама к нам придет. Магомед знает, что говорит. К Магомеду горы приходили…

— Факт, — выезжая на асфальт, подтвердил Убивец, своими глазами видевший, как к Боре Базлаеву в зоне на коленях полз опущенный мокрушник Аркуня Гора…

А в пятницу, 24 мая, то есть через пять дней после того, как Василису последний раз видели на Московском шоссе, в окно моего дома в Кирпичном ни свет ни заря постучалась взволнованная Капитолина.

— Сосед, а сосед, — горестно простонала она, — Васька-то моя знаешь где?..

— Ну!.. Да говори же, черт тебя подери, в больнице, что ли?!

— И не гадай, все одно не догадаесси… Эх!.. Она ведь, шаланда, в Израйль к ивреям усвистала!

— Тьфу ты!.. Ну чего ты несешь…

— Не несу, а носила, — взвилась Капитолина. — Поносила девять месяцев, теперь вот расплачиваюсь! Это он ее туда сманил!..

— Кто?

— Царевич этот ваш распрекрасный. И как это я, дура, раньше не смикитила: нос долгий, сам чернявенький да еще фамилия! Они ведь все там — гуревичи, хаймовичи, рабиновичи…

— О Господи!

— Господи на небе! — негодуя, вскричала Капитолина Прокофьевна Глотова. — Господи на небе, а у нас вот — одни неприятности! На-кося, читай!..

И она сунула мне конверт явно заграничный, со множеством не наших марок и шиворот-навыворот написанным адресом получателя. Письмецо было и впрямь из государства Израиль. Вот что было написано на листке клетчатой бумаги, выдранной, похоже, из какой-то случайной тетрадки:

— Ни фига себе задвижки, а, Витек?! — торжествующе вскричала патлатая старая баба с бородавкой под носом, та самая, между прочим, с которой я когда-то давным-давно сидел, как это ни дико, за одной партой, а перед армией недели две подряд ходил под ручку на Дунькин Остров, точнее, на Дунькину Дачу, а вот зачем — теперь уже и не припомню…