Случай в Кропоткинском переулке

МОСКВА. ВИКТОР СМЕЛЯКОВ. ЭКЗАМЕНЫ

Последним барьером на пути в ВЮЗИ[33] был экзамен по английскому языку. Все предыдущие экзамены Смеляков сдал без труда, но в этот раз всё пошло не лучшим образом.

Он пришёл в милицейской форме, почему-то надеясь, что она придаст ему уверенности, а экзаменаторам — лояльности. Однако уверенности не прибавилось, а нервозность выветрила из памяти то последнее, что Виктору удалось собрать воедино, вытягивая билет.

«Похоже, я основательно сел в лужу», — подумал он, сидя за столом и готовясь к ответу. Собственно, готовиться не было смысла, потому что готовить было нечего. Сознание Смелякова было кристально чистым, и он трезво оценивал своё положение: он забыл всё, что имело отношение к английскому языку. Такого с ним никогда не случалось. С таким психозом он раньше не сталкивался. Воздух тихонько гудел, как туго натянутая басовая струна, вдоль которой кто-то неторопливо провёл пальцем. Виктор бездумно рассматривал написанную латинскими буквами свою фамилию на листке бумаги, отчётливо и крупно видя перед собой шероховатости бумаги и микроскопические чернильные ниточки, разбегавшиеся от написанных букв.

«Надо собраться.»

Но собраться не получалось.

Он вспомнил слова одного из своих руководителей: «Нет ничего опаснее страха, товарищи. Он сковывает разум, парализует, и вся ваша сила превращается в ничто».

Поглядывая краем глаза на других абитуриентов, Виктор кивнул сам себе. Да, нет ничего хуже страха. Но как его преодолеть? Страх-то из-за ерунды. Это даже не страх, а чушь какая-то…

«Комплекс неполноценности, — заключил Смеляков. — Мечтаю об английском языке и стыжусь того, что не знаю его. Вот мой стыд и загнал меня в угол».

Но от этого умозаключения ему не сделалось легче.

Когда пришла очередь отвечать, он изобразил максимальную серьёзность на лице и сел на стул перед экзаменатором. Это была молодая женщина, с зависшей на лице улыбкой, которая не значила ровным счётом ничего. Скучающее лицо и бессмысленно растянувшиеся тонкие губы.

Виктор спотыкался на каждом слове, читая английский текст, и старался, чтобы его голос был никому не слышен, кроме экзаменовавшей его женщины. На душе было пусто.

«Я поспешил… Надо было на следующий год поступать… Подготовился бы получше… Стыдобища…»

— Прочтите, пожалуйста, вот это место ещё раз, — холодно сказала женщина, и её узловатый палец с длинным красным ногтем ткнулся в лежавшую перед Виктором книгу.

«Издевается», — подумал Смеляков и обречённо вздохнул.

— Ин ван саузанд энд найн хандред анд севетнин, — начал он.

— 1917 год… — женщина посмотрела на него с выражением глубочайшей жалости. — Вы полагаете, что это читается по-английски именно так?

«Скорее бы кончилось всё это, — сказал себе Виктор. — Больше не выдержу».

И тут справа послышался другой голос, хрипловатый, тихий, но твёрдый:

— Как хорошо милиция отвечает.

Смеляков повернул голову. За соседним столом экзамен принимала пожилая женщина. У неё было мягкое лицо, оплывшие глаза, седые волосы, забранные в пучок на затылке. Она смотрела на Смелякова, но не переставала слушать отвечавшую ей девушку.

— Твёрдо отвечает, — кивнула она, и в этом кивке Виктор прочитал адресованное его экзаменаторше «да».

Виктор почти испуганно отвёл взгляд.

— Ну что ж, — женщина перед ним продолжала улыбаться, но теперь на кончиках её губ ясно угадывалась снисходительность. — Пожалуй, вам можно поставить твёрдую тройку. С этой отметкой вы легко набираете проходной балл.

— Я подтянусь, — прошептал Смеляков, — я обещаю вам, что обязательно подтянусь.

— Это просто необходимо, — согласилась его экзаменаторша.

Он быстро посмотрел на пожилую женщину за соседним столом. Она глядела на сидевшую перед ней абитуриентку.

«Почему?» — спросил он себя, наблюдая за тем, как в его экзаменационном листе появляется заключительная запись. Неужели это была простое человеческое сочувствие? Он вспомнил, как пожилая женщина проглядывала перед началом экзамена все экзаменационные листы. Быть может, она видела, что у него по остальным предметам были только «отлично»? Что это? Доверие? Аванс?

— Спасибо, — сказал Виктор громко, поднявшись из-за стола. Уже открыв дверь, он обернулся и ещё раз громко повторил. — Большое вам спасибо. До свидания.

В коридоре, всё ещё наполненном гулом возбуждённых голосов, он почти натолкнулся на Веру. Она что-то искала в дамской сумочке, стоя у окна, на стёклах которого солнечные лучи высветили множество налипшей мошкары.

— Вера! Здравствуй!

Они не виделись со дня их знакомства на квартире у Марины. На следующий день Виктор позвонил Вере; она куда-то торопилась, и он решил, что ей просто не хотелось разговаривать с ним. Затем началась экзаменационная суета…

— Ой, Витя! Привет! — Вера искренне обрадовалась. — Ну, что у тебя? Всё сдал? Можно поздравить?

— Можно, — он утомлённо кивнул. — А ты?

— Всё отлично, — она подняла зажатый в руке экзаменационный листок и потрепала им в воздухе.

Виктор улыбнулся:

— Поздравляю.

И только теперь он осознал, что экзамены окончились. День в одно мгновение стал ярче и звонче. Узел, державший его в напряжении все последние дни, исчез. Необъятная, как свежий весенний ветер, лёгкость заполнила Смелякова.

— Тебе сегодня не надо на дежурство? — спросила девушка.

— Нет. Никуда не надо.

— Давай погуляем? — предложила она.

— Конечно!

Они вышли из тяжёлых дверей, оставив за ними атмосферу наэлектризованности. Улица встретила их ослепительным солнцем и шумом зелёной листвы.

— Вера! Эй, я тут!

Виктор повернулся на голос вместе Верой. Чуть в стороне сидел на скамейке, подняв правую руку вверх, молодой человек, одетый в тёмно-синий джинсовый костюм. Он поднялся и упругими шагами направился к Вере.

«Шикарно», — подумал Смеляков и невольно одёрнул свой китель. Он давно мечтал о джинсах, но купить настоящие джинсы в Москве было нелегко. Джинсы были своего рода признаком обеспеченности, этаким знаком, что человек был вхож в мир, где кое-кто имел возможностей чуть-чуть больше общей массы людей.

— Это Борис, — представила Вера джинсового человека, когда тот подошёл.

На лице Бориса появилось удивление. Он не мог понять, почему Веру сопровождал милиционер. Смеляков протянул руку:

— Виктор, — и добавил, — Смеляков.

— Жуков, — Борис пожал руку и спросил неуверенно. — Вы тоже с экзаменов?

— Да, сдавал.

— Ну и? Отстрелялись?

— Ребята, вы уж тоже на «ты» переходите, — включилась в разговор Вера, — а то какая-то неуклюжесть в общении получается.

— Да я-то с удовольствием, — сказал Виктор.

— Я тоже не имею ничего против. Просто как-то автоматически на «вы» получается, когда с милиционером общаешься.

— Это он кокетничает, — засмеялась девушка и тут же пояснила: — Никаких милиционеров он не боится. У него отец в КГБ работает.

Борис ещё раз пожал пуку Виктору, улыбнувшись как-то хитро, и перевёл взгляд на Веру:

— Ну что, ты довольна? — в его голосе Смеляков услышал иронию.

— Вполне! — Вера похлопала в ладоши.

— Не понимаю я её, — сказал Борис, обращаясь к Виктору. — Она же ещё в прошлом году могла без труда поступить сразу после школы на юрфак, на дневное. Она же отличница. Как нормальный человек могла учиться. Нет же! Пошла работать, теперь вот надумала на заочный идти.

— Да, на заочный, — кивнула Вера.

— Почему? На дневном же удобнее, — сказал Виктор. — Да и вообще…

— Её, видишь ли, переклинило, — пояснил Борис Жуков. — Втемяшила себе в голову, что человек должен познавать жизнь через работу и что студенческая жизнь, со всеми её прелестями, просто блажь… Ну глупость же, полная глупость! Виктор, ну согласись, что это глупость.

— Вообще-то странно, — пожал плечами Смеляков. — Вера, я понимаю, когда ты вынуждена на заочном учиться в силу обстоятельств… Вот меня возьми, к примеру, я занят, мне никак нельзя ни на дневном, ни на вечернем…

— Хватит, не хочу об этом! — Вера сделалась серьёзной. — Позвольте мне, мальчики, самой выстраивать мою жизнь.

Борис обиженно пожал плечами. Чувствовалось, что он себя считал старшим другом и привык к тому, что его мнение не оставалось без внимания.

— А ты где учишься? — спросил у него Смеляков.

— В МИМО[34].

— Ого! — Виктор с уважением присвистнул. — А факультет?

— МП.

— Это что?

— Международное право, — пояснил Борис. — Так что мы тут все немножко коллеги.