Случай в Кропоткинском переулке

ИТК № 1. АСЛАНБЕК ТЕВЛОЕВ

Это было низенькое кирпичное строение, с коридором без окон — ШИЗО. Стены тесной камеры, где сидел Асланбек Тевлоев, были грубые, с зацементированными в них мелкими обломками щебня и бетона — надёжный способ лишить заключённых возможности прислоняться к стенам. В воздухе висел какой-то тухлый запах, будто дохлой крысой воняло.

Была ночь. Асланбек лежал на нарах в одежде и безучастно смотрел в стену перед собой, подоткнув одну руку под голову.

— Слышь, Бек, ты не спишь? — подал голос сосед. — Я же чую, что не спишь. Чего тебе неймётся, чего терзаешься?

Асланбек повернулся на другой бок и негромко выругался.

— Чего ругаешься? — опять заговорил сосед и поднялся на локтях, тускло блеснув лысиной. — Да не таись ты, браток, ты ж меня знаешь, я никогда никого не закладывал. Ты выплеснись — полегчает.

Говорившего звали Дмитрий Исаев, но здесь он был известен всем как Верстак. Он был из тех, кто умел находить общий язык со многими, вёл почти незаметное существование, на скандалы и ссоры не нарывался, хотя временами его желание угодить вызывало у некоторых зэков приступы бешенства. Тогда Верстаку доставалось по полной программе, о чём свидетельствовали четыре отсутствовавших передних зуба и наполовину откушенное правое ухо, имелись у него и шрамы на животе, но он почему-то стыдился их, никому не рассказывая об их происхождении.

Асланбек относился к Верстаку с доверием. В самом начале своего срока Тевлоев был сильно избит контролёрами и несколько дней отлёживался в санчасти; там он повстречал впервые Верстака. Маленький лысый мужичок нежно ухаживал за ним, кормил с ложки, угощал куревом, которое он всегда умудрялся где-то достать, и колбасой, выигранной в карты. У Тевлоева сложилось о Верстаке впечатление как о человеке неназойливом, умевшем вовремя помолчать и послушать, и вовремя вставить нужное слово; иногда Верстал казался ему мудрейшим из мудрейших, он вызывал ощущение надёжности. Трудно было поверить в то, что Верстак осуждён за убийство родной сестры, которую он сначала изнасиловал, а затем задушил.

Асланбек доверял Верстаку и делясь с ним тайнами своей жизни, поведал ему о многом, но о своём золоте так и не рассказал. До тех пор пока о золоте никто не знал, оно служило Тевлоеву своего рода маяком, который вселял надежду на лучшие времена. Но в тот день, когда лейтенант Юдин впервые рассказал Тевлоеву о том, что про золото знал КГБ, Асланбек потерял душевное равновесие. Дважды после этого он сидел в ШИЗО, но Юдин больше не вызывал его. Асланбек понимал, что лейтенант ждал, хотел, чтобы он сам «созрел». Однако Тевлоев решил не сдаваться. Да и в душе всё-таки теплилась надежда, что нового срока удастся избежать. Он вёл себя примерно, хотя время от времени его втягивали в драки, и он знал, что драки были спровоцированы.

Так минул месяц.

А вчера утром хрипящий репродуктор объявил, что в колонии будет проводиться дезинфекция и что в связи с этим все матрасы следовало вынести в свёрнутом виде на улицу. Ожесточённо матерясь, заключённые вышли из бараков, неся с собой своё нехитрое добро.

Через час Асланбека вызвали в оперчасть.

— Ну что, Тевлоев? Как же так? — посмотрел на него капитан Терентьев. — Разве так можно?

— Что такое, гражданин начальник? Разве я сделал что?

— Вот что у тебя нашли в подушке, — Терентьев показал на лежавший посреди стола нож и пакетик с анашой, крошки травы рассыпались по исцарапанной поверхности стола.

Асланбек молчал. Препираться не имело смысла. Он понимал, что нож и анашу подложили ему специально, наверняка по указанию Юдина, но доказать он ничего не мог.

— Зря мы тебя за образцового держали, — Терентьев покачал головой.

Асланбек тупо смотрел в пол и считал тёмные пятна на деревянном полу.

— Срок тебе новый светит. Что ж ты так… И в драки последнее время ввязываешься? Разве на свободу не тянет?

И вот опять ШИЗО.

Асланбек не мог спать. Слова Терентьева не выходили из его головы. Что делать? Надо как-то спасаться. Неужели соглашаться на предложение Юдина о побеге?

Асланбек громко вздохнул, почти застонал.

— Ну что у тебя? Что на луну воешь? — спросил Верстак.

— Кум наш все мозги проел, — Асланбек приподнялся на локте и посмотрел туда, где лежал Верстак. — Чтоб у этого козлиного выродка яйца отсохли!

— Кум? Это кто?

— Да Юдин!

— Ах этот! Да, говнистое чмо, — Верстак ухмыльнулся, — он тут у многих кровушки попил… А чего он к тебе-то прилип, что у него за шило в заднице? — Верстак говорил шёпотом, но голос его был хорошо слышен. — Он ведь тебя часто вызывает. Народ даже поначалу поговаривал, что ты стукач.

— Знаю, что поговаривали, — мрачно отозвался Тевлоев.

Верстак громко высморкался.

— Может, курнём?

— У тебя есть, что ли?

— Тут хорошими людьми припасено кое-что. На пару косячков каждому вполне хватит, — Верстак залез под нары и зашуршал чем-то, послышался звук выдвигаемого кирпича, посыпалась цементная труха. Судя по всему, там был устроен тайник, где хранилось самое запретное и самое желанное для многих зэков — анаша.

— Верстак, — Асланбек замялся.

— Чего?

— Юдин меня из-за рыжья дёргает всё время.

— Из-за какого рыжья? — не понял Верстак. — Ты, кажись, по бакланке срок мотаешь?

— Я на воле золотом занимался, — начал рассказывать Тевлоев, но голос его звучал нетвёрдо, чувствовалось, что он ещё колебался, открыться Верстаку до конца или нет.

— Ну?

— У нас хорошо дело было накатано. Мы с корешами золотые самородки и песок вывозили из Магадана, а в Ингушетии штамповали из них червонцы.

— Монеты?

— Ну да, царские червонцы. Хорошее дело, спрос большой на такие вещи…

— Так ты мог совсем по другой статье загреметь!

— Мог, только взяли меня на драке, — Асланбек вздохнул.

— Вот те и на! — в голосе Верстака прозвучало искреннее изумление.

— Я тоже удивился. А теперь мне кум сказал однозначно: про золото он знает, поэтому либо я колюсь, где у меня рыжьё припрятано, либо мне шьют новый срок. Вчера во время шмона у меня нашли анашу и нож.

— Подсунули, — с пониманием и грустью произнёс Верстак. — Так у тебя, получается, и впрямь золотишко есть?

— Есть, припрятано в надёжном месте.

— Много?

— Много, — после некоторого колебания ответил Тевлоев.

— Отдай, — решительно сказал Верстак, — отдай, иначе тебя здесь заживо сгноят. Я понимаю, конечно, с таким богатством расставаться больно. Только вот лучше всё же на воле гулять, чем тут париться. Выйдешь — снова в дело войдёшь. А не выйдешь — так и рыжьё на хер тебе не нужно будет.

— Тут, понимаешь, особая тема возникла с Юдиным, — Тевлоев сел на нарах. — С месяц тому меня кум выдернул на допрос…

— Ну?

— Сделку предложил… Он обещал мне помочь…

— Что-то я не усекаю, Бек, куда ты клонишь. Это Антошка Юдин помочь, что ли хочет? Да кумовья нам хуже волков! Загрызут и косточек не оставят!

— Он хочет, чтобы я свалил отсюда… Обещает помочь, — Асланбек мучительно закачался из стороны в сторону и обеими руками принялся тереть глаза.

— Это он хитрит, падла. Бля буду, хитрит!

— Понимаешь, Верстак, — продолжал рассуждать вслух Тевлоев, — я покумекал и вот что надумал: мне ведь всё одно от колпака гэбэшного не отвертеться, да и менты в покое не оставят, когда я выйду. В дело меня обратно уже никто не возьмёт. Стало быть, ничего хорошего мне не светит… Не овец же пасти в горах.

— Погоди, погоди, ты про кума сперва разжуй мне, чего Юдину-то нужно? Зачем ему-то нужно, чтобы ты дёру дал? Какой у него интерес?

— Он хочет взять часть золота.

— Хапнуть? Себе в карман? — не поверил Верстак.

— Да. И сам тоже ноги отсюда сделает вместе со мной.

Верстак от удивления присвистнул:

— Вот это номер! А у кума губа не дура!… И что ж ты ответил ему?

— Ничего… Пока ничего. Он уж сколько раз меня сюда отправлял, что б я взвесить всё мог хорошенько.

— И что ты? — Верстак подошёл к Асланбеку и придвинулся лицом к его лицу почти вплотную. — Ты рискнёшь?

— Боюсь. Не верю.

— Это правильно.

— Отказаться тоже боюсь. Я теперь всю подноготную моей сидки знаю. И всё говно, которое лейтенант жрать меня заставит, если я откажу ему, тоже хорошо представляю. Новый срок мне, считай, уже подболтали.

— А может, тебе и впрямь в бега надо? Если Юдин поможет, то ты запросто уйдёшь. Ему все ментовские ходы-выходы известны. Он знает, как следы замести…

— Ох… — Тевлоев опять лёг и уставился в темноту потолка.

— Не кряхти, браток, не вздыхай. Хрен его знает, как тебе поступить надо… Но я, после всего, что услышал, думаю, что я бы рискнул уйти. Авось повезёт. Ежели ты в натуре боишься сгнить тут, то лучше бежать отсюда, — Верстак замолчал и вернулся на свою лежанку. — Но решать тебе… Шкура твоя и свобода твоя тоже…

Юдин жестом велел Верстаку сесть и дал ему чашку с круто заваренным чифирём.

— Я получил твоё сообщение, Димон. Это хорошо, что Бек раскололся насчёт рыжья. Значит, скоро решится.

Верстак улыбнулся:

— Вы ему, начальник, душу-то разбередили. И придумали всё ловко.

— Что придумал?

— Про то, что с ним уйдёте отсюда. Это тонко рассчитано. Хитрющий вы, такую операцию разработали.

Лейтенант скривил губы:

— Я всё перепробовал, а он, сволочь упёртая, молчит. Хорошо, если мой план сработает…

— Думаю, что уже сработал.

— Я ему завтра объявлю о том, что материал для возбуждения на него уголовного дела собран. Из ШИЗО выпущу. Посмотрим, что он будет делать. Ты возле него там потрись, ещё немного капни ему на мозги.

— Сделаю, всё сделаю.

— И вот что ещё, Димон, у вас там в отряде что-то уж очень быстро Хорёк авторитет набирает. И хитёр, главное дело, повода не даёт, чтобы его затарить… Улавливаешь, куда я гну?.. Надо его придавить. Давай-ка придумаем зацепку.

— Что нужно от меня? — Верстак внимательно посмотрел на Юдина.

Лейтенант громыхнул выдвижным ящиком стола и вытащил что-то завёрнутое в газету.

— Вот тебе пару пачек атаминала и ещё вот анаши возьми, — Юдин придвинул свёрток к Верстаку. — Сам особо не кайфуй. Слышишь меня? С Хорьком вмажешься этилом, курнёте маленько, но когда в откат пойдёте, отдай ему анашу и уходи сразу спать…

— Не засветиться бы с Хорьком. Он нутром чует подставу.

— Не беспокойся. Главное — сам не переборщи с дозой… Как только ты уйдёшь, мы всё сделаем. И в ШИЗО затолкнём Хорька, и тюремный режим обеспечим…

Когда за Верстаком закрылась дверь, Юдин откинулся на стуле и закрыл глаза.

«Кажется, сдвинулось с мёртвой точки. Похоже, Бек зашевелился… Но ведь и твёрдый мужик, чёрт возьми! Сколько артачился! Только вот про мой побег он зря ляпнул Верстаку, не надо было, чтобы кто-нибудь знал об этом. Не надо бы… Ладно, с Димоном я как-нибудь решу… Сейчас мне прежде всего нужно, чтобы Бек дозрел окончательно».

Он достал из нижнего ящика пузырёк со спиртом и гранёный стакан. Наполнив стакан до половины, лейтенант раздавил две ампулы с глюкозой и вылил их содержимое в стакан, затем двумя жадными глотками выпил всё до дна.

День у Юдина был тяжёлый, богатый множеством неприятных впечатлений. Поутру от одного из агентов пришло сообщение, что среди отрицаловки[17] пошли разговоры, что два авторитетных зэка из ростовской группировки якобы являлись осведомителями оперчасти. Это был только слух, никаких доказательств не было, но на этой почве внутри отрицаловки произошёл раскол, что могло привести к поножовщине.

Зона ненавидит стукачей. Для администрации ИТК такой человек — агент, но по сути своей он — провокатор. Чтобы обнаружить пути попадания наркотиков в колонию, он должен втереться в доверие наркоманам, а сделать это можно только в том случае, если он принимает наркотики сам. То есть он должен баловаться «дурью», если даже раньше никогда не занимался этим. Проникая в среду наркоманов, агент, как это и должно быть с агентом, становится «в доску своим», но кайфуя от наркотиков, он выполняет свою работу: выясняет, где наркотики прячутся, кто их прячет, кто их поставляет… Оперативники, получив от агента информацию, изымают всё, что могут найти, часть отобранного приобщают к делу, кому-то для отчёта «накручивают срок», однако информацию в основном используют для своих личных нужд; оставшуюся у них часть «наркоты» через своих людей снова выпускают в зону, зарабатывая на этом и провоцируя заключённых, ловят «гонцов» и, угрожая сроком, вербуют. «Гонцами» обычно бывают контролёры или так называемые «вольняшки», то есть люди, работающие в зоне по найму.

Второе сообщение, полученное лейтенантом Юдиным в то утро, было от другого агента. «Источник сообщает, что в колонии очень высок процент людей, торгующих и употребляющих наркотики. Практически весь состав контролёров является ничем иным как связующим звеном между барыгами в колонии и людьми, передающими наркотики с воли. Анаша в количестве пяти килограмм, изъятая неделю назад оперативниками в рабочей зоне, снова появилась в продаже (по цене 100 рублей за 100 грамм). Продажей занимаются контролёр Симаков и осуждённый Хамидов, который, по общему мнению, является агентом капитана Терентьева. Многие торговцы наркотиками даже не соблюдают мер по своей безопасности, что говорит об одном — они чувствуют за собой поддержку администрации. Проведённое мною наблюдение показывает, что практически все начальники отрядов за деньги распределяют личные свидания, представляют на комиссию для досрочного освобождения, закрывают глаза на отрицалово и их образ жизни. Чупаков».

Чупаков — псевдоним. Этот человек с бесцветными глазами и широкоскулым лицом появился в зоне два месяца назад и при первой же встрече с Юдиным сказал, что он «свой». Юдин сделал запрос в управление и получил утвердительный ответ. Но Чупаков не порадовал Юдина информацией, он сообщал всю подноготную, которая вовсе не интересовала ни Юдина, ни других офицеров оперчасти. Такие, как Чупаков, позволяли себе то, что не мог позволить обыкновенный стукач. Оперчасть подозревала, что за этим агентом стояло управление, а управление, в свою очередь, чувствовало за ним ГУИД[18]. Чупаков пользовался этим, чтобы долго не жить в той колонии, где ему не нравилось: для этого нужно было лишь сообщить «куму» подробности о том, что колония превращена в кормушку для администрации. Никто из руководства, разумеется, не давал хода такой информации. А старательного агента старались поскорее перевести в другую колонию под видом того, что он якобы на грани провала, что создаёт угрозу его жизни.

«Ладно, — подумал Юдин, — с Чупаковым разберёмся. Для начала спрячу его в ПКТ, пусть поторчит там…»