Случай в Кропоткинском переулке

МОСКВА. ВЛАДИМИР НАГИБИН

— Послушай, Володя, сейчас уже вернётся муж, — сказала Лера.

— Я хочу дождаться его. Хочу поговорить с ним, — мрачно ответил Нагибин. — Хватит нам таиться. Пора расставить все точки…

— Только не надо начинать с моей семьи! Ты расставь точки у себя дома! — выпалила женщина, сверкнув глазами. — Почему надо разрушать чужое? Почему мою семью? Нет! Начни с себя!

— При чём тут разрушать, Лера? Мы хотим построить наш с тобой дом. Наш и только наш! Разве я не прав?

— Ты прав, но начни с себя, — женщина взяла со стола бутылку и посмотрела на просвет, не осталось ли на дне вина. — Когда ты поговоришь со своей женой, я поговорю с моим мужем. Поверь, я не стану тянуть. Это ты тянешь резину…

— Я? Да мне просто жаль сына! Я не хочу травмировать мальчика!

— Ты просто трус, Вова! — Лера резко встала из-за стола, и два бокала, качнувшись, тревожно ударились о пустую бутылку. Лера скрестила руки на груди и приняла оскорблённый вид.

— Я не трус! Ты не понимаешь!

— Ты трус, — продолжала она. — И ты трус во всём!

— Я тебя не понимаю?… Лера, милая, почему ты так говоришь? Я же люблю тебя!

— Любишь? Ты только вилять умеешь! При чём тут любовь?

— Ты всё не правильно интепретируешь!

— Это я интепретирую? Да пошёл ты! Ты только и умеешь что к словам цепляться… Может, я не права? Ах… Да ты кто такой, Вова?..

— Что ты имеешь в виду?

— Ты же гэбэшник!

— И что? Можно подумать, что ты не знала этого! Ты знала, где я работаю, Не строй из себя невинную девочку. Ты прекрасно знала, что я…

— Да мало ли что я знала… Но только я думала, что ты — порядочный человек!

— Не понимаю тебя. А я кто? Я разве…

— Не делай удивлённых глаз.

— Ты о чём? — Нагибин нахмурился.

— Не строй из себя ангела. Я знаю, что это ты виновен в аресте моего брата.

— Твоего брата? Ты про Анатолия Серёгина говоришь? Ну что ж, раз ты знаешь, то тем легче нам разговаривать, — лицо Нагибина приняло чиновничье выражение. — Да, я познакомился с ним целенаправленно, мне было дано задание внедриться в его круг, так как мы получили информацию о том, что к Анатолию Серёгину проявляет большой интерес английская разведка. Ты знаешь, что твой брат имел слабость к антисоветской литературе…

— Подумаешь! Я тоже почитывала эти книжки. И что с того?

— Не о тебе речь, Лера, ты — другое дело.

— Почему?

— Во-первых, я тебя люблю, а во-вторых, ты не работаешь на секретном предприятии. А твой брат работал в «почтовом ящике»! У него был доступ к закрытой информации! Лера, ты понимаешь это?

— Он никогда не был предателем, Володя! Мой брат никого не предавал! Быть диссидентом ещё не означает быть изменником Родины! — с жаром воскликнула женщина.

«Боже, как она хороша! — подумал Владимир, глядя на неё. — В гневе она становится особенно прекрасной. Даже не знаю, когда она выглядит чудеснее: когда кипит страстью в постели, или когда гневается… Нет, я не могу без неё. Она — моя болезнь. Я ради неё пойду на всё… Чёрт возьми, вот так люди и сползают на скользкую дорожку…»

— Лера, — внушительно проговорил Нагибин и накрыл ладонью руку женщины, — выслушай меня спокойно. Твой брат мог стать лёгкой жертвой шпионажа. Люди его склада слишком безответственно идут на контакты с иностранцами… Ты помнишь Малковича?

— Тед Малкович? Английский журналист? — уточнила Лера. — Помню, был он как-то в нашей компании.

— Был, — подтвердил Нагибин, — он дважды был дома у твоего брата. Так вот Малкович — английский разведчик.

— Глупости! — выпалила Лера с возмущением. — Тебе всюду мерещатся шпионы! Ты помешан на них! Ты и твои коллеги… Вы все одинаковы! Вам бы только людей запугивать…

— Лера, ты не понимаешь!

— Всё я понимаю!

Нагибин замялся, смутился, сжал руки на груди, поднял их растерянно к лицу:

— Лера…

— Что?

— Ты не понимаешь…

— Я всё понимаю, сукин ты сын!

— Ты не понимаешь… Я на самом деле люблю тебя… И то, что я встречаюсь с тобой… То, что я общаюсь с тобой… Всё это ставит меня под такой удар…

— Какой удар? Не вешай мне лапшу…

— Лера!

— Что?! Ты думаешь, что я боюсь тебя? — Лера помахала указательным пальцем перед лицом Нагибина и презрительно ухмыльнулась. «А ведь я и впрямь боюсь его. Когда стало известно об аресте брата, я испугалась жутко. Но на следующий день Володя открылся мне, сказал, что он работает в КГБ, и мой страх куда-то улетучился. Пришло даже спокойствие, ощущение надёжности какой-то. Почему-то подумалось, что он меня от всего защитит. Но потом я узнала, что именно Володя виноват в аресте брата. И вот тогда пришёл настоящий страх. Мне и сейчас страшно. И я ничего не могу поделать с собой».

— Лера, почему ты так жестока со мной? Я на самом деле люблю тебя!

— Ты пользовался мною с первого дня нашего знакомства!

— Я не пользовался — почти закричал Нагибин.

— Ты хочешь знать, какие чувства ты вызываешь во мне? Ужас! Только ужас!

— Что ты говоришь? Лера! Милая моя, я люблю тебя!

— Да, я тоже любила тебя, Володя. Ты был умён, нежен и страстен… Но всё кончилось, как только я узнала, что ты упёк Анатолия за решётку… Да плевать я хотела теперь на твою любовь! Ты пользовался мною! Ох, если бы я знала, что ты использовал меня для того, чтобы набросить петлю на моего брата!..

— Лера, что ты говоришь!

— Это ты говоришь… Ты только и умеешь что говорить! — воскликнула Лера.

— Подожди, давай обсудим. Ты должна понять, что я…

— Володя, уходи, — она наконец-то решилась поставить точку на этих отношениях. — Убирайся! Видеть тебя не хочу!

Он не знал, что сказать. Его одолевали тысячи противоречивых чувств, разрывавших его на части. Он медленно поднялся на тяжёлых ногах и с трудом дошёл до двери.

— Значит, вот ты как. Значит, гонишь? Презираешь за то, что я чекист? Профессия тебе не нравится моя? Да знаешь ли ты, Лера, что я голову мою под удар поставил, полюбив тебя? Мне же нельзя никаких личных связей с такими, как ты… И ещё водил тебя на ту квартиру…

— На какую квартиру? Ах, на ту… Ну и что? Ведь это квартира твоего лучшего друга. При чём тут та квартира?

— Ты ничего не понимаешь, дура! Это служебная квартира! Я на моего товарища настучал из-за этой квартиры. Я моего друга фактически предал из-за тебя, из-за любви к тебе!

— Постой, Володя, да ты меня никак в чём-то упрекаешь? Ты? Гэбэшник? Меня? — она приблизилась к нему и включила свет в коридоре. — Боже, до чего ты смешон! До чего ты смешон, Вова!

— Я из-за тебя друга подставил!

— Ну ты и говно, — она решительно повернула дверной замок. — Ты говоришь, что ты предал друга… Я не знаю, что случилось, но это ты предал, а не я. При чём тут я? Зачем ты на меня сваливаешь вину?.. Ну всё, достаточно уже… Уматывай отсюда.

Он оделся, глядя на распахнутую дверь.

— Неужели так бывает? — он долго смотрел Лере в глаза.

— Уматывай! — прошипела она.

Он вышел и остановился на лестничной клетке. Он не подозревал, что человеку может быть так плохо.

«Лучше бы умереть, чем испытывать такое…»

Он вышел из подъезда, тяжело передвигая ноги. Шёл мелкий дождь. искристые капли вились под фонарными столбами, клубились, превращались в густое жёлтое месиво.

«Надо взять такси…Иначе не доеду…»

До проезжей части надо было пройти метров сто. Владимир шёл медленно, словно преодолевая огромное сопротивление. Ему казалось (и он физически ощущал это), что некая сила тянула его обратно, к Лере. Надо было объясниться с ней. Надо было понять друг друга. Нельзя было рвать всё вот так, разом, резать по живому…

Он остановился на залитом водой газоне. Слева от него громоздился припаркованный чёрный грузовик. Владимир облокотился о капот, обтёр лицо ладонью.

«Боже, какую глупость я совершил… Зачем я связался с этой женщиной?.. Что за тайную схему придумала для меня судьба?»

Он выпрямился и шагнул вперёд…

Серая «волга» на бешеной скорости вынырнула из-за грузовика. Синие полосы на бортах… Аккуратные белые буковки на синих полосках: «Милиция»… Маячок на крыше машины… Волга вильнула влево… Секунда… Правый задний борт стремительно налетел на Владимира, ударил, оглушил, отшвырнул…

Владимир перевернулся и отлетел на газон.

«Какая всё-таки внезапная у нас жизнь», — подумал он.

Никто не видел, как он упал, никто не вызвал «скорую», никто не оказал первую помощь. Нагибин лежал в полном одиночестве, распластавшись на спине. Повреждённый позвоночник не позволял ему шевельнуться, из разбитых губ сочилась кровь, и холодный дождь сразу смывал её с кожи, будто не желая портить красными разводами смертельную бледность человеческого лица. Мысли мучительно бились в голове Нагибина, оценивая произошедшее, торопливо перелистывая страницы прошлого и пытаясь заглянуть в будущее. Однако с каждой минутой думать было труднее и труднее, наползавшая тьма вгрызалась в сознание, разваливала его на куски. Тело почти не ощущало боли, лишь где-то вдалеке, будто в стороне, пульсировало что-то колючее и жгучее.

Нагибин с трудом сглотнул слюну.

«Какая внезапная жизнь…»

Сознание отлепилось от его тела и ринулось прочь…