В ледовитое море. Поиски следов Баренца на Новой Земле в российcко-голландских экспедициях с 1991 по 2000 годы

Глава 7 Отброшенные штормом

21 августа 1995 года, понедельник

К полудню третьего дня после выхода из Архангельска «Иван Киреев» двигался к южному побережью Новой Земли. Корабль шел на северо-восток, волны приходили с западного направления, а ветер – с севера. Прошлой ночью скорость ветра достигала 18 метров в секунду (36 узлов; 8 баллов по шкале Бофорта), сегодня – всего лишь 10 метров в секунду (20 узлов). По морю перекатываются полосы и большие белые пятна пены. Судовой метеоролог утверждает, что сейчас над Северным островом Новой Земли проходит циклон. Брызги летят повсюду, и волны разбиваются о нос. Всё вокруг находится в непрерывном движении. Чтобы удержаться на койке, приходится головой прижимать подушку к изголовью. Я отлетаю далеко назад, а затем снова валюсь вперед и, встав в конце концов вертикально, снова падаю прямо чуть ли не на метр. Корабль переживает серию быстрых колебаний. Подъем, крен, падение, вибрация, качение, скольжение. С каждой падающей волной «Иван Киреев» летит вниз, пока не компенсируется плавучесть. При движении вниз ты чувствуешь, как желудочный сок подступает к горлу, а при движении вверх становится трудно дышать. В какое-то мгновение ты видишь серое небо и в нём глупыша или чайку, а в следующее – пенящееся море, пока иллюминатор не уходит под воду. В отличие от Белого моря, которое окрашено в кофейный цвет из-за торфяных гуминовых кислот, которые в большом количестве выносит река Двина, вода Баренцева моря глубокого синего цвета. Первый помощник заглянул к нам в каюту и сказал, чтобы мы не выходили на палубу. Это слишком опасно: если упадешь за борт – можешь прощаться с жизнью. Не волнуйся, приятель, я точно никуда не пойду. Время от времени корабль начинает крениться, а потом неожиданно возвращается в исходное положение. Вокруг творится невообразимый бедлам. Всё трясется и дребезжит, дверцы шкафчиков распахиваются, кухонные принадлежности рассыпаются по всему камбузу. Я с трудом стою на ногах и жду не дождусь, когда можно будет сойти на твердую землю.

После завтрака нам рассказали, как будет проходить высадка. Меня назначили пятым номером в первую группу. Ержи пытается поддержать наш моральный дух, поскольку нам стало понятно, что Великая Российско-Нидерландская Экспедиция на Новую Землю проведет на суше гораздо меньше трех недель, запланированных первоначально. Погода в Арктике – самый непредсказуемый фактор, и теперь она вынуждает нас перестраивать свое расписание. «Пользуйтесь любой свободной минуткой, чтобы поспать, – наставлял нас наш командир. – Когда начнется работа, времени на сон не останется». Путь на восток нам перекрывают учения Российского северного флота. В 9:00 мы находимся на 46°15’ Е, к северу от острова Колгуев. Десантный плашкоут по-прежнему стоит на носовой палубе, укрытый брезентом, и ждет, когда мы спустим его на воду.

Бóльшую часть времени я провожу на койке: читаю или просто сплю. В моменты, когда морская болезнь отступает, тело расслабляется. Я собирался много читать, но на борту этого несчастного судна невозможно привести свои мысли в порядок. У меня нет сил ни читать, ни писать, ни думать. Остается только лежать и спать. Мой мозг постоянно возвращается к одному и тому же вопросу: как выбраться из этой ситуации.

Утром следующего дня с мостика раздалась команда, которая эхом разнеслась по всему судну: через пять минут мы сменим курс. Капитан проделывал ряд тактических маневров у входа в Карские Ворота, чтобы пройти на восток в обход кораблей Российского флота, но в конце концов около полудня решил-таки стать на якорь в одной из защищенных бухт Южного острова Новой Земли. Невдалеке от нас был виден пустынный берег: 30-метровые черные скальные обрывы с волнистыми слоями осадочных пород, подчеркнутыми снежной порошью. Это место называется «губа Кабанья». В этом узком заливе плещутся высокие волны с острыми гребнями. Между волн мечутся глупыши, и их короткие крылья почти не касаются бушующей поверхности моря. В XVII веке эти птицы роились над тушами китов, и китобои Шпицбергена дали им прозвище mallemokken («глупые птицы»), но эти выносливые арктические буревестники вовсе не глупы. Несколько моряков воспользовались случаем, чтобы забросить удочку. Они вытаскивают маленьких рыбок на палубу и быстрым движением вспарывают им брюшки, открывая ярко-оранжевого цвета внутренности, кишащие длиннющими червями, Дары моря выглядят не слишком привлекательно, и мне сразу же вспоминается, что яркая вспышка русской Царь-бомбы когда-то озарила эти места.[52]

Мы с Джорджем пьем чай в столовой рядом с иллюминатором, из которого открывается вид на темные скалы Новой Земли. Один из способов определить возраст сложенных из камней гуриев, которые Питер и Джордж собираются изучать, – по размеру лишайников, которые выглядят как пятна зеленовато-белой или оранжевой краски, расплесканной по камням. Рост лишайников напрямую связан со средней летней температурой и осадками и мог быть замедлен постоянным снежным покровом, существовавшим во время «малого ледникового периода». Установлено, что на печах для вываривания жира и на могилах китобоев, которые находятся на северо-западе Шпицбергена и датируются серединой XVII века, лишайники достигают 30–40 миллиметров в диаметре [Werner 1990]. Северный остров Новой Земли холоднее, чем Западный Шпицберген: средняя летняя температура на мысе Желания составляет 2 °C по сравнению с 5 °C на Свальбарде. Поэтому искать нужно сравнительно маленькие лишайниковые круги: вероятно, всего лишь 20–25 миллиметров в диаметре.

Петр Боярский и боцман с «Ивана Киреева» следят за высотой волн перед высадкой на берег

22 августа 1995 года, вторник

Второй день стоим на якоре! Со всех сторон надвигаются шторма. Еще один день будет потерян. Люди спят или бессмысленно таращатся в потолок, испытывая головокружение от непрерывной качки. Эта якорная стоянка начинает действовать мне на нервы. Ожидая хорошей погоды, мы спасаемся от безделья, занимаясь бесконечной сортировкой материалов. А как же те, кто месяцами, а в конечном итоге годами, находились на борту зажатых паковыми льдами кораблей, которые были гораздо меньше нашего? Как им это удавалось? Как они выдерживали столь долгое ожидание? В своей книге Нансен ярко описывает год, проведенный во льдах: он полностью контролировал ситуацию, наслаждался едой и компанией, наблюдая, как его товарищи набирают вес под треск ломающихся льдин и сполохи северного сияния. С тех пор прошло 100 лет. Мы читаем и честно пишем около часа каждый день: неудивительно, что каждое путешествие в Арктику порождает поток дневников. А вот врач нашей экспедиции Николай Лабутин чувствует себя в своей стихии: он исследует адаптацию человеческого организма к подобным условиям. Каждый день он шагает по узким проходам с трубками и мензурками. Джордж осмотрел небольшой лазарет «Ивана Киреева» и остался очень доволен. Он и Лабутин быстро нашли общий язык. Первый эксперимент призван определить степень физической подготовленности каждого участника экспедиции. Уже есть такие, кто старается держаться подальше от Лабутина и не попадаться ему на глаза. Сегодня, наконец, настала моя очередь быть подопытным кроликом. Я посчитал, что полчаса, проведенные в лазарете на велосипеде, – это прекрасная возможность хоть как-то развлечься, и выдал всё, на что был способен: датчики просто дымились!

Вахтенная рутина монотонна, но на корабле никогда не бывает скучно. Приходится жить в тесных каютах, и единственный выход – с головой уйти в свою профессию, но это помогает ненадолго. Правда обязательно выйдет наружу. Жизнь здесь насыщенная, и мне чудно, что в этом путешествии я делю долгие дни с другими людьми, хотя обычно я могу неделями не встречаться глазами с другим человеком. Когда мы сидим в столовой, у нас возникают самые разнообразные темы для разговоров. Мы по секрету рассказываем друг другу разные истории. Заросший седой щетиной Бас Кист, которому сейчас 61 год, – руководитель нашей группы. В свое время Ержи был его учеником. Бас вырос в разрушенном бомбардировками Арнеме и видел, как армии союзников безуспешно пытались переправиться через Рейн в 1944 году. Это оставило след на всю жизнь, и поэтому сейчас его волнуют такие вопросы, как патриотизм, вооружения и колонии. Он очень умный и знающий человек и всегда готов обсудить тот или иной военный конфликт. Он также с явным удовольствием и большой долей цинизма обсуждает политические интриги внутри Рейксмузеума, в которых он долгое время участвовал на пару с Йостом Браатом. Он рассказывал, что одна из оставшихся загадок – это две записные книжки, найденные в Благохранимом доме, страницы которых не удалось рассоединить. Они так и не были прочитаны и могут хранить записи, сделанные во время последнего или предпоследнего путешествия. Джордж, напротив, совсем не похож на себя прежнего. Морская болезнь подействовала на него сильнее, чем он ожидал, и лишила его обычной невозмутимости. К тому же он пытается преодолеть последствия старой травмы, полученной 15 лет назад во время пребывания в Арктике. В 1980 году Джордж Маат и его помощник Менно Хогланд работали на острове Итре Норскойя, расположенном к северо-западу от Шпицбергена, где они пробыли несколько недель в полной изоляции. Когда срок окончания работ подходил к концу, исследователи были застигнуты бурей, которая снесла их лагерь и заставила экспедиционное судно «Петер Планциус» укрыться в безопасной бухте.

«Каждый день я забирался на самую высокую точку острова, чтобы передать очередное радиосообщение, – вспоминал Джордж. – У меня не было приемника, я не знал, слышит ли меня хоть кто-нибудь. Как выяснилось, в базовом лагере на острове Амстердам слышали меня прекрасно. Но все эти ученые были слишком заняты разборками между собой… Никто даже и не подумал, что мы нуждаемся в помощи». На Итре Норскойя укрыться было негде. Чтобы не умереть от холода, они вынуждены были постоянно перемещаться. «Мы были с головы до ног покрыты льдом, – рассказывал Джордж. – Я был весь белый. Я сказал Менно, что надо перенести всё наше снаряжение поближе к воде, и это не потому, что рассчитывал, что за нами приедут, просто нужно было всё время двигаться. Когда мы всё перетащили вниз, мы начали носить вещи обратно, а когда закончили – опять потащили вниз». Когда Маат почувствовал, что их силы на пределе, они послали сигнал SOS. «Петер Планциус» передал их сообщение на остров Амстердам, но руководство экспедиции велело сохранять спокойствие и ждать до завтра. И тогда, по словам Джорджа, капитан решил действовать на свой страх и риск. «Петер Планциус» покинул свое убежище и приблизился к берегу, несмотря на бушующий шторм. «Они послали «Зодиак», чтобы снять нас с острова. Мы, конечно, понятия не имели, что у них происходит, но были вне себя от радости, когда заметили приближение ярко-оранжевой спасательной лодки. Вместе с двумя матросами в ней оказался Антон ван Мюнстер. Он спрыгнул с борта и, стоя по грудь в ледяной воде, придерживал «Зодиак», чтобы тот не напоролся на камни». Испытав на себе, что значит быть брошенным на произвол судьбы, Джордж Маат лишь теперь, 15 лет спустя, вернулся в Арктику.

Петр Боярский советуется с Юрием Мазуровым на занятиях по обращению с оружием на борту «Ивана Киреева». Наблюдают: Николай Лабутин, Евгений Саликов, Данила и Дмитрий Бадюковы, Юрий Захаров. Фото: Рене Герритсен/Фонд имени Оливера ван Норта

Похоже, что наших русских коллег не очень-то волновало отставание, которое накапливалось с каждым часом, пока наш корабль стоял без движения. Нам предстоит много работы, и плохая погода наверняка отнимет у нас еще несколько дней после высадки на берег. А каждый потерянный день сокращает время на мой поход к ледяной шапке острова. Еще немного – и с планами на это приключение мне придется распрощаться. Ледник так близко и в то же время так далеко! Думаю, другого шанса попасть в это отдаленное место у меня не будет. А еще лучше было бы пересечь ледник, как это сделал Нансен в Гренландии (хотя, по правде говоря, мы к этому не готовы). Я читал, что в 1913 году пересечь Новую Землю удалось участникам экспедиции Георгия Седова к Северному полюсу.

В 1956 году в архивах Гидрографической службы советского военно-морского флота были обнаружены оригиналы научных журналов Георгия Седова, а в 1973 году Уильям Барр написал про это великолепную статью [Barr 1973]. «Святой Фока» отплыл из Архангельска 24 сентября 1912 года. Корабль направлялся к Земле Франца-Иосифа, откуда Седов намеревался осуществить бросок к полюсу. Экипаж судна состоял из 27 человек, в числе которых были геолог Михаил Павлов, географ Владимир Визе и фотограф Николай Пинегин. Ледовая обстановка вынудила экспедицию перезимовать на западном побережье Новой Земли, и непредвиденная задержка была использована для изучения архипелага. В своем приказе от 20 сентября 1912 года 37-летний офицер морского флота императорской России Георгий Седов написал: «Наша экспедиция, помимо достижения полюса, преследует еще широкую научную работу, а так как Новая Земля, принадлежащая нашему отечеству, нуждается в исследовании прежде всего, то мы и направим пока наши свежие силы на подробное и всестороннее ее изучение». 30 марта 1913 года Павлов и Визе вместе с матросами Коноплёвым и Линником начали переход на собачьих упряжках через ледяную шапку Новой Земли, высота которой достигает 1500 метров. Установив по ходу своего маршрута максимальную высоту 913 метров, они смогли добраться до залива Власьева на Карском море, произвели съемку части восточного побережья Новой Земли и благополучно вернулись назад, еще раз преодолев ледяную шапку острова.[53]

Однако полюса экспедиция так и не достигла. Седов умер во льдах Земли Франца-Иосифа во время следующей зимовки 1914 года. При возвращении – арктические плавания изобилуют совпадениями, и счастливыми, и роковыми, – «Св. Фока» подобрал на мысе Флоры двух уцелевших участников экспедиции Брусилова. Как оказалось, Валериан Альбанов и Александр Конрад невольно повторили путешествие Нансена. Участники обеих экспедиций – Нансен и Йохансен, как и Альбанов с Конрадом – пробыли в полной изоляции более двух лет и, выстояв в поединке с природой, вернулись в мир, охваченной Первой мировой войной. 17 августа 1914 года они узнали от рыбаков: «Большая война идет; немцы, австрийцы, французы, англичане, сербы – почитай, что все воюют. Из-за Сербии и началось… Время на Мурмане было тревожное».[54][55][56]

Меня одолевает беспокойство, я просто не нахожу себе места. А русские совершенно невозмутимы, по крайней мере, внешне. Похоже, для них эта экспедиция – просто тренировка. Всем своим видом они показывают, что у них есть всё необходимое для высадки экспедиции, и не сомневаются, что команда будет доставлена на берег. В их расписании оставлено много места для возможных накладок. Возможно, мы излишне драматизируем и ожидаем невозможного, слишком переживаем за результат и слишком самоуверенны. Боярский собирается на обратном пути провести нас мимо самых выдающихся мест культурно-исторического значения, находящихся под его опекой. Подражая не оцененному по достоинству Кравченко, некоторые русские коллеги рассуждают о реконструкции зимовки и последующем возвращении в открытых лодках с целью лучше понять описания де Вейра. «Но не в этом году», – добавляют они, смеясь. Я могу вздохнуть с облегчением, поскольку у меня еще остались дела, которые я хотел бы закончить в этой жизни. Подобные незначительные разногласия отражают различия между нашими культурами. Русские играют свою роль гораздо лучше нас, они научились скрывать свои намерения до тех пор, пока цель не окажется в пределах досягаемости.

Между завтраком в 7:30 утра и ужином 12 часами позже совершенно нечем заняться, кроме как сидеть и дремать. Плеск волн, шум двигателя, свист турбины, гудение генератора и шелест перелистываемых страниц – всё это вместе действует на меня усыпляюще. Еще один день прошел. От недостатка двигательной активности и вдыхания паров топлива в плохо вентилируемых помещениях у всех болит голова. Тоскливая бездеятельность может в любой момент смениться изнурительной работой под холодным резким ветром на Новой Земле. Половина шестого! После еще одного дня, проведенного в тесной каюте под флуоресцентной лампой, я лежу на своей койке и чувствую себя совершенно несчастным: меня клонит в сон, хоть я и не устал. На простынях набит рисунок из мелких фиолетовых цветочков. Наверху, на мостике, слышен гул работающих далеко внизу двигателей – умиротворяющие звуки спящей пока мощи, резонирующие через стальные палубы судна.

23 августа 1995 года, среда

Вчера вечером, в 8 часов, мы подняли якорь. Мы ели обжаренный рис, когда трансляцию MTV прервал голос капитана по интеркому: «Боцмана – на бак!» (Команда не нуждалась в переводе: Bootsman – op de bak! Это нидерландский морской жаргон многовековой давности.) Все вскочили крепить снаряжение. Клапаны давления разбрызгивали воду, гул двигателя сотрясал судно, и берег внезапно пришел в движение. Крутые выветренные скалы окружали холмистый пейзаж. Облака висели низко. Мы двигались к цели, и от этого все мы испытали прилив энтузиазма. Через два часа нам сообщили, что у Карских Ворот «неспокойно». Около полуночи Саша, с которым мы играли в домино в столовой, вернулся с мостика и сказал: «Должен сообщить вам пренеприятное известие: через полчаса мы войдем в шторм». Ровно через полчаса началась адская ночь.

От первых же толчков все вещи в каюте попадали со своих мест. Тараканы носились вверх и вниз по стенам. Было слышно, как на камбузе гремят кастрюли. Я поднялся на ноги, чтобы узнать, не надо ли чем-то помочь, но меня так швыряло от стены к стене, что я решил быть осторожнее, чтобы самому не получить травму. Судно плясало на волнах. Шум стоял невероятный. Повсюду скрипели балки и хлопали плохо закрытые двери. Константин в одном белье помчался в машинное отделение, чтобы разобраться, откуда идет запах дизельного топлива. Капитан позволил циклоническому шторму подхватить корабль, намереваясь углубиться в Карское море и направить нас по траектории к Благохранимому дому. К северу от циклона море будет спокойным, но сначала нам предстоит снова пересечь яростные волны и снова потерять драгоценное время. Весь сегодняшний день я провел на койке, качаясь в полудреме. При таком обилии жирной пищи мне скоро потребуется физическая нагрузка. После чая в 4 часа дня доктор Маат рассказал об исследованиях, в ходе которых нам измеряли кровяное давление и снимали электрокардиограмму. Кажется, в Арктике человек стареет быстрее, и я был в шоке, когда обнаружил, что Хенри неподвижно лежит на койке, похожий на дохлого кота. Я принес ему кусок хлеба. «Хенри, Хенри… Что с тобой? Тебе надо попить, слышишь? Попей водички, дружище». «Нет, нет… Я не могу ничего пить», – слабо бормочет он.

Джордж Маат (на заднем плане) знакомится с судовым лазаретом доктора Лабутина. Фото: Рене Герритсен/ Фонд имени Оливера ван Норта

«Иван Киреев» движется вперед, подгоняемый попутным ветром. Переход через серую пустоту предположительно займет 16 часов, таким образом, прибытие в Ледяную Гавань ожидается завтра к вечеру. Всю вторую половину дня великолепные прозрачные бирюзовые волны вздымались и падали у нас за кормой. Стены воды накатывались на судно и разбивались о мостки. Каждый раз, когда нос накрывала новая волна, раздавался звук удара воды о железо. Заливавшая палубу вода, крутясь в водоворотах, выливалась через шпигаты. Большие коричневые поморники пробыли с кораблем несколько часов, а потом унеслись дальше в свою арктическую пустыню.

Еще минуту назад мне в лицо летели холодные брызги Карского моря, а сейчас я уже сижу в раскаленной судовой сауне. «Иван Киреев» должен расходовать пресную воду очень экономно, но раз в неделю нам всё же позволено принимать душ, и в этот день после обеда работает сауна. Мы составили список и разбились на группы, поскольку в парилке есть место лишь для четверых. Сауна расположена в самом устойчивом месте на борту, в центре любого движения: в средней части судна и ниже ватерлинии. Старков не снимает вязаную шапочку – он говорит, так полезнее для волос.

Уже наступила ночь – при пасмурном небе заполярные сумерки снаружи сгущаются сильнее, чем я ожидал. В каплях морской воды за иллюминатором отражается свет лампы. Все двери раскрыты. Евгений читает в кровати. Константин, в фиолетовом тренировочном костюме, читает, сидя в кресле. Корабль уверенно движется к своей цели. Ержи и Бас спят. Хенри ожил и о чём-то болтает с Рене. Ребята из экипажа корабля набились в столовую и смотрят пиратское видео с Арнольдом Шварценеггером. В дальнем углу мы с Херре и Сашей режемся в домино, а Джордж наконец поднялся и собирается уйти в свою каюту, чтобы лечь спать.

24 августа 1995 года, четверг

Наступил, наконец, тот день, когда мы должны прибыть в Ледяную Гавань, это шестой день в море и девятый после нашего отъезда из Амстердама. Всю ночь корабль шел на полной скорости, поскольку море успокоилось. Наша скорость возросла до 12 узлов или около того. Я спал крепко, а в 7 утра меня разбудили девушки, которые мыли пол в коридоре. Погода была ясная, море спокойно, и корабль скользил по голубым волнам. Еще толком не продрав глаза, я впервые за несколько дней вышел на палубу, щурясь от яркого света. Ветер был холодным и свежим – настоящий полярный ветер. Льда по-прежнему нигде не было видно, что для этих мест – нечастое явление. В мае 1837 года, готовясь к экспедиции на Новую Землю, Карл фон Бэр за глаза назвал Карское море «ледяным погребом». Три месяца спустя, когда он прошел проливом Маточкин Шар до его восточного устья, свободное ото льда Карское море встретило его штормом, вынудив вернуться назад, к хорошо изученному западному побережью архипелага. Подумать только – тянущийся темной полосой на отдалении восточный берег Новой Земли был окончательно положен на карту каких-нибудь 85 лет назад! Мы же беспрепятственно продвигаемся на северо-восток, уходя всё дальше от штормовых туч, виднеющихся над южным горизонтом, и не обращая внимания на следующий за нами по пятам циклон. Капитан проявил чудеса навигации. Если условия останутся благоприятными, мы будем в Ледяной Гавани после полуночи и сразу же высадимся на берег. А затем будем спешно ставить лагерь и готовиться к ненастной погоде. На палубе я обнаружил Рене и Хенри, которые испытывали спутниковый телефон и ветрогенератор. Во время первой проверки пять дней назад выявилась серьезная проблема. В отличие от обычного бензинового генератора, который оснащен стабилизатором напряжения и поддерживает выход в узких пределах, ветрогенератор иногда выдает значительные скачки, которые потенциально опасны для многих приборов. Судовой радиоинженер предложил использовать лампу накаливания в качестве предохранителя, чтобы защитить приборы во время пиковых скачков. Рене попытался вспомнить университетский курс физики. Напряжение возрастает с увеличением частоты вращения, и 60 ватт, деленные на 12 вольт, дадут нам необходимые 5 ампер. «Всё верно? – спрашивает он Хенри. – Нам нужна лампа 60 ватт, правильно?»[57][58]

Машинное отделение – клокочущий ад. Я осторожно заглядываю за стальную дверь, и мне в лицо ударяет поток горячего воздуха, пахнущий машинным маслом. Сидящий в звуконепроницаемой кабине наш старший механик машет мне рукой, приглашая войти и осмотреть оборудование. Вибрация и шум, доносящиеся из разных частей судна, позволяют механику судить о нормальной работе машины. Сердце судна занимает около трети его длины. Рядом со входом расположен громадный желтый блок двигателя. Через стальную решетку, по которой я вошел, можно увидеть уходящее вниз на три этажа кажущееся хаотичным переплетение толстых и тонких труб. Эти трубы выкрашены синей, зеленой или красной краской, чтобы было понятно, какие жидкости они переносят. От двигателя к корме тянется тяжелый вал из нержавеющей стали. Этот вал вращает гребной винт. Он крутится быстро, но не слишком. Звук работающего двигателя впечатляет. Мое внимание привлекли семь прозрачных стеклянных трубок на стальном двигателе: они наполнялись маслом, одна за другой опорожнялись, а затем снова наполнялись. Этот крошечный набор трубок, при всей его простоте, по-видимому, поддерживал работу всей двигательной установки. Старшего механика чаще всего можно было встретить в небольшой мастерской напротив машинного отделения. В этой комнатке стоят старенький верстак, засыпанный стальной стружкой, и металлические шкафчики с инструментами: гаечными ключами, плоскогубцами, молотками, напильниками, отвертками, болтами, ремнями, проводами, зажимами, фильтрами и многими другими предметами, о предназначении которых мне ничего не известно. Вдоль стен стоят картонные коробки с запчастями. Тут он может сделать всё что угодно и уже изготовил для нас два прекрасных латунных зажима для аккумулятора вместо тех, что мы забыли дома.

Торопимся, чтобы успеть до шторма: в 3 часа на нас начала надвигаться полоса серой мглы. В тихую летнюю погоду здесь, над холодными водами Карского моря, туман может опуститься за считаные мгновения. Вдалеке над морем тянутся темные массы облаков, отливающие серебром на солнце и грозные, коричневато-серые с другой стороны. Когда мы вошли в густую пелену, солнечный свет померк, рассеянный мельчайшими капельками пара, и температура заметно упала. По мере того как туман сгущался, свет становился всё тусклее, что вызвало беспокойство среди нидерландцев. Мы заполнили имевшиеся у нас пластиковые канистры бензином из больших ржавых бочек, стоявших на носу. Всё оружие было проверено и смазано.

Высадка на берег в Ледяной Гавани должна была состояться в течение нескольких часов, поэтому мы собрались, чтобы обсудить предстоящие трудности… и белых медведей. Медведи могут прийти из чистого любопытства, даже если они не хотят на вас нападать. Если медведь низко опускает голову и шевелит плечами, он готовится к атаке. «Не бегите! – внушал нам Боярский. – Если вы побежите, он точно погонится за вами. Медведи прекрасно плавают и бегают быстрее вас. Если столкнетесь с медведем, киньте ему что-нибудь сильно пахнущее, например, шапку. Он обязательно остановится, чтобы ее понюхать, поскольку медведи полагаются главным образом на обоняние». Переводчик Юрий Мазуров добавил: «Да, у доктора Боярского большой опыт общения с белыми медведями».

«Если медведь застиг вас врасплох, палите в воздух, кидайтесь камнями, стреляйте в него из ракетницы. Куда бы вы ни пошли, оглядывайтесь вокруг. То, что издалека выглядит как куча снега, может при ближайшем рассмотрении оказаться белым медведем. Найдите что-нибудь, чем можно ударить зверя или ткнуть в него, что-нибудь острое, и примите угрожающую позу, чтобы отпугнуть животное. Постарайтесь, чтобы он не увидел в вас добычу. Медведям всегда нужно несколько секунд, чтобы принять решение: бежать или нападать. Этого времени вам хватит, чтобы встать на колени и зарядить пистолет. Если медведь появится в лагере, вы имеете право убить его». Бас предпочел обозначить зону безопасности вокруг палаток, потому что в тумане легко ошибиться в оценке расстояния.

В нынешних обстоятельствах, особенно после последних двух дней, которые большинство из нас провели на койке, трудно себе представить, что сегодня вечером мы окажемся в стране белых медведей. Медведи – хозяева в том мире, в который мы углубляемся всё дальше и дальше. Суровая арктическая природа за тысячи лет сформировала живое существо, которое живет в гармонии со своим пустынным окружением. Взрослый медведь за год убивает от 50 до 70 тюленей вдоль границ пакового льда. Так далеко на север границы льдов отодвинулись этим летом впервые за последние 50 лет – вероятно, из-за сильных циклонов. В результате большинство медведей переместились в более высокие широты, а те, что остались на суше, недоедают и будут стремиться пополнить запасы жира перед зимней спячкой. Ursus maritimus, морской медведь, может преодолевать вплавь расстояния до 200 километров и производит на свет детенышей в ледяных пещерах. Шерстинки на шкуре белого медведя полые, словно оптоволокно. Как считают некоторые ученые, это помогает передавать солнечный свет к коже, которая у него черного цвета, чтобы лучше поглощать тепло. Как можно оправдать убийство такого мощного и грациозного зверя? Мы не охотники, в отличие от «спортсменов» XIX века, которые убивали медведей десятками. Мы выросли в городах. Ближе всего к диким животным я был четыре года назад, во время своей поездки в Западную Гренландию. Там я столкнулся с мускусными быками, которые гнались за нами на скале. И хотя этот зверь покрыт густой шерстью, оставшейся от ледникового периода, и обладает торчащими, как бивни, рогами, у него нет острых зубов и когтей.

Листовки и плакаты Норвежского полярного института предостерегают посетителей архипелага: «Они нападают без предупреждения». Во время своего пребывания на острове Амстердам Джордж и Бас натягивали вокруг своих лагерей сигнальную проволоку, присоединенную к небольшим взрывпакетам. «Толку от этого было мало, не так ли?» – напомнил Бас Кист. Джордж Маат не замедлил согласиться. «Я часто спотыкался об нее, – сказал он. – И тогда мне приходилось сразу же падать на землю, потому что я слышал, как мой коллега передергивал затвор винтовки». Потом они поделились старой историей о канадском исследователе, который однажды утром вышел из палатки и лицом к лицу столкнулся с белым медведем. «Медведь попятился и, даже не глядя, аккуратно переступил через проволоку». Не так-то просто перехитрить белого медведя в его естественной среде обитания. Хоть я и восхищаюсь этими животными, но, если потребуется их отгонять, мы будем вынуждены защищаться. У нас есть «ремингтон» и высокоскоростные боеприпасы к нему, а также пули Бреннеке к российским ружьям «Байкал» 12-го калибра. У такой пули свинцовый наконечник и хвостовик-стабилизатор, и она, по словам Джорджа, способна «снести стальную дверь с петель». Наш доктор Лабутин сам набивает патроны, постоянно экспериментируя с количеством пороха. Если капсюль не встает на место, он просто несколько раз постукивает им по столу. Русские также используют крупную картечь, которая, как и Бреннеке, эффективна на расстоянии около 30 метров.

В 40 километрах от места высадки за два часа до прибытия мы попали в сплошной туман. Медведи смогут нас «увидеть» своим чутким нюхом, но мы не узнаем об их приближении. Они передвигаются быстро и неслышно, и их не придется долго ждать. Поэтому первая группа должна установить периметр безопасности. Русские сменили тренировочные костюмы и шлепанцы на камуфляжную экипировку. Ержи послал нас по каютам, чтобы мы немного отдохнули, но вместо этого я еще раз проверил снаряжение, начистил ботинки и налил воды во фляжку. Мне было немного не по себе от усталости и нервного возбуждения. Я смотрел на часы каждые 15 минут, и наконец нужный момент настал. Я встал. Судно шло на полной скорости, и это был дурной знак. На палубе мои самые мрачные предположения подтвердились. Из-за густого тумана и небольшой зыби высадку отменили. Смазанные, начищенные и готовые в дело, мы мерили шагами свою стальную клетку, окруженную непроницаемым серым небом и голубой водой. Еще до отъезда, в Нидерландах, я ввел в свой GPS-приемник координаты Благохранимого дома, но ему требовалось несколько минут после включения, чтобы найти три спутника и определить наше положение. Глупыш летал в нескольких сантиметрах над бушующим морем, резко поворачивая, чтобы избежать гребней волн. Как только GPS-приемник закончил вычисления, зажегся сигнал тревоги, и на экране появилось требование развернуть корабль на 222 градуса. Мы прошли мимо цели. До Благохранимого дома было меньше 3 километров, но теперь это расстояние увеличивалось. На берегу, наверное, шум машины и плеск волн проходящего мимо в тумане судна были хорошо слышны. Я бодр как никогда. В этот момент мы должны были бы приступить к выгрузке. Завтра, в 6 утра, мы придем в залив Иванова. Тогда настанет очередь Джорджа и Питера, номеров третьего и четвертого соответственно.

Таким образом, к концу дня экспедиция разделилась на две предметные партии. В распоряжении у Джорджа, Питера и их российских коллег есть несколько часов, чтобы приготовиться к высадке в заливе Иванова. В течение следующей недели им, возможно, предстоит найти могилу Виллема Баренца. А тем временем мы – партия Ледяной Гавани – будем дожидаться, когда «Иван Киреев» доставит нас назад к Благохранимому дому.

ДОПОЛНЕНИЕ

Пётр Боярский, создатель, начальник и научный руководитель Морской арктической комплексной экспедиции (МАКЭ):

«В детстве я перечитал все книги о первопроходцах и исследователях Арктики, которые только нашел в нашей библиотеке. Потом, когда я учился на физика-ядерщика, одним из моих наставников был известный писатель, автор книг, посвященных освоению Арктики. Я всегда хотел этим заниматься, и сейчас это стало главным делом моей жизни». Пётр Боярский (р. 1943) возглавляет российскую экспедицию на Новую Землю. Боярский интересуется историей памятников промышленности и инженерной мысли. Поскольку он отказался вступить в Коммунистическую партию, власти долгое время не обращали внимания на его идеи. Всё изменилось после перестройки, когда Министерство культуры обратило внимание на промышленную археологию. Боярскому, который называет себя «дипломатическим танком», удалось заставить бюрократию работать: «В 1986 году мы собрали команду ученых для исследования кирпичных памятников в Арктике. В 1987 году была организована поездка на остров Вайгач. Спустя два года я осознал, что кирпичные постройки – слишком узкая тема. Я решил, что экспедиция должна изучить все аспекты истории Арктики. Поэтому я привлек ученых из нескольких смежных областей. Все они высококвалифицированные специалисты. Нам удалось создать очень сильную и сплоченную команду». Экспедиция получила название МАКЭ, что расшифровывается как Морская арктическая комплексная экспедиция, и ее работу планируется продолжать и в дальнейшем. Начиная с 1986 года MAКЭ обнаружила и исследовала более 2000 объектов, представляющих культурно-исторический интерес. MAКЭ старается сохранить все следы человеческой культуры, и в том числе сооружения, которые использовались при ядерных испытаниях в период с 1954 по 1990 год на острове Южном архипелага Новая Земля.

Марк Глоцбах

АРХЕОЛОГИЯ И ПОЛИТИКА ВАДИМА СТАРКОВА

В 1970 году Вадим Старков (р. 1936) проводил раскопки поселений каменного века на Урале. Затем последовала экспедиция в Мангазею, русскую торговую факторию XVI века (позднее использовавшуюся также нидерландскими и английскими купцами) на реке Таз. «Вадим, – сказал ему директор института, – у тебя еще нет темы для диссертации. Почему бы тебе не поехать в Сибирь?» Потом, когда Академия наук решила провести раскопки на Шпицбергене, директор сказал: «Вадим, ты наш эксперт по Арктике, ты и займешься». Старков объясняет, что норвежцы, убежденные, что Шпицберген – это и есть Свальбард из легенд о викингах, преследовали в своих исследованиях политические цели. Они организовали обширные раскопки, чтобы доказать, что викинги первыми пришли на Шпицберген. «Но что они нашли?» – спрашивает Вадим. И сам же отвечает: «Русские охотничьи лагеря. Да, под одним из лагерей они обнаружили шахматную фигуру, которая, как они утверждают, могла принадлежать только викингу». Норвежцы строго следят, чтобы никто не проводил раскопок, не получив от них разрешения, – говорит Старков. Ему позволено исследовать только русские лагеря. Даже если нидерландский объект разрушается у него на глазах, он не может ничего касаться, поскольку иначе у него будут проблемы с губернатором Шпицбергена, который управляет островом от имени Норвегии. Но, по словам Старкова, ни Кремль, ни Академия наук никогда не просили его исследовать что-либо по политическим мотивам. Недавно исследования Старкова финансировал ветеран Северного полюса Дмитрий Шпаро, который попросил его отыскать останки русских путешественников в Якутии, чтобы можно было восстановить их лица.

Тео Тобош