В ледовитое море. Поиски следов Баренца на Новой Земле в российcко-голландских экспедициях с 1991 по 2000 годы

Море было совершенно спокойным, и под низким пасмурным небом царило полное безветрие. Экипаж на палубе готовил к спуску плашкот – моторный бот, который доставит нас на берег. Рядом лежали сложенные штабелем доски. Мы погрузили их на борт в Архангельске, чтобы использовать здесь, в заливе Иванова. Досок оказалось так много, что плашкоту предстояло сделать две ходки. В первую ходку на берег высадилась вся партия, которой предстояли поиски захоронения: Евгений, Константин, Николай, Виталий и мы с Джорджем. Всем нам пришлось надеть спасательные жилеты, которые лежали в носовом кубрике. К каждому жилету был прикреплен маленький фонарик, довольно небрежно припаянный к батарейке короткой тонкой проволокой. Интересно, подумал я, неужели эта конструкция в самом деле сработает, если я свалюсь в воду? Но потом я сообразил, что долго работать ей так или иначе не понадобится. Упав за борт, ты уже через несколько минут умрешь от переохлаждения – температура воды немногим выше нуля. Возможно, поэтому при отъезде из Архангельска нам подарили маленькую деревянную птичку с хрупкими крыльями, сделанными из щепок, – она должна приносить удачу. Как объяснил нам Юрий, это традиционные поморские сувениры, которые вырезают из березы.[59]

Боярский устроил из нашего отъезда целое представление, приосаниваясь всякий раз, когда кто-нибудь собирался его фотографировать. Команда спуститься в плашкот поступила так внезапно, что я забыл воздушного змея и камеру для аэрофотосъемки, но всё-таки успел натянуть болотные сапоги, поскольку подозревал, что часть пути придется идти по воде. Несколькими днями ранее у каждого из нас была возможность выбрать: резиновые болотные сапоги с высокими голенищами или невероятно нелепый резиновый костюм с бахилами и длинным зеленым плащом. Это снаряжение российской армии, но выглядит оно так, словно сошло со страниц научно-фантастических романов 1950-х годов. Оно хранилось в громоздких ящиках, проложенное листами вощеной бумаги и щедро присыпанное тальком. Весило всё это немало, но выглядело очень прочным и надежным. Я спустился по веревочной лестнице с борта нашего стального судна в плашкот. Все уже сидели на скамьях вдоль бортов, а посередине были сложены доски, брус и листы фанеры.

Сквозь висевшую в воздухе изморось мы направились к берегу. Боцман с густыми черными усами стоял, расставив ноги, на корме, крепко удерживая руль одной ногой. Матрос, лежавший на спине в люке машинного отсека, управлял работой дизельного мотора вставленным куда-то гаечным ключом. Наш напоминающий баржу красный плашкот деловито пыхтел, испуская клубы густого черного дыма. Те, кто остался на борту судна, становились всё меньше и меньше, медленно растворяясь в мокрой липкой пелене. В нескольких сотнях метров от нас из воды появились две моржовые головы: заметить мы их успели, но, прежде чем нам удалось их хорошенько рассмотреть, они скрылись в волнах. Берег стремительно приближался: впереди была полоса гальки с белыми бурунами прибоя.

«Прямо как на Зеландском Дозоре, – пробормотал Джордж. – Туман и хлопья снега у берега – это очень похоже на Шпицберген». Когда плашкот достиг берега, Хенри, вставая, потерял равновесие и свалился за борт, взмахнув в воздухе короткими ногами. Ержи, который поехал с нами, чтобы помочь разгрузиться, протянул ему его кинокамеру. Грузовая рампа опускаться наотрез отказалась, и пришлось всё перетаскивать через борт. Пока Хенри настраивал камеру, почти все уже сошли на берег. «Да подождите же немного!» – крикнул он одному из русских, но тот не обратил на него никакого внимания и продолжил работу. Хенри попытался поставить еще одного человека перед камерой, но тот не понял, чего от него хотят, и ушел. «Быстро! Быстро!» – кричал боцман и вместе со своей командой лихорадочно сбрасывал доски в пену прибоя. Наконец весь груз был сложен на берегу, личные вещи – собраны поблизости и укрыты брезентом, а плашкот отправился во вторую ходку. Было 11:15 утра.

Виталий выбрал место для установки нашего лагеря приблизительно в 200 метрах от воды. Мы перетащили туда все стройматериалы и начали сортировать их по размерам. Тем временем плашкот вернулся со второй порцией груза. Волнение на море усилилось, и наш мотобот уже больше не казался идеальным транспортным средством. Последние доски пришлось просто сбросить в воду. К счастью, Ержи привез сумку с моей камерой и воздушного змея. Он бросил их мне, а в следующее мгновение плашкот включил задний ход, отошел от берега, развернулся и, сердито рыча, двинулся в море, взмывая на гребнях разбивающихся о берег волн. Шесть человек, оставшиеся на берегу, провожали взглядом крохотное судно, которое медленно исчезало в сгущающемся тумане, скрывавшем от нас «Ивана Киреева». Я не был уверен, что нам удастся построить хижину, поэтому мы с Джорджем сразу же стали ставить нашу палатку – купольную, с гибким каркасом, производства фирмы «Норд Фейс». Растяжки мы закрепили на тяжелых корягах, которые лежали на берегу. Евгений и Константин тем временем тоже устанавливали палатку – видавший виды невероятных размеров шатер, развевающийся на ветру. C самодовольным чувством я сказал Джорджу: «Если они намерены спать там, то, боюсь, нам придется приютить всех четверых у себя». Однако выяснилось, что палатка нужна была только для того, чтобы защитить от дождя материалы и припасы. Одновременно Виталий смонтировал антенну высотою несколько метров для своего передатчика.

Когда палатки были поставлены, мы сразу же приступили к постройке хижины. Вскоре мне стало ясно, что она должна стать нашим домом на сегодняшнюю ночь. Если мы не успеем ее достроить, подумал я, у нас хотя бы есть палатка. Наши русские коллеги задумали нечто совершенно неожиданное. Еще дома Виталий изобрел сложную схему строительства хижины с использованием трех типов пиломатериалов. Он деловито принялся сколачивать оконную раму, и совместными усилиями мы вскоре соорудили южную стену, в которой были окна. Теперь предстояло построить северную стену, которая была немного выше. Двое человек держали эти стены вертикально, пока Виталий приколачивал боковины. Прошло всего несколько часов, а сооружение уже начало обретать форму. С каждым часом моя вера в строительные таланты Виталия крепла. Ближе к вечеру, когда были установлены опоры, которые должны были поддерживать крышу, даже Джордж преисполнился энтузиазма, хотя он по-прежнему не исключал, что эту ночь мы проведем в палатке. Все усердно трудились, чтобы закончить работу к ночи.

Мы были так увлечены строительством, что забыли следить за белыми медведями. Когда кто-то напомнил об этом остальным, мы стали выставлять одного дозорного, который осматривал окрестности до тех пор, пока он не требовался на стройке. К счастью, медведи так и не появились. Когда последние доски были уложены на крышу, у нас кончились длинные гвозди. Почти половину крыши пришлось прибить короткими. В самом конце мы укрыли крышу пластиковой пленкой, чтобы замаскировать все швы, а сверху натянули брезент и закрепили его оставшимися досками. Нельзя сказать, что получилось капитальное сооружение. Будем надеяться, что в ближайшее время не случится сильного шторма с порывистым ветром, иначе нашу крышу просто снесет. Пустив в дело две старые палатки, мы прикрепили их с внешней стороны к стенам хижины, чтобы ее не так сильно продувало. Пола у нашего дома не будет. Однако мы притащили найденные на берегу четыре ствола плавника, которые послужат основанием для низких нар, идущих вдоль всей северной стены. В половине первого ночи, после того как Виталий навесил дверь, мы перенесли внутрь все наши пожитки. Через час, когда нары были готовы, мы окрестили наше убежище Благохранимым домом № 2. Все смертельно устали. Нары с разложенными на них толстыми спальными мешками звали прилечь и сразу же провалиться в сон. Но, как ни обидно, отдых пришлось отложить. Перед самым отбоем мы составили список дежурств по охране лагеря, и нам с Джорджем выпало нести первую вахту до 4 часов утра. Оставаясь снаружи, я то и дело подходил к костру, чтобы немного согреться. К своим обязанностям медвежьего сторожа я подошел очень серьезно, но единственным живым существом в округе был Джордж. Обойдя хижину кругом, я почувствовал, что начинаю ею гордиться.

У нас получился хорошенький маленький домик с покатой крышей, покрытой светло-коричневым брезентом. Чтобы не сидеть на одном месте, мы с Джорджем собирали плавник для костра, но всё равно мне показалось, что эти часы длились целую вечность.

К северу от нашей хижины протекал ручей, берущий начало у ледника; там я наполнил первый чайник. До этого места надо было пройти около 600 метров, и я взял с собой счетчик Гейгера, чтобы измерить уровень радиации. Хотя в 1993 году повышения радиационного фона рядом с Благохранимым домом обнаружено не было, радиоактивные осадки – следствие ядерных испытаний, проводившихся до 1990 года, – могли с тех пор достичь этих мест в результате таяния ледников. Однако стрелка счетчика не сдвинулась с места – я услышал только один щелчок, вызванный естественным фоном. Надо думать, если поверхность чистая, то чистой должна быть и вода. А если вода и загрязнена, то поделать с этим я так или иначе ничего не смогу.

К своему полному изумлению, по пути назад на гладком гребне прямо за нашей хижиной я наткнулся на сложенную из камней пирамиду, на первый взгляд, напоминавшую могильный знак. Неужели мы построили лагерь всего в 200 метрах от нашей цели? Груда камней покрывала прямоугольный участок земли размером с двойную могилу – 2 × 1,5 метра, отмеченный двумя крупными камнями в изголовье и обращенный противоположной стороной четко в сторону берега. Короче говоря, были налицо все характерные свойства погребений, которые нам известны по кладбищу китобоев на острове Зеландский Дозор архипелага Шпицберген. Вдобавок сюда легко дойти от берега – около 350 метров по ровному гравию. Потрясенный этим открытием, я позвал Джорджа, поскольку пирамида была хорошо видна, если стоять рядом с хижиной. Завтра мы займемся ею вплотную.

Мы проснулись в 8:00 и всё утро занимались благоустройством нашей хижины. Русские привыкли готовить на газовой плитке. Баллон они разместили снаружи, а полку для плитки Виталий прибил изнутри. Несмотря на наши с Джорджем возражения (в хижине, где на нескольких квадратных метрах спали шесть человек, и без того было сыро), он завершил оборудование кухонного уголка куском брезента, не озаботившись обустройством слива. Евгений и Николай тут же принялись украшать маленькую кухню. Джордж пытался убедить этих экспертов изменить свое решение, но его аргументы услышаны не были. Напротив, они утверждали, что плитка добавит тепла и уюта. С четверть часа Джордж уныло сидел на своей койке, а потом встал, взял нож, вышел наружу и, ни слова не говоря, прорезал вентиляционный клапан в полиэтиленовой пленке, закрывавшей окно. Наши коллеги добродушно покачали головами, но на этом всё и кончилось. Ну что ж! Похоже, у русских это обычный способ преодоления разногласий. Я смотрел на серый пейзаж снаружи через мутное пластиковое окно. Время от времени накрапывал мелкий дождь, и от этого окрестности выглядели еще более мрачными и пустынными.

Нашей главной целью был осмотр двух погребений, обнаруженных Кравченко. Одно из них – отмеченное столбом с инициалами BAR – должно быть к западу от нас, на мысе Петровского, который переходит в мыс Варнека. Другое – украшенное, согласно рисунку Кравченко, черепом белого медведя – в противоположную сторону, дальше на северо-восток, на мысе Вилькицкого. Найденная мною накануне пирамида – третье возможное место, но вначале нужно отыскать первые два. В течение следующей недели Джорджу и мне предстоит обследовать 50 километров побережья от Ледяного мыса до мыса Вилькицкого. Виталий и Николай останутся рядом с хижиной. Николаю для его ботанических изысканий нет необходимости уходить далеко от лагеря. Он составляет список мхов, растущих на участке между берегом и подножием гор. В первый же день он обнаружил растение, которое ранее на этом острове не отмечалось.[60]

Утром мы вчетвером отправились к участку № 3. Мы решили сфотографировать пирамиду из камней и вернуться завтра, чтобы зарисовать ее. Затем мы с Джорджем продолжили путь на запад, по направлению к мысу Петровского. Когда мы шли вдоль кромки обрыва, Джордж внезапно заметил что-то внизу на берегу. Он начал осторожно спускаться, и я последовал за ним.

«Смотри, что я нашел!» – радостно воскликнул он. В продолговатой, покрытой льдом луже лежал скелет белого медведя, его череп наполовину выступал изо льда, а зубы были раздвинуты в замерзшей ухмылке прямо над землей. Медленно и осторожно мы попытались выковырять его с помощью саперной лопатки, но он глубоко вмерз в лед. Новая Земля крепко держала свое сокровище. Через несколько сотен метров мы заметили нагромождение камней на мысу. Эта одинокая груда валунов – единственный признак того, что до нас тут были другие люди. Виталий и Николай присоединились к нам, чтобы осмотреть полуразрушенную каменную пирамиду. Если она и обозначает захоронение, то оно маловато для двух тел. Перед тем как двинуться дальше, я включил GPS, чтобы установить координаты этого места.

Высота обрыва увеличивалась, поэтому мы решили не спускаться вниз и пересечь плато, надеясь вскоре увидеть Ледяной мыс. Издалека я уже мог разглядеть ледник с его моренами – массивными скоплениями горных пород – на краю залива. Размеры этих морен указывали на то, что в былые времена сползающий ледник заполнял собой весь фьорд. Во времена Баренца фронты ледников образовывали практически непрерывный барьер, тянущийся на 30 километров, так что можно было с полным правом говорить о «ледяном мысе». Карта Новой Земли в северной своей части изображает множество айсбергов, отколовшихся от тающих ледников. Мы спустились с плато на берег. Надо льдом кружили стаи кричащих крачек. Моя первая встреча с ледником потрясла меня до глубины души. Зрелище поистине замечательное! Это и есть Ледяной мыс? У входа в залив мы нашли трехногий деревянный геодезический знак, а рядом с ним еще одну пирамиду из камней, подобную той, что мы уже видели в этот день. При высоте около 1 метра, она, несомненно, служила навигационным знаком.

После полудня сгустились тучи, и к концу дня мы основательно промокли. Оказалось, что моя куртка из гортекса не такая уж водонепроницаемая, как обещала реклама. Нижнее белье промокло, а в ботинках хлюпает вода. Боюсь, что в хижине ничего не высохнет. Температура +3 °C, и с северо-запада дует пронизывающий ветер. Белых медведей по-прежнему не видать. Возле деревянной треноги я заметил оленьи следы, а у подножия обрыва, на снегу, – спускающиеся вниз отпечатки лап белого медведя. Но, как мне показалось, они были довольно старые.

Нам с Джорджем снова выпало охранять лагерь с 1:00 до 4:00 ночи. Каждый раз Константину и Евгению доставалась «собачья вахта» с 4:00 до 7:00 утра, которую мы считали самой трудной. Мы предложили им чередоваться, но они сказали, что им без разницы. Сегодня мы приятно провели это время: я заранее представлял, как томительно будут тянуться эти три часа, но вместо этого мы поговорили с Джорджем, потом я собрал дров и с ружьем на плече обошел лагерь. Наконец-то у меня нашлось время для ведения дневника. Днем в хижине мало места и нет времени, чтобы этим заняться.

После завтрака в 9:00 Виталий связался по радио с «Иваном Киреевым» и узнал, что сегодня около полудня первая группа наконец-то планирует высадиться рядом с Ледяной Гаванью. Надеюсь, они не пали духом и успеют в оставшееся время выполнить свою программу. Мы провели весь день на участке № 3, который расположен в 200 метрах от нашей хижины на склоне у берега. Чем больше я смотрю на каменную пирамиду, тем больше мне кажется, что это действительно могила. Я собрал воздушного змея, чтобы сделать снимки этого места до того, как начнутся раскопки, но, когда я попытался развернуть громоздкую конструкцию, налетевший порыв ветра сломал крестовину. К счастью, у меня была запасная, но лучше бы такое не повторялось, иначе с аэрофотосъемкой будет покончено.

Ветер был сильнее, чем хотелось бы для запуска змея, но, если не сделать это сейчас, другого шанса запечатлеть непотревоженную могилу уже не будет. И так мне пришлось остановить Евгения и Константина, которые собирались разметить место раскопа колышками и тем самым испортить картину. Когда змей с прикрепленной к нему камерой наконец поднялся в воздух, катушка с леером размоталась так быстро, что я даже не успел понять, что произошло. Я попытался было удержать леер голой рукой, но было поздно! Змей спикировал, и камера два раза подпрыгнула от удара о твердую, как камень, землю. «Ну всё, со съемкой покончено!» – думал я, уныло плетясь к фотоаппарату. Было видно, что он получил повреждения. Мне было чертовски обидно, ведь я не успел сделать ни одного снимка! Только потом я заметил, что леер от воздушного змея оставил на моей ладони глубокий ожог.

Однако выяснилось, что, несмотря на все вмятины, фотоаппарат работал исправно. Затвор по-прежнему срабатывал по сигналу с дистанционного пульта. Надеюсь, что царапины на объективе будут не очень заметны. Со второй попытки змей взмыл в небо как положено. Я передал катушку Николаю. Он самый крупный мужчина в нашей группе, и если кто-то может справиться со змеем, так это он. Мы вдвоем перемещали змея над могилой, а Николай крепко держал в руках катушку. Его тучное тело немного приподнималось при каждом шаге. Я сделал снимки с высоты 40 метров прямо над могилой. Когда всё было закончено и я укладывал свое снаряжение, то с ужасом обнаружил, что установил неверное значение светочувствительности пленки: 400 единиц ISO/ASA вместо 100 единиц, указанных на упаковке. В этой суматохе я упустил из виду самый элементарный шаг. Опять всё насмарку!

После обеда я снова запустил змея, на этот раз с правильными настройками. Потом настала очередь Евгения и Константина, и они изобразили могилу в масштабе. Они использовали отличный метод: нарисовали мелом на поверхности вспомогательную сетку, и – вуаля! – рисунок был готов приблизительно за час. В это время Джордж с помощью компаса определил положение этого места относительно геодезического знака и хижины на берегу. Мы пронумеровали камни, чтобы их можно было вернуть на прежнее место. Раскопки происходили на площади 2,5 х 2,5 метра, прилегающей к основанию пирамиды. Мы все копали по очереди, но из-за массы гальки работа продвигалась медленно.

Евгений, единственный из нас, работал молча и размеренно, ему не нужна была ничья помощь. По словам Джорджа, с ним трудно иметь дело, поскольку он ни с кем не советуется. Константин – его помощник. Виталий проводил измерения высот с помощью уровня и делал фотографии. В оставшееся время он вообще не подходил к раскопу. Как ни странно, почва под пирамидой камней оказалась нетронутой. Мы углубились на 75 сантиметров, но с каждой лопатой надежды обнаружить могилу таяли. Здесь никто раньше не копал. Евгений, строго следуя предписанной в России археологической процедуре, зарисовал пустое место. Около 7 часов вечера работа была закончена, и пирамида восстановлена. Мы все изрядно вымотались и устали, поэтому решено было лечь спать пораньше.

Погода сегодня хорошая: время от времени моросит дождь, температура воздуха +3 °C. Вчера я повесил свою куртку снаружи, и к утру она полностью высохла. Внутри по-прежнему холодно и сыро, и каждый раз, когда мы кипятим воду, влажность, конечно же, увеличивается. Николай собрал все произрастающие здесь мхи и другие карликовые растения. Он установил в хижине полку, чтобы сушить на ней водоросли, собранные вдоль линии прилива. Сегодня мы с Джорджем дежурим с 3:00 до 6:00 утра. Я воспользовался этой возможностью и повесил на трехногом геодезическом знаке неподалеку от нашего дома флаг университета. Но он только вяло повис, поскольку ветра почти не было. Теперь опять пошел мелкий дождь.

Ветер дул с юго-запада, было сухо. Хороший день, чтобы обследовать значительный отрезок побережья. Мы с Джорджем вышли в 12:30, сразу после обеда. Мы взяли с собой еду в рюкзаках и ружье, без которого никак не обойтись. Две реки, питающиеся талыми водами, впадают в северо-восточную часть залива Иванова. Первую, которая находится приблизительно в полукилометре на восток от нашей хижины, перейти довольно легко. Последние два дня мы по очереди ходили к ней за питьевой водой. Следуя традиции XIX века, мы назвали ее «рекой ван Вейна» в честь нашего коммерческого директора. Вскоре мы подошли к гораздо более широкому и быстрому потоку, который, согласно нашей карте, берёт начало прямо у ледяной шапки. У него даже есть собственное название: река Снежная. В долине этой реки можно найти стволы деревьев, а дальше вглубь острова даже пузатые железные буи для рыболовных сетей или что-то в этом духе. На берегу я сорвал несколько крохотных растений для Николая. Джордж посчитал, что это хорошее место, чтобы испытать крупнокалиберные патроны Бреннеке – плод экспериментов доктора Лабутина. Мне никогда раньше не приходилось использовать такие патроны, и я решил потренироваться, выбрав в качестве мишени массивный металлический буй.

Стрелковые упражнения прошли успешно: я промахнулся сантиметров на 20, а Джордж – на 5. «Ружье бьет на 5 сантиметров ниже», – заявил он тоном, который не позволял усомниться в его снайперском искусстве. Ружье такого калибра дает мощную отдачу в плечо. Было странно видеть, как пуля рикошетирует от стального буя, и только потом слышать звук, эхом разносящийся по долине. Мы чувствовали себя как два малолетних хулигана, занимающиеся чем-то противозаконным. Вчера Джордж почистил и смазал все три ружья. Русские просто оставляли свое оружие снаружи, и два дня спустя на нём появились заметные признаки коррозии.

Затем я развернул голенища своих болотных сапог. Поскольку я выше и тяжелее Джорджа, я попробую перейти через ручей первым и нащупать брод. Я обвязал вокруг талии веревку. Успешно сделав несколько первых шагов, я вдруг почувствовал, как твердое дно уходит из-под моих ног. Я поскользнулся и, повалившись на бок, оказался в ревущей ледяной воде. Вода была повсюду. Я не чувствовал холода – я вообще ничего не чувствовал, – но поток яростно тянул меня за собой. Подтянув веревку, Джордж помог мне подняться на ноги. Через минуту, мокрый с головы до ног, я стоял, дрожа, на берегу.

«Мощно ты кувыркнулся кормой вверх», – рассмеялся Джордж.

«Очень смешно! – огрызнулся я, тяжело дыша. – Я чуть богу душу не отдал!» Я быстро высыпал всё из рюкзака и фотосумки на низкий пригорок рядом с устьем реки. Вода хлынула как из ведра. К счастью, было солнечно, так что содержимое могло высохнуть. Я больше всего беспокоился за компактную видеокамеру, которую мне дал Антон ван Мюнстер, чтобы я снимал самые важные события. Она намокла, и на части кассет я заметил капельки воды. Антон хотел поехать с нами, но Ержи его не отпустил. Он считал, что важнее снять, как будет проходить обследование останков Благохранимого дома. Надеюсь, пленки не пострадали, поскольку за последние несколько дней я успел отснять несколько интересных моментов. Полураздетый, я сидел на вершине холмика, а вокруг меня были разложены на просушку долларовые купюры. Это был наш неприкосновенный запас на случай необходимости. Его должно было хватить, чтобы оплатить вертолет до Диксона – поселка на Таймыре. Как известно, девиз Аэрофлота: «Не заплатишь – не поедешь», даже в чрезвычайных обстоятельствах. Мы в этом убедились в 1993 году. Джордж тем временем искал место, где можно перейти реку вброд.

«Ну как ты тут? – пробурчал он. – Надо смотреть на поверхность воды, чтобы понять, где можно пройти». Он больше часа ходил по реке с длинным шестом и очень осторожно нащупывал путь. После того как он с этим разобрался, мы перешли на другую сторону за 10 минут.

В 4 часа дня мы снова двинулись в путь. Мы хотели дойти до мыса Вилькицкого, где Дмитрий Кравченко в 1979 году обнаружил коническую груду камней диаметром у основания около 2 метров рядом с просевшим прямоугольным участком грунта, соответствующим по своим размерам двойному захоронению – гипотетическая могила № 2. В лежавшем перед каменным конусом медвежьем черепе было пулевое отверстие, которое, согласно Кравченко, соответствовало пуле, выпущенной из мушкета, подобного тем, которыми были вооружены люди Баренца. Для меня это место было самым обнадеживающим. К сожалению, мы сильно задержались, и я сомневался, что мы успеем пройти за остаток дня 15–20 километров. Но всё равно получилась прекрасная прогулка вдоль побережья. Слева от меня до горизонта тянулся Северный Ледовитый океан. Прибрежная полоса становилась всё уже, и в некоторых местах всего несколько метров отделяли полосу прибоя от отвесного обрыва. В конце концов мы забрались на плато в надежде разглядеть каменные знаки. Поверхность была очень ровной – плотный слой мелкой гальки. Вдалеке виднелось несколько солидных каменных глыб. Низкое солнце подчеркивало каждую неровность. Сочившаяся вода заполняла углубления в грунте, и мы обнаружили несколько низин, поросших мхом и травой. Вокруг этих «новоземельских джунглей» мы сразу же заметили следы и экскременты северных оленей, но самих животных нигде не было видно. В глубине острова виднелись черные холмы, за которыми скрывается гигантская ледяная шапка.

По дороге на мыс Марии мы встретили только одну груду камней на мысе Дриженко. Как объяснил нам Евгений, знак в виде сложенной из камней пирамиды по-русски называется «гурий». Предположительно их сооружали поморы – русские люди, жившие на побережье и промышлявшие морем. Я не думаю, что эти гурии относятся к XVI веку, в противном случае де Вейр обязательно написал бы о подобных сооружениях, как он писал о поморских крестах. С мыса Марии открывается прекрасный вид на залив Иванова с одной стороны и два Больших Оранских острова с другой. Оба острова представляют собой плоскогорья с отвесными скалистыми краями, вздымающимися прямо из темно-синих морских вод. Теперь мне совершенно очевидно, что, если плыть вдоль берега, эти острова будут видны практически из любой точки. В ярком солнечном свете серый пейзаж приобрел почти голубоватый оттенок, и кажется, что видно бесконечно далеко.

Обратная дорога от мыса Марии до нашей хижины заняла добрых три с половиной часа, мы вернулись в лагерь около 9 часов вечера. Все остальные сидели на солнышке перед хижиной. Евгений показал нам следы белого медведя, тянувшиеся вдоль берега. Вот те раз! Значит, они где-то поблизости. Но насколько свежие эти следы? Они оставлены вчера или в прошлом месяце? Определить это невозможно. Сегодня вечером мы уже не будем так беззаботно сидеть у костра.

Наши товарищи ждали нас, чтобы поужинать вместе. В последние несколько дней еду готовил Константин. За ужином мы обсудили наш поход, и Джордж предложил свой план на следующие два дня. Он решил добраться до мыса Вилькицкого. Мы можем переночевать на мысу и начать раскопки на следующий день. Евгений считает, что не стоит разбивать группу. У нас только одна рация, а без связи он не может взять на себя ответственность за безопасность людей. «Нам придется сделать две вылазки, чтобы выполнить всё намеченное, – подвел итог Джордж. – Это плохо. Но, если погода не испортится, у нас будут две отличные прогулки – просто благословение после всех этих дождей».

Остаток вечера мы провели, сидя вокруг костра. Было тепло, поскольку ветер совсем стих. Я поставил свои промокшие ботинки сушиться и вытянул голые ноги к огню. Сегодня мы должны были стоять на вахте с полуночи до 3:00. Незадолго до полуночи, когда солнце висело низко над горизонтом при ясном небе, начал образовываться иней. Джордж решил забрать череп медведя, обнаруженный нами в субботу. Погода может испортиться, и у нас не будет возможности еще раз туда сходить. Джордж ушел, но поход оказался не из легких. Через полтора часа он появился из густого тумана, очень быстро накрывшего всё вокруг. Фактор риска здесь тоже присутствовал, поскольку наши друзья белые медведи могли легко подойти незамеченными. Восход был в 2:47.

Около 9:30 утра все, наконец, встали. Виталий связался с «Иваном Киреевым»: у группы Ледяной Гавани всё хорошо. На сегодня у нас запланирован поход на мыс Вилькицкого. Однако Евгений дал понять, что предпочел бы придерживаться изначальных указаний Боярского обследовать участок берега между мысами Петровского и Варнека, который идет от нас в противоположную сторону. Мы все с этим согласились и около полудня вышли из лагеря в западном направлении. Погода снова прояснилась: ни малейшего дуновения ветра, легкие облачка и отличная видимость, как вчера. Когда мы уходили, температура была не меньше 7 °C. Мы шли к Ледяному мысу, следуя изгибу берега залива. Я сравнил записи, сделанные во время нашего первого разведывательного похода в субботу, с топографической картой. Как выяснилось, залив, куда спускается своим языком ледник Петерсена, – это вовсе не Ледяной мыс. До того оставалось еще не менее десятка километров иссеченного фьордами берега. Как исследователю Арктики, мне еще предстоит многому научиться. На полпути к мысу Петровского берег разрезает безымянная река, которую мы легко перешли вброд в болотных сапогах. Мы окрестили ее рекой Боярского. Незадолго до того, как мы подошли к реке, Джордж нашел еще один медвежий череп, наполовину засыпанный галькой и покрытый слоем мха. Рядом лежал череп тюленя, а еще дальше – дельфина или морской свиньи. Весь берег у подножия обрыва был завален костями тюленей, моржей, белых медведей и китов. Под таявшими снежниками, прячущимися на склонах гор и в узких расщелинах, вероятно, находилось еще больше костей, накопленных за века. Весь берег усыпан ребрами и позвонками китов. Покрытые зеленым слоем мха, питающегося содержащимися в костях фосфатами, они были хорошо заметны на фоне сероватого гравия.

Мы пересекли реку и двинулись дальше по краю плато. Не встретив по пути ничего интересного, мы дошли до самого мыса Петровского, где к нам присоединились Евгений и Константин. Они шли далеко впереди, но потом вдруг внезапно остановились и спешно двинулись в нашем направлении. Невероятно взволнованные и напуганные, они сказали нам, что видели медведя. Медведя? Я бы тоже хотел его увидеть! Наведя бинокль на то место, куда они указывали, я пытался разглядеть зверя. И точно! На моховой кочке я обнаружил белого медведя, который лежал на спине и спал, как щенок, с раскинутыми лапами. Русские сказали, что идти дальше нельзя. Трудно предсказать, как поведет себя разбуженный зверь. «Медведь – таинственное животное, – сказал Николай, – и очень опасное». Он считал, что здесь нам не пройти. Джордж пытался слабо протестовать: «Но ведь у нас есть ружья?» Но даже ему было не по себе. Во время своего пребывания на Шпицбергене он почти не сталкивался с медведями и потому плохо знаком с этим животным.

И что же теперь делать? Если мы не можем идти дальше, то придется возвращаться. От мыса Петровского мы шли поверху, по плато, и по дороге наткнулись на остатки палаточного лагеря. На земле валялись консервные банки, гвозди, провода, обрывки палаточного брезента и кирпичи. Неподалеку я обнаружил пару деревянных лыж. Евгений сказал, что тут был лагерь геодезистов. По словам Евгения, этому лагерю более 40 лет, а жившие в нём люди производили замеры для топографической карты, которой мы сегодня пользуемся. Я попробовал было осмотреть лагерь еще раз, но Николай считал, что нам надо спешить. Хотя медведь навряд ли стал нас преследовать, расслабляться было рано.

Вечером мы уютно устроились вокруг костра, когда Николай внезапно закричал: «Медведь! Медведь!» Никто ничего не увидел, но он помчался в хижину, чтобы взять ракетницу. Оказалось, что это был тюлень в полосе прибоя. Все рассмеялись, и Николай тоже оценил юмор ситуации. Когда спокойствие было восстановлено и мы снова расселись у костра, Евгений стал рассказывать о своем увлечении мистической стороной археологии: Гиперборея – таинственная страна Севера и археологические изыскания, которыми занималась во время Второй мировой войны нацистская организация «Аненербе». Не переводя дыхания, он поделился с нами и своими этническими взглядами. Джордж взвился: «Это явный перебор по части оккультизма и бредовых теорий!» Тема задела его за живое, и он продолжал раздраженно и язвительно: «Как можно повторять эту чушь про определение этнических различий с помощью измерений формы черепа! Он, совершенно не стесняясь, черпает идеи из XIX века – и это человек науки! Такие взгляды подавлялись годами и вот теперь снова выплыли на поверхность. Эти люди просто продолжили с того самого места, где их предшественники остановились в 1917 году. И мы вынуждены работать с ними!» Меня это всё не слишком волновало. Мне, скорее, нравилось слушать Евгения. Он говорил с воодушевлением, и одна историческая байка следовала за другой. Евгений действительно разговорился. Как правило, люди не спешат рассказывать о своих интересах, и обычно немногословный Евгений продолжает меня удивлять.[61]

Когда мы проснулись, над нашими головами бушевал ураган, ветер яростно стучал по крыше хижины. Балки заметно гнулись, и пластиковые окна трепетали на ветру. Зашедший в хижину Виталий сообщил мне, что палатка North Face скоро улетит в космос. Ее почти расплющило, и на арочные каркасы приходилась огромная нагрузка. Ветер был такой сильный, что, несмотря на здоровенные коряги, на которых мы с Джорджем закрепили растяжки, наша палатка почти стелилась по поверхности. Шатровая палатка русских, наполненная ветром, словно парус, на последних растяжках парила в метре от земли, пританцовывая в порывах ветра. Мы бросились спасать палатки, и нам, наконец, удалось прижать их к земле. За завтраком я почувствовал, что меня бьет озноб, и, понимая, что заболеваю, опять забрался в спальный мешок. Шторм расходился всё сильнее. Джордж вышел наружу, чтобы принести оставшиеся вещи из расплющенной палатки. Вернувшись, он укрепил пленку на окнах клейкой ремонтной лентой, ведь, если ветер начнет задувать под крышу нашей хижины, нам всем настанет крышка. Я вспотел и решил не вылезать из спального мешка. К 2 часам дня ветер полностью сорвал пластиковую пленку с крыши. Сегодня утром Джордж предложил накрыть крышу брезентом, на котором мы спали. «Нет, – ответили наши русские коллеги. – Лучше подождать, пока ветер стихнет». Их никакими силами нельзя было выгнать наружу. Они так и остались лежать в своих спальниках и со смирением наблюдали, как ветер сносит крышу.

В этом ветре было что-то странное. Он пришел из-за гор, прямо с ледяной шапки, но принес с собой теплый воздух. Днем температура в хижине поднялась до 13 °C.

«Это бора», – сказал Николай. Что такое «бора»?! Дух Севера? Злой демон нашей хижины? Николай не мог мне ничего объяснить. Или он не знал сам, или, скорее, не знал, как перевести. В половине шестого вечера ветер внезапно стих. Теперь можно было закрепить брезент на пострадавшей от ветра крыше, но время было упущено. Едва лишь мы собрались выйти наружу, начался дождь, и крыша стала протекать. На помост, где лежали наши спальники, полилась вода. Виталий и Евгений прибили брезент, до этого лежавший на полу, на крышу. Шатровую палатку, служившую складом, тоже разрезали на куски, поскольку нам не хватило материала. Работа продвигалась медленно. Джордж ходил вокруг хижины, объясняя, что надо делать, но работавшие на крыше не обращали на него никакого внимания. После часа переругиваний новая крыша, укрепленная дополнительными балками и камнями, была готова. Надеюсь, она защитит нашу хижину от дождя, хотя я не очень-то доверяю потертому палаточному брезенту. После плотного и вкусного ужина из риса и тушенки с греческими приправами мы пришли в себя и повеселели. Все сидели довольные, прихлебывая кофе и обсуждая вселенские проблемы. Вечер выдался теплый: +7 °C.

Наша вахта сегодня выпала с 4 часов до 7 утра. В первый раз за всё это время мы увидели в заливе айсберги. Около 5 утра на севере, на горизонте, возник какой-то темный объект. Сначала я подумал, что это подводная лодка всплыла, чтобы осмотреть наш лагерь. По радио нам сказали, что сегодня утром «Иван Киреев» встретился около мыса Желания с военным кораблем. Может, они сообщили ему о нас? Мы с Джорджем по очереди разглядывали этот объект в бинокль. Через 20 минут Джордж позвал меня на берег. «По-моему, это киты! – взволнованно сказал он. – Смотри! Их там двое – один взрослый и детеныш!» Даже невооруженным глазом было видно, что объект разделился надвое. Существа медленно менялись местами и иногда ныряли. Мы еще какое-то время за ними наблюдали, но они были слишком далеко, чтобы рассмотреть детали. Что это было? Даже в бинокль мы не могли их толком разглядеть. Я не заметил ни одного фонтана.

В 7 утра, когда наша вахта закончилась, спать нам с Джорджем уже не хотелось. Мы решили воспользоваться долгим днем и сразу же отправиться на мыс Варнека и дальше на Ледяной мыс. Я разбудил Николая, который громко храпел. Русские спят в тяжелых ватных спальниках. По-видимому, спальники не так уж плохи – никто из наших партнеров на холод не жалуется. Каждый вечер Николай укладывается спать в шерстяном армейском белье, а на голову надевает кожаную пилотскую шапку. Я обрисовал ему наш план, и он его одобрил при условии, что мы будем осторожны. Как он выразился: «Ахтунг! Берегитесь медведей!»

В этот раз у меня не было никаких тяжелых вещей, только болотные сапоги и полевой рюкзак с хлебом, колбасой и сыром. После часа дороги и переправы вброд через реку Боярского я заметил вдалеке медведя – внушительных размеров зверь с отливающей желтым шкурой бродил среди снежников под обрывом там, где берег изгибается к мысу Петровского. Снова повернуть назад из-за медведя – это было бы слишком! Мы посоветовались, и у нас сложился план: срезать дорогу и пройти напрямик к Ледяному мысу, надеясь, что животное нас не почует. Джордж рвался сразиться с медведем и тем самым покончить с опасностью, но я был против. При первой же возможности мы покинули берег и поднялись на плато. Путь вел по направлению к мысу Ермолаева прямо через область Гагарьих озер, получивших свое название благодаря чернозобым и краснозобым гагарам (род Gavia), гнездующимся на островке посреди самого обширного озера. Сейчас сезон выведения потомства позади, и птицы уже улетели. Когда мы в первый раз пришли сюда неделю назад, в субботу, Николай обнаружил в этих водоемах пресноводных креветок. Непонятно, откуда они здесь взялись. Остались ли они здесь после того, как озёра отделились от моря? Неужели эти животные так быстро эволюционируют? Или они попали сюда каким-то другим путем?

Между озерами идти было трудно, приходилось перебираться через поля, сложенные из крупных валунов, – так называемые глыбовые россыпи, – чередовавшиеся с болотистыми участками. Сосредоточившись, я перепрыгивал с валуна на валун. Такое передвижение получалось очень медленным, и вскоре мы ужасно устали. Вскоре после полудня мы подошли к речушке, которая с грохотом срывалась вниз со скального уступа и устремлялась в море, прорезая себе путь рядом со скоплением обломочных пород – боковой мореной. Передо мной во всём своем величии лежал ледник Петерсена. При свете солнца казалось, что ото льда исходит голубое сияние. В наши дни язык ледника отступил на несколько километров от створа, но когда-то именно он прорезал в скалах этот залив. Ширина его около 2 километров. От того места, где мы стоим, береговой уступ изгибается к юго-западу. На противоположной стороне залива мы видим широкий и отлогий берег, на который легко попасть с моря, но нам до него не добраться. Мы не можем идти дальше. Чтобы попасть на другую сторону, нужно перейти через ледник, а это исключительно опасно. Некоторые трещины достигают нескольких метров в ширину. Ледник, спускающийся в залив, похож на нарезанную буханку хлеба, и ломтики постепенно расходятся всё шире.

Достигнув самой западной точки той территории, которую нам предстояло исследовать, мы решили вернуться к нашему лагерю в заливе Иванова, идя вдоль берега. Отлогая полоса прибрежной земли очень узка, и скалы плато взмывают вверх почти отвесно. Отполированные каменные обрывы со множеством осадочных слоев выглядят впечатляюще. Лежащие друг на друге породы подвергаются эрозии неравномерно, образуя превосходные балконы для птичьих гнездовий, которых здесь действительно великое множество. Поднять умерших Баренца и Класа Андриса на плато для погребения по таким скалам было бы нереально. «Только представь себе – им пришлось бы самим подняться по обрыву и поднять два окоченевших тела, – сказал Джордж. – Для этого нужно обвязать их веревками и затащить наверх. Не думаю, что они стали бы этим заниматься». Кивнув в знак согласия, я взглянул на утесы: «Если они похоронены где-то здесь, то только внизу, в прибрежной полосе». Это умозаключение наводит нас на мысль, что стоящая перед нами задача попросту невыполнима, – весь берег покрыт плавником и галькой, а сверху регулярно скатываются увесистые булыжники. И всё же, не оставляя надежды, мы продолжили свой путь.

Километр за километром мы шли вдоль берега, не встречая на пути ничего интересного, ни одного каменного знака. И только к юго-западу от мыса Варнека, где шла пологая полоса берега шириной около километра, можно было сравнительно легко взобраться на плато. Здесь протекал разветвленный ручей, спускающийся вниз, к морю. На самом широком из его рукавов, приблизительно в 100 метрах от моря, мы увидели бревенчатую избушку. Она была сделана из выброшенных на берег стволов деревьев, а щели между бревнами были законопачены мхом и глиной. В южной стене, высотою в семь венцов, имелся дверной проём, а позади избушки мы нашли самоё дверь. Когда-то она крепилась к косяку полосками резины. Половина крыши, сложенной из тонких, подогнанных друг к другу стволов, всё еще была цела. Внутри по всей длине тянулась скамья, на которой можно было спать или сидеть. В углу направо от двери мы обнаружили высокую груду камней, очевидно, служившую очагом. В выемке для костра лежал железный буй, подобный тем, что часто встречались на берегу. В нём было вырезано квадратное отверстие – судя по всему, его использовали как плитку. Вбитые в стены гвозди выглядели вполне современно. Всё указывало на то, что избушкой, вероятно, пользовались несколько десятилетий назад, но кто бы это мог быть? Нам оставалось только догадываться. Быть может, это были солдаты-пограничники, или охотники за шкурами, или поморы? А может – нацисты во время войны?

На берегу недалеко от избушки лежал череп крупного моржа. Массивный, благородного цвета бивень всё еще украшал верхнюю челюсть. Все коренные зубы были на месте, но, когда мы подняли череп, они стали выпадать один за другим. Это были неглубоко сидящие плоские круглые костяшки – идеальный инструмент для раскалывания раковин. Бивень был тяжелый, не менее полуметра в длину и великолепной формы. Оставив избушку, мы двинулись поверху, чтобы исследовать последние километры в сторону мыса Петровского. Но на этом участке нам также не встретилось ничего, заслуживающего внимания. Мы срезали дорогу к заливу Иванова и снова прошли мимо лагеря геодезистов. Издалека было видно ржавые бочки из-под топлива и деревянные полы для палаток, которые когда-то здесь стояли. Всё вокруг было завалено алюминиевыми колышками и настилами для палаток, деревянными ящиками, ржавыми металлическим инструментами. Я даже раскопал среди этой кучи мусора целую койку. Но долго задерживаться там мы не могли и скоро продолжили путь, потому что как раз неподалеку отсюда мы сегодня утром видели медведя. И еще один такой зверь спал неподалеку отсюда два дня назад. Рядом с рекой Боярского мы спустились на берег. Вдалеке уже было видно нашу хижину с развевающимся на ветру неподалеку красным университетским флагом. К 6 часам вечера мы вернулись домой.

Как выяснилось, Виталий и Николай следили за нами, когда мы уходили сегодня утром, и очень волновались за нас. Они также заметили слоняющегося по берегу медведя. Потом он поймал тюленя и, пообедав, улегся спать. После полудня они потеряли его из виду. Незадолго до нашего возвращения Виталий связался с «Иваном Киреевым». Он сказал нам, что корабль сейчас стоит на якоре рядом с полярной станцией у мыса Желания. Боярский планирует забрать нас отсюда и предупредил, чтобы мы были готовы в любой момент покинуть остров. Константин и Евгений, не теряя времени, принялись паковать свое оборудование. Лопаты и кирки уже стоят, связанные, рядом с дверью. В 9 вечера мы связались с судном во второй раз и узнали, что произошла задержка и они прибудут не раньше завтрашнего утра. День выдался ясный и солнечный, со слабым ветром и температурой воздуха +5 °C. Но к вечеру погода начала быстро портиться.

Вчера я был в недоумении, почему нам надо собираться прямо сейчас, когда впереди еще так много работы. Сегодня выяснилось, что прогноз предсказывал значительное ухудшение погоды. Ветер усилился до 6 баллов по шкале Бофорта. Идет дождь, и при сильном ветре с моря плашкот не сможет подойти, чтобы нас забрать. На завтрак у нас были переваренные макароны, которые Николай смешал с мясными консервами, – получилась жуткая гадость. И он ожидал, что мы станем это есть! Даже кетчуп не мог скрыть мерзкий вкус его стряпни. Джорджа чуть не вырвало, и к еде он больше не притронулся. Остальные тоже ели без энтузиазма. Николай, как оказалось, рассчитывал, что мы наедимся на весь день и скажем ему «спасибо». Хлеб к этому времени уже кончился, и от одной мысли о том, чтобы снова положить себе в миску эту бурду, мне становилось тошно. Делать было нечего, и всеми овладела неуверенность. Никто не хотел выходить наружу под проливной дождь. Ширина прохода вдоль нар была даже меньше метра, и сидеть в хижине вшестером было довольно тесно. На полу стояли четыре коробки с припасами. На время приема пищи мы клали на них широкую доску, которая служила нам столом, а мы сидели рядом на нарах, где обычно находились ноги. Сегодня я сел у внешней стены, рядом со мной были Джордж, Евгений, Константин и Николай. У другой стены сидел Виталий, а рядом с ним лежал радиопередатчик. Под нарами мы держали не очень нужные вещи, вроде русско-английского словаря. Моя одежда висела на вбитых в стену гвоздях. В этот безрадостный день мы просто ждали и ничего не делали. Николай залез в свой спальный мешок, не снимая куртки, и захрапел. Константин, сидя в углу кухни, непрерывно курил одну сигарету от другой. Вскоре вся хижина заполнилась голубоватой дымкой.

В 6 часов вечера мы должны узнать, прибудет ли корабль и, что еще важнее, когда. Так или иначе нам придется пробыть тут некоторое время. За весь день я ничего толком не сделал, только собрал вещи, прибрался, сложил палатку – и всё. Во второй половине дня мы все собирали дрова для прощального костра. Вокруг кострища по соседству с хижиной поставили три деревянных щита для защиты от юго-западного ветра. Вскоре у новой конструкции выявился серьезный недостаток – теперь дым циркулировал на одном месте и лез в глаза тем, кто сидел рядом с костром. Русские не считали это существенным неудобством: дым, сказали они, – это хорошо, потому что так теплее.

У Константина еще несколько дней назад закончились сигареты, и он стал крутить что-то сам. Что это было – я не знал. Судя по резкому запаху, он курил план или собирал мусор со двора? Но тут я увидел, что он делает: заворачивает порцию чая (из пачек с голубым слоном) в обрывок газеты, поднятой с пола. Он говорит, что научился делать это, служа в армии пограничником, когда его с товарищами отправляли в многодневные дежурства на отдаленную точку. «В чае есть никотин», – говорит он, так что, по его мнению, всё в порядке.

На ужин были оставшиеся от завтрака макароны. Я попытался улучшить их вкус, добавив специй, но вышло еще хуже. После ужина Евгений вернулся к своей излюбленной теме, устроив нам еще одну лекцию об этнических различиях и типах черепов. Он даже упомянул предвоенные теории этнических ареалов немецкого археолога Коссинны. На Джорджа это подействовало как красная тряпка на быка. Он не желал этого слушать и был близок к тому, чтобы затеять ссору. К счастью, конфликт удалось замять. В 6 вечера нам сообщили, что судно придет не раньше завтрашнего утра. Весь день сильный ветер дул с юга и юго-запада.[62]

За ночь погода стала еще хуже. С 4 до 7 утра, когда Джордж и я стояли на вахте, сильный ветер дул с моря, неся с собой мелкий дождь. Джордж воспользовался этой возможностью, чтобы расслабиться и пофотографировать нашу хижину и ее окрестности. Хотя из-за сильной облачности освещенность была низкой, Джордж всё-таки ухитрился сделать несколько снимков, используя штатив и очень длинную выдержку. Я не спал до 8 утра, но потом решил, что стоит немного вздремнуть. Сегодня первый раз за всё это время у меня замерзли ноги, потому что ветер хлестал прямо в дверь и поток холодного воздуха продувал рядом с моим спальным мешком. Наша так называемая дверь скорее похожа на ширму. Чтобы ее закрыть, нам приходится с силой тянуть ее, а потом привязывать веревкой к деревянному косяку. Петли сделаны из двух кусков моржовой шкуры, которую Виталий нашел на берегу.

Я проснулся в 10 утра. С тем же успехом можно было валяться дальше – у нас не было никаких дел, кроме как дожидаться «Ивана Киреева». В 9:30 по радиосвязи пришла новость, что прибытие судна опять откладывается. Слышимость была очень плохая, поэтому мы так и не смогли понять причину всех этих задержек. В хижине по-прежнему очень сыро. Мы как смогли подтянули брезент на крыше, но вода продолжает без остановки капать на наши спальники. Джордж взял с собой флотскую водонепроницаемую сумку из гортекса, которая ему очень пригодилась. У меня тоже есть такая, но я оставил свою на «Иване Кирееве» и очень об этом жалею. Джордж свято верит в экипировку с армейских складов, которую продают в специальных магазинах, и даже слышать не желает о товарах для активного отдыха, рекламой которых заполнены популярные журналы. Его уже однажды здорово подвела бракованная спортивная одежда – 15 лет назад на Шпицбергене. По его словам, с тех пор ничего не изменилось: выглядят эти товары прекрасно, но, когда доходит до дела, мгновенно приходят в негодность.

Настроение в нашей хижине тем не менее остается бодрым. Евгений выглядит просто другим человеком. На борту он был угрюм и немногословен. Казалось, он просто не хочет с тобой разговаривать. Но здесь, в заливе Иванова, его просто не узнать – он не умолкая рассказывает разные смешные истории. А в перерывах поет или учит нас с Джорджем каким-нибудь забавным русским поговоркам. Константин всегда держится поблизости, готовый поддержать шуткой жизнерадостные реплики Евгения. Николай, напротив, предпочитает помалкивать. Он сдержан по натуре и к тому же плохо владеет языками – английским и немецким, – на которых мы общаемся. Зачастую он не может сказать ни слова, потому что рот у него набит сыром, кусочками сахара, шоколадом или еще чем-нибудь съестным.

Джордж не поленился составить список чисто русских привычек. Ему не дает покоя умение других людей справляться с жизненными трудностями иным способом, чем это принято у нидерландцев.

Особенности русских традиций

• Буханку хлеба сначала режут вдоль, а затем нарезают поперек – получается пол-ломтика.

• Еду зачерпывают из общего котла.

• Едят сырой чеснок.

• Сушат мокрую одежду у костра: прожигают рукава, штанины, ботинки и т. д.

• Нарочно садятся с подветренной стороны костра, поскольку это полезно для здоровья: чем больше дыма, тем лучше.

• Ложатся спать в сырых ватных спальниках и не сушат их.

• Пьют этиловый спирт, разведенный водой.

• Оборачивают ноги полосками материи, прежде чем надеть сапоги.

• Заваривают очень крепкий чай, а потом разбавляют его кипятком.

• Готовят еду в помещении без вытяжки или вентиляции.

• Не собирают пепел от костра и не рубят брёвна пополам.

• Часто слепо подчиняются начальству.

• Носят ремень поверх верхней одежды, а не под ней.

• Панически боятся белых медведей, даже когда те спят.

• Суеверны и используют много ругательных слов.

• До сих пор не преодолели травму, нанесенную Второй мировой войной.

• Постукивание по горлу скрещенными пальцами означает предложение выпить водки (много).

• В горчицу обильно добавляют хрен, получается остро и исключительно вкусно.

• Носят морские головные уборы с клапанами для ушей на завязках.

• Пьют по многу раз с бесконечными разговорами и произнесением тостов по очереди.

• Едят вкусные соленые лисички и печеную кильку с хвостом.

• Почти никогда не обсуждают женщин или секс, даже если сильно выпьют.

Ничего не остается, кроме как ждать, ждать и еще раз ждать связи с «Иваном Киреевым». Не меньше ста раз я смотрел на часы – не настало ли 6 часов… Чтобы убить время, я сварил котел горохового супа. Только на то, чтобы очистить кастрюлю от остатков вчерашних макарон, ушел час. Просто удивительно, какими пассивными сделало нас это вынужденное безделье. Всю вторую половину дня мы бесцельно бродили вокруг хижины или сидели у костра. После обеда мы с Джорджем еще раз внимательно посмотрели на карту, имея под рукой отчет Кравченко для сравнения (см. дополнение). Как выяснилось, когда мы шли по берегу в направлении мыса Петровского, мы просто проглядели деревянный столб с надписью BAR 55. Надеюсь, завтра у нас будет возможность еще раз посетить это место. На всё нам будет нужно около четырех часов, и утром мы прекрасно успеем это сделать. Николай считает, что лучше не загадывать заранее, а подождать до завтрашнего утра. Надо сначала узнать, какие планы у «Ивана Киреева».

Сегодня у нас сверхдлинная вахта – с половины десятого до часу ночи. Крыша нашей хижины протекает как раз над спальным мешком Джорджа, и сегодня он решил заделать отверстие оставшимся куском пленки, прикрепив его деревянными клинышками. Сначала он терпеливо нарезал щепки, а потом выделывал невероятные танцевальные па между головами спящих людей, чтобы завершить ремонт. Когда ему это наконец удалось, мы отпраздновали успех последней плиткой шоколада «Кранберри».

Проснувшись, мы увидели, что погода испортилась: дул сильный ветер и шел дождь. Заплатка из полиэтиленовой пленки, которую установил Джордж, справлялась со своей задачей прекрасно: сегодня я проснулся в сухом спальнике. В условленное время, в 9:30 утра, мы поговорили с «Иваном Киреевым». И они снова не смогли сказать нам ничего определенного: они сделают всё от них зависящее, чтобы забрать нас. Они по-прежнему стоят на якоре рядом с мысом Желания. Переговоры велись на русском, а к тому же Виталий и Николай сидели рядом с рацией, поэтому я мало что разобрал. Виталий сообщил им, что у нас кончился хлеб. А в ответ: «Вас не слышно. Повторите еще раз». Почти 10 минут мы все сидели вокруг рации, слушая треск электричества и неразборчивое бормотание. После подобных сеансов связи нам с Джорджем бывает очень трудно добиться, чтобы кто-нибудь перевел нам содержание разговора в деталях. Виталий понимает только по-русски, а Николай вообще молчит, если мы его не спрашиваем. В такой ситуации невозможно быть в курсе событий. После настойчивых расспросов я выяснил, что сегодня корабль точно не придет.

«В прошлый раз нам говорили, что капитан спит, или что Боярский спит, или что он только что отправился на полярную станцию, – раздраженно заметил Джордж. – При таком волнении, как сейчас, вполне возможно добраться до берега на надувном «Зодиаке». Когда нас забирали с Зеландского Дозора, условия были гораздо хуже».

Огорченные, мы сели завтракать вчерашним гороховым супом. Чтобы добавить остроты, мы сдобрили его порцией пасты из красного перца. Запас этой пасты мы захватили с собой из Нидерландов – с ее помощью можно спасти почти любое пресное или неудавшееся блюдо. Русские от нее без ума. Они кладут ложку с горкой на миску супа, а потом, не моргнув глазом, едят. Мы просидели в хижине весь день. Снаружи непрерывно шел дождь: более мерзкой погоды трудно себе представить. Все вещи пропитались влагой и совсем не сохнут. Хижина сейчас скорее напоминает овчарню. Она насыщена острым запахом людей, долгое время проведших взаперти в сыром и тесном помещении. Наверное, такой же крепкий дух стоял 400 лет назад и в Благохранимом доме… И снова приходится ждать. Когда нам надо поговорить с Николаем или Виталием, мы просим Евгения быть нашим переводчиком. Константин бойко говорит по-немецки. Он очень душевный человек, без всякого фанфаронства или высокомерия. Вместе с Евгением он уже много лет участвует в раскопках и полевых исследованиях в Российской Арктике. Он рассказал, что в прошлом году они раскапывали поселения эскимосов на Чукотке, рядом с Беринговым проливом. В подземных хранилищах, устроенных в вечной мерзлоте, они обнаружили прекрасно сохранившуюся замороженную кровь и тюленье мясо, которые пролежали там несколько сотен лет. Казалось, он специально рассказывал мне об этом, чтобы привлечь на нашу сторону фортуну; как если бы у нас еще оставались шансы найти могилу Баренца. Хотя наши наставники по части археологии всегда учили нас, что отрицательный результат – это тоже научный результат, на меня нахлынуло чувство разочарования. Возможно, причиной тому – при всей моей наивности – мое открытие, сделанного в первый день, которое вселило в меня уверенность, что могила где-то рядом с хижиной. Джордж смотрел на это по-другому: «Послушай, – сказал он. – Поскольку мы тщательно прочесали берег между мысом Варнека и мысом Марии, искать здесь не имеет смысла. Никто не станет этого делать, ты согласен?» Мы еще раз взяли карту и убедились, что тщательно обследовали всё побережье. Единственное, что вызывало у нас сомнения, – это столб с надписью BAR, который, если верить Кравченко, должен быть где-то на берегу к западу от нас. Но надежды на то, что мы еще успеем туда попасть, очень мало.

Во второй половине дня Евгений подобрал на берегу деревянную чурку и занялся резьбой. Через несколько часов работа была закончена. У него вышло нечто вроде кельтского креста, который, на мой взгляд, напоминал скорее немецкую медаль. В полном соответствии со своим увлечением эзотерикой, он объяснил, что это древний универсальный символ жизни и гармонии. Услышав это, Джордж только пожал плечами. Мне было приятно, когда Евгений подарил его мне на память. Вечером мы доели то, что осталось со вчерашнего дня. Это наша последняя еда на сегодня. В ящике с провизией показалось дно. Придется нормировать порции.

Джордж решил привести в порядок оружие. Он уже раз чистил и смазывал ружья в начале недели, но все обращаются с ними так небрежно, что они уже снова успели заржаветь. Вот опись нашего арсенала:

• Два охотничьих ружья «Байкал» 12-го калибра

• Винтовка «Ремингтон» калибра 5,6 миллиметра

• Два металлических пистолета-ракетницы с щедрым запасом патронов

• Десять ручных сигнальных ракет (30-сантиметровый картонный цилиндр с двумя металлическими колпачками; русские зовут их «Катюши»)

• Два пластмассовых контейнера с сигнальными дымовыми шашками западного производства

После двух часов усердной работы Джордж объявил со своим лейденским акцентом: «Ну, вот теперь порядок. Пусть только эти лохматые полярные негодяи попробуют сюда сунуться». Весь арсенал был начищен до блеска. Но через полчаса два ружья снова валялись в грязи.

В 6 вечера мы связались по радио с нашим судном. Сообщение нас изрядно озадачило. Виталий сказал, что партия Ледяной Гавани покинула Благохранимый дом и вернулась на борт. Я переспросил Евгения, правильно ли я понял, и, когда он нам это подтвердил, мы с Джорджем повалились на свои спальники, лишившись дара речи. Неужели они пробыли в Ледяной Гавани всего три или четыре дня? Выходит, что мы вернемся домой без всякого результата. Я попробовал себе представить, как тяжело сейчас у них на душе. В это невозможно было поверить. Тем временем Виталий вырезал на внутренней поверхности двери название и дату нашей экспедиции: МАКЭ 1995, 25/VIII – ¥. А ниже – все наши имена. Если бы он прожил здесь всю зиму, думаю, он превратил бы Благохранимый дом № 2 в православный собор.

К вечеру погода нас утешила: дождь прекратился, и снова можно было собраться у костра. Ночь была ясной, но заметно похолодало. Холмы, окружавшие залив, были покрыты инеем. Очень скоро всё вокруг нашей хижины тоже станет белым. Ужин никто не готовит. Еда закончилась. Мы просто пойдем и ляжем спать.

В час ночи меня разбудил Евгений: было видно, что море ему уже по колено. Когда я выбрался наружу и, присев у огня, попытался продрать глаза, он поинтересовался, не хочу ли я еще поспать. Они с Константином сидели на бревне у костра и широко, по-заговорщицки улыбались, всем своим видом показывая, что веселье только начинается. Честно говоря, я бы предпочел, чтобы они шли спать: мы и так целыми днями вместе, поэтому в свою вахту мне хочется посидеть в тишине. Они разлили по новой и протянули мне полную кружку. В последние несколько дней, за неимением ничего лучшего, они пили только медицинский спирт, разводя его всё меньшим и меньшим количеством воды. Вчера я попробовал глоток, но пить это было невозможно. Горло обожгло, как расплавленным свинцом. Постепенно мое раздражение прошло, и у меня комок подступил к горлу, когда они сказали, что здесь они чувствовали себя в своей стихии. Завтра всё закончится, и они вернутся в Москву, в свою повседневную тоскливую суету. Окутанные дымом ностальгии, мы нарезали последние куски сыра и испанской колбасы, показавшиеся нам божественно вкусными. Эхом разнеслись над замерзшей равниной русские песни.

Наша вахта закончилась в 4 утра. Я подумал, что до прихода «Ивана Киреева» стоит устроить напоследок еще один поход к мысу Петровского. Возможно, поглощенные мыслями о медведе, мы пропустили то место, где стоит столб с надписью BAR. Согласно отчету Кравченко, столб находится в полукилометре на юго-восток от мыса. В этом направлении мы и решили отправиться. Пока мы проверяли оружие, я заметил белого медведя, неторопливо обнюхивающего наш флаг. В лагере сразу же началась паника. Виталий, мирно дремавший у огня, подпрыгнул чуть ли не на метр. Я помчался в хижину, чтобы взять фотоаппарат и ракетницу. Медведь, напуганный внезапной суетой, быстро развернулся и резво потрусил прочь. Это был хороший знак: полярный хищник, досаждавший нам всё это время, очевидно, еще меньше желал оказаться в компании с нами, чем мы – в компании с ним. Тут мы с Джорджем набрались храбрости и пустились за ним, время от времени стреляя из ракетниц. Наше героическое преследование продолжалось около 10 минут, пока медведь не исчез где-то в глубине острова. Русские, испуганные чудовищем до полусмерти, остались позади, и мы оставили их в тревоге и волнении.

Часа через полтора мы шли в сторону точки, указанной Кравченко в его экспедиционном отчете. Вот уже показался бывший лагерь геодезистов. Я огляделся вокруг и – провалиться мне на этом самом месте! – заметил метрах в сорока пяти от лагеря крепко вкопанный в землю деревянный столб. Имея в диаметре около 25 сантиметров, он располагался приблизительно в 100 метрах от берега. Вершина столба была стесана под конус, и в нее вбит толстый штампованный гвоздь с рифленой шляпкой. Северо-западная сторона была стесана вертикально, и на плоской поверхности было вырезано несколько букв: вверху В, затем то ли А, то ли Р и на конце, как мне поначалу показалось, R. Ниже были цифры 55, а за ними – полустертая, но всё же узнаваемая кириллическая буква г, что значило «год». Я внимательнее присмотрелся к R. Верхняя часть буквы была отколота. То, что когда-то было К, теперь выглядело как R. Вся надпись была сделана кириллицей. С противоположной стороны столба было грубо вырезана рожица. Геодезисты использовали этот столб для своих измерений.

Ни захоронений, ни вообще чего-либо особенного поблизости не было. Неужели Кравченко не заметил, что рядом – горы мусора и остатки палаточной стоянки? Я поставил Джорджа рядом со столбом и сделал несколько снимков, чтобы получить документальное свидетельство ошибки Кравченко. Было без четверти восемь утра, когда, немного разочарованные, мы вернулись в хижину.[63]

Наши товарищи напряженно ожидали радиосвязи с «Иваном Киреевым». В 8:30 утра нам сообщили, что корабль уже движется к нам и войдет в залив через 15 минут. Мы должны немедленно приготовиться к отъезду. Мы вытащили все упакованные вещи к линии прибоя. Вдали показался корабль. Плашкот был уже спущен на воду и приближался к берегу. Что ж, времени они зря не теряли! Но, едва они приблизились, стало ясно, что через буруны им не перебраться. Боцман растерянно маневрировал взад и вперед между волн, но высадиться на берег не решался. Судно было так близко, что видны были капли пота у боцмана над бровью. Он раз за разом пытался оседлать волну, но, когда он видел, как буруны разбиваются о нос, то спешно давал задний ход. С каждым разом его действия выглядели всё менее уверенно. Оба матроса торопливо перемещались с носа на корму и обратно. Было заметно, что они охвачены волнением. В последней отчаянной попытке одного из матросов посадили на маленькую надувную лодку, которую плашкот буксировал за собой. Бедняга едва успел усесться и приготовился грести через буруны, когда его лодку захлестнуло волной. Второй матрос держал буксирный конец и беспомощно смотрел, как его товарищ, похожий на мокрого кота, пытается грести. С каждой новой волной его положение становилось всё безнадежнее и вместе с тем комичнее. В своих болотных сапогах мы зашли подальше в воду, пытаясь вытащить его на берег как можно скорее. Чтобы перевезти людей и снаряжение, предполагалось сделать несколько ходок к плашкоту. Русские решили держаться этого плана. Быстро вычерпав воду из лодки, мы покидали в нее матрасы и спальники. Однако в прибое лодку, конечно же, снова залило водой, и наши спальники отправились в плавание по Северному Ледовитому океану. В конце концов экипаж плашкота принял решение подтянуть лодку и прекратить эвакуацию. Удрученные неудачей, мы остались на берегу вместе с промокшим до костей матросом и такими же промокшими спальниками. В довершение ко всему кто-то положил мокрый спальный мешок на мой фотоаппарат. Когда я взял его в руки, из него полилась вода. Это был тот самый фотоаппарат, которым я снимал столб с надписью BAR 55. Значит – всё впустую…

Мы вернулись в хижину совершенно раздавленные. Половина команды промокла. Костер еще не потух, и мы смогли высушить одежду. Константин помог Стасу, матросу с плашкота, раздеться и посадил его у огня. От его тела шел пар. Какое-то время я тешил себя надеждой, что во второй половине дня они предпримут еще одну попытку снять нас с острова. Но этот сценарий оказался слишком оптимистичным. Нам придется провести еще одну ночь в Благохранимом доме № 2. Виталий снова развернул радиоантенну и попытался установить связь с «Иваном Киреевым». Ответа не было. На наши красные ракеты тоже не последовало никакой реакции. Весь экипаж должен быть на борту. Наверняка нас кто-то заметил. В бинокль я не видел на палубе ни одной живой души. Что там происходит?

Только в установленное время, в 6 вечера, мы связались по радио с кораблем. Тогда-то выяснилось, что они не видят никакой возможности забрать нас. Ища выход из безвыходной ситуации, Боярский предложил, чтобы мы сами дошли пешком до мыса Желания. У Виталия и Николая это не вызвало никаких возражений; даже не взглянув на карту, чтобы узнать, как далеко придется идти, они принялись упаковывать в рюкзаки самые необходимые вещи: Николай – образцы растений, а Виталий – радиопередатчик.

«Марш смерти, – сказал Евгений. – Но, думаю, мы справимся». Я еще раз взглянул на карту. Идти предстояло больше 40 километров через горы, курумы, реки и расщелины, заполненные рыхлым снегом. Совершенно незнакомая местность! Константин в своих резиновых сапогах сел рядом со мной. Он, безусловно, пошел бы с Евгением, но было видно, что его терзают сомнения. Он посмотрел на нас. Мы с Джорджем категорически отказались. После долгого обсуждения все согласились, что этот план бредовый. Русские сказали, что, если мы не пойдем, они тоже не пойдут. Мы были готовы их обнять – после совместного пребывания на острове мы стали сплоченнее. У Стаса, матроса с «Ивана Киреева», не было подходящей обуви, некоторые из нас получили травмы: короче, добром это не кончилось бы. Теперь возникла новая ситуация. Поскольку надежды на судно очень мало, мы с Джорджем обсудили возможность использования резервного фонда, чтобы вызвать вертолет из Диксона. В конце концов мы решили подождать очередного сеанса связи с «Иваном Киреевым» в 11 часов вечера. Добившись разрешения воспользоваться радио, Джордж дал понять, что мы будем следить за погодой и, если погода окажется благоприятной, надеемся на еще одну попытку выслать за нами плашкот. По счастью, на том конце связи тоже так думали. Я спросил, могу ли я поговорить с Гавронским, так как нам было сказано, что партия Ледяной Гавани находится на борту. Когда после всех перебоев в связи Евгений, тщательно подбирая слова, перевел нам содержание разговора, я понял наконец, что те всё еще остаются в лагере на берегу. Эта новость подняла нам настроение и отогнала чувство тоскливой безнадежности, овладевшее обитателями хижины. Мы могли спокойно лечь спать. Русские залезли в свои мокрые ватные спальники, а Стас, щеголявший в собранной с миру по нитке одежде, решил провести у костра всю ночь. Зайти внутрь он отказался. Еле живой от усталости, я лег спать в начале двенадцатого и сразу уснул.

Вчера все легли спать рано. Никто не стоял на вахте, но Стас Богушевич всю ночь провел снаружи рядом с хижиной. Он валился с ног от усталости. В 8 часов утра Евгению наконец удалось уговорить его лечь во всё еще мокрый спальный мешок, и он сразу же уснул. Ночью шел снег. Весь залив и прилегающие горы покрыты инеем, и над землей нависают странные линзовидные облака. Евгений говорит, что в 1993 году в это время всё северное побережье уже лежало под толстым слоем снега.

Во время следующего сеанса радиосвязи, в 9:30 утра, мы получили указания разделиться на две группы и отправиться вдоль побережья на поиски подходящего места для высадки. Евгений и Константин пошли в сторону мыса Петровского, а Николай и Виталий исчезли в направлении реки Снежной. Я остался в хижине, чтобы упаковать оставшиеся вещи и вытащить наружу коробки и мешки. После вчерашнего фиаско я упаковал все ценные вещи в водонепроницаемые пластиковые пакеты. Через час Николай и Виталий вернулись. Рядом с рекой, в полукилометре на северо-запад, они нашли подходящее место. Теперь нужно было перенести туда весь багаж. Джордж отправился на поиски длинного шеста, чтобы можно было повесить на него наши сумки и ящики и нести вдвоем на плечах. Наши русские коллеги взяли только личные вещи и оставили спальные мешки, инструменты и кухонную утварь, чтобы можно было сразу подняться на борт.

С острова нас забрали так же быстро, как высадили 11 дней тому назад. На борту «Ивана Киреева» мы в своей провонявшей одежде попали в удушливую жару. Наспех поев, поскольку было как раз время обеда, я удалился в сауну, чтобы пропотеть и помыться. После этого я заперся в своей каюте еще на час, чтобы восстановить душевное равновесие. Только после этого я смог расспросить тех, кто оставался на борту, о том, что сейчас происходит в Ледяной Гавани. Предполагалось, что раскопки в Ледяной Гавани будут продолжаться до сегодняшнего дня, но ничего определенного никто сказать не мог, поскольку связи с ними не было уже пять суток. У «Ивана Киреева» ушла почти неделя, чтобы пройти расстояние, которое он в обычных условиях преодолевает за 12 часов. Из-за шторма кораблю пришлось четыре дня простоять у мыса Желания. А когда погода наконец наладилась, одному из членов команды потребовалась экстренная медицинская помощь. По счастливому стечению обстоятельств, рядом проходил российский патрульный сторожевой корабль «Иртыш». Пациента перевезли к военным, где судовой врач благополучно удалил ему аппендикс.

В сумерках, когда в каюте Боярского произносились тосты в честь нашего благополучного возвращения, мы миновали мыс Вилькицкого. Было совершенно очевидно, что мы не будем сходить здесь на берег. А что если Кравченко был прав? И тот холм на мысе Вилькицкого, на котором лежал череп белого медведя, это и есть могила Виллема Баренца? Представится ли нам когда-нибудь возможность это выяснить? Завтра, если всё пойдет по плану, мы вернемся в Ледяную Гавань. Мне не терпится узнать, как там идут дела.