Глава 11 Мы находим останки корабля

3 сентября 1995 года, воскресенье


У этого мыса затонула дубовая каравелла почти 20-метровой длины, и кроме того 4-метрового фрагмента корпуса, что был найден три года назад, здесь еще много чего – очень много чего – должно ждать своего часа в волнах у берега или под слоем гальки на берегу. Пятьдесят или шестьдесят тонн дерева и металла ушли на дно (см. дополнение). К этому нужно добавить пушки, пушечные ядра и два якоря весом под 200 кило каждый. Торошение льда и морские течения могли сместить часть фрагментов, но мы предполагаем, что уж самые тяжелые объекты и каркас судна должны были наверняка остаться где-то неподалеку. Берег совершенно нетронутый, с холмистой поверхностью, формировавшейся на протяжении тысячелетий. Останки корабля должны находиться либо под водой, либо в полосе прилива. Прилив в этом месте составляет 0,6 метра, но штормы и штормовые нагоны вызывают куда более сильный подъем воды. Штормовые волны и напирающий лед образовали крутой гравийно-валунный гребень высотой около 3 метров над уровнем моря. В ложбине за этим гребнем Ержи Гавронский, Бас Кист и Херре Винья нашли около 30 кусков выбеленной древесины европейского дуба, а также отметили несколько мест, в которых металлоискатель давал сигнал.

«О судостроении во времена Баренца известно очень мало. Как раз на рубеже XVI и XVII веков корабельщики начали экспериментировать с новыми типами судов и методами их строительства, – говорил нам Ержи. – При осушении Заудерзее были обнаружены останки множества затонувших кораблей, но преобладали среди них корабли Высокого Средневековья и XVII века. Промежуточный период был представлен очень скудно, а уж судов, предназначенных для таких особенных задач, как плавание Баренца, и подавно не было ни одного. Также не сохранилось никаких проектных чертежей или рисунков того времени, потому что строительство тогда еще велось по глазомеру. Лишь в XVII веке стали складываться общепринятые традиции, позволившие упорядочить основные размеры. Мы не знаем, где строилась каравелла Баренца, и даже ее название нигде не упоминается». Исследователи полагают, что гравюры, приложенные к ранним изданиям «[70]Дневника» де Вейра, точно передавали все технические детали [Mollema 1947, Hoving & Emke 2004]. Основные характеристики: форма, размер и парусная оснастка – совпадают на разных гравюрах, как если бы те были выполнены с натуры.


Зимовщики переносят припасы с корабля на берег Новой Земли. Гравюра из амстердамского издания «Дневника» Геррита де Вейра 1598 года


Чтобы нанести на нашу карту все найденные фрагменты, я водрузил геодезическую тотальную станцию на край обрыва и поручил Ержи, которому не терпелось приступить к делу, помогать мне с отражателем. Утро выдалось солнечное и тихое. Металлодетекторы и магнитометр способны обнаружить наличие металлических предметов, погребенных в результате движений морского льда под метровым слоем гравия.

Вот детектор запищал, и пункт был внесен в память теодолита. Ержи отступил на шаг и поводил детектором влево и вправо, чтобы засечь точное положение объекта. Потом Ержи и Бас принялись разгребать гравий в поисках источников сигнала. Хенри, снимавший происходящее на видеокамеру, торопливо опустился на колени, стараясь держать объектив у самой земли. Антон давал ему руководящие указания, заглядывая через плечо.

«Тут что-то есть», – сказал Ержи. Они с Басом очень осторожно убрали гальку. «Я что-то нащупал. Здесь есть что-то!» Хенри поспешил обойти вокруг и начал снимать с другого ракурса.

«За тем медведем следит кто-нибудь?» – спросил Ержи. На расстоянии от нас бродил белый медведь.

«Сфокусируйся на руках!» – скомандовал режиссер, пока Ержи раскапывал находку.

«Пленка кончилась», – объявил оператор. Из-под гальки появилась оловянная тарелка.

«Оловянная тарелка!»

«Изумительно, друг мой!» – сказал Бас, очищая оттиснутое на металле клеймо амстердамского мастера: розу под короной. Как главный реставратор в Рейксмузеуме, он был в полном восторге: «Совершенно целая тарелка в испанском стиле. До сих пор у нас были только фрагменты».

Наши кинематографисты, суетясь и промахиваясь, пытались вставить новую кассету. «Надо повторить еще раз!» – бесцеремонно объявил Антон. К моему удивлению, Ержи, ни слова не говоря, взял тарелку и стал осторожно закапывать ее в гальку, а Хенри тем временем поудобнее устраивал камеру на своем плече. Зажегся красный огонек – съемка возобновилась. Как только раздался сигнал металлодетектора, Ержи повернулся к камере с полными удивления глазами и восторженно произнес: «Я думаю, мы сейчас откопаем здесь оловянную тарелку!» Дождавшись завершения этой замечательной сцены, я от имени Димы, дежурившего вместе с Толей по кухне, сообщил, что обед готов. Съемочная группа тут же сложила всё свое оборудование и с довольным видом двинулась обратно в лагерь. «Ну как, сняли всё что надо?!» – крикнул я им вслед и с любопытством взглянул на Баса и Ержи. Бас усмехнулся и, глядя на Ержи, укоризненно покачал головой: «Я поверить не могу, что ты такое отколол. Как ты мог?»

«Они же сами попросили, – ответил Ержи с невинным видом. – Что мне оставалось делать?» Бас продолжал качать головой, а Ержи пинал камешки. Я осмотрел нашу новую находку. «Не говори никому пока, – попросил меня Ержи. – Пусть это будет сюрприз. Смотри, на ней то же самое клеймо, что и на тарелках, которые Карлсен нашел в Доме».

«А-а-бед!» – кричал Дима из лагеря.

«А что сегодня дают?» – поинтересовался Бас, когда мы шли обратно.

«Они всё утро чистили картошку, – ответил я. – Так что, думаю, на гарнир будет картошка, приправленная укропом».

За обедом сразу возник вопрос: а там ли мы ищем? Берега острова усыпаны стволами деревьев, словно палочками в игре «Микадо». Ледяная Гавань – это просто ловушка для плавника. Чтобы расширить область поиска в прибрежной полосе, я присоединился к Диме и Толе (геолог Дмитрий Бадюков и ботаник Анатолий Кулиев), которые во второй половине дня отправились на северную оконечность мыса Спорый Наволок собирать образцы растений и минералов. В то же время Херре Винья и Рене Герритсен осматривали южные берега мыса. Когда мы добрались до цели, Дима заинтересовался выходами коренных пород в прибрежном обрыве, а Толя в развевавшейся на ветру серебряной накидке скрылся из виду в глубине острова. Я спустился в прибрежную полосу и начал двигаться параллельно кромке воды, перелезая через сотни выброшенных на берег стволов плавника. Большая часть стволов имели ровно срезанные торцы; скорее всего, они были потеряны во время сплава леса по сибирским рекам. Выше по берегу лежат выветренные и расколотые остовы полуокаменелых деревьев; возраст некоторых из них, вероятно, перевалил за 5000 лет [Johansen 1999; Zeeberg 2001]. Плавник может дрейфовать со льдинами до 10 лет, и большое его количество попадает в район Северной Атлантики. По составу это преимущественно лиственница (Larix sp.), достигающая 6-метровой длины. Подумать только, зимовщики перевезли не менее 40–60 волокуш с грузом в четыре ствола на расстояние более 3 километров [Bonke 1998]!



Изображения фрагментов корабля в экспозиции Института наследия в Москве. Можно видеть кованые гвозди и деревянные нагели толщиной 2,5 см, которыми были скреплены два слоя обшивки


Здесь, в 3 километрах от лагеря, среди выброшенного на берег плавника и мусора, я обнаружил необычный обломок, который производил впечатление благородной обработанной древесины. Я неимоверно удивился и обрадовался. Деревянные нагели и старинного вида кованые гвозди не оставляли сомнений в том, что этот фрагмент когда-то был деталью раздавленного льдами судна. Я сфотографировал его в первоначальном положении и попытался поднять, чтобы забрать с собой. Он был тяжелый, больше метра в длину. Когда я триумфатором вернулся в лагерь с дубовой добычей на плече, там уже лежало несколько похожих фрагментов. Еще четыре Херре обнаружил на мысу рядом с маяком. Наши эксперты подтверждают, что все собранные нами предметы принадлежали когда-то парусному кораблю. Сравнительно скромные по размеру, они наводят на мысль, что раздавленное льдом судно развалилось на множество фрагментов и затонуло, возможно, в течение года после того, как команда оставила его. Впоследствии подвижки льда и течения разбросали эти фрагменты по всей бухте и вынесли некоторые из них на берег с обеих сторон мыса. Однако нельзя исключить, что крупные части судна вмерзли в лед и были унесены дрейфом на неизвестное – но потенциально колоссальное – расстояние.[71]


4 сентября 1995 года, понедельник


Сегодня я решил вернуться в Ледяную Гавань, чтобы проверить, нет ли там еще каких-нибудь фрагментов судна, а заодно попытаться отыскать свои перчатки. Должно быть, я снял их, когда фотографировал свою находку и менял кассету в фотоаппарате. День выдался очень холодный, и поэтому мне очень хотелось поскорее их отыскать. Ветер дул прямо с севера, у меня слезились глаза, и буквально все в лагере шмыгали носом. Небо было спокойно, и облако с резко очерченными краями, сплющенное и вытянутое из-за сильных ветров, неподвижно висело над островом, затемняя пейзаж и придавая открытому небу глубокий прозрачный синий цвет. Я нашел Ержи и сообщил ему, что ухожу. «Как долго тебя не будет?»– недовольно спросил он, держа в руке совок. «Что-нибудь часа два», – ответил я. «Возьми ружье, ладно?»

Накануне Дима и Толя срезали дорогу напрямик через мыс, но сегодня я решил идти вдоль воды. Волны прибоя, тихо пузырясь, накатывали на берег, и, пока я шел по темному каменистому пляжу, под моими ногами хрустели мокрые гравий и галька, и я вспомнил забавный отрывок их «Дневника» Геррита де Вейра о медвежьей берлоге в этом самом месте, в сугробах, которые скапливаются каждую зиму под 5-метровым откосом:

Мы пошли на то место, откуда он [медведь] появился, посмотреть, нет ли там какой берлоги, и увидели во льду большую яму, глубиной в рост человека, при входе узкую, а внутри очень широкую. Мы просунули туда свои пики проверить, нет ли там еще медведя. Выяснив, что там никого нет, один из наших забрался в эту берлогу, но не слишком далеко, так как ему было страшно. Затем, проходя по берегу моря, мы увидели, что […] льдины так высоко взгромоздились одна на другую, что было похоже на целые города с башнями и крепостными стенами [15 April 1597].

Когда я обогнул мыс, прибрежная полоса так сузилась и обрыв вдруг стал таким крутым, что взобраться на него я смог, лишь закинув ружье за спину. На вершине 20-метрового утеса я смог встать на ноги и, выпрямившись, заметил двух птиц, которые, почти не шевеля крыльями, как бы лениво парили над темно-синей водой. В мгновение ока ветер с моря принес их ко мне. Это была пара коричнево-золотистых орланов-белохвостов (Haliaeetus albicilla). Они немного покружили надо мной, но, пока я торопливо доставал камеру, сильный бриз поднял их в вышину и унес вглубь острова. Со своего возвышения я ясно видел полосу бурунов от 200 метров до 1 километра от берега, перемежающуюся редкими отмелями. По-видимому, волны разбиваются у мелководья, которое простирается приблизительно в тех же пределах, что и прибрежный лед на аэрофотоснимках. На нашу долю выпало довольно мягкое новоземельское лето. Причиной тому – североатлантические циклоны, которые один за другим входят в Баренцево море. Этим летом Ледяная Гавань свободна ото льда, прибрежный лед тоже растаял, что само по себе исключительный случай. Как правило, прибрежный лед, или припай, сохраняется всё лето, и его можно увидеть вокруг мыса Спорый Наволок на тех нерезких аэрофотоснимках, которые наши партнеры предоставили нам по моей просьбе. Вне всякого сомнения, судно Баренца село на мель на этих мелководьях, вероятно, при попытке завести якорь на припай [26 августа 1596 года].

В 1979 и 1980 годах Дмитрий Кравченко обследовал с помощью эхолота край припайного льда и обнаружил, что глубина моря составляет там от 3 до 4 метров. Его теория заключалась в том, что судно было вжато в бухту напором морского льда. В бюллетене Nederland-USSR [1981] Кравченко писал:[72]

Чем больше мы про это думали, тем становилось понятнее, где следует искать корабль Баренца. В этом нам сильно помог «Дневник» де Вейра. И я, и все мои коллеги восхищены точностью его изложения. После тщательного анализа мы пришли к заключению (на основании свидетельств де Вейра), что судно оказалось в ловушке в Ледяной Гавани. Мы собрали доказательства этой теории. Та часть Гавани, где находилось судно, была похожа на каменную ловушку для рыбы, из которой, как мы выяснили, выбраться было невозможно. Мы рассуждали следующим образом: в августе 1596 года корабль застрял во льду и двигался вместе с ним. У мыса [Спорый Наволок] лед движется по направлению к берегу. Внезапно он начал качаться вверх и вниз с такой амплитудой, что судно было перенесено через каменистый подводный барьер. Теперь, когда он освободился от движущейся массы льда, корабль оказался зажат между каменистым мелководьем и береговым льдом. Мы обнаружили, что подводные каменные гряды тянулись от самого мыса на глубине от 1,5 до 1,8 метра. Судно было повреждено и медленно наполнялось водой. В результате оно стало тяжелее и погрузилось глубже. Попавший в ледовую западню корабль уже нельзя было спасти никакими силами.

«Ну, Юозас, давай навестим Виллема Баренца», – шутливо предложил я. Мы, весело смеясь, шли по берегу и неожиданно наткнулись на первый обломок. Это был кусок дубовой древесины, весь изъеденный временем и солью. Мы пробыли там всего 10 дней, но всё же успели вытащить из воды несколько фрагментов судна вместе с металлическими деталями и гвоздями. Чтобы удостовериться, что они действительно принадлежали каравелле Баренца, мы взяли несколько гвоздей с места зимовки. Специалисты подтвердили, что и те и другие гвозди датируются XVI веком. В 1980 году, во время нашей третьей экспедиции, мы планировали поднять останки затонувшего судна. Хотя залив был покрыт льдом и обстоятельства складывались не в нашу пользу, нам всё же удалось обследовать большую часть дна залива. Чтобы погрузиться под воду, наши аквалангисты были вынуждены проделывать отверстия в слое льда толщиной 1,5 метра с помощью взрывов мин. Каждая полученная таким образом полынья позволяла обследовать периметр длиной 25 метров. Но мы вынуждены были свернуть эти работы из-за отсутствия топлива. Летом 1981 года мы намеревались с помощью металлодетекторов обнаружить металлические части судна. Я рассчитывал найти якоря, пушки и, возможно, нижнюю часть корпуса судна. Мы нашли куски свинца, которые могут указывать на то, что корпус был обшит свинцом. Судя по 80 фрагментам древесины, которые нам удалось обнаружить, верхняя часть судна была разрушена. Нижняя часть, тяжелая от свинца, должно быть, пошла ко дну после того, как судно было раздавлено льдом [Kravchenko 1981, 17–18].[73]

Дмитрий Кравченко и его команда аквалангистов из московского клуба «Дельфин» обыскали залив, но не нашли никаких останков судна. Однако, при наличии припайного льда и значительной осадке каравеллы Баренца, маловероятно, что судно вообще вошло в залив. Осадка корабля составляла 2–2,5 метра, так что оно должно было сесть на мель на этих каменистых отмелях. Возможно, поэтому оно не высвободилось даже тогда, когда большая часть морского льда отступила под напором юго-западных ветров. Получается, что наиболее вероятное местоположение затонувшего судна – это северо-восточный край отмели, где морское дно опускается до глубины 10–15 метров. «…Единственное, что мы могли предположить, что под нами всё промерзло до самого дна, а глубина здесь была 3,5 морских сажени (приблизительно 6 метров)» [5 October 1596]. Застрявший во льдах прочный деревянный корабль оказался не прямо напротив Дома, а чуть севернее, приблизительно в километре от берега. Это обстоятельство также объясняет, почему находки оказались разбросаны вдоль всего побережья мыса. И это означает, что еще больше фрагментов может лежать на дне моря за пределами бухты. К несчастью, мы были не готовы к поискам под водой. Однако свои перчатки я на берегу нашел: сначала одну, потом другую.

Работа движется. Иногда инструменты выходят из строя, но я уже научился с этим справляться. На маленьком экране компьютера карта растет с каждым днем: облако зеленых электронных точек на черном поле. Компьютерный файл содержит высоту и координаты каждой точки. Когда мы вернемся домой, картографическое программное обеспечение «Серфер» построит фантастическую трехмерную модель, которую можно рассматривать в компьютере под любым углом. Каждый день раскопки приносят всё больше находок. Сегодня из земли были извлечены пять маленьких оловянных фигурок размером с большой палец. Они символизируют веру, надежду, любовь, скифского всадника и фигуру Венеры – удивительная смесь ренессансной и библейской символики. Руководитель раскопок Ханс отмечает положение каждой находки на плане Благохранимого дома; наша коллекция пластиковых пакетиков с черепками, тканью, костями и специальными предметами постоянно пополняется. «Вообще-то мы должны просеивать почву, – говорит Ханс, – но у нас нет на это времени». И тем не менее два человека занимаются именно этим, самым тщательным образом перебирая большую кучу грунта, извлеченного из раскопа. Находки описываются, фотографируются, вносятся в список, а затем пакуются. На борту судна все предметы пройдут первый этап консервации, а затем их отправят в Москву. Металлические предметы, в частности, подвергаются значительным перепадам температуры и влажности, и нам придется либо полностью их высушить, либо поддерживать во влажном состоянии, чтобы замедлить процесс коррозии. По сравнению с находками, сделанными в 1871 году, деревянные и металлические предметы, собранные в окрестностях Благохранимого дома в 1993 и 1995 годах, находятся в гораздо худшем состоянии. Спонтанные посещения Ледяной Гавани в 1870-х годах привели к уничтожению защитного слоя льда, что обнажило мерзлую почву и, в свою очередь, запустило неконтролируемые процессы разрушения материальных памятников. Именно в те годы заканчивался Малый ледниковый период – эпоха глобального похолодания, продлившаяся несколько веков, – что еще больше увеличило влажность почвы и скорость коррозии. И вот теперь, более столетия спустя, мы видим последние следы пребывания людей, появляющиеся из тающей вечной мерзлоты.

В 1991 году, спустя более 10 лет после первого своего посещения, Кравченко обнаружил в сугробе под обрывом кусок доски (вероятно, это была мачтовая банка) и выцветшую синюю рубашку, которая принадлежала одному из зимовщиков. Все эти скопления снега сейчас полностью растаяли, и на том же месте мы три дня назад обнаружили серую шерстяную рубашку в таком хорошем состоянии, что Антон принял ее за современную. В 1934 году Милорадович также сообщал: «У подножия обрыва, в расстоянии 100–150 метров от берега, воды обнаружил несколько досок и два полусгнивших шпангоута от небольшой лодки. Здесь же лежал обломок грубо сделанного весла». По словам Франса Хереса, нидерландского курсанта, который был штурманом у Кравченко, мачтовая скамья и рубашка были позднее утрачены: вероятно, они потерялись во время их богатого на перипетии путешествия. Эта скамья и две рубашки напоминают о тех днях в конце мая 1597 года, когда зимовщики готовились к обратному плаванию. Им удалось сохранить две шлюпки, оставшиеся от корабля: 5-метровый бок и 6,5-метровый шкоут. «Мы воспряли духом после того, как перевернули бок, лежавший около дома вверх килем. Мы принялись чинить его и наращивать ему борта, чтобы улучшить его мореходные качества. Мы рассчитывали на то, что нам предстоит долгий и мучительный путь» [29 мая 1597 года]. День был теплый, и они сняли рубашки на время работы. «4 июня была ясная, солнечная и не очень холодная погода. Когда солнце было на SO, мы в количестве 11 человек отправились к шкоуту и перетащили его к кораблю. […] Поскольку первоначально это был шкоут для ловли селедки, у которых корма делается заостренная, они отпилили самый конец и сделали настоящую широкую корму, чтобы лучше было плыть по морю» [4 июня 1597 года]. Но погода изменилась, и одежда осталась снаружи. «Погода была скверная, с сильным градом и снегом; мы не могли ничего делать вне дома, а дома готовили к отплытию всё, что было надо: паруса, вёсла, мачты, реи, руль, шварт – всё необходимое» [5 июня 1597 года].[74][75]


Анатолий Кулиев у развалин лагеря экспедиции Кравченко на южном берегу Ледяной Гавани. Сентябрь 1995 года. Фото автора


Усовершенствования оказались не такими надежными, как они рассчитывали. 1 июля 1597 года «шкоут сильно повредило движущимися льдами, особенно в той части, которую мы чинили, пострадали мачта, мачт-банка, да и вообще весь шкоут». Материал на починку лодок была взят из Благохранимого дома. Зимовщики также разобрали крышу, и это, по-видимому, ускорило обрушение хижины. Внутренняя часть зимовья была заполнена снегом, который сохранялся там на протяжении Малого ледникового периода вплоть до середины XIX века. 29 октября 1596 года, чтобы закрепить парусину на крыше дома, зимовщики уложили поверх нее прибрежную гальку. Теперь эта галька лежит на земле вокруг останков зимовья; скорее всего, ее сбросили вниз в июле следующего года, когда разбирали хижину. Дима предположил, что обнаруженные в доме обломки песчаника происходят из пермского обнажения возле маяка на мысу Спорый Наволок, поскольку коренные породы вблизи Благохранимого дома принадлежат каменноугольному периоду [Badyukov 1997]. Держа в руках ксерокопию «Дневника» де Вейра, Ханс заметил, что песчаник был, вероятно, собран 11 января 1597 года: «Мы сходили на гору, приблизительно за четверть мили, чтобы набрать камней: мы клали их у огня, а потом согревались ими в койках».

Было бы ошибочным полагать, что свирепый климат Новой Земли застал Виллема Баренца врасплох. Всё свидетельствует как раз об обратном. Если Малый ледниковый период как-то и повлиял на жителей Нидерландов, то лишь тем, что суровые зимы на родине укрепили их навыки и готовность переносить холод. Именно в суровых зимах черпали вдохновение Брейгель, Аверкамп и ван Остаде, изображавшие зимние пейзажи под темными, затянутыми штормовыми тучами небесами. В период с 1593 по 1597 год лето в Нидерландах было особенно холодным и дождливым. Однако именно в это время Баренцу удалось дважды обогнуть Новую Землю и тем убедиться, что летняя граница морского льда находилась к северу от нее. Холодный период и зимовка нидерландцев на Новой Земле не связаны между собой.[76]

Чтобы насладиться тишиной и одиночеством, пока есть такая возможность, я снова вызвался стоять вахту ночью, в четвертый раз за последние девять дней. Солнце поднялось над морем в 3:30 утра. Виктор расстегнул молнию на нашей палатке, ущипнул меня за ногу, пробормотал что-то и ушел спать. Проснувшись, я не сразу понял, где я, и мне потребовались немалые усилия, чтобы вернуться к реальности. Рядом со мной крепко спал Херре. Я быстро натянул задубевшую от холода одежду и выполз из палатки. Снаружи я почувствовал, как сонное тепло испаряется из-под моего воротника, и застегнулся потуже. По мере приближения полярной зимы мягкая почва по ночам замерзает. Маленькие лужицы сегодня покрыты льдом. Он настолько тверд, что может выдержать один шаг: наступив на него, видишь, как во все стороны разбегаются трещинки, как на ветровом стекле автомобиля, в которое попал камень. Солнце блестит над Карским морем, заливая мыс оранжевым светом. Для пущей уверенности я забрался на импровизированный деревянный стол, который мы соорудили в лагере, и с помощью бинокля осмотрел окрестности – нет ли где медведей. Вокруг всё было неподвижно. Чтобы спрятаться от ветра, я спустился по откосу к берегу. Наедине с огромным медным солнцем я сижу на камне и пишу, положив ружье на колени. Мое одиночество относительно: рядом со мной в своих палатках крепко спят мои друзья и коллеги. Я закуриваю сигарету. Вообще-то это не в моих привычках, но Ержи время от времени подкидывает мне пачку-другую. Он работает только с теми, кто курит.

Арктические пейзажи скудны физическими сущностями. Земля несет на себе отпечаток мощи и цикличности климата; она стареет, но, можно сказать, живет. Поскольку этот мир так безлюден и пуст, ты начинаешь уделять внимание мелочам: замечаешь несколько цветков, особенный камень или какое-то животное вдалеке. В чистой атмосфере всё открывается глазу с кристальной ясностью. Ты можешь лежать в палатке, слушая ветер, а когда он вдруг стихает, ты вскакиваешь на ноги, чтобы понять, что происходит. Когда солнце стоит над горизонтом на востоке, окружающий пейзаж совсем не похож на тот, что мы наблюдали днем. Меняется свет, и земля меняется вместе с ним. То, что в середине дня выглядит как небольшой бугорок, в лучах низкого солнца поздним вечером или ранним утром вырастает до серьезных размеров. Бас рассказывал мне, что в 1978 году в Смеренбурге он просыпался в 3 часа ночи, и пейзаж казался ему совершенно незнакомым из-за опрокинутых теней. И вот теперь мой взгляд скользит над волнистым берегом. Мне удается насчитать дюжину (двенадцать!) отчетливо различимых береговых гребней, не считая того последнего, который формируется сейчас на наших глазах вдоль границы бурунов и станет тринадцатым в скором будущем. Поднятие земли происходит постепенно и вязко, потому в период затишья между штормами, когда океан отступает, вновь сформировавшийся гребень теряет с ним свою связь.


Вид на место зимовки, где установлен крест, с внутренней стороны острова. Фото автора


В один краткий исторический миг за этим местом наблюдали 17 пар внимательных глаз, как сейчас наблюдаем за ним мы. Всё остальное время спектакль проходил перед пустым зрительным залом, как сказал бы философ. В детстве меня завораживали фотографии Марса, сделанные в ходе проекта «Викинг», которые печатали в газетах и журналах в 1976 году. Ржавый, тусклый и выветренный пейзаж возрастом миллиард лет. Распределение камней всех размеров – само совершенство. Я бы не смог их так сложить. Человечество доставило на Марс сканирующую камеру (работавшую по принципу факсимильного аппарата), и вот – мы увидели эти камни. Снимки, сделанные лунным и марсианским орбитальными модулями, показывают одинаковую плотность ударных кратеров в любом масштабе. Лунные зонды, врезавшиеся в поверхность Луны и оснащенные телевизионными камерами, показали вначале обширный район с простиравшимися на всё поле зрения кратерами. Чуть ближе – кратеры внутри кратеров, размером около километра, и наконец, в последние секунды перед столкновением – метрового размера котловины. Под микроскопом было видно, что даже отдельные частицы лунного грунта, доставленного астронавтами, покрыты микрократерами от ударных воздействий. «Фрактальная» геометрия берегов и кажущееся случайным распределение камней и кратеров отражают математические закономерности, включающие наше золотое сечение. Его можно найти в спирали наутилуса, а также в туманностях нашей галактики, артериях и реках, песчинках и валунах, колебаниях атомов и звуках.


5 сентября 1995 года, вторник


Для последних оставшихся геодезических измерений я установил тотальную станцию возле самого прибоя, метрах в двухстах от Антона, который стоял у подножия обрыва со спущенными до колен штанами и возился с полоской туалетной бумаги, спутанной сильным ветром. Поведя зрительной трубой вдоль берега, я поймал его в перекрестье нитей. Судя по невозмутимой усмешке у него на лице, я понял, что он, как опытный яхтсмен, точно знает, как распутать этот узел. Справа от него Ханс догонял улетевший было от него мешок для образцов. Вот уже три недели мы делим друг с другом стол и кров, но не пройдет и двух недель, как я распрощаюсь с ними, и, возможно, навсегда. Когда я посмотрел наверх, Дима передал мне отражатель и включил компьютер. Я сел на песок, натягивая сапоги, и потом вошел в прибой, чтобы замерить линию прилива. Дима прильнул к окуляру, и, после того как задача была выполнена, мы радостно обнялись и упаковали теодолит. За шесть дней мы внесли в память машины более 3000 точек. Из сегодняшних радиопереговоров Дима понял, что «Иван Киреев» может вернуться уже завтра. Пора упаковывать снаряжение и приступать к своим вахтенным обязанностям.


6 сентября 1995 года, среда


Ранним утром 10-го дня нас разбудил крик ночного дежурного: «Иван Киреев» бросает якорь в Ледяной Гавани!» От этой новости в лагере случился небольшой переполох. Гавронский раздавал задания, размахивая при этом руками, и сам хватался за те дела, которые нужно было сделать быстро. Через час эвакуация была в полном разгаре. Юрий Мазуров отвечал за логистику. По радиосвязи нам подтвердили, что нам надо уходить немедленно, или мы рискуем застрять здесь на несколько дней. Мы видели, как на горизонте сгущаются тучи. Происходящее напоминало кадры нашей высадки, прокрученные в обратном порядке: люди ходили вверх и вниз от лагеря к берегу. В заранее оговоренное время красная самоходная баржа причалила к берегу. На ней приехали наши друзья, которые были в бухте Иванова. Мы так им обрадовались, словно не видели их целый год. «Нет, мы ничего не нашли», – сказали они, не скрывая своего разочарования. Ну что ж, может, в следующий раз повезет.

«Давай бери памятник», – нетерпеливо сказал Ержи. Мы с ним водрузили тяжелую мраморную плиту из Терсхеллинга на постамент, сконструированный русскими. Предполагалось, что Боярский будет открывать памятный знак, а Рене сделает фотографию. Именно так было дело больше 100 лет тому назад на Оранских островах, где подобный знак стоит до сих пор. Но на этот раз к церемонии установки памятника в Ледяной Гавани интереса никто не проявил. Оставшиеся на берегу участники экспедиции сходили в последний раз взглянуть на Благохранимый дом. Дирк и Херре показали те места, где были сделаны наиболее значимые находки.


На орудийной палубе. Реплика корабля Баренца. Харлинген. Август 2018 года


Моряки просили поторопиться. Ержи немного посовещался и Дирком и Хансом, а потом принял решение: потолочную балку мы заберем с собой. Если оставить ее здесь, она просто сгниет или ее заберет кто-нибудь еще. Если удастся преодолеть все преграды российской бюрократии и доставить ее в Нидерланды, эта балка займет свое достойное место в Рейксмузеуме. Четыре человека отнесли ее на плечах к берегу моря. В полдень последняя группа отплыла от мыса Спорый Наволок. Плашкот начал сдавать назад, и расстояние до берега росло с каждой секундой. Наконец плашкот медленно развернулся, тарахтя мотором, и взял курс на «Ивана Киреева». Настал момент прокрутить в памяти кораблекрушение, произошедшее здесь четыре века назад, и работу всех наших предшественников. Я всматривался в прозрачные воды залива и следил за тем, как наша тень скользит по желтоватым валунам на дне, надеясь увидеть какой-нибудь предмет, по-прежнему лежащий там и ожидающий своего часа. Уже вечером наше совместное пребывание в арктической пустыне казалось коротким, оставшимся позади эпизодом. Как и раньше, мы качались вместе с кораблем. Я лежал, обливаясь потом, на койке в своей душной каюте. В 3:30 у нас был чай, а в 7:30 – ужин, состоявший из картофельного супа, печеной картошки с чесноком и сгущенки с ломтиком хлеба. Сауна работала на полную мощность, и мы с Дирком, Херре и Питером сходили попариться. Ощущение было божественным. Я разглядывал в зеркале свое лицо – коричневое и грязное, но не запаршивевшее, лопнувшие сосуды в глазах, обветренную и покрасневшую от арктических ветров кожу, свалявшиеся золотисто-каштановые волосы, мягкие, как шерсть животного. Едва устроившись, мы встали и ушли. Только тогда я заметил, что все эти 10 дней пульсирующий гул двигателей не переставал звучать у меня в ушах.


ДОПОЛНЕНИЕ

СУДЬБА КОРАБЛЯ (СОГЛАСНО «ДНЕВНИКУ» ДЕ ВЕЙРА)

30 августа 1596 года: «Ледяные глыбы стали еще сильнее прежнего нагромождаться одна на другую у самого корабля […] Корабль был полностью окружен и сжат льдом, так что всё стало трещать и раскалываться, и показалось, что он разламывается на 100 частей; это было страшно видеть и слышать; волосы вставали дыбом при таком пугающем зрелище. В эту опасную минуту (когда лед, до тех пор крепко сжимавший корабль с обеих сторон, прошел под его днище) корабль вытолкнуло вверх, будто его подняло домкратом».

31 августа 1596 года: «Лед опять понесло с огромной силой, и форштевень оказался торчащим надо льдом на 4 или 5 футов, а корма находилась в трещине между льдинами».

2 сентября: «…Корабль опять пришел в движение из-за движения льда, и он трещал так сильно, что мы сочли благоразумным, несмотря на непогоду, перетащить на берег шкоут с 12 бочками хлеба и двумя бочонками вина, чтобы иметь пропитание в случае беды».

5 октября: «[Корабль] сидел во льду, возвышавшемся на 2 или 3 фута, и единственное, что мы могли предположить, – это то, что под нами всё промерзло до самого дна, а глубина здесь была 4½ фута».

10 ноября: «Наши люди отправились на корабль посмотреть, как там дела, и обнаружили, что в корабль попало много воды, которая стояла поверх балласта; но так как вода замерзла, ее невозможно было выкачать помпой».

18 декабря: «Мы заметили, что за те 18 дней, что мы не были на корабле, вода поднялась на дюйм, хотя это была не вода, а лед».

10 января 1597 года: «…Вода в корабле прибыла почти на фут».

23 января: «Взойдя на корабль, мы обнаружили, что воды здесь прибыло».

7 марта: «Мы видели всё больше открытой воды в море и у берега и боялись, что при таких бурях и передвижках льда корабль окажется на плаву и его унесет, в то время как мы, сидя взаперти в доме, не сможем спасти его».

4 апреля: «В тот день мы все вместе пошли на корабль, где вытравили канат, к которому крепился якорь, на тот случай, если корабль вдруг окажется на плаву».

4 июня: «Корабль находился на полпути между домом и открытой водой».

11 июня: «Погода была скверная, дул сильнейший ветер с NNW, так что мы весь день не могли ничего делать и очень боялись, что шторм взломает лед у корабля и унесет его в море».

ЯХТА БАРЕНЦА

Корабли того типа, на котором Виллем Баренц отправился в свое последнее плавание, в Нидерландах называли «яхтами», понимая под этим словом сравнительно небольшое, но быстрое и маневренное парусное судно. Четырехметровый фрагмент борта, находящийся в Москве, имеет усиленную обшивку в два слоя, каждый толщиной по 4 сантиметра (1,5 дюйма) [Hoving & Emke 2004]. Поскольку при строительстве кораблей соблюдалось строгое соотношение длины и ширины, можно заключить, что яхта Баренца имела 64 фута (19 метров) в длину и 20 футов (6 метров) в ширину, не считая 12-метрового бушприта. Ее порожний вес равнялся грузоподъемности – 30 ласт (нид. last или scheepslast, буквально – груз), или 60 метрических тонн [G. de Weerdt 2004, p. 83]. В период с 2010 по 2019 год в городе Харлинген группой энтузиастов была построена реплика корабля Баренца с использованием аутентичных материалов, инструментов и методов.

Размеры кораблей описаны де Вейром и ван Линсхотеном в терминах их грузоподъемности. Вооружение 40-ластного «Лебедя» (Swaen), принимавшего участие в экспедиции 1595 года, задокументировано в архивах города Вере (провинция Зеландия) [l’Honoré-Naber 1917; Kist 1998]. Кроме того, Ван Линсхотен отмечал, что «Лебедь» был обшит двумя слоями дуба, чтобы он мог увереннее маневрировать среди льдин. Не на этом ли самом «Лебеде» с двойной обшивкой вышел в море Баренц в 1596 году?

Занимаясь поиском в архивах амстердамских нотариусов – в первую очередь тех из них, кто был связан с оформлением контрактов на морские перевозки, – кораблестроитель Геральд де Вердт обнаружил, что в 90-е годы XVI столетия малые суда практически исчезают из регистров, а преобладают большие корабли со значительной грузоподъемностью. Это наблюдение соответствует стремительному росту морской торговли. И тем не менее ему удалось обнаружить нужную запись. В 14-й день апреля 1595 года нотариус Й. Ф. Брауинг внес в регистр судно «Белый Лебедь» Witte Swaen [регистрационный номер 70 на листах 41–43]. Произошло это вскоре после того, как Балтазар де Мушерон настоятельно предложил отправить в Арктику вторую морскую экспедицию (4 апреля 1595 года – см. главу 13). Поскольку на следующий год «Белый Лебедь» в регистрах не появляется, можно предположить, что за небольшую сумму был продан городу Амстердаму [Геральд де Вердт, личное сообщение, 2 ноября 2020].

Загрузка...