В ледовитое море. Поиски следов Баренца на Новой Земле в российcко-голландских экспедициях с 1991 по 2000 годы

Глава 12 В проливе Югорский Шар

7 сентября 1995 года

«Баренц и его экипаж были джентльменами, – сказал Ержи набившимся в столовую слушателям. – Возьмите, к примеру, эту изящную медную пуговицу. Такая деталь одежды ясно указывает, что нидерландцы не были кучкой бродяг. Они путешествовали со вкусом. После открытия Северо-Восточного прохода Баренц намеревался сразу же установить торговые контакты и поэтому имел на борту, среди прочего, товарные рулоны тканей. Мы обнаружили свинцовые печати от этих тканей рядом с Благохранимым домом. «Иван Киреев» был готов пуститься в обратное плавание, и Ержи представил команде результаты наших девятидневных трудов. Самые интересные находки были разложены на столах в столовой. Экспедиции 1993 и 1995 годов вместе собрали 1370 различного рода артефактов. Было отобрано более 100 образцов почвы для анализа семян растений, пыльцы и человеческих паразитов (блох и вшей). Проведенные съемки позволили реконструировать план дома и дали нам представление о его интерьере и пропорциях, соответствующих канонам золотого сечения. Найденные нами предметы – немые свидетели того, как зимовщики сидели вокруг очага, чинили свои инструменты, латали одежду и обувь. Самыми миниатюрными из находок мы дополнили коллекцию Рейксмузеума, внеся в нее неповторимые красочные детали. Наиболее яркий пример здесь – серия из 10 мифологических фигурок, которые, вероятно, служили украшением для грузов. Взятые на борт коммерческие товары представляли собой срез бурно развивающихся европейских культур.

Карта острова Штатов из книги Яна Хёйгена ван Линсхотена (1601), на которой крестиком отмечено место, где были похоронены моряки, растерзанные белым медведем (с. 335)

6 сентября 1595 г. Нападение белого медведя на моряков, которые собирали на берегу «похожие на алмазы камешки». Фрагмент гравюры из нюрнбергского издания «Дневника» де Вейра

Находки, сделанные экспедицией, проходят обработку на двух столах в лаборатории, расположенной на верхней палубе судна. Некоторые пакеты для образцов содержат просто аморфную массу почвы, скрепленную мхом, постепенно извлекаемую, чтобы выявить разнообразные черепки, гвозди, обрывки тканей и осколки костей. Затем на все находки приклеивают этикетку и сортируют по цвету: оранжевые осколки собирают в пакеты с другими оранжевыми осколками, зеленые с зелеными, белые с белыми и т. д. Каждый предмет осматривают отдельно, с помощью кисточки удаляют с него остатки почвы и затем помещают в отдельный пакет. Железные гвозди оборачивают влажной туалетной бумагой, а потом – алюминиевой фольгой, чтобы предотвратить коррозию. Все найденные оловянные фигурки, а их было обнаружено десять, высушивают погружением в спирт. Тайна свинцовой таблички с подписью Баренца была раскрыта: это не подпись, а обозначение меры веса З ons, то есть 3 унции. После выставки, устроенной для команды «Ивана Киреева», эти хрупкие находки снова надо запаковать, и мы надеемся, что в следующий раз они будут извлечены из пакетов только в реставрационной мастерской Рейксмузеума, расположенной в одной из башен величественного здания в Амстердаме. Я приведу здесь слова, которыми реставратор Аб Ховинг, работающий там, описывал момент вскрытия пакетов с коллекцией: «В своей студии я испытал сильнейшее чувство причастности к истории. Сначала мне попалась стеклянная пластина, которую я попробовал оттереть, но не смог. А затем в том же наборе артефактов обнаружились три из четырех частей рамы, в которую, по-видимому, это стекло когда-то было вставлено. И тут я вдруг понял, что передо мной лежит зеркало. Ржавое стекло, которое я легкомысленно рассматривал минутой ранее, когда-то отражало лица зимовщиков, и на краткое мгновение я почувствовал их присутствие. Они словно бы заглядывали из-за моего плеча в оставшийся слой ртути».

Мы с воодушевлением отмечаем успешное завершение полевого сезона и делимся воспоминаниями. По словам наших товарищей, работавших в заливе Иванова, на их долю выпали трудные испытания: их фактически бросили на произвол судьбы, и они вынуждены были выживать в трудных условиях Арктики. Но они выстояли, несмотря на свалившиеся ни них несчастья, так что теперь мы зовем их «ивановскими тараканами». Питер и Джордж рассказывали, что, если русским случалось промокнуть под дождем или упасть за борт, они шли греться у костра и стояли «до тех пор, пока от них не начинал идти пар и не загорались штаны». Внезапно на столе появились маринованные грибы, колбаса и рыбные консервы. Боярский достал из своих запасов бутыль с зельем, состоявшим преимущественно из спирта, настоянного на чеченских травах. А другая смесь – на красном перце – может затмить адский огонь. Уже глубоко за полночь сквозь гром и вой очередного шторма по всему кораблю разносилось натужное пение: неутомимый Старков пытался вспомнить какую-то немецкую оперу (у Старкова тенор, и, когда он в ударе, у них с Димой, у которого бас, получается просто здорово). Потом пиво кончилось, и мы продолжили расслабляться оставшейся водкой. «Эти голландцы пьют, как поморы», – сказал Боярский. Шеф-повар напился так, что лежал на полу камбуза, не в силах встать на ноги. Матросы с усмешкой через него переступали: они были на работе, и ни один из них даже не притронулся к выпивке.

Вскоре после полуночи, когда торжество уже закончилось, Ержи стал подталкивать меня перед собой вслед за Виталием и Димой: «Скорей, скорей!» У Димы есть брат Данила и еще один брат в городе Сент-Луис, штат Миссури, который похож на Ержи, по словам Димы, «как две капли водки». Сегодня мы все трое – братья, поскольку мы дольше всех продержались на ногах. И ты, Виталий, тоже наш брат. Обнявшись, мы добрели до каюты Виталия. Виталий был одет в «рубашку спецназа» с бело-голубыми полосами, как на российском Военно-морском флаге. Он дружелюбно кивнул и помешал нагревательной спиралью в стакане: вода почти сразу же начала пузыриться. У него нашлись целый пакет печенья и сгущенное молоко к чаю. Затем дверь приоткрылась, и в каюту сначала заглянул, а потом зашел Антон.

«Ах вот вы где!» – сказал он. Надо полагать, он вернулся в столовую, обнаружил, что все разошлись, и отправился на поиски, останавливаясь у каждой двери, чтобы послушать, пока, наконец, не нашел нас. Антон уселся на койку, свесив ноги. Поскольку ему не на что было опереться, он сидел согнувшись вперед, словно бы сложившись пополам. Виталий закончил хозяйские хлопоты и показал нам фотографию своей маленькой дочки – веселой пятилетней девочки. Антон пил вместе со всеми и теперь пребывал в приподнятом настроении: при виде фотографии неожиданно растрогался. Пока Дима тихонько напевал меланхолическую песенку, а Ержи теребил бороду, Антон вытащил из бумажника фотографию своей семьи. Он взглянул на нее и, не отводя взгляда от снимка, с улыбкой передал его мне.

На черно-белой фотографии нидерландская женщина с нидерландской девочкой улыбались фотографу. «Они приедут за мной в аэропорт, – сказал он. – Возможно, ты их видел, когда они меня провожали сюда». Я вернул ему фотографию.

Плашкот возвращается на «Ивана Киреева» после высадки на мысе Варнека. Сентябрь 1995 г. Фото автора

«Подождите, – серьезно сказал Дима. – А пить мы не будем?» Он встал, и они с Виталием раздали стаканы и налили водку.

«Только капельку, ладно? – улыбаясь, сказал Антон, но всё-таки подставил стакан. – Всё, хватит. Большое спасибо».

«Как твой фильм?» – прохрипел Ержи. Антон поднял стакан:

«Хорошо. Просто замечательно!»

«Антон, – начал я. – Я ведь так и не поблагодарил тебя толком, когда ты помог мне починить теодолит. Ты не представляешь, как я тебе благодарен!»

«Да ладно, ерунда», – с улыбкой сказал Антон.

«Но ты меня просто спас!» – сказал я.

«Это пустяки».

8 сентября 1995 года

Мы лежим в дрейфе у берегов материковой части России, недалеко от Амдермы. «Иван Киреев» равномерно качается на волнах в бледном свете дня. В бинокль я слежу за тем, как тяжелый транспортный самолет Ан-26 спускается к взлетно-посадочной полосе на песчаном берегу. Город раскинулся на склоне, на высоте около 15 метров над уровнем моря, а всё побережье сплошь завалено ржавым хламом и бочками из-под мазута. Шустрый лоцманский катерок направился к «Ивану Кирееву» по неспокойной воде. Эта черная коптящая посудина представляла собой стальной контейнер с автомобильными шинами по обеим сторонам. Наверху у него была деревянная рубка, в которой могло поместиться два или три человека. И где-то еще был дизельный мотор. Когда катер подошел к борту, Вадим Старков спустился по веревочной лестнице на палубу, и там его подхватил один из тех двух, кто был на катере. В 9 часов утра Старков, стоявший на качающемся судне, широко расставив ноги, помахал нам на прощание рукой. Это было захватывающее зрелище. Они направились к берегу, где Старков сядет в Ан-26, который отвезет его в Воркуту, и оттуда он полетит на Шпицберген с пересадкой в Москве. А «Иван Киреев» направится из Амдермы обратно в Архангельск и оставит за кормой еще 1300 километров.

Пройдя не более 10 километров, мы оказались у острова Штатов. Он имеет в длину всего 4,5 километра и находится в Карском море сразу за проливом Югорский Шар. Здесь в сентябре 1595 года стоял на якоре нидерландский флот в составе семи кораблей, на борту которых находилось около 180 человек. Место это поистине историческое, хотя, глядя вокруг, ни за что не скажешь, что здесь когда-то разворачивались драматические события. Четвертого сентября 1595 года семь парусных кораблей вошли в узкий пролив между островом и материком, чтобы укрыться от надвигавшихся на них ледяных масс. Это был маневр на грани отчаяния, выполненный в надежде, что им всё-таки удастся вырваться в ледовитое море, к чему так стремился Виллем Баренц. Путешествие и так складывалось не слишком удачно, а тут на глазах у всей команды белый медведь растерзал двоих человек, сошедших на берег, чтобы набрать похожие на алмазы камушки [Геррит де Вейр, 6 сентября 1595 года]. Жертвы были похоронены на острове Штатов, и Ян Хёйген ван Линсхотен на карте, опубликованной шесть лет спустя в книге «Плавания на север», обозначил их могилу крестом.[77]

Между 12:30 и 7 часами вечера мы предприняли разведывательную вылазку на остров, и плашкот доставил нас на берег как раз напротив нужного нам места. Стоя на прибрежной гальке, мы слушали объяснения Джорджа. Он показывал нам формы рельефа, которые можно увидеть на карте Яна Хёйгена, тем самым убеждая нас, что искать мы будем в правильном месте. Карта настолько подробна, что мысы, береговая линия, различные мелкие и каменистые бухты легко узнаваемы на ней. Мы также распознали торфяные полосы, спускающиеся к воде наподобие ледников. Наиболее заметные ориентиры указаны на карте такими, как их можно увидеть с моря, находясь на борту приближающегося к берегу судна. Ничего похожего на могилу мы не заметили, и поэтому Джордж предложил обследовать близлежащие бухты. Если мы найдем место захоронения, нам, возможно, удастся пролить свет на загадку, связанную с гравюрой и пояснительным текстом в немецком издании «Дневника» де Вейра, где говорится, что на острове Штатов по приказу адмирала были повешены пятеро бунтовщиков. Быть может, их похоронили вместе с жертвами нападения медведя. Ступая по галечному берегу и слушая шум прибоя, я думал о Виллеме Баренце и Яне Хёйгене ван Линсхотене: они тоже ходили по этой земле, взвешивали свои шансы, строили планы… На вершине сопки в центре острова мы заметили деревянную башню с фонарем наверху. Это был маяк, источником энергии для которого служил мощный радиоизотопный электрогенератор, подобный тем, которые используются на межпланетных космических аппаратах, с ребрами теплоотвода по бокам. Энергия, выделяющаяся при радиоактивном распаде стронция-90, используется для нагрева теплоносителя и затем преобразуется в электроэнергию. Наши коллеги посоветовали нам не подходить к маяку ближе чем на 50 метров.[78]

Традиционный поморский крест на берегу пролива Югорский Шар. Фото автора

Результатом поиска захоронений стали несколько современных гвоздей и немецкий патрон времен Второй мировой войны. Вероятно, обширные торфяные оползни, на протяжении веков спадающие в море, унесли с собой и могилы. «Вдоль берега лежит слой торфа толщиной в несколько метров, – разочарованно сказал Джордж. – Что, если эти 400-летние могилы скрыты под ним? Найти их невозможно».

9 сентября 1995 года

Небо было затянуто облаками, сквозь прорехи в облачном покрове на темный мир изливались золотые лучи. «Иван Киреев» шел по прямой через Югорский пролив – извилистый проход между островом Вайгач и материком. Именно здесь, где пролив сужается приблизительно до 3 километров, Бальтазар де Мушерон намеревался построить свой форт, чтобы закрыть Северо-Восточный проход для кораблей соперничающих стран. До воплощения этой отличавшейся дальновидным прагматизмом идеи оставалось еще несколько веков. С кормовой палубы я увидел, как резко изогнулся след корабля, – мы сменили курс. Внезапно на вершине плато к югу от нас я заметил какое-то поселение. Корабль быстро приближался к нему, и я разглядел деревянные строения на берегу, вышки на плато, а затем – в свой бинокль – стены из колючей проволоки. Я поспешно перебрался по трапу на нос, откуда молча смотрели вперед несколько русских.

«Хабарово, – мрачно сказал один из них. – ГУЛАГ».

В 5 часов вечера «Иван Киреев» бросил якорь в Ворванной бухте. Название это происходит от мешков с ворванью, которые экспедиция 1595 года нашла прикопанными на берегу. Казалось, что пейзаж перед нами течет, как река, из-за сотен движущихся оленей.[79]

19 августа 1595 года эта бухта, где сегодня расположился небольшой поселок Варнек, стала первой гаванью, в которой нашел пристанище нидерландский флот после долгого плавания вдоль побережья Скандинавии, через штормовые моря, навстречу холодному северо-восточному ветру. Обнаружив, к своему глубокому разочарованию, что Вайгачский пролив забит льдом, они стали на якорь в заливе. От проносящегося мимо льда их отчасти защищал мыс, который они назвали мысом Идолов. «Мы были заперты там, как в ловушке», – писал Ян Хёйген. Они отправили одну из яхт на разведку, но она смогла дойти только до середины пролива, до Крестового мыса (мыс Сухой Нос). 21 августа на берег была отправлена разведывательная партия из 54 человек. Там они наткнулись на пять разделанных моржовых туш, полузасыпанные землей кожаные мешки с вонючей ворванью, несколько саней с песцовыми и моржовыми шкурами. Часть найденного моряки взяли с собой, ничего не оставив взамен. Согласно морским законам, известным каждому моряку, это считалось воровством. Адмирал Ней был неумолим и распорядился примерно наказать виновных. Один человек был высажен на острове Вайгач, а другого должны были трижды протащить под килем корабля. В процессе исполнения наказания его тело было разорвано на две части, о чём свидетельствуют текст и гравюра в немецком издании «[80][81]Дневника» де Вейра. Все эти события произвели тяжелое впечатление на людей. Моряки роптали, опасаясь, «что они замерзнут вместе с кораблями и всем остальным», – писал Ян Хёйген.[82]

На другом берегу пролива находится поселок Хабарово. Сто лет тому назад здесь была последняя база снабжения для экспедиций Нансена и фон Толля, где они могли пополнить запасы – провизию, уголь – и взять на борт собак. Александр Сибиряков предоставил в распоряжение экспедиций свой склад – «большое красное здание с белыми дверными косяками, живо напоминающее своим видом наши родные постройки», как писал Фритьоф Нансен. У Хабарова стоял на якоре «Фрам» – это крепкая ледовая трехмачтовая шхуна, – и, окажись мы на этом самом месте 30 июля 1893 года, мы бы увидели своими глазами, как он отправляется в свое потрясающее путешествие.[83]

О стоянке в Хабарове Фритьоф Нансен писал:

«…Появилось несколько фигур в тяжелых балахонах из оленьего меха, которые доходили до пят. Из-под меховых башлыков, которыми были прикрыты их головы, выглядывали могучие бородатые лица, вполне под стать древним норвежским викингам. Да и всё их появление в целом вызывало в моём воображении картины из времен викингов, из их плаваний в Гардарики и Бьярмию. Здоровый и крепкий народ эти русские купцы, поставляющие местным жителям водку, а взамен получающие пушнину, медвежьи и тюленьи шкуры и прочие ценности. Они держат всех, попавших им в лапы, в такой зависимости, что те без изволения купцов шагу ступить не смеют […] Вскоре прибыла на борт группа ненцев. Добродушные широкие азиатские лица. Разумеется, здесь были одни мужчины».[84][85]

Как только «Иван Киреев» бросил якорь, мимо нашего борта промчалось несколько моторных лодок. Сидевшие в них люди помахали нам руками, а затем быстро развернулись, подошли вплотную и быстро вскарабкались на борт. Это были ненцы, или, как их называли раньше, самоеды. На палубе «Ивана Киреева» появилась группа невысоких мужчин с загорелыми, обветренными восточными лицами. Мы держались поодаль, а экипаж тактично, но настойчиво удерживал их на кормовой палубе. Они хотели водки, но им дали только наши почти не тронутые запасы шоколада и еще какие-то лакомства. Получив предложение сойти на берег, мы стали готовить плашкот.[86]

Варнек – небольшой поселок, состоящий из деревянных бараков. Когда мы подошли к пристани, нас ждали только дети и несколько стариков. Дети не улыбались, они просто разглядывали нас. Вначале миссионеры, а впоследствии коммунисты пытались разрушить общественную организацию ненцев, для этого они истребляли шаманов и изгоняли семейные кланы с их священных земель. В 1954 году, когда советским военным понадобился полигон для ядерных испытаний, ненцев выселили с Новой Земли в Нарьян-Мар. Варнек был частью ГУЛАГА – филиалом знаменитого Соловецкого лагеря. На другой стороне бухты Варнека, на Вайгаче была грязная добыча свинцово-цинковых руд. Сейчас поселок – сплошная свалка битого стекла и бочек из-под мазута. Молодые люди, которых мы встретили на улице, были пьяны. Джордж объяснил, что у коренных народов отсутствует фермент, расщепляющий этиловый спирт, поэтому опьянение у них может длиться несколько дней. Он добавил, что на их лицах видны следы кровосмешения. Здесь ужасно безлюдно, даже сейчас, летом, в самое оживленное время года.

Мы узнали, что население Варнека – около сотни человек, но зимой – и того меньше. Три летних месяца дети живут с бабушками и дедушками на Вайгаче, а на всё остальное время уезжают на материк. Большинство живет в Амдерме или Нарьян-Маре, где работают их родители. Длина острова Вайгач – около 100 километров. Он представляет собой плоское пространство бесконечных покрытых туманом болот и низких холмов, по которому кочуют несколько семей оленеводов. Численность популяции оленей, которых три года назад насчитывалось 1200 голов, быстро снижается: это объясняется тем, что в советскую эпоху, когда ветеринарный контроль был строже, болезни животных были менее распространены. Община покупает чай, сахар и водку на те небольшие заработки, которое дает им оленеводство. Зафрахтованные ледоколы иногда останавливаются в Варнеке, где туристам предлагают купить эклектичный набор из песцового меха, медвежьих зубов, кукол и оленьих шкур.

Пожилые жители деревни окружили нас, бормоча «доллар, американский доллар». Хенри объяснил женщине, что мы не из Соединённых Штатов, а из Нидерландов. «Нидерланды? Не понимаю», – повторила она недовольно. Она отошла, толкнув по дороге пьяненькую старуху, которая упала и так и осталась лежать, выкрикивая ругательства.

Шесть из десяти найденных в 1995 году оловянных фигурок, включая скифского всадника и библейские символы Веры, Надежды и Любви

Фрагмент карты (см. ниже)

Карта пролива Нассау (Югорского Шара) из нюрнбергского издания «Дневника» Геррита де Вейра, на которой в сжатой форме отражены многие события экспедиции 1595 года

10 сентября 1995 года

Сегодня мы высадились в Хабарово. Небольшой ручей с чистой водой стекает с коричнево-зеленых холмов за поселком. Остров Вайгач отражается в синей воде пролива, переливаясь красками осени. На материке, как и в Варнеке, валяется множество старого хлама: шахтерские тележки, устаревшие тракторы с надписью «Сделано в США», куски рельсов, ржавый капкан на песца, цинковая пластина, большие кучи белого асбеста и ложка в стиле ар-деко 1930-х годов. Мы шли по доскам между разрушенными домами. То тут, то там виднелись какие-то мелкие осенние цветы. Евгений показал нам кирпич с выдавленной на боку надписью «ЧКЗ» – Челябинский кирпичный завод, – указывающей на то, что кирпич был изготовлен на Южном Урале. Большая часть надгробий на небольшом кладбище просели. Гробы, частично вытолкнутые из земли в результате многократного таяния и замерзания вечной мерзлоты, развалились. Судя по видневшимся костям, тут было похоронено много детей.

Это темное прошлое оставило глубокие шрамы в сердце российского общества. С 1930 года и по крайней мере до 1943 года поселок Хабарово был исправительно-трудовым лагерем. Сталинская власть посылала сюда на верную смерть уголовных преступников и людей, попавших к ней в немилость. Воркута была воротами сибирского ада, а Вайгач – одним из островов на самой северной окраине того репрессивного монстра, который известен как «Архипелаг ГУЛАГ». Найденный нами внутри бараков в Хабарово ветхий красный флаг с серпом и молотом – немое свидетельство тех страшных дней. Русские были очень сдержанны во время нашего пребывания на берегу. Им совсем не хотелось говорить об этом, кроме тех случаев, когда они рассказывали истории своих репрессированных отцов и дедов. Юрий с горечью свернул советский флаг. На выходящем к баракам плато разбросаны фабричные сараи. Часть из них сгорела; те, что не сгорели, – обвалились. В центре находится поле, обнесенное высокими стенами колючей проволоки. Мы видели их, когда шли через пролив. Перед земляным бункером лежит тяжелая стальная решетчатая дверь, сорванная с петель. Внутри этого зловещего комплекса пять камер с деревянными дверями. В каждой подземной камере есть зарешеченное окно, из которого видно только небо, и скоба в стене для цепи. Даже теперь, полвека спустя, здесь по-прежнему царит тягостная, гнетущая атмосфера… Выбравшись наружу, я глубоко вздохнул. Выходя из этой могилы, заключенные видели замерзшие проливы, белоснежный пейзаж и однообразный безлесный горизонт… На прогнивший деревянный поддон кто-то положил человеческий череп. Эти кладбища поросли тысячами маленьких белых цветов, трепещущих на слабом ветру.

«Россия обязательно возродится, и тут могут быть два пути – надежда или чудо, – сказал Дима вечером, когда мы уже вернулись на корабль. – Надежда состоит в том, что Иисус Христос вернется на землю, чтобы вызволить Россию из ее бед. И будет воистину чудо, если русские смогут сделать это сами». На обеденных столах стояли тарелки с маринованным чесноком и сушеной рыбой. Сегодня показывали фильм «Терминатор-2», правда, копия была сильно изношенная. Мы все были охвачены чувством радости и облегчения, но настроение сильно испортилось, когда, поймав сигнал российского телевидения, мы узнали о войне в Боснии. Цивилизация обрушилась на нас, как шквал ледяного ветра. Мы смотрели, как бомбардировщики F18 пикируют с небес на поле битвы, словно ангелы мщения. Реакция русских была полупьяной смесью «Терминатора», оккультизма и национализма. Иногда русские кажутся гордым и уязвленным народом, который ищет возможности поквитаться. Евгений разразился речью из пламенных, но порядком избитых тезисов о славянской расе, которая была встречена ироничным смехом Питера и возгласом Джорджа: «О, только не это!» Женя, преподаватель кафедры всеобщей истории Российского университета дружбы народов, уверен, что Русская православная церковь поддерживает такие убеждения, и он испытывает чувство солидарности с югославскими братьями. И он, и Константин заявили, что никому не желают зла, но в случае необходимости пойдут воевать на стороне сербов. Я задыхался, пытаясь сохранить ясность ума. Русские страшно возбудились и тут же захотели убедить нас в своей правоте, выкрикивая в телевизор: «Натовские фашисты!»

«Нидерландские солдаты дерутся с сербами!» – воскликнул кто-то, размахивая руками так, словно держал автомат. «Спокойнее, приятель!» – подумал я. Если нидерландские солдаты с кем-то и дерутся, так только друг с другом в казармах. Мы посмеялись над ним и закурили наши сигары, но телевизионные комментаторы не унимались в своем военном угаре: в сцены боснийской войны была вставлена нарезка с Гитлером и марширующими нацистами.

Чтобы сменить тему разговора, кто-то из наших коллег вспомнил, что дальний пращур Баса Киста, кузнец Геррит Кист, работал в России и встречался с Петром I в Архангельске. Во время своего визита на верфи Амстердама и Заандама в 1697 году Пётр I, «царь, который спал у кузнеца», останавливался в его доме. Все громко смеялись, хлопая Баса по плечу. Визит царя был организован через канцелярию бургомистра Амстердама Николааса Витсена. Богатство Нидерландов было накоплено преимущественно за счет торговли оружием, а не за счет морской торговли с Индией. Нидерланды продавали оружие как друзьям, так и врагам. Боевые корабли готовили к отправке за несколько недель, и в тысячах мастерских ловкие пальцы трудились над изготовлением знаменитых нидерландских мушкетов. Когда царь прибыл в Заандам на барже, он узнал Киста, и Кист крикнул ему в ответ: «Здорово, Питерман!» По словам наших товарищей, рассказ об этом случае есть во всех русских учебниках истории. Вдохновленный нидерландскими научными учреждениями, Пётр основал Российскую академию наук и предложил сделать голландский язык обязательным для изучения в России, чтобы его страна смогла приобщиться к достижениям европейцев. Однако история пошла по другому пути.

11 сентября 1995 года

Плашкот на полной скорости прошел мимо выветренных скал мыса Дьяконова. Дул холодный ветер, и разбивающиеся о тупой нос волны окатывали нас брызгами. Вокруг, сколько хватало глаз, море вздымалось серо-стальными громадами. Обогнув мыс, плашкот высадил нас на гравийный берег. Три ненца из Варнека указали нам дорогу к святилищу, которое дало мысу его историческое имя – мыс Идолов. Идти надо было по каменистому гребню 25-метровой высоты и длиной около 3 километров. Святилище – невысокий курган из оленьих костей, покрытый травой и высокими белыми цветами. Челюсти и зубы, торчащие из почвы и усеивающие берег внизу, говорят о том, что ненцы приносили и, вероятно, по-прежнему приносят жертвы духам своих предков. Однако идолы – деревянные столбики полуметровой высоты с грубо вырезанными на них лицами – пропали.

Их были сотни: «очень грубых, сверху круглых, посередине с выпуклостью, изображающей нос, выше которого две зарубки в качестве глаз, а внизу еще одна зарубка в качестве рта. Перед этими изображениями мы нашли пепел и кости оленей» [Геррит де Вейр, 1 сентября 1595 года]. Ян Хёйген ван Линсхотен насчитал от 300 до 400 идолов больших и маленьких, которые были установлены лицом на восток. Среди них встречались совсем новые, другие уже почти сгнили; идолы изображали человеческие фигуры: мужчин, женщин и много детей. На некоторых из них было вырезано несколько лиц, представляющих группу людей, погибших одновременно. (См. приложение 2, запись от 27 июля 1595 года.) На острове Вайгач десятки таких мест. Ненцы верят, что жизнь циклична и за каждой смертью следует новое рождение. Детям часто дают имя недавно умершего человека. Идолы хранят душу и силу мертвых, чтобы они могли вернуться в человеческом обличье. Для миссионеров XIX века ненцы были дикарями, а их идолы – символами языческой веры в природу, которую нужно было уничтожить. Только два святилища, расположенных в удаленных местах на севере острова Вайгач, избежали разрушения от рук миссионеров и бездумного разграбления как с научными целями, так и просто на сувениры.

Подобно нашим соотечественникам из XVI века, мы ходили по святилищу под настороженными взглядами ненцев. «Незнакомым нациям они не доверяют, потому что, как мы ни доказывали им нашу дружбу, они всё равно нам не верили… У того, кого они называют свои царем, есть часовой, который постоянно следил за всем, что происходит», – писал Геррит де Вейр [1 сентября 1595 года]. Самый старший из ненцев указал через воды Югорского пролива на то место, где во время Второй мировой войны всплывали немецкие подлодки. Другой мужчина в потертой летной куртке спросил меня: «Какого цвета тундра?» – «У нее много цветов», – ответил я, и он кивнул.

Присмотревшись, мы смогли разглядеть вдалеке, на следующем мысе, поморский крест. Мыс Створный, находящийся в 2 километрах от нас, до сих пор сохраняет сходство со сделанным 400 лет назад панорамным наброском. По берегу мы дошли туда за час. Крест был сделан из шестидюймовых досок и имел в высоту около 4 метров. Согласно поморской традиции, сверху он был покрыт «крышей», которая вместе с горизонтальной перекладиной образует треугольник, символизирующий Святую Троицу: Отца, Сына и Святого Духа. Над горизонтальной перекладиной – надпись, когда-то составленная Понтием Пилатом: «ИНЦИ» (Иисус Назорей, Царь Иудейский). На большой перекладине вырезано кириллицей: «Поклоняемся Тебе Христе». На наклонной планке на шесте изображены череп и кириллические буквы Г и Л: Голгофа, место казни. Детальный рисунок ван Линсхотена, на котором изображен один из таких крестов, показывает, что за несколько сот лет они совсем не изменились. Никто не проронил ни слова, когда Евгений и Константин, не снимая ружей и патронташей, опустились на колени для молитвы. Такие кресты ставили на границе обитаемого мира, за которой начиналось неизведанное: безлюдные пространства, пустынные долины, ожидание чего-то страшного, что прервет монотонность, – и где тогда искать укрытия? Солнце стояло низко над горизонтом, и море отражало его слепящий блеск. Где-то далеко, в тундре, беспорядочно двигалась стая гусей. Евгений и Константин поднялись на ноги и снова надели шапки. Когда мы возвращались, спускаясь по полуразрушенным торфяным утесам, на ярко-желтом небе над темно-синим морем возник десяток миражей. Так получилось, что наше путешествие закончилось там, где началось множество других.[87]

Таблица. Размеры Благохранимого дома (по оценкам различных исследователей)