Возвращение катаров

Среда

«Какая неожиданность, Педро! Это твое сообщение — только объявление о намерениях или официальное признание в любви? «По-моему» — недостаточно, надо быть уверенным. Надо бы уточнить, ведь ты имеешь дело с адвокатом. Я распечатаю твое сообщение, и, когда приедешь, тебе придется подписать его. Приезжай скорее. Целую. Корва».

Сообщение Карен снова пришло как раз в тот момент, когда он выходил из номера. Он так его ждал! Его жизнь превратилась в бесконечное и унылое щелканье клавишами компьютера в поисках ее сообщений.

Он несколько раз перечитал короткий ответ, типичный для Карен. Она обещала, не обещая, использовала выгоды странного объяснения Хайме и не давала ясного ответа. Она играла с ним в обычном для нее ироничном стиле. Но тон письма был очень нежным, и Хайме подумал, что все не так уж плохо. Снова он опаздывал на первое утреннее совещание, но ему было все равно. Пальцы быстро забегали по клавиатуре, печатая ответ: «Это официальное объяснение, госпожа адвокат, но я никогда ничего не подписываю, пока не прочитаю между строк. Теперь твоя очередь высказаться. Я тебе люблю и жду конкретного ответа с твоей стороны. Будь осторожна, береги себя. Педро».

Он перечитал сообщение и кое-что исправил. Теперь она должна определиться. Он верил в лучшее.

Утро проходило хорошо, и Хайме пребывал в радостном расположении духа. Ему было гораздо легче заниматься работой, чем накануне.

Около одиннадцати он по привычке проверил почту. Сообщение от Карен! Странно, получается, она отправила его около часа ночи в Лос-Анджелесе. Неужели она сидела у компьютера ночью, ожидая его ответа? Хайме почувствовал себя счастливым и некоторое время продолжал смотреть на сообщение, не открывая его. Несколько минут радостного ожидания. Может, она скажет, что тоже любит его? Хайме открыл файл.

«Опасность! Наш двойной агент, внедренный к «Хранителям», пропал два дня назад. Обнаружен его труп со следами пыток. Его заставили говорить. Я подозреваю, что он выдал наш план в отношении корпорации. Боюсь, что меня тоже. Не смогу больше писать тебе. И ты мне тоже не пиши, надо сохранять твою секретность. Это мое последнее сообщение. Мне страшно. Крепко целую. Будь осторожен. Корва».

Мурашки пробежали по коже Хайме. Карен не упоминала его утреннее послание, наверное, она его не прочитала. Хайме пытался мысленно представить, что же произошло: предположим, Карен прочитала предыдущее сообщение и ответила на него. Это было около половины двенадцатого или двенадцати, затем она легла спать. Посреди ночи ее будит телефонный звонок. Она, не замечая, что ее ждет письмо от Хайме, отсылает ему предупреждение. Наверняка остаток ночи Карен провела в Интернете, предупреждая других катаров.

Он надеялся, что она прочитает его признание до того, как сотрет все компрометирующие сообщения из памяти компьютера. Для него это было жизненно важно!

Скорее всего, этот несчастный все рассказал, как и Линда, и если он знал Карен, то наверняка выдал ее. Она была сейчас по-настоящему в опасности. Эти люди не остановятся ни перед чем, если узнают, что в корпорации их вот-вот разоблачат. Если они смогут найти Карен, то уничтожат ее, а сделать это несложно. Многие из службы охраны офиса — сектанты, и, посмотрев список сотрудников, они через две минуты найдут ее адрес. Боже мой, пожалуйста, помоги ей! Ему хватило минуты, чтобы принять решение. Он не оставит Карен одну. Его заботит только ее безопасность. С ней не должно случиться то же самое, что с Линдой. Неважно, плохие или хорошие эти сукины дети, что замучили Линду. Если кто-то из них помешает ему спасти Карен, он, не раздумывая, перережет ему глотку. И будет только рад. Хайме снял трубку внутреннего телефона конференц-зала, где находился его временный кабинет, и позвонил директору европейского департамента.

— Том, отмени все мои встречи. Мне только что сообщили, что в моей семье в Лос-Анджелесе произошло несчастье. Я немедленно выезжаю. Попроси своего секретаря, чтобы она посмотрела варианты перелета, прямо сейчас. Я ей позвоню из отеля.

Все, казалось, двигалось, как в замедленном кино: искал ключ портье, поднимался лифт, и даже он сам невыносимо медленно открывал дверь.

Он позвонил в офис: ему забронировали место в самолете, который вылетал в четыре и прибывал в Лос-Анджелес в семь вечера того же дня по калифорнийскому времени. Надо было поторопиться. Он позвонил портье с просьбой подготовить счет и собрался. Карен была в опасности. Она боялась.

А пистолет Рикардо он оставил под сиденьем машины в аэропорту Лос-Анджелеса.

Когда приедет, сразу отыщет Карен. Но где? Хайме взял телефон, чтобы позвонить ей. Нет, нельзя. Расписание Рикардо было ночным, и ему он позвонил. Из трубки послышался голос Рикардо, но звучал он ненатурально: это был автоответчик.

— Рикардо, бал начался. У моей подруги проблемы, и я буду с ней. Я приезжаю в семь часов, оставь в кафе записку, где тебя найти. Обнимаю, брат.

Он был уверен, что Рикардо поможет ему, какой бы ни была проблема. Так было всегда, и так будет теперь.

Посадка в самолет задержалась на час. Они нагонят в полете, если ветер будет благоприятным, так пообещал капитан, попросив прощения и сославшись на загруженность аэропорта.

Хайме провел в аэропорту три часа в состоянии нетерпеливого ожидания, выгуливая свое беспокойство по коридорам терминала. Он взял тележку и бродил: на месте не сиделось. Внезапно он увидел телефон-автомат. Оставались еще какие-то монеты. Их хватит. А если не хватит, использует кредитку. Он знал, что не должен звонить, но ему необходимо было знать, что Карен в порядке. Хайме посмотрел на часы. Была половина седьмого в Калифорнии. Может, Карен спит? Нет, он не должен звонить.

Он снова принялся кружить по коридорам и разглядывать витрины, пытаясь отвлечься. При этом Хайме избегал людных мест. В ювелирном отделе он увидел красивую коллекцию колец и вспомнил, что всего несколько часов назад признался Карен в любви. Согласится ли она обручиться с ним? Станет ли она когда-нибудь его женой? Как он мечтал, чтобы она была рядом! Обнять ее. Целовать. Он по-настоящему любил ее. Как никогда и никого раньше. Он был готов отдать все за ее любовь. Пожертвовать чем угодно за одну лишь ее улыбку, за уверенность, что с ней все хорошо, за то, чтобы быть с ней рядом. Время тянулось так медленно! Его взгляд вернулся к кольцам. Среди них была парочка красивых обручальных колец. Какое бы из них понравилось Карен? Какое-нибудь с большим бриллиантом, в этом он был уверен. Хайме снова толкнул тележку перед собой, словно приговоренный к бесконечному кружению по коридорам аэропорта. Через какое-то время он снова оказался рядом с телефоном. В этот раз он не удержался и набрал номер. Голос Карен подтвердил, что он позвонил по ее номеру, и сообщил, что можно оставить сообщение. Какое разочарование! Минуту он ждал у аппарата, все еще лелея надежду, что Карен возьмет трубку. Так хотелось сказать, что скоро он будет рядом и защитит ее. Хайме знал, что это глупо. Что она, скорее всего, спит. Или мучается бессонницей. Или она не дома. Но, даже находясь дома, она никогда не совершила бы такой неосторожности и не ответила бы. Вероятней всего, «Хранители» уже вычислили ее и знают адрес и номер телефона. Они вынуждены действовать быстро, чтобы избежать разоблачения своего заговора в корпорации. К тому же, эти люди не тратили время на раздумья. Хайме был уверен, что только выстрел в голову мог остановить сектантов. Он не оставил Карен никакого сообщения.

Когда в самолете подали ужин, Хайме вспомнил, что ничего не ел с самого завтрака. День, вечер, восьмичасовая разница во времени: полет будет бесконечным.

Закончив ужин и допив коньяк, Хайме закрыл шторку своего окна и погасил лампочки. Он накрылся одеялом, толкнул подставку для ног вперед, а спинку кресла назад, чтобы лечь и попытаться уснуть. Потом закрыл глаза, стараясь дышать глубоко. Во время перелета в Лондон он погрузился в глубину своих воспоминаний и пережил опасную ситуацию, растолковав это как предостережение в настоящем. Что-то произойдет. И скоро. А если уже произошло! Он не должен был покидать Лос-Анджелес, должен был остаться рядом с Карен, должен был послать Уайта к черту. Он снова вспомнил про глубокое дыхание, пытаясь сбросить накопившуюся усталость, его руки и ноги затекли. Хайме расправил их, напряг мышцы и потом полностью их расслабил. Усилием воли он постарался отрешиться от всего и вспомнить образы, которые видел во время прошлого полета. Постепенно он успокоился, и образы вернулись. Снова. Но другие. Он снова переносился в прошлое!

Педро стоял, опираясь на свой меч. На нем были надеты кольчуга, железный шлем и сверху — военная туника, украшенная красными полосками на желтом фоне. Это был старинный символ графства Барселоны, а теперь — герб каталонско-арагонской короны. Справа от него стояли граф Тулузы Раймон VI и его сын, в руках у них были щиты, на которых на красном фоне виднелся тулузский крест с тремя шариками на каждом конце в форме кисточки. Слева — граф де Фуа, знаками отличия которого тоже были красные и желтые полосы, и граф де Команж со своей эмблемой из трех быков. За ними располагалась большая группа дворян и рыцарей, готовых к сражению. Большинство из них были окситанцами. Также было довольно много арагонцев во главе с Мигелем де Луизьеном и много каталонцев, среди них — Уго де Матаплана, любвеобильный трубадур с вечной ироничной улыбкой на лице. Тут же были и faidits, окситанские дворяне, изгнанные из своих земель и замков крестоносцами. Многие из них вынуждены были продать последнее имущество или залезть в долги, чтобы купить коня и снаряжение для битвы и дать отпор тем, кто отнял у них все.

Подальше расположились оруженосцы, капитаны и сержанты пехоты, а также лучники, арбалетчики, пращники, пехотинцы и копьеносцы. Были они как из королевских и графских войск, так и из отрядов добровольцев, завербованных в Тулузе, Фуа и Команже. Среди них находились и наемники, которые заключали контракт на определенное время. Они первыми бежали с поля боя, когда ход битвы поворачивался не в их сторону.

Несколько минут назад лучи рассвета осветили небо, и войско слушало католическую мессу перед боем. Дождь перестал, а когда священник приступил к чтению Евангелия, сквозь облака пробился тонкий красноватый луч солнца. Люди хранили глубокое молчание, нарушаемое только глухим бренчанием оружия. Воины смотрели на рассветное небо, зная, что многие из них видят это в последний раз.

Пение птиц, такое несвоевременное, звучало контрапунктом к молитве, которую на латыни сильным голосом произносил священник.

Поцелуй, объятие и «люблю» — таким было прощание с Корвой, которая, вверив Педро защите милосердного Бога, осталась молиться в палатке.

Педро провел большую часть ночи без сна, молясь над своим оружием, но под утро усталость свалила его, и он проспал час или чуть меньше, пока его не разбудили Корва и оруженосец.

Он чувствовал усталость, сильную усталость, но продолжал молиться. Проведя всю ночь в молитве, он надеялся обрести внутренний покой, в котором Бог столько месяцев ему отказывал. Ему хотелось идти на бой, к своей судьбе, со спокойным духом. Но напрасно он надеялся.

— Господи и сын твой, Иисус. — Педро снова вернулся к молитве, и вдруг понял, что голос священника зазвучал как будто издалека, а шлем стал страшно тяжелым. Он падал! Изо всех сил он вцепился в рукоятку меча, который еще больше погрузился в землю. Левая рука искала, за что ухватиться.

Он почувствовал, как граф де Фуа поддержал его за плечо, а граф де Команж — подхватил под спину. Он быстро задышал, в висках пульсировало. Он чуть не упал в обморок прямо на глазах у своего войска. Сказалась усталость длинных переходов, отчаянно-страстная ночь с Корвой, ночное бдение над оружием. Возможно, он переоценил свои силы. Постепенно пульсация в голове утихла, он приходил в себя. Священник приостановил молитву, гул прокатился по рядам воинов.

— Продолжайте, — приказал король Педро своим обычным голосом. Затем шепотом поблагодарил обоих графов: — Спасибо, сеньоры.

Он отметил, что граф Тулузский, стоявший справа от него, не сделал ни одного движения, чтобы помочь ему, а, напротив, отстранился, демонстрируя неприязнь.

Служба подходила к концу. Священник начал читать «Pater noster», его бормотание постепенно переросло в беспорядочные крики мольбы, по мере того как все больше людей присоединялись к молитве. Одни молились на латыни, большинство — на родных языках, многие добавляли важные для них детали. Любой инквизитор расценил бы эту молитву как еретическую. Катарскую молитву.

Среди общего крика остался неуслышанным стук копыт коня. Бросив поводья одному из оруженосцев, всадник приблизился к Педро и, опустившись на одно колено, сообщил ему известие:

— Мой господин дон Педро, французы только что вышли из Мюре и двигаются к нам.

— С каким войском?

— Всадники, господин. Это две группы всадников, они выехали из восточных ворот и огибают Гаронну позади стен замка. За ними следует пехота с копьями. Они пересекут Лоху по мосту и атакуют тулузцев, которые стоят напротив Мюре со своими машинами.

— Сколько их?

— Около тысячи рыцарей, мой господин, но пеших копьеносцев немного.

— Хорошо, выступим им навстречу, тоже только кавалерией. — Он решил, что не хочет никаких преимуществ на Божьем суде и будет соблюдать паритет.

— Дон Педро, — проговорил граф Тулузский, повысив голос, — мы должны укрепиться в лагере и ожидать их там, как я вам уже советовал. Выехать им навстречу — это безумие.

— Глупости, — ответил Педро, — мы будем драться на равных и в открытом поле.

— Это будут неравные условия, дон Педро. Их ненамного меньше, но наши всадники утомлены вчерашним переходом. Поверьте мне, сеньор, их рыцари — многолетние ветераны, искушенные в военном искусстве и дисциплинированные. Я их знаю хорошо, это лучшая кавалерия в мире. Кроме того, их люди воевали вместе много раз здесь, в Окситании, а наши объединились только вчера, они все разного происхождения и говорят на разных языках. Скорее всего, они будут действовать беспорядочно в открытом поле.

— Нет, мои рыцари — самые храбрые, и они намного лучше тех. Мы лучше крестоносцев! Мы разобьем их!

— На врага! — крикнул граф де Фуа за спиной Педро, и его воины, подняв вверх оружие, поддержали его крик.

— Помедлите немного, сеньор, — настаивал Раймон VI, удерживая Педро за руку. — Послушайте меня, давайте организуем здесь оборону. Мы на возвышенном месте, и им придется подниматься на склон. Первая линия — лучники, арбалетчики и пращники со свинцовыми ядрами, потом пешие копьеносцы, а за ними войско с мечами и еще одна линия луков и арбалетов. Первая линия после залпа успеет укрыться за копьеносцами и подготовиться. Когда те атакуют копьеносцев, вторая линия лучников выстрелит дротиками, потом первые лучники, встав позади, снова дадут залп, а мы тем временем будем обстреливать врага большими камнями из военных машин.

Группа всадников под управлением моего сына, вместе с катапультами, покончат с врагами, которые смогут пробиться через линии обороны. А основная часть кавалерии будет действовать так: граф де Команж и я атакуем справа, граф де Фуа со своими и некоторые из ваших — слева. Мы их окружим, а потом вы и ваши всадники атакуете, и мы их побьем. Те, кто отступит и скроется в Мюре, сдадутся вместе с осажденным городом.

— Нет, граф Раймон. Король Арагона не останется в тылу. Он будет сражаться на первой линии!

— Вы — на первой линии? Но, Педро, вы сошли с ума? — воскликнул Раймон. — Вы не молоды, вам почти сорок. А если вы погибнете, то подорвется боевой дух войска, пехотинцы побегут. Нас разобьют наголову, а тех, кто выживет, будут преследовать и уничтожат. Арагон потеряет Окситанию, а французы останутся тут навсегда.

— Пусть будет, как того хочет Бог, и да пребудет Он с нами.

— Бог будет с тем, кто умнее, кто умеет сохранять трезвую голову и кто использует лучшую тактику. Педро, не вмешивайте Бога в ваши ошибки, — раздраженно возразил Раймон.

— Как вы смеете, Раймон? — сказал Педро, чувствуя, как его щеки багровеют от возмущения. — Что вы называете тактикой и трезвой головой? Бегство? И что вы зовете умом? Спрятаться и чтобы другие дрались за вас? Мне хочется снять с вас голову прямо сейчас.

— Успокойтесь, сеньор, но чего вы хотите? Покончить с жизнью? Погибнуть? — настаивал Раймон. — Вы совершили сложнейший переход позавчера, и ваши воины еще не отдохнули. Вы отказались укрепить наш лагерь, как я просил, не захотели начать осаду города, и в результате армия Монфора вчера вошла туда. Епископы крестоносцев явились на переговоры с намерением предложить перемирие и, возможно, сдать город, вы же, не раздумывая, прогнали их, даже не выслушав.

Вы не дождались ни ваших войск из Прованса и Берна, ни благородных рыцарей из Каталонии и Арагона, которые следуют вместе с ними. И вот теперь вы лично сбираетесь биться на первой линии против кавалерии крестоносцев? Это самоубийство, Педро!

— Оставьте ваши глупости, Раймон. Сейчас время сражаться, а не спорить и ссориться. Поезжайте со мной и сражайтесь по мою правую руку. Как муж моей сестры и как храбрый и честный рыцарь. Давайте освободим Окситанию от французов. Давайте покончим с кострами, на которых сжигают невинных людей только за то, что они думают по-другому и критикуют Папу. Позволим христианам торговать, как это делают евреи. Женщин не будут насиловать, а у детей будет еда. Ваш народ станет более свободным, процветающим и счастливым.

— Вашим безрассудством вы добьетесь прямо противоположного, — ответил Раймон. — Я не могу разделить эту глупость. Я много лет знаю врага, он отважный, дисциплинированный, ловкий и жестокий. Очень жестокий. Вы ищете смерти, и если умрете здесь, то все беды упадут на мои земли и на головы моих вассалов.

— Ваши земли и ваши вассалы уже в такой беде, что хуже и не представишь, — сказал, рыча как лев, Мигель де Луизьен, который до сих пор слушал в молчании. — Ведь их сеньор — трус!

— Да как вы смеете? — сказал Раймон, потянувшись к рукоятке меча.

Мигель, казалось, ждал этого. Он опередил графа, вытащил левой рукой свой поясной кинжал и приставил его к горлу Раймона. Уго де Матаплана моментально поступил так же с сыном графа. Оба были обездвижены, а рыцари короля контролировали графское войско.

— Отпустите его, Мигель! — приказал Педро, который тоже, инстинктивно, выхватил кинжал. — И вы тоже, Уго. Немедленно! Мы были врагами в прошлом, а сейчас мы на одной стороне.

Уго и Мигель неохотно спрятали кинжалы.

— Идите, спрячьтесь в вашей палатке и хнычьте там, как беззубая старуха, если боитесь. — Процедил сквозь зубы Мигель, почти плюя Раймону в лицо. — Если же вы храбры, жду вас на поле боя, и там я возьму назад мои слова и верну вам вашу честь.

— Что вы на это скажете, Педро? — воззвал побледневший Раймон к королю. — Я прошу заставить Мигеля Луизьена забрать свои слова и попросить у меня извинения прямо сейчас.

— В военное время король уступает свой стяг и свое слово знаменосцу. Я не могу заставить Мигеля. Поезжайте со мной, и он откажется от своих слов.

— Сумасшедший, — пробурчал сквозь зубы Раймон. — Если вам так хочется, ищите своей смерти вместе с этими арагонскими хвастунами. Пойдем, сын мой. — Граф Тулузский и его сын отошли от них и направились к палаткам. Рыцари из Тулузы последовали за ними.

Педро смотрел, как они уходили. Ему хотелось бы объяснить, что это не самоубийство: король Арагонский отдает себя на суд Божий. И если он выживет, то уже не побоится папского отлучения, которым епископы, приспешники Симона де Монфора, собирались угрожать ему. Потому-то он их и не пустил.

Если он выиграет битву, то будет вправе расправиться с крестоносцами и их воинственными епископами. Может быть, даже с Папой. Он ставил все на эту карту. Если он победит, то создаст империю. В любом случае, победит он или умрет, его душа будет спасена.

— Разделимся на три отряда. Мы не допустим, чтобы они сбежали. Окружим их в поле, — сказал Педро графам. — Сначала два первых отряда нападут на французов, а когда они будут в кольце, атакует отряд из тыла. Граф Раймон и его сын пошлют третий отряд из тулузцев. Капеллан Арно, — обратился он к священнику, служившему мессу, — я возлагаю на вас обязанность сообщить графу Раймону о его боевой позиции, убедить его. — Он решил попытаться вернуть Раймона VI, хоть и знал, что вряд ли тот присоединится к боевым действиям после такого неприятного спора. Педро был готов победить и без него.

— Граф де Фуа и его сын возглавят первую колонну, из рыцарей Фуа и первого отряда арагонцев. Вы первыми выйдете, зайдете справа, чтобы поддержать тулузскую пехоту, стоящую с боевыми машинами под стенами Мюре. Вы должны не дать крестоносцам просочиться по правому флангу. Надо действовать быстро, выйти до того, как они покончат с тулузцами и смогут пройти.

— Да, дон Педро, — ответил граф де Фуа и пошел к своим всадникам, крича: — Фуа, сюда!

— Мигель, — продолжал Педро, обращаясь к своему знаменосцу, — ваши всадники поддерживают кавалерию Фуа.

— Да, мой господин. — И Мигель де Луизьен начал выкрикивать имена своим зычным голосом жителя Пиренеев.

— Остальные рыцари из моих войск и окситанцы пойдут в моей группе. Я буду впереди.

— Господин дон Педро, — это был Гильом де Монгрони, молодой рыцарь, уже известный, однако, своей храбростью. — Окажите мне честь надеть ваши знаки отличия в этом бою.

— Я вам пообещал это в Навас-де-Толоса и позволяю теперь, — ответил Педро, снял с себя тунику и поменялся с Гильомом. Так же они поступили и со щитами. Согласно традиции король, участвовавший в битве, передавал свои королевские регалии молодому рыцарю. Так короля труднее было распознать и убить.

Отряд графа де Фуа уже выступил. Педро направился к коню, чтобы возглавить свой. На всякий случай, за ними пойдет пехотное войско с копьями. Лучники, копьеносцы и остальные останутся в арьергарде.

Подняв свой меч, Педро крикнул своим людям:

— За Окситанию! За Каталонию и Арагон!

В войске поднялся шум; рыцари и оруженосцы поспешно вскакивали в седла, капитаны и сержанты выкрикивали приказы. Педро оседлал своего скакуна, и рыцари окружили его.

— Вперед, — сказал он и направил своего коня к полю боя. «Это не самоубийство. Это Божий суд, — повторял он снова и снова. — Господи Боже, я полагаюсь на Твое решение, будь милосерден», — прошептал король Педро II Арагонский, отправляясь в голове своей армии навстречу судьбе.

Вид боевой армии, крик, стук копыт и лязг железа превратились в глухое гудение двигателей и приятный для глаза интерьер салона бизнес-класса.

Битва была неизбежна. Но что это означает в реальной жизни? Снова повторяющаяся ситуация, здесь тоже придется сражаться насмерть? Хайме был готов к этому. В конце концов, что для него жизнь, если они убьют Карен? Ничто.

Он прекрасно понимал того легендарного сумасшедшего, который, будучи одним из самых могущественных королей своего времени, располагая тысячей вооруженных рыцарей, принял решение драться впереди своего войска.

То, что до сих пор казалось нелепым, стало теперь очевидным: Педро должен победить или погибнуть во главе своей армии. Педро предпочитал умереть, чем потерять то, о чем он мечтал. Педро любил Корву и должен был либо встать на сторону катаров, убедившись в том, что Бог с ними, либо потерять ее навсегда. Под знаком Инквизиции их любовь была невозможна.

Хайме вернулся мыслями к настоящему. Карен играла с ним в ту же самую игру, что Корва с Педро, и он испытывал такую же страсть, как Педро восемь веков назад. Совпадения были невероятны. Что же происходило? Им было суждено повторить те же сцены в других декорациях? Он потряс головой, чтобы отогнать эти мысли. Это было похоже на бред. Неужели он — жертва психологического манипулирования, а Дюбуа и его товарищи внушают ему фальшивые воспоминания? Ну а если все по-настоящему? Нет, он не будет снова и снова ломать себе голову, все равно альтернативы нет.

Обманули его или нет, он все равно будет бороться за Карен и за свою любовь. Как и Педро в XIII веке, он, Хайме, не имел выбора.

Рейс прибыл с опозданием. Хайме, который ничего не сдавал в багаж, чтобы сэкономить время, взял чемоданы и быстро пошел к выходу. Автобусом он доедет до большой открытой стоянки, где оставил машину. В салоне должен лежать его мобильный телефон и пистолет, который дал ему Рикардо. Он спешил. Очень спешил. Он хотел увидеть Карен, узнать, что с ней ничего не случилось, обнять ее.

На выходе ожидали встречающие. Незнакомые лица, веселые, предвкушающие радость от встречи с другом, родственником, любимым. Хайме позавидовал им, ведь они ждали дорогих им людей.

Вдруг он увидел знакомое лицо: Рикардо смотрел на него с улыбкой. В глазах блестели насмешливые искорки. Он помахал Хайме рукой, и тот почувствовал облегчение: с какой бы ситуацией ему ни пришлось столкнуться, с Рикардо рядом она станет проще. Рикардо пошел к нему, обходя встречающих, и они встретились там, где народу было поменьше. Они обнялись, и Рикардо шумно похлопал его по спине.

— Добро пожаловать, брат. Как съездил?

— Хорошо. Как я рад тебя видеть! Спасибо, что пришел.

— А на что же друзья? — как всегда ответил Рикардо и взял один из чемоданов. — Кто-то оставил любопытное сообщение на моем автоответчике: Джульетта попала в беду, да? И вот приехал Ромео, чтобы выручить свою даму сердца. Все так?

— Это длинная история, Рикардо. Ну да, все так. Карен угрожает серьезная опасность. Одна ее подруга была жестоко убита недавно, и я не могу допустить, чтобы что-то случилось с Карен.

— Тебе не обязательно рассказывать мне все сейчас. Только скажи, кого мне бить, пока драка не началась.

— Это опасно.

— Тем лучше.

— Карен принадлежит к религиозной группе, которая, помимо прочего, выступает против насилия. Их священники не имеют права даже касаться оружия. И они борются с сектой, использующей насилие для достижения своих целей, профессионально владеющей оружием и взрывчаткой. Я хочу, чтобы ты понял: это не кабацкая разборка. И если дойдет до перестрелки, то мы с тобой будем одни.

Они пересекли дорогу, которая разделяла пополам автостоянку. Это была настоящая река из машинных фар, ехавших с разной скоростью. Множество такси, частные машины и микроавтобусы. Видимость хаоса, где каждый находил то, что искал.

— Сообщи в полицию, — предложил Рикардо.

— Пока мы не можем. Карен и другие собирают доказательства, чтобы заявить на них. Я должен срочно ее найти, убедиться, что с ней все в порядке, и потом обдумать дальнейшие действия. Она владеет информацией и документами, от которых секта мечтает избавиться. Это опасно.

Они подошли к машине Рикардо. Роскошный «корвет» красного цвета и с кожаной черной обивкой салона.

— Раз нельзя привлечь полицию, ты хорошо сделал, что предупредил меня. Если понадобится подкрепление, у меня есть друзья, которые не прочь поучаствовать в празднике. А если нужно еще, я знаю, где их нанять, — сказал он, когда они выезжали со стоянки. Сильно газуя, Рикардо направил машину к центру.

— Одолжишь мне трубку?

Рикардо разблокировал клавиатуру и передал телефон Хайме. Тот просто хотел услышать голос Карен, убедиться, что все хорошо, и сообщить о своем приезде. Хайме набрал номер ее мобильного телефона, но механический голос сообщил, что аппарат отключен.

Он набрал снова, на этот раз домашний телефон. Голос Карен прозвучал с автоответчика. Хайме нажал отбой. Вполне вероятно, что она дома, но не отвечает. Он позвонил еще раз. Снова автоответчик.

Хорошо, подумал Хайме, и снова попытался. Если Карен там, то должна ответить на третий звонок. Он нажал повтор номера и стал слушать гудки.

— Слушаю. — На том конце трубки ответил мужской голос. Хайме на несколько мгновений онемел от удивления.

— Здравствуйте, я хотел бы поговорить с Карен Янсен. — Предчувствие заставило его заговорить, хотя сначала он не собирался отвечать.

— Кто ее спрашивает? — спросил мужчина с явным нью-йоркским акцентом.

— С кем я говорю? Кто вы? — В это момент Хайме расслышал в трубке бой маятниковых часов Карен.

— Это неважно. Вы ошиблись номером.

Хайме прошиб пот.

— Вы спросили меня, кто я. Как же вы говорите сейчас, что я ошибся номером?

— Неправильный номер. Здесь не живет никакая Карен.

— Но…

На том конце повесили трубку. Хайме смотрел на телефон, и тысячи мыслей проносились в его голове. Кто-то чужой находился в доме Карен. Он был абсолютно уверен, что не ошибся номером, ведь он нажимал повтор номера второго звонка. Два предыдущих раза он слышал голос Карен на автоответчике, а в последний раз бой часов. Что происходит?

Если Карен дома, у нее большие проблемы, возможно, ее пытают, как раньше Линду. Боже мой, не позволь этого, пожалуйста!

— Проблемы? — спросил Рикардо.

— Да. Кто-то дома у Карен, и это не друг.

— Так поехали туда.

— Ты вооружен? У меня пистолет в машине, а ехать туда нет времени.

— Ничего, у меня есть два.

Рикардо решительно бросил машину в плотный транспортный поток Лос-Анджелеса. Ночные огни быстро проносились за окном, а Хайме чувствовал, как растет его тревога.

Предзнаменование, которое Хайме ощущал в своих сновидениях, теперь исполнилось. Подошел момент отрытого столкновения с врагами, о которых он ничего не слышал еще несколько дней назад. Он только надеялся не опоздать. Представлялось, как, зайдя в квартиру Карен, он находит ее обнаженный окровавленный труп. Руки сами сжались в кулаки. Нет, этого не должно произойти. Он отчаянно любил эту женщину, которая за короткое время превратилась в центр и смысл его жизни.

Вскоре они подъехали к домику охраны на входе, и полиция даже ни разу не задержала их за превышение скорости и неосторожную езду. Дежурил Вас, он улыбнулся при виде Хайме.

— Вы к Карен Янсен, не правда ли? — спросил он, снимая трубку внутреннего телефона.

— Да, Вас, но не нужно звонить. Никто не ответит. Вы видели, как Карен выходила или заходила?

— Нет, я сегодня ее не видел. И не знаю, дома ли она. Я сейчас проверю. — Он снова взялся за телефон.

— Не звоните! Если Карен у себя, то она в серьезной опасности. Кто-то напал на нее. Дайте мне копию ключей, откройте шлагбаум и позвоните в полицию. Ключи, немедленно!

Охранник изумленно смотрел на него.

— Черт возьми, ключи! Вы хотите, чтобы ее убили? — прикрикнул на него Рикардо.

Вас среагировал, как морской пехотинец на приказ сержанта: он передал, после недолгих поисков, ключи Рикардо и тут же принялся открывать шлагбаум. Рикардо бросил ключи Хайме, который посмотрел на бирке, действительно ли они от квартиры Карен.

Рикардо дал газу так, что машина рванула вперед. Подъехав к парковке здания, они выскочили, даже не закрыв дверцы.

— Рикардо, ты поднимаешься на лифте, я по лестнице.

— Хорошо, — ответил Рикардо, вытаскивая пистолет из пиджака. Хайме уже держал свой в руке.

Он поднялся на третий этаж на одном дыхании как раз в тот момент, когда Рикардо выходил из лифта. На двери не было следов взлома, она была заперта. Если кто-то зашел внутрь без ключа, значит, это были профессионалы. Хайме вставил ключ в замок, стараясь не производить шума, и открыл дверь. Хайме прошел вперед, а Рикардо тихо закрыл за ними дверь. Они находились в маленькой прихожей, которая после короткого коридора выходила в гостиную с часами. С обеих сторон были двери: одна вела в ванную, другая — в кухню, соединявшуюся с гостиной. В квартире была тишина, из прихожей они не видели никого в гостиной.

— Держи под прицелом коридор, — сказал ему на ухо Рикардо, собираясь открыть дверь на кухню.

Хайме отрицательно покачал головой, показывая на туалет. Пока Рикардо проверял туалет и ванну, Хайме контролировал коридор и видимую часть гостиной. Дверь легонько скрипнула, что в тишине прозвучало, как выстрел. Рикардо вышел через минуту и покачал головой.

— Эта дверь идет в кухню, к стойке, которая отделяет ее от гостиной, — прошептал Хайме, — давай одновременно.

Он поднял один палец, два, три. Хайме вошел в гостиную с пистолетом наголо, а Рикардо появился из кухни. Оба целились в противоположный от себя край комнаты. Никого не было. Дверь в комнату Карен была закрыта, а в гостиной царил хаос: картины сорваны, диванные подушки вспороты, ящики открыты, вещи выброшены на пол. Кухня была в еще худшем состоянии. Даже мусор был разбросан по полу. Кто-то здесь все обыскивал.

Оставались спальня, небольшой кабинет и ванная. Рикардо тихо встал напротив двери, Хайме за его спиной. Рикардо ударом распахнул дверь и отскочил в сторону, в то время как Хайме ворвался в комнату, но с противоположной стороны двери, чтобы сбить возможного врага с цели. Тут тоже никого не было. Дверь в ванную была открыта, и в три прыжка Рикардо достиг ее.

— Тоже никого, — сообщил он, выходя. — Птички улетели.

В шкафах тоже никого не обнаружилось, а лоджия была пуста. Вид спальни вызывал сожаление, рваный матрас и бумаги валялись на полу в кабинете. Компьютер Карен работал, была открыта электронная почта. Кто-то недавно им пользовался. Как же они проникли в компьютер? Либо это были выдающиеся специалисты в области информатики, либо Карен сама дала им пароли, и наверняка не по доброй воле.

Могли ли они вывести Карен из здания, миновав охранника? Если эти типы нашли способ войти, то выйти им было еще проще. Конечно, они могли проникнуть сюда через другой вход. Если он есть. Хайме начал копаться в простынях, в комнате, осмотрел белые диваны и пол в гостиной.

— Что ты ищешь? — спросил Рикардо.

— Следы крови. И не вижу, слава Богу.

— Ты думаешь, они забрали ее с собой?

— Приходится верить, пока мы ее не найдем. Но я знаю, где она может быть.

— Тогда поедем отсюда немедленно. Если полиция застанет нас здесь, мы несколько часов будем давать объяснения, которые ты не хочешь давать.

Хайме встрепенулся. Действительно, если их здесь застанут, то поведут в участок давать показания, и он не сможет искать Карен. Это невозможно.

— Пошли.

— Действительно, квартира взломана. Там что-то искали, оставили ужасный погром. Карен нет. Мы уезжаем, — сообщил Хайме.

— Вот ключи. — Рикардо бросил ключи Васу.

— Минутку, — мужчина остановил их. — Я не могу позволить вам уйти, полиция велела мне задержать вас.

— Вас, мы очень спешим. Жизнь Карен в опасности. Подними шлагбаум.

— Мне очень жаль, но не могу.

— Вас, у тебя есть дети? — спросил Рикардо.

— Да, но…

— Так вот: у твоей жены будут сироты, если немедленно не откроешь шлагбаум, — пригрозил он, просовывая пистолет в окошко. — Открой чертовы ворота!

Глаза Васа вылезли их орбит.

— Делай, что он говорит, Вас, — посоветовал Хайме. — Он не шутит.

Шлагбаум стал медленно подниматься, Рикардо же продолжал держать Васа на мушке. Только когда барьер почти полностью поднялся, Рикардо убрал пистолет.

— Я мог бы снести машиной этот вонючий шлагбаум, но, видишь ли, я совсем недавно покрасил ее в этот чудный красный цвет. Не могу же я поцарапать ее по вине этого идиота!

Хайме не ответил. Он знал, что теперь их могли обвинить в вооруженном нападении. Но было все равно. Хоть бы Карен была свободна и укрыта в Монсегюре. Это была единственная надежда, а единственным способом связаться с катарами было поехать туда.

Они услышали полицейские сирены, и вскоре проблесковые маячки прорезали ночной полумрак улицы. Полицейские машины проехали в противоположном направлении, в сторону дома Карен.

— Еле-еле успели, — пробормотал Хайме.

— Как только охранник все им расскажет, полицейские сядут нам на хвост, — сказал Рикардо. — Моя машина слишком заметная. Им даже не нужен будет номер, только марка и цвет.

— Поехали в аэропорт за моей?

— Нас остановят раньше, чем мы до него доберемся.

— Есть какой-нибудь отель поблизости? — поинтересовался Хайме.

Швейцар отеля поставил машину Рикардо, и они тут же вызвали такси, чтобы ехать в аэропорт. По дороге Хайме попытался снова связаться с Карен, но ее мобильный телефон был по-прежнему отключен.

— Слушай, не беспокойся так, — подбадривал его друг. — Уверен, что с твоей девушкой все прекрасно.

Хайме быстро нашел машину благодаря тому, что хранил в памяти ее координаты на парковке. Если бы он их не помнил, то потратил бы часы на поиски. Однако таксисту он назвал другой номер места, поблизости, на случай, если полиция установит местоположение «корвета», разыщет таксиста и будет его допрашивать.

— Посмотри, не видно ли какого-нибудь автомобиля, — попросил Хайме, когда они подъехали к Монсегюру, — это признак опасности. Но даже если мы никого не увидим, «Хранители» могут поджидать нас в темноте.

Они медленно проехали перед домом и не заметили ничего подозрительного вокруг. Сад был освещен, но в здании света не было. Может быть, Дюбуа решил переждать опасность в поместье какого-нибудь верного катара?

— Кто-то есть в доме, — заметил Рикардо.

— Откуда ты знаешь?

— Очень просто. Видишь, из трубы идет дым? Хоть и темно, но благодаря звездам видно.

Хайме осторожно проехал еще несколько метров и заметил знакомую узкую асфальтовую дорогу. Он свернул на нее и начал крутой спуск по склону, проверяя в зеркале заднего вида, не появятся ли сзади фары другой машины. Никого не было. Вскоре он уперся в перекресток и поехал налево. Фары освещали скалистый обрыв и густые заросли деревьев и кустов справа.

Хайме продолжал медленно вести машину и вдруг увидел другую, припаркованную среди деревьев. Его сердце перевернулось в груди, когда он узнал автомобиль.

— Машина Карен! Она здесь! — Скоро он сможет обнять ее. Он всей душой желал, чтобы с Карен ничего не случилось, он мечтал лично сказать ей, как он любит. Хайме припарковал машину рядом с автомобилем своей любимой и сделал последнюю бесполезную попытку дозвониться до нее. Затем достал из бардачка фонарик.

— Иди за мной, Рикардо. Пойдем осторожно, мы не знаем, может, сектанты проникли и сюда, как в квартиру к Карен, и сейчас находятся внутри. По крайней мере, кажется несомненным, что она внутри.

— Пошли скорей!

Они вошли в темноту и миновали проход между скальной стеной и кустарником. В его конце они увидели вход в пещеру, и Хайме осветил его фонарем. Там находилась первая металлическая табличка с кнопками. Хайме набрал код, полученный от Карен, и услышал пиканье, означающее, что сигнализация отключена. Затем он воспользовался ключом, который дал ему Дюбуа. Тот открыл замок без малейшего шума.

«Они хорошо ее смазывают», — подумал Хайме, закрывая дверь за Рикардо.

В глубине узкого коридора они нашли винтовую лестницу и затем пролет, от которого отходили два туннеля.

— Правый коридор ведет к кельям Добрых Людей, у меня нет ключа от этой двери, — шепнул он Рикардо, — так что мы войдем в центральную гостиную, где находится камин, трубу которого ты видел. Может быть, там мы найдем Карен, а может, и сектантов, если подтвердятся мои самые большие страхи. Мы застанем их врасплох, ты держи под контролем правый фланг, я — левый. Если ты увидишь кого-то с оружием, то это враг.

Они вошли в туннель и дошли до второй железной двери.

Сердцебиение Хайме усилилось. За этой дверью была его любовь и, возможно, ей грозила опасность. Через несколько секунд может произойти схватка, та, которую предвосхищало видение в самолете. Выиграть ее было вопросом жизни и смерти. Он глубоко вздохнул и приложил ухо к двери, чтобы услышать хоть что-нибудь. Ничего. Ничего не слышно. Что там происходит? Эта дверь звуконепроницаемая или в гостиной просто никого нет? Карен должна быть там!

«Бог мой, — он снова, к своему собственному удивлению, молился, — пусть она будет там, жива и невредима».

— Я ничего не слышу, Рикардо, — сказал он другу. — Даже не представляю, что происходит внутри. Ты готов войти?

— Давай!

Хайме вставил ключ в замочную скважину и набрал код на металлической панели. Нажал кнопку «enter», но слабый сигнал отключения сигнализации не послышался.

— Странно, — прошептал он. — Я готов поклясться, что ввел верный код.

Он несколько раз повторил операцию. Безрезультатно. Несколько мгновений Хайме размышлял. Он был уверен, что в прошлый раз сигнал отключения был.

— Рикардо, приготовься. Кто-то изменил код доступа. — Хайме достал пистолет из кармана пиджака. — Когда мы зайдем, сработает сигнализация. Я не знаю, сразу или у нас будет несколько секунд в запасе. Ты готов?

— Да, — коротко ответил Рикардо, поигрывая пистолетом.

Хайме повернул ключ в замке и толкнул дверь, которая поддалась легко и беззвучно. Он быстро зашел в гостиную, держа пистолет обеими руками, и встал слева от двери, давая дорогу Рикардо.

Гостиная была слабо освещена огнем камина и настольными лампами. Сначала Хайме показалось, что в просторном салоне никого нет.

Затем он увидел одежду, разбросанную по полу, диванам и креслам. Женские туфли. Блузка. Лифчик, трусики. И мужские брюки!

Он поискал взглядом и увидел на канапе две обнаженные фигуры, слабо освещенные лампами. Они занимались любовью!

Он оцепенел от изумления: этого он ожидал меньше всего. Парочка еще не заметила их присутствия, а Хайме не мог видеть их лиц с того места, где находился. У мужчины была темная шевелюра, у женщины — светлые волосы. Он почувствовал, как будто стальной кулак сжимал ему внутренности. Мужчина входил в женщину медленно и ритмично, шумно дыша от вожделения. Хайме показался себе смешным с пистолетом наперевес, опустил руку, и в этот момент сработала сигнализация. Это был низкий жужжащий звук, слышный только внутри дома.

Прошло всего несколько секунд, но Хайме они показались часами. Мужчина легко приподнялся и повернулся к двери, его глаза встретились с глазами Хайме. Это был Кеплер! «Боже, только не то, чего я боюсь! Нет! Пожалуйста, нет, только бы это была не она!»

Женщина откинула назад голову, тоже глядя на дверь, и Хайме увидел глаза, которые так любил. Карен! Ее и его взгляды пересеклись на мгновение, которое показалось Хайме вечностью в аду.

Карен столкнула Кевина с себя и свернулась в комок на диване, повернувшись к ним спиной. Огонь камина и лампы золотили ее волосы, подчеркивали белизну ее кожи, округлость ягодиц и бедер. Хайме чувствовал, что мир вокруг него рухнул. Кевин продолжал стоять и смотреть на них, абсолютно голый, с неприлично возбужденным членом. Он не сделал никакого движения, чтобы прикрыться одеждой, разбросанной по полу.

— Хайме, как не вовремя. Мы тебя не ждали. — Его голос звучал высокомерно, по лицу расплылась самодовольная улыбка триумфатора.

Хайме словно онемел. В какой-то момент ему пришло в голову попросить прощения за вторжение. Он моментально ее отверг. Этот мужчина, который сейчас смотрел на него с циничной улыбкой, ограбил его. Он крал у него то, что Хайме любил больше всего на свете. Он отнимал у него Карен, а вместе с ней — его надежды, его будущее, его новую жизнь. Кровь прилила к голове. Он стоял перед Хайме, этот мерзавец, со своим отвратительным возбужденным членом, блестящим в свете ламп, как будто выставленный напоказ трофей.

— Спасибо, что пришел, — продолжал Кевин в тишине, — но на сегодня работа закончена, и все уже ушли. Если тебе не сложно, приходи завтра, сейчас ты нам мешаешь.

— Сукин сын! — крик вырвался у Хайме из самого сердца. Как он смеет говорить с ним таким тоном? Ненависть заставила кипеть его кровь, правая рука с пистолетом медленно поднялась до уровня лица Кевина. Самодовольное выражение лица Кеплера немного слиняло, но не исчезло.

Хайме был абсолютно уверен, что выстрелит. Но не сразу. Кое-что в сопернике он ненавидел еще больше, чем эту спесивую улыбку победителя. Он прицелился в мужское достоинство Кеплера и испытал грустное злорадство, увидев, как член Кеплера начал опускаться. Ему хотелось, чтобы Кеплер, прежде чем получит пулю, почувствовал страх, сильный страх. Чтобы ему было больно, очень больно. Так же, как ему, Хайме, больно оттого, что разрывается сердце.

— Хайме, оставь его, — услышал он, будто издалека, голос Рикардо. — Не стреляй в него. Если убьешь, тебе дадут пожизненное.

«Какая разница? — подумал Хайме, — я уже умер».

И выстрелил.

— Мы, американцы, много верим в Бога, мало в людей и совсем не верим в государство. — Дэвис любовался золотистыми и янтарными бликами, которыми играл в пламени камина хрустальный бокал с выдержанным виски.

Гутьеррес развалился в кресле, отпил виски и стал молча ждать продолжения, с интересом глядя на Дэвиса. Маленький, сморщенный, утонувший в глубоком кожаном кресле старик демонстрировал ум острый, как бритва, и живой, как язык хамелеона. Гас любил такие посиделки, где каждый их них скрашивал одиночество другого. Он посмотрел на шкафы из черного и красного дерева, полные книг, и приготовился насладиться моментом в сочетании с прекрасным виски. Он знал, что Дэвис не нуждается в его комментариях, просто размышляет вслух, и поэтому хранил молчание.

— Почти девяносто процентов американцев верят в Бога, и около семидесяти пяти процентов из нас убеждены, что правительство — шайка прохвостов и обманщиков. Напротив, в Европе почти не верят в Бога и доверяют правительству. Они ждут, что оно решит все их проблемы. Конечно, после того как рухнули коммунистические режимы, что погрузило верящих в нищету, миллионы оказались обманутыми, и духовность, необходимость верить в Бога, стремительно выросла.

Это логично. Когда понимаешь, что государство больше не будет оплачивать тебе лекарства, начинаешь горячо молиться. — Зубы Дэвиса на мгновение блеснули в улыбке. — Недоверие уже распространилось и на Западную Европу и разъедает ее благополучие. Гуманизм задыхается в собственной колыбели. Как мне жаль, друг Гас, как жаль.

— Я не могу поверить, что вы действительно жалеете о падении коммунизма. — В голосе Гутьерреса звучало удивление.

— Отчасти это так. С одной стороны, мы остались без врагов, а без них жизнь кажется скучнее. С другой стороны, после стольких лет борьбы ты привязываешься к своему противнику, хотя, конечно, это происходит только в том случае, если ты побеждаешь или, в крайнем случае, делаешь ничью. — Дэвис рассуждал, подняв свой бокал. — Если на протяжении многих лет ты определял себя как противника кого-то, а затем этот кто-то перестает существовать, то и ты теряешь часть самого себя. Кроме того, мне всегда импонировала эта социалистическая вера в человека, в противопоставление Богу. Эта идея имела большую романтическую притягательность. — Дэвис замолчал на минуту, затем продолжил: — Время показало, что они ошибались, ведь это естественно: человек несовершенен, а Бог совершенен по определению. Это неравный бой. Легче доверять Богу, которого не видишь, чем соседу, которого видишь каждый день.

— Но с катарами все не так. — Гутьеррес решился возразить своему шефу. — У них Бог несовершенен.

— Ах, да! Ведь они манихеи, дуалисты, хоть и не полностью, — ответил Дэвис, довольный возможностью подискутировать. — Будь они абсолютными дуалистами, они бы верили, что злое начало так же могущественно, как и доброе. Но вся беда в том, что настоящие манихеи не могут существовать в нашем мире, где черного и белого уже почти нет, где доминируют серые оттенки.

— Да, это верно. Современные катары уже не называют древнего злого Бога по имени, а заменяют его на «созидательное начало» или даже просто природу, — согласился телохранитель.

— Конечно, новые религии должны делать хороший маркетинг, и судя по тому, что ты мне рассказал, катары очень неплохо приспособились в современном мире и процветают. По крайней мере, здесь, в Калифорнии. Истинное христианство и реинкарнация! Это комбинация позабористей рома с кока-колой!

Дэвис погрузился в молчание, разглядывая свой стакан, как будто пытаясь в нем найти ответ. Гутьеррес смаковал виски, восхищаясь продуманной двусмысленностью слов старика.

— Скажи-ка, что еще выяснил наш человек в катарском клубе? — поинтересовался старик.

— Ничего нового. Религиозная структура, управляемая Петером Дюбуа, понятна, все ясно и с идеологией под руководством Кевина Кеплера, преподавателя университета Лос-Анджелеса. — Тон Гутьерреса стал более официальным. Он просто сообщал информацию. — Но мы уверены, что в организации существует закрытая для посторонних группа, властная структура, куда наш человек не смог проникнуть. Кажется, Дюбуа и Кеплер следуют указаниям некого тайного лидера. Мы не знаем, кто он, а также личностей большинства членов организации. Те, кто приходят в клуб, не более чем простые верующие, не играющие решающей роли.

— Как бы ты определил их политические пристрастия?

— Судя по тому, что они говорят, организация близка правому крылу демократической партии. И, несмотря на несомненную разницу, катары напоминают мне франкмасонов.

— Это интересно. Они тоже гуманисты, хотя и светские, и верят в то, что человек рождается для добра.

— Да, и у них тоже существует закрытая для непосвященных структура и другие явные совпадения.

— Какие же?

— Французское происхождение. Дюбуа — потомок французов, и все значимые для катаризма события произошли на юге Франции. — Было очевидно, что преторианец, как всегда, покопался в данном вопросе глубже, чем просил Дэвис. — Они совпадают и в признании полноты прав женщин. В среде катаров женщина может достичь высшего религиозного сана, у масонов таким же образом женщина может называться Великим Учителем.

Обе организации исповедуют терпимость, свободу, братство; катары, как и масоны, признают только Евангелие от Иоанна.

— Интересно. Ты думаешь, они связаны?

— Может быть.

— Могли ли катары внедрить своих адептов в корпорацию, как на то намекает Бек?

— Это вполне возможно. Кеплер казался очень заинтересованным, когда наш человек сообщил, что работает у нас, и подробно расспрашивал его о характере работы.

— Твой человек узнал кого-нибудь из корпорации? — Старик привстал в кресле и наклонился к нему с явным интересом.

— Пока нет, но не забывайте, что основная часть верующих по-прежнему анонимна.

— Думаешь, они могут быть замешанными в убийстве Стива?

— Катары провозглашают отказ от насилия, убийство противоречит их принципам. Но мы не знаем, какую цель преследует закрытая группа, а также взаимодействует ли она с другими секретными организациями. И если ваши друзья из правительства считают вас неудобным, то возможно, что они захотели использовать для покушения не секретные службы, а подконтрольную им религиозную организацию.

Дэвис посмотрел на Гутьерреса сквозь цветные отблески своего бокала.

— Нет, не думаю. Если бы это было так, Бек не появился бы у нас.

— Бек предполагает, что есть и другие секты, активно действующие внутри корпорации. И судя по тому, что я о нем выяснил, у него на повестке дня программа, отличная от программы сенатора Макаллена.

— Может быть. Не теряй его из вида. Что бы ни говорил Макаллен, я не хочу верить в то, что со стороны правительства поддерживаются действия, направленные против меня. Я им друг. Неудобный, но друг. А что касается этих катаров, они не похожи на людей, подкладывающих бомбы. — Через мгновение он задумчиво пробормотал. — Или похожи? — Затем он продолжил, тоном неожиданно резким и повелительным. — Пусть твой человек будет бдительным, пусть он любой ценой выяснит, кто из катаров работает в корпорации. Я хочу знать.

Они довольно долго пристально и напряженно смотрели друг на друга, потом Гутьеррес одним глотком осушил бокал.

Хайме почувствовал, что выстрел пистолета отдал в руку, комната наполнилась грохотом, а проклятая улыбка Кевина сползла с его лица.

Но секундой раньше он почувствовал другой толчок: это Рикардо ударил его по руке, и пуля улетела в потолок.

Стряхивая с себя Рикардо, который пытался отнять у него оружие, Хайме снова прицелился в Кевина. Тот стоял неподвижно, его мужское достоинство опало. Это доставило Хайме несказанное удовольствие.

Рикардо левой рукой схватил Хайме за правую руку, отводя дуло пистолета в сторону. Он быстро спрятал собственную пушку в карман и сильно ударил Хайме под ложечку.

Хайме согнулся пополам, слушая, как воздух выходит из легких, словно из кузнечных мехов. Он благословил физическую боль, которая помогала ему умерить боль душевную, разъедающую сердце. Когда Рикардо отбирал у него пистолет, не сопротивлялся.

То, что он испытывал в этот момент, трудно описать: крушение целого мира, непоправимая катастрофа, страдание, какого он никогда не испытывал, сводящее с ума. Все это толкало его убить Кеплера. Но ненависть к сопернику быстро растворилась в душевной боли, которая раздирала его на части.

— Пошли. — Рикардо подтолкнул его к двери, которая до сих пор оставалась открытой. Хайме подчинился и бросил последний взгляд в гостиную. Там ничего не изменилось. Карен лежала, скорчившись на диване, спиной к нему, а Кевин стоял, его член упал, уменьшился и выглядел жалким.

Рикардо провел его через проход к машине. Хайме не сопротивлялся, спотыкаясь и двигаясь, как автомат. Затем друг взял у него ключи от машины и молча повел ее по Малхолланд-драйв по направлению к автостраде Сан-Диего.

— Держись, брат. — Рикардо решился нарушить долгое молчание. — Я тебе очень сочувствую. Но ты же знаешь, такое случается часто. Женщины — они такие, а мы — еще хуже.

Хайме не ответил. Он невидящим взглядом смотрел вперед, на фары встречных машин. Его надежды, планы — все было сосредоточено на этой женщине, и он никогда не сможет пережить этого удара. Он никогда никого не любил так, как Карен. Так, как все еще любил и сейчас. Боже! Она тоже должна любить его, их любовь длилась уже века! Она была Корвой, его любимой, а он — Педро, королем, вечной любовью Корвы. Она искала его и наконец-то нашла. Как же Карен могла все разрушить: прошлое, настоящее и будущее их вечной любви? Это было нелепо, немыслимо.

Если только их прошлые жизни не были ложью. Великим надувательством, манипуляцией, обманом. Он закрыл глаза и глубоко вздохнул.

— Да ладно тебе, друг. — Рикардо вывел его из раздумья. — Успокойся, завтра тебе все увидится в другом свете. Сегодня это трагедия, завтра будет комедией. Поехали выпьем чего-нибудь и поговорим.

— Легко тебе говорить, — с усилием сказал Хайме. — Ты бы точно прикончил этого сукиного сына.

Рикардо засмеялся.

— Нет, тут ты ошибаешься. Рикардо Рамос никогда не убьет мужчину из-за женщины. Я убиваю мужчину, если он этого заслужил, или женщину, если она того заслуживает. Если предательница она, то мужчина не виноват. Да и женщину убивать не стоит, она сама умрет, прожив скучную и жалкую жизнь без меня. Если у нее такой плохой вкус, значит, она меня не стоит. Стрелять и убивать людей — это дело серьезное. Я не из тех, кто затягивает себе петлю на шее из-за любовных историй.

Хайме снова сравнил Рикардо с Уго де Матаплана, воином, трубадуром, циником. Его друг вот уже много столетий. Его слова были разумны, они помогали справиться с болью, спасали от самого глубокого отчаяния.

Рикардо продолжал болтать, спрашивать его о чем-то, только чтобы заставить отвечать и отвлечь от тяжелых мыслей. Хайме часто ничего не говорил, а перед глазами снова и снова являлась Карен, вспоминалось самодовольство Кевина. К своему удивлению, ему гораздо тяжелее было пережить потерю этой женщины, чем перенести нанесенное ему оскорбление. Мысль о том, что он больше никогда ее не обнимет, вызывала у него страшную боль.

Через какое-то время Хайме почувствовал, что самообладание возвращается к нему, и обратился к Рикардо:

— Спасибо, друг, — сказал он почти шепотом. — Я потерял голову. Этот подонок занимался сексом с моей девушкой и к тому же сам меня спровоцировал. Мне хотелось убить этого типа, спасибо, что не дал мне этого сделать. Но я очень рад, что хорошенько напугал его и сбил с него спесь.

Приближалась полночь, когда они подъехали к клубу. Рикардо уговаривал зайти на пару рюмок, обещал, что потом отвезет Хайме домой. Все-таки после долгого препирательства Хайме убедил друга в том, что не сделает никакой глупости, ему необходимо глотнуть свежего воздуха и побыть одному. Рикардо его отпустил.

— Ладно, если тебе так хочется, — сказал он, показывая Хайме пистолет, отобранный у него в Монсегюре. — А вот это я тебе не отдам, пока мы хорошенько не поговорим. — Рикардо крепко обнял Хайме на прощание. — Если что, я всегда здесь.