Все случилось летом

ПОСЛЕ ДОЖДЯ

Шел дождь. Утро предвещало погоду ясную, жаркую, какая держалась уже с неделю. Но после обеда вдруг хлынул дождь. Небо до самого края затянуло тучами, хотя природа как будто не унывала — каждый листок торопился напиться теплых живительных капель.

Мерно пощелкивал «дворник», очищая на стекле кабины размашистое полукружие. Навстречу бежала черная лента шоссе, бежали деревья, поля, дома. Бежали машины, во все стороны разбрасывая брызги и оставляя на асфальте запутанную вязь следов.

Но одна машина стояла на обочине. Ян Силинь еще издали заметил: такая же, как у него, — самосвал, землевозка. Незнакомый шофер вышел чуть ли не на середину дороги с поднятой рукой. В другой он держал конец троса, уже привязанного к машине, — ни дать ни взять собрался прогуляться с автомобилем на веревочке. Это был молодой белобрысый парень. Пиджак и кепку, видимо, с утра оставил дома, решив, что они сегодня ни к чему. Теперь с его взъерошенной, спадавшей на лоб шевелюры стекала вода, а темная, насквозь промокшая рубаха прилипла к телу. Но чем ближе подъезжала машина, тем ниже опускалась поднятая рука, покуда он вообще не отскочил, чтоб не попасть под колеса. Ян Силинь из своей кабины отмечал, как менялось лицо незнакомца — его можно было читать, словно открытую книгу: сначала деловитое, самоуверенное выражение, будто парень занял очередь у бензоколонки, потом промелькнуло удивление, и, наконец, шофер начал ругаться — таким, по крайней мере, было последнее впечатление Силиня, еще некоторое время спустя мелькавшее перед глазами, как мелькают отрывки из спектакля, когда, надев пальто, выходишь из театра.

При мысли о театре он улыбнулся, и улыбка уже не сходила с лица. Отыскав в кармане пачку «Севера», Силинь закурил. Самосвал, рассекая пелену дождя, продолжал свой бег. Стрелка спидометра показывала восемьдесят километров. Особенно не вслушиваясь, Силинь чувствовал и как работает мотор, и как шелестит упругая резина шин, и как громыхает за спиной железный кузов. Шофер был доволен, что у него все в порядке.

Впереди, справа на обочине, он увидел женщину. Рядом была остановка. Ждет автобуса? Прикрываясь лоскутом из полиэтилена, женщина держала в руках туфли, а босые ноги ее в нетерпении переступали по влажной земле. Заслышав шум мотора, подняла голову. Была она молода и — даже издали заметно — не дурна собой. Шофер сбавил скорость, стрелка спидометра проворно скользнула к нулю. Женщина подняла руку, но машина и так уже остановилась.

— Прошу! — сказал Силинь, распахивая дверцу.

Она села, вначале сняв и свернув накидку. Туфли положила на пол кабины. Пригладила волосы, подтянула книзу подол зеленого платья.

— Вот спасибо, что подобрали! На работу опаздываю. Стою и думаю: ну, пропала! Закатят мне последний выговор и…

Шофер усмехнулся.

— Где же вы работаете, если не секрет?

— Я-то? В пекарне. Не в большой, а в той, где пирожки да сдобы пекут.

Силиню припомнились допоздна открытые окна в подвале дома неподалеку от гостиницы. В тех местах прохожего долго сопровождал сдобный запах и девичий смех, доносившийся снизу.

— Вот оно что, — произнес шофер, вдыхая поглубже. Казалось, вместе с пассажиркой в кабину вошли ароматы лугов и чего-то еще, — быть может, дыхание притихшего ночного озера. И Силинь пожалел, что утром не догадался нарвать цветов и заложить за щиток, — теперь бы преподнес.

— Автобуса ждали?

— Нет. В это время тут всегда проезжает… один знакомый шофер. У него машина точь-в-точь как у вас. Я выхожу на дорогу, а он меня подвозит.

— Такой невысокий, белобрысый, без кепки и в темной рубашке?

Девушка всплеснула руками от удивления.

— Вы его знаете?

Силинь многозначительно усмехнулся.

— Нет, просто подумалось, что примерно так должен выглядеть ваш знакомый.

— Одно из двух — вы волшебник или ясновидец, — сказала она.

— Ни то, ни другое, — добродушно отозвался шофер.

Он был доволен, что ему попалась такая попутчица, и девушке как будто было с ним хорошо. От нахлынувших чувств, от нежных запахов лета, наполнивших кабину, ему захотелось сказать что-то очень красивое. Но нужные слова не приходили, и Силинь молчал.

Сквозь мутное от дождя стекло был виден ветхий сарай с замшелой зеленой крышей, с нее потоками катила вода, а трое полуголых мальчуганов, выбрав самый мощный водопад, с ликующими криками бросались под него по очереди. Стоявшая рядом девчушка прыгала от радости, наблюдая за проделками ребят. В просторном загоне паслись коровы, бока их, спины, смоченные дождем, совсем почернели. На холме в окружении старых лип, одинокая и заброшенная, под красной черепицей дремала белая церковка. Над дальним лесом вздымались две высокие трубы, пуская к серому небу белые клубы дыма. До самого горизонта тянулись поля, каждое со своим неповторимым оттенком, и островки деревьев, березовые рощицы, размежевавшие их, казались хороводом веселых подружек. Девушка вздохнула.

— Вам что, сидеть неудобно? — озабоченно спросил шофер.

— Нет, нет, удобно. Только жаль вот, радуги нет.

— Выглянет солнце, будет вам и радуга. Сейчас прояснится, не весь же день ему лить! Такой дождь ненадолго.

— Вы правы, — сказала она, оторвав свой взгляд от зеленых полей. — А чего это вы бороду отрастили? Чудно… Молодой и бородатый.

— Да просто так — уеду из Риги в командировку, всегда бороду отпускаю. А командировки частенько бывают. Контора наша устраивает рыбные пруды. Перемычки делаем, землю возим. Ох, сколько земли!

Она покосилась на его руки — казалось бы, лежат себе на руле, отдыхают. Но они все время дрожали в лад с машиной.

— Работа ваша шоферская, видно, не из легких.

— Как вам сказать, — ответил он. — Сегодня, к примеру, чуть не кувыркнулся с перемычки. Такая высокая узкая насыпь. Посреди две разъезженные колеи. Глина. Тут еще дождь добавил — совсем раскисло. Еду. Скользко. Застряла машина. Ни взад, ни вперед. Еще бы сантиметр вправо или влево — крышка! Хорошо, бульдозер подвернулся — вытащил. Уж кому-кому, а нам не привыкать. Я на этой колымаге шестой год катаюсь. Не в пример кое-кому. Несется как угорелый, только бы план перевыполнить. Глядишь — и угробил машину! Встанет на дороге с тросом в руке, что твоя бабушка с коровой, — сжальтесь над ним, довезите до гаража. Что таких жалеть? Заварил кашу, сам и расхлебывай! Мне-то почему ни разу не пришлось загорать на дороге?

— О, да вы примерный водитель! А у моего знакомого инспектор как-то даже права отобрал. Парень страшно расстроился! В кювет угодил!

— Ну вот видите! Я же говорю: поспешишь — людей насмешишь! А вы… Вам не скучно жить в таком маленьком городишке?

— Как вам сказать… Я ведь больше в колхозе, у родителей. Особенно летом. В деревне все-таки лучше. Зато в городе кино, танцы.

— Любите танцевать?

— А вы? — с веселым вызовом ответила девушка.

— С вами бы — с удовольствием! Весь вечер до самого рассвета. А запели бы петухи, домой проводил.

Девушка зарделась.

— Я тоже люблю танцевать.

— Вас, наверное, провожает на танцы этот… Ну, знакомый ваш.

Она наклонилась, чтобы подобрать и опять поставить на место ускользнувшие в сторону туфли.

— Нет, он меня еще ни разу не провожал, — помолчав, чуть слышно проговорила она.

— Вы не прикурите мне папироску?

Это было не так-то просто. Самосвал то и дело подпрыгивал, и пламя спички вместе с рукой металось во все стороны.

— Я вам бороду спалю!

— А я вам сейчас радугу покажу!

И правда, в небе расцвела радуга. Одним концом окунулась в озеро — то ли жажду утолить, то ли вобрать в себя земные краски, чтобы засиять еще ярче. Вдали уже просвечивала солнечная даль, а здесь по-прежнему накрапывал дождик. Девушка протерла ладонью стекло. Шофер прибавил газу, желая поскорей пробиться к солнцу.

— Вы что сегодня после работы собираетесь делать? — спросил он.

— Не знаю. Еще не думала. И потом мы поздно кончаем.

— Летом никогда не поздно… Показали бы мне город. А то одному тут скучно… Может, подружку захватите. Погуляем, поболтаем.

— Ну разве можно отказать вам? Моему спасителю. Хотите, буду звать вас спасителем? Ладно, ждите меня у пекарни.

— У той, где пирожки пекут?

— Да, там.

В городе уже выглянуло солнце, женщины закрывали зонтики, тетушки на базарной площади снимали клеенки с клубничных корзин. Асфальт слегка дымился. Пассажирка Силиня надела туфли, поправила прическу и сошла у пекарни. Окна подвального помещения были раскрыты настежь, внутри — квашня с тестом, столы, обсыпанные мукой, женщины в белом… Одна из них, бросив работу, поспешила к окну.

— Рута! — крикнула она. — Не ходи, на начальника нарвешься!

Девушка остановилась в замешательстве, не зная, куда ей кинуться.

— Что же мне делать?

— Лезь в окно. Лезь, не бойся!

Самосвал подкатил к тротуару вплотную, из кабины до стенки при желании можно было рукой достать. Когда девушка обернулась, чтобы попрощаться, она была так близко, так близко, что Силинь почувствовал запах ее волос. Они были темные, а сама она смуглая от загара, шаловливая, беспечная, как теплый ветерок, уже метавшийся по подворотням и сушивший лужи.

— Ну, прыгай же! — послышалось снизу.

— Я вам так благодарна, — скороговоркой бросила она. — Сами видите — вы мой спаситель!

— Значит, после работы?

Девушка кивнула и скрылась в окне.

«Рута, — думал он, трогаясь с места. — Рута».

И когда завел машину в подворье гостиницы, пробурчал себе под нос:

— Рута…

Двор был просторный, старинный — с колонкой посередине, с навесами для лошадей. Но лошадей уже не было, у коновязи стояло несколько машин. Открылась дверь сторожки, оттуда вышел заспанный дворник и, получив за стоянку, снова ушел к себе.

Еще раз придирчивым взглядом окинув свой самосвал, Силинь пересек мощеный, чисто вымытый двор и не спеша черным ходом поднялся в гостиницу — он уже был тут своим человеком, ночевал вторую неделю. По дороге ощупал бороду — это надо же как отросла! Недовольно оглядел костюм: рубаха как жеваная, штаны задраны выше щиколотки, куртка вся перепачкана, на спине, наверное, пятно от пота. Не мешало бы в речке сполоснуть… Сандалии на босу ногу надеты. Так себе сандалии. Не вчера, конечно, куплены, сразу видно. Кинжал в зубы — и на большую дорогу!

Дежурная, у которой Силинь спросил ключ от комнаты, только рукой махнула: там кто-то есть, ключ у него.

Этим «кто-то» оказался краснощекий упитанный малый. Подложив под голову руки, свесив на пол ноги, он лежал на кровати. Пиджак висел на спинке стула.

При появлении Силиня парень поднялся. Ворот белой сорочки расстегнут — и не первой свежести. Ну конечно, утром такая жара, потом дождь…

— Извините, — произнес в смущении парень. — Извините, что ворвался к вам, но, как назло, не оказалось свободных мест.

— Чего извиняться? — удивился Силинь. — Здесь гостиница. А в этой комнате две кровати.

— И все же… Я и не думал оставаться, да не успел все дела закончить. Пока два гроба достал, потом с духовым оркестром… Дирижер только завтра обещал дать окончательный ответ. У нас в колхозе двое стариков померли.

— Померли? Мир их праху. Все когда-нибудь помрем.

— И все же… Умерли они как-то… Уж больно необычно.

— Обычно ли, необычно, но что за удовольствие в такой чудесный вечер говорить о покойниках?

— Извините. Я не о покойниках. Я думал совсем о другом. Извините.

Сбросив куртку, Силинь пошел умываться. Мылся долго, основательно. Вернувшись в номер, застал парня на прежнем месте. Обхватив руками голову, тот сидел в глубокой задумчивости.

— Тоскливо, а? — обратился к нему шофер.

— Что делать! — Юноша с готовностью улыбнулся, и улыбка разлилась по лицу. — Может, нам выпить? Я тут припас бутылочку. Весь день язык высунув бегал. Столько канители! Теперь бы вроде не мешало…

Он раскрыл свою тумбочку, и Силинь вполглаза глянул в ту сторону. Вишневое вино.

— Нет, — сказал он. — Что-то не хочется.

— Извините…

— Устал я, здорово устал, — добавил Силинь, чтобы не обидеть парня. Хороший малый. Душа нараспашку. Дитя природы. — Надо подремать. Прийти в себя. Отдышаться.

Юноша встал, надел пиджак.

— Тогда я пойду, — сказал он.

«Куда?» — хотел спросить шофер, но не спросил. И без того было ясно, что парень уходит, только чтобы не мешать своим присутствием. Ну что же, в гостинице каждый себе хозяин. Хочешь — оставайся, не хочешь — уходи.

С наслаждением растянувшись на чистой простыне, Силинь подумал о том, что прошел еще день. Хорошо ли, плохо ли — а прошел. И перед глазами опять промелькнул тот случай на перемычке: дождь, грязь, слева овраг, справа вода. В один миг во рту пересохло, задрожали руки. Да… Чудесный все-таки парнишка, так заботится о покойниках. А покойникам все равно — заботишься о них, не заботишься. Оркестр, по правде сказать, больше нужен живым. Рута… Придет сегодня или не придет? Хорошая девушка. В большом городе все люди одинаковы, будто с конвейера спущены, а тут каждый на свой особый лад. Наверное, придет. Рута…

Ветерок, играя у открытого окна занавесками, нежно ласкал лицо. Мимо, громыхая, проехали машины, и казалось, это с горы покатились камни — все дальше, дальше, навстречу необъятной тишине.

Когда шофер проснулся, в комнате стоял полумрак. Его сосед на цыпочках крался к окну. Глаза их встретились.

— Извините, — сказал юноша. — Разбудил… Уж так получилось.

Рута… Силинь взглянул на часы. Еще не поздно. Хорошо, хоть этот добрый малый явился, а то бы проспал. И вдруг его осенило. Испытующе оглядев соседа, шофер заговорил, переходя на «ты»:

— Чем сейчас думаешь заняться? — Юноша пожал плечами. — А то пошли с девчонками погуляем. Я тут сегодня с одной познакомился. Обещала подружку прихватить. Что ты на это скажешь?

— Я? Ну! С удовольствием. Только ведь я ни с той, ни с другой не знаком.

— Что за беда. Когда-то надо знакомиться.

Силинь усмехнулся и, достав из шкафа выходной костюм, стал одеваться. Перед зеркалом еще раз пощупал бороду. Может, сбрить? А зачем? Если он кому-то понравится, пусть принимают таким, каков есть. Одеваясь, спросил соседа, как его звать. Неудобно — гулять ведь собираются. Артур? Отлично. Фамилии спрашивать не стал: все равно завтра расстанутся и едва ли в этой жизни доведется еще раз встретиться. Сколько бывало таких вот случайных знакомств во время разъездов!

На улицах тихо. В таких городках люди привыкли, рано ложиться и рано вставать. И только парни, томимые беспокойством, колобродили да о чем-то толковали на перекрестках, подозрительно оглядывая обоих приятелей — откуда такие? А те держались независимо, ни на кого не обращали внимания. Чужие взгляды, исподтишка или в открытую, им даже доставляли удовольствие: вот мы идем и ничего нам не сделаете.

В окнах пекарни горел свет, оттуда тянуло сдобным запахом, и Силинь, подтолкнув своего знакомца, сказал:

— Чуешь, чем пахнет?

Это было можно понять по-всякому — и в прямом и в переносном смысле. Окликнутая кем-то, к окну подбежала Рута. В белом халате, в белом чепчике, она показалась чужой.

— Мы вас ждем! — прошептал шофер, наклоняясь к окну.

— Кто это «мы»?

— Да тут дружок со мной… Хороший малый.

Рута задумалась.

— Ладно, ждите на углу.

Городок, омытый дождями, благоухал. Под кустами и деревьями земля еще испаряла влагу, на местах же открытых она успела просохнуть. Стрекотали кузнечики. В чистом, ясном небе медленно гасла вечерняя заря.

— Да, ничего этого они теперь не видят.

— О ком ты?

— О старичках. О покойниках.

Силинь ткнул горящую папиросу в телеграфный столб, потом кинул окурок через ограду в чей-то сад.

— Послушай, приятель, если ты и девчатам начнешь пороть о покойниках, так и знай, ничего путного у нас с тобой не получится.

— А я вообще могу помолчать…

Девушки появились не со стороны пекарни — за ней они наблюдали, — а совсем с другой стороны. Видно, обошли дворами. За спиной вдруг кто-то хлопнул в ладоши. Рута.

— Ну и кавалеры! Разве так ожидают дам?

Знакомство произошло совсем просто — как будто после долгого перерыва встретились давнишние друзья. Вторая девушка быстро нашла общий язык с Артуром, и когда все они двинулись по улице, эти двое шли в нескольких шагах за Силинем и Рутой.

— Я так рад, что вы пришли, — произнес шофер. — Серьезно!

— Серьезные люди скучные, — воскликнула Рута, погрозив пальцем. — Подумайте сами, как я могла обмануть вас? Своего спасителя. Вот была умора! Только переоделась, принялась за работу, входит начальник. У него глаза на лоб полезли. «Ты откуда взялась? Почему я раньше тебя не видел?» — «Смотреть надо лучше, говорю. Я вот вас видела!» Подошла тут одна работница, взяла его в оборот: «Какой, скажи, из тебя мужчина, раз молоденьких девчонок не замечаешь?» Хохоту было! Начальник взмок даже, бедный! Повернулся — только его и видели.

От души посмеявшись, они прислушались к разговору отставшей парочки.

— …Ну да, старик-то поутру часов в пять помер. А жена еще корову на пастбище выгнала. Подошел обед, народ удивляется: чего ж это она за скотиной не идет, вроде доить пора. Вошла в комнату, смотрят — мертвая. Сидит за столом, как живая, а сама-то мертвая.

— Идемте скорее! — Силинь осторожно прикоснулся к локтю Руты.

— Нет, нет! Послушаем, что он рассказывает. Интересно.

А сзади все так же негромко доносился скорбный рассказ.

— …Больше чем полвека прожили вместе. Они были все равно что один человек, друг без дружки жить не могли. Это такая любовь, сильнее которой ничего на свете нет. Ну и послали меня в город. Все уладил, только вот с оркестром не ясно…

Кончилась улица, кончились дома. Тут же петляла речушка с дряхлыми ветлами вдоль каменистого берега. Черная лента шоссе звала дальше, на вершину холма, а там, за ним, казалось, лежал край света, где рождается ясное небо и кончается ночь. Вдоль берега, в тени раскидистых ветел, бежали утоптанные тропки, только они не успели просохнуть после дождя, и Силинь повел девушку по асфальту — туда, на край света.

— У вас пахнут волосы, — сказал он.

— Чем?

— Ночью.

Рута засмотрелась на светлеющий горизонт, и Силинь не видел, что ответили ее глаза. Артур и его спутница куда-то исчезли, наверное, пошли тропой. Они с Рутой остались одни. То их окатывало теплой волной пьянящих летних запахов, то казалось, они забредали в холодный воздушный поток, плескавшийся поверх дороги — от обочины к обочине.

— Что это вы вдруг… загрустили? — спросил он.

— А люди серьезные скучные. Да?

— Вы сами так сказали. Но с вами мне не скучно. Правда.

Когда поднялись на вершину холма, им открылся другой, еще более дальний край света, и он тоже был светел, блестящ, а земля под ним куталась в таинственную темень, огоньки в окнах домов едва теплились. Справа смутно желтела рожь, и слева тоже было поле ржи, а вдоль дороги, по обеим сторонам, тянулись и таяли в сумраке приземистые яблони.

— Но ведь вы замерзли! Какой я растяпа!

Он скинул пиджак, прикрыл им плечи Руты. Она была близко, так близко, и все же хотелось, чтоб была еще ближе, и он положил ей на плечо руку, но девушка уклонилась, отошла.

Ветра не было и в помине, ржаное поле хранило молчание, но запах свежего хлеба реял в воздухе. Позади, внизу, затаившись в прозрачной ночи, лежал городок. А дальше, по ту сторону его, из-за деревьев мелькали обрывки шоссе — того самого шоссе, по которому они сегодня ехали. И там, то исчезая, то вновь появляясь, подобно светлячкам, мчались машины, постреливая фарами.

— Наша дорога, — сказал он. — На ней мы встретились.

Девушка промолчала, но Силиню казалось, она разглядывает те же деревья, те же огни, те же излучины дороги.

— О чем вы задумались? — спросил он.

Небо полоснули два блестящих луча, но тут же, словно не осилив сумрак, упали на кроны деревьев, блеснувшие белым, будто в снежном уборе.

— Почему же он не приехал сегодня? — произнесла в раздумье девушка, обращаясь больше к себе самой.

— Кто не приехал?

— Я так его ждала…

Силинь сразу все понял. Сегодня в дождь стоял на дороге парень, незнакомый шофер, стоял с концом троса и поднятой рукой. А Силинь не остановился.

— Теперь вы будете на меня сердиться, да? Не сердитесь, пожалуйста. Идемте лучше обратно. Сама не пойму, что со мной. Только о нем и думаю. Ничего не могу поделать. Может, с ним несчастье случилось?

— Да я не сержусь! — отозвался с досадой Силинь. — Чего мне сердиться?

Девушка была рядом, но Силинь вдруг отчетливо почувствовал — будто в свете фар увидел на дороге нечто такое, что прежде скрывала темнота: она была дальше самой далекой звезды.

Обратный путь показался коротким. Рута спешила. У моста, к которому с обеих сторон сбегались древние ветлы, она возвратила пиджак и простилась.

— Только обещайте, что не будете сердиться.

— Я буду вспоминать о вас, Рута…

— Нет, не надо, не провожайте. Одна дойду, — поторопилась она отклонить его предложение.

И ушла. Силинь не спеша шагал по самой середине дороги. Остановится, послушает. Но все тихо. Потом на дальней станции просвистел паровоз, лязгнула сцепка, дернулись вагоны и, словно мельница, завертелись колеса — все быстрее, все шибче.

В номере было пусто, ветерок пошевеливал занавески. На столе графин с водой, у стола три стула, в углу облезлый чемодан… И вообще-то выходил он отсюда или не выходил?

Ночь темнее всего перед рассветом. Когда она стала отливать белизной, вернулся Артур. Возбужденный, радостный ворвался в комнату и первым делом спросил:

— Ну как?

— Без толку.

— Даже не поцеловал?

— Нет. А ты?

— Тоже нет. Но я со своей условился пойти раков ловить. Ты в субботу их обеих привези к нам в колхоз. Вместе пойдем.

— Не поеду я.

— Чего это? Машины жалко?

— При чем тут машина? Дальше самой далекой звезды.

— Что ты сказал?

— Ничего не сказал! В субботу домой поеду. Вот что.

— Ну тогда другое дело.

— Может, откупоришь свою бутылку?

— Это можно. С удовольствием.

Артур достал бутылку, вытащил пробку. Наполнил стаканы. Силинь сказал:

— Расскажи-ка мне про ваших старичков, как они умерли.

Артур рассказал.

— И что ж, из близких никого не осталось?

— Было четверо сыновей, все на фронте погибли. Во всем свете одни. И вот я думаю, когда бы лучше оркестру «Интернационал» исполнить — как из дома понесем или на кладбище?

— Я-то слышал, что с «Интернационалом» членов партии в последний путь провожают.

— Мы считаем, и они достойны.

— Ну, тогда конечно.

Немного погодя легли спать. Артур, едва забравшись под одеяло, принялся тихонько посапывать. Силиню с трудом и не скоро удалось задремать. Во сне он видел дождливый день. Самосвал на обочине по ступицу тонул в грязи. А сам он, промокнув до нитки, с концом троса стоял посреди дороги, вытягивал руку к каждой проезжавшей машине. И ни одна не остановилась. Ни одна… Ни одна… Ни одна…

Проснулся внезапно, рывком сел на кровати. Долго не мог сообразить, где находится. Озадаченный дурным сном, застыл в мучительных раздумьях: ему казалось, совсем рядом, бесшумной поступью, точно невидимки, ходят какие-то истины, с которыми раньше он не был знаком. И ему хотелось схватить, удержать их.

1965