Заговор конца света

Глава 6 История

«Запомните, что если вы действительно в рамках духовной традиции хотите стать работниками, то прежде всего вы должны быть эффективны на уровне обыкновенного человека в социуме. Конечно, это трудно, потому что над нами Закон, мы не имеем права его нарушать. В этом смысле мы более ограничены в выборе средств, чем люди, не имеющие никакого внутреннего закона. Но зато мы имеем знания, которых нет у людей, над которыми нет Закона»^{56}.

Обладатели такого знания образуют своего рода тайное братство, где каждый с полным правом может повторить знаменитый киплинговский пароль: «Мы одной крови — ты и я». Киплинг здесь упомянут вовсе не всуе. Его не менее знаменитый Закон Джунглей, давно ставший синонимом «беспредела», на самом деле символизирует именно подобное сверхличностное Откровение. Вопреки устойчивому заблуждению, этот Закон равно защищает как хищников, так и их жертв, ограничивая произвол животных инстинктов. Ведь только очень наивный или невнимательный читатель не увидит, что звериное сообщество, представленное на страницах «Книги Джунглей», является очевидной аллегорией человеческой цивилизации. В галерее характерных образов, мастерски изображенных Киплингом, мы без труда обнаружим представителей каждого из видов, составляющих человечество.

Большинство героев книги объединены принадлежностью к Свободному Народу. Свободный Народ — это народ, следующий Закону, то есть признающий приоритет высшего начала. Но так было не всегда. Согласно легенде, первым Господином Джунглей стал Тигр, совершивший первое убийство. Ему на смену пришла Серая Обезьяна, однако даже незаурядная подражательная способность оказалась не в силах заменить подлинные ум и талант. И тогда Первый из Слонов — воплощение Мудрости — постановил:

«Первый ваш Господин принес в джунгли Смерть, второй — Позор. Теперь пришла пора дать вам Закон, которого вы не смели бы нарушать. Теперь вы познаете Страх и, увидев его, поймете, что он господин над вами, а все остальное придет само собой».

Владычеству людей-тигров и людей-обезьян положило предел появление Человека. Никто из Народов Джунглей не в состоянии выдержать взгляд Маугли, даже Шер-Хан, Большой Тигр, самый свирепый хищник. Оправдалось древнее пророчество: «Ты научил человека убивать, а он все перенимает быстро». Но «каинов грех» — дар Первого из Тигров — на долгие века отравил людское существование.

Об этом свидетельствует вся история человечества: «кровавая и удивительная, великая и бесчеловечная, потрясающая воображение взлетами мысли и падениями в глубочайший мрак, под удары грязных дубин, в костры, в лагеря, в ужас войн, в мир тупоумно-наглого человека жрущего, в генезис пыжащихся ничтожеств»^{57}.

«История человечества» — так называется повесть Л. Шепарда, описывающая мир, который может служить символом человеческой цивилизации после Великой Катастрофы (страшного открытия первоубийцы). Миром правят Капитаны — бессмертные клоны, за столетия безраздельного владычества выродившиеся в окончательно лишенных человеческих чувств существ. Эти «кукловоды» смотрят на людей как на сырье для жестоких и кровавых забав, таким образом взбадривая свои угасающие инстинкты.

Диффузный вид в своем большинстве, загипнотизированный (в прямом смысле) могуществом Капитанов, безропотно сносит хищнический произвол. «Плохие Люди сжигали наши дома и крали наших женщин. Обезьяны крали наших детей. Тигры смущали нас своей красотой и силой…»^{58}.

Уолл, звероподобный лидер Плохих Людей, возглавляет восстание против Капитанов. Утонченному садизму деградировавших властителей он противопоставляет ярость берсерка, сеющего смерть. Но откровенный восторг от возможности безнаказанных убийств вызывает ужас и отвращение даже у его ближайших соратников. «Он был с ног до головы покрыт небольшими ранами, его рубаха и лицо были залиты кровью, и он выглядел героем, однако такого героя мы — жалкие последователи законов, написанных другими героями несколько тысяч лет назад, — уже не хотели превозносить».

Совершенно очевидно, что по своей природе Уолл ничем не отличается от прислуживающих Капитанам хищных антропоидов. «Наружу вырвалось все его безумие. Он боролся за то, чтобы мир оставался диким и отвратительным, ему под стать». Хищников всегда выдают глаза, характерный взгляд адаптанта в критические моменты: «такого исступленного выражения безграничного бешенства не могло быть в глазах существа человеческой природы — на бешенство такой силы человек просто не способен»^{59}.

Но за притчевой основой повести Шепарда скрываются и более глубокие планы. Взять то странное волнение, которое испытывает главный герой при виде тигра — ощущение прикосновения к бесконечности, когда за обликом самого могучего существа на Земле открывается первозданная мощь Творца[6]. «Даже если Капитаны несли ответственность за то, как все в мире обернулось, тигры — не их вина; я был уверен, что либо тигры, либо еще какие-нибудь твари вроде них существовали всегда, чтобы люди не забывали, на каком они свете».

Слово «агрессия» происходит от латинского «adgradi»: «gradus» — шаг, «ad» — на. То есть на-ступать, наступление, экспансия. Одной из самых характерных черт человеческой цивилизации является непрерывное отодвигание границ освоенной Ойкумены. Импульс, который лежит в основе поведения агрессора, всегда выходящего за пределы дозволенного, может одновременно стать источником исследовательского инстинкта. «Между прочим, психологи знают, что высокий творческий потенциал личности часто сочетается с высоким уровнем агрессивности» 12.

Свобода, в том числе и свобода познания — всегда риск. И нужно обладать незаурядной смелостью, чтобы сделать хотя бы первый шаг по территории Неизвестного. В повести Стругацких «Пикник на обочине» ее символизирует Зона — загадочная область пространства, полная смертельных ловушек и ошеломляющих открытий. Она находятся в фокусе интересов самых разных людей, в первую очередь — сталкеров, тех «отчаянных парней, которые на свой страх и риск проникают в Зону и тащат оттуда все, что им удается найти»^{60}. Сталкерство может служить олицетворением этой неуемной жажды, подвигающей человечество к взятию все новых и новых рубежей, не задумываясь о последствиях.

Профессиональный сталкер — всегда хищник, больше полагающийся на животное чутье, чем на следование моральным нормам. В этом смысле наиболее показателен Стервятник Барбридж, сталкер-патриарх, чья жизнь стала воплощением принципа: «Пусть мы будем здоровы, а они пускай все подохнут». Рэдрик Шухарт, главный герой повести, следует той же проторенной дорожкой. Мы видим, как с годами у него исчезают последние запреты, связанные с самим негласным кодексом сталкера. Сейчас он готов на поступки (вынести из Зоны «ведьмин студень» или хладнокровно использовать поверившего ему человека в качестве одноразовой «отмычки»), на которые был способен только Стервятник. «Их слишком много, Стервятников, почему и не осталось ни одного чистого места, все загажено…»

«Ни для кого не секрет, что человек делает с планетой то же самое, что раковая опухоль с пораженным ею организмом»^{61}. Как известно, раковая клетка отличается от нормальной отсутствием внутреннего регулятора, ограничивающего число делений. (Поэтому хищников, в свою очередь, можно сравнить с раковой опухолью на теле человечества.) Ничем не сдерживаемая экспансия крайне неэффективна и в стратегическом плане, поскольку любое серьезное достижение требует умения сдержать свои порывы — не распыляя своих сил, сосредоточиться на главном. Вот почему все действительно важные открытия совершают не охотники за скальпами (или хабаром), а люди, способные совместить нечеловеческую свободу и человеческий закон — неоантропы по приведенной классификации. «Человек рожден, чтобы мыслить». Из героев «Пикника на обочине» к этой категории относятся Кирилл Панов и доктор Валентин Пильман, лауреат Нобелевской премии по физике. Для них жажда познания мира поистине стала «одной, но пламенной страстью» (при этом не перерастающей в фанатизм!).

Только узы культуры могут ввести разгул индивидуалистической энергетики (не уступающей энергии атомного распада) в приемлемое русло. Если человеческую цивилизацию сравнить с атомным реактором, то законопослушное большинство диффузных, знающих, что такое право и мораль, будет играет роль графитовых стержней-поглотителей. Как только не обличали их хищные лидеры, какими только обидными прозвищами не наделяли: «молчаливое большинство», «люди термидора», могильщики революций… Но именно благодаря им цивилизация до сих пор не полыхнула Чернобылем, а революции, согласно известному парадоксу Горького, в конечном счете оказываются средством для избавления от революционеров — наиболее агрессивной части человеческой популяции. И все это время, в сердцевине активной зоны, своим чередом идут процессы ядерной трансмутации (то есть антибиологического отбора) — рождаются элементы, не существующие в природе…

Интересно, что уже в самом начале повести мы становимся свидетелями успешной кооперации представителей всех основных человеческих видов. Исследовательский отряд, отправляющийся в Зону, составляют Кирилл (неоантроп), Шухарт (хищник) и Тендер (диффузный). Причина успеха столь разнородной по видовому составу экспедиции кроется в распределении функций среди ее участников. Самое главное, что отряд возглавляет Кирилл. Шухарт (в качестве проводника) и Тендер (на подхвате) находятся у него в подчинении. Пусть Шухарт, один из лучших сталкеров, способен пройти по Зоне намного дальше своих попутчиков, но только Кирилл знает, куда необходимо идти и зачем. В результате сделанное им открытие принадлежит к тем немногим достижениям человеческой мысли, каждое из которых «разом зачеркнуло целое поле недавно процветавших теорий и вызвало к жизни совершенно новые идеи».

К сожалению, на протяжении человеческой истории гораздо чаще реализовалась совсем другая модель видового взаимодействия. В финале повести экспедицию к Золотому Шару, исполняющему желания, ведет непосредственно Шухарт, а ее идейным вдохновителем выступает сам Стервятник Барбридж. Кирилл давно мертв, тогда как Стервятник процветает. Шухарт небезосновательно полагает такой расклад нормой: «Я всю свою жизнь только и вижу, как умирают Кириллы да Очкарики, а Стервятники проползают между ихними трупами…»

Неожиданная, но закономерная катастрофа подстерегает его буквально в нескольких шагах от вожделенной цели. Страшное осознание: «Я животное… У меня нет слов, меня не научили словам, я не умею думать…» Лишенный направляющей воли «человека разумного», этот совершенный механизм по достижению цели любой ценой разваливается на глазах, не выдержав минимальной рефлексии. Что же касается знаменитого пассажа о «счастье для всех», — чужих слов, механически повторенных Шухартом, — то в свете реальной практики по принудительному осчастливливанию, ныне слишком хорошо известной, он вызывает не столько умиление, сколько ужас. Ведь это «счастье» уже основано на крови: молодой Артур, сын Стервятника, хладнокровно принесен Шухартом в жертву золотому Молоху. Жертва является здесь непременным условием исполнения желаний, поэтому и заказывать их могут одни лишь убийцы…

«…а в горах отверзаются пещеры, и выходят из них, держась за руки, карлики и уроды, ночь добра, кричат они, ночь добра, всем добро, всем, вам, вам, и вам, и вам!»^{62}.

Утопическое сознание восходит к наиболее архаичным пластам коллективного бессознательного, воскрешающих образ тотального А-поведения — абсолютного стадного инстинкта. Недостижимый идеал, на который неявно ориентируются любые проекты переустойства общества. В том числе и самые современные, апеллирующие к новомодным демократическим свободам, что превосходно продемонстрировано в «Годе Лемминга».

Вечные ценности не стареют. «Население любит стабильность и уверенность в завтрашнем дне»^{63}. И любит, заметим, гораздо больше «такой размытой материи, как свобода». Поэтому диффузное большинство чувствует себя вполне комфортно даже под колпаком могущественных Служб, формально контролирующих все возможные вредоносные факторы. Ради заботы о себе любимом можно простить многое… Хотя на практике под разнообразными благовидными предлогами контролируется вообще все, что поддается контролю.

Чем-то общество, описанное Громовым, напоминает мир Шепарда. Обыватель в нем получает возможность играть в народную демократию, сколько его душе угодно — и полезно (повышается социальная адаптация, а, следовательно, и управляемость), и безопасно. Какой бы оборот ни принимали события, Службы, пекущиеся о физическом и духовном здоровье нации, не дадут им выйти за социально приемлемые рамки. В свою очередь, Службы находятся под полным контролем Кардинала, их создателя и бессменного координатора. За Кардиналом нет никого, и сам он — едва ли не символическая фигура, подобно бессмертным Капитанам существующий лишь в виде изображения на экране: «за последние двадцать лет он нисколько не изменился. Лыс. Бодр. Вечен».

Меняются только окружающие его люди, на суету которых Кардинал взирает в лучшем случае с любопытством, как на игры глупых хищников: «Их жизнь смешна и ничтожна, и они изо всех сил делают ее еще смешнее и ничтожнее, а вот поди ж ты — боятся. Дрожат, но упрямо лезут вверх, работают локтями — и потеют…»