Заговор конца света

Глава 12 Ускорение

Даже если мы объединим всех хищников, гибридов-пассионариев и неоантропов в одну группу, она никак не составит две трети населения — численность «группы риска» в романе Громова. Сама необходимость столь массовой гекатомбы попахивает абсурдом. Тогда какой же смысл в этой цифре?

А. Тоффлер, автор интеллектуального бестселлера начала семидесятых «Футурошок», предложил оригинальный критерий деления людей — в зависимости от их реального темпа жизни. В первом приближении все население Земли можно разделить на три группы.

Большая часть наших современников — 70 процентов — до сих пор существует в условиях доиндустриального общества, их жизнь почти не изменилась за последние столетия. Они принадлежат прошлому человечества, поэтому для них грядущие перемены могут иметь самые катастрофические последствия.

Обитатели промышленно развитых центров — чуть более 25 процентов — ведут образ жизни, сформированный достижениями индустриальной цивилизации. «Это продукт первой половины двадцатого века, смоделированный механизацией и всеобщим образованием. <…> В результате, они — люди настоящего»^{126}.

Наконец, остаются несколько процентов мировой популяции — люди, которые в своей жизни воплощают тенденции завтрашнего дня. Основным отличительным признаком «агентов будущего» является ускоренный темп жизни. Они максимально открыты новым переменам, немедленно становясь их активными проводниками и адептами. «Они — авангард человечества, пионеры мирового постиндустриального общества, которое только нарождается»^{127}.

Учитывая скорость происходящих изменений, человечество рискует оказаться перед серьезнейшим кризисом, в чем-то даже превосходящим ситуацию «Года Лемминга». Основная проблема обозначена уже самим названием исследования Тоффлера.

«Тезисом этой книги является утверждение, что существует некий лимит изменений, которые может вынести человеческий организм. При бесконечном увеличении изменений без соблюдения этих границ мы можем начать требовать от масс того, чего они не смогут вынести. Мы находимся под угрозой поставить их в такое положение, которое я называю шоком будущего»^{128}.

Весьма симптоматично, что повесть «Улитка на склоне» — одно из наиболее глубоких произведений Стругацких — появилась едва ли не одновременно с книгой Тоффлера[14]. Как позднее признавался Б. Стругацкий: «„Улитка“ — это тоже повесть о будущем. Вся символика этой вещи — и на это дается намек эпиграфами — заключается в том, что Управление — это мы, сегодняшний день, а Лес — это будущее. В „Улитке“ мы впервые, по-моему, высказали предположение, даже опасение, что будущее может оказаться совсем не таким, каким мы его себе представляем. <…> Будущее будет просто абсолютно чуждо нам… То есть до такой степени чуждо, что мы даже не сможем сказать про него, хорошее оно или плохое»^{129}.

Казалось бы, Управление — типичный административный голем. «Оно очень любит так называемые простые решения, библиотеки, внутреннюю связь, географические и другие карты. Пути, которые оно почитает кратчайшими, чтобы думать о смысле жизни сразу за всех людей…»^{130}. Но в этом отлаженном механизме все чаще появляются какие-то непонятные сбои: «позавчера не было директивы, вчера не было директивы… Как ты думаешь, сколько времени может стоять Управление без директив?»

«Как отмечал Макс Вебер, до наступления индустриализации на Западе бюрократия не являлась доминирующей моделью человеческого управления. <…> Тремя основными чертами бюрократии были и являются стабильность, иерархия и разделение труда. Эти черты сформировали людей, которые заняли позиции в организации» 61. Гигантские управленческие бюрократии, достигшие к середине XX века пика своего могущества, теперь начинают разрушаться под собственной тяжестью. Ускорение производства, вызванное автоматизацией, привело к нарастающему потоку изменений во всех сферах жизни. Отношения человека и организации также утратили стабильность, решающими факторами отныне стали объем информации и скорость ее обработки.

«Было время, когда табель о рангах (table of organization) — более известный как ТО — представлял собой аккуратные ряды папок, каждая из которых означала какого-либо служащего и обязанности, за выполнение которых он нес ответственность. Любая форма бюрократии, будь то корпорация, университет или правительственный отдел, имела такого рода ТО, обеспечивавший управление с помощью подробной географической карты учреждения. Эта карта являлась неотъемлемой частью правил и оставалась в употреблении долгие годы. Сегодня же организационные отношения меняются так часто, что такая таблица трехмесячной давности становится историческим памятником, своего рода свитками Мертвого моря.

Учреждения меняют внутренний строй с головокружительной частотой и стремительностью. Должности, работа и обязанности изменяются день ото дня… Отделы и филиалы возникают за ночь на пустом месте, чтобы раствориться в других»^{131}.

«Так это всегда так, — сказал Тузик. — Кто ж в этом лесу по карте ездит? Во-первых, карты все враные, а во-вторых, и не нужны они тут. Тут ведь сегодня, скажем, дорога, а завтра река, сегодня болото, а завтра колючую проволоку нацепят и вышку поставят»^{132}.

Лес можно рассматривать как образец сверхмобильности, там даже деревья — прыгающие… Огромное неповоротливое Управление изо всех сил пытается приспособиться под бешеный темп изменений. Идет непрерывная чехарда перестановок и переездов, так что ничего не подозревающий рядовой сотрудник, придя утром на работу, рискует обнаружить свой кабинет… в туалете. Причем соответствующие приказы могут быть изданы в любое время суток: «В четыре утра всем объявили, что нас переведут на второй этаж, — сказал Ким. — А ты где был?»

Тоффлер специально оговаривает: «Для общества высоких технологий, в особенности, для тех, кого я охарактеризовал как „людей будущего“, ежедневные поездки, путешествия и постоянная перемена места жительства стали второй натурой». Без этих качеств сложно выдержать непрерывные организационные перемены, поэтому в мире Управления они котируются весьма высоко. Косвенным свидетельством является анкета, которую необходимо заполнить для получения «допуска в лес». Первый вопрос там такой: «Какие расстояния вы преодолели в промежуток между двадцатью пятью и тридцатью годами: а — на ногах, бэ — наземным транспортом, це — воздушным транспортом?»

В плане межличностных связей «люди будущего» вынуждены ограничиваться частичными и поверхностными контактами. Для глубоких и длительных отношений у них просто нет времени. Все подчинено сугубо частным и локальным задачам, определяемым спецификой конкретного момента. Зато в управленческом плане такой человек — Тоффлер называет его Ассоциативным Человеком — обладает неоспоримым преимуществом. Деятельность человека администрации предопределена правилами организации, с которой он связан, тогда как Ассоциативный Человек реализует себя за ее пределами. Его удел — «ассоциации», временные объединения, где каждый раз возникает новая задача, требующая индивидуальных навыков и способностей. Такое поведение можно сравнить с движением свободного электрона в проводнике, легко проходящего между узлами кристаллической решетки.

«В каком-то смысле, быстротечность — это свобода»^{133}.

Поскольку Управление пытается подобные ассоциации формировать в принудительном порядке (заведомо обреченная попытка угнаться за требованиями момента), то и люди в них попадают совершенно случайные. Вчерашний официант становится механиком, а шофер Тузик отправляется в лес старшим лаборантом… Кстати, о Тузике. Если мы присмотримся к этому колоритнейшему персонажу, то с удивлением обнаружим Ассоциативного Человека собственной персоной.

Даже его профессия шофера приобретает знаковый характер. Перед нами типичный «перекати-поле», кочевник по природе. На волосатой руке татуировка: «только вперед». В любых условиях он каким-то непостижимым образом оказывается на своем месте и уже изыскивает возможности для получения удовлетворения «от проделанной работы». На фоне растерянных, замороченных от постоянных реорганизационных перестановок людей Тузик выделяется откровенным довольством своим текущим сиюминутным положением. Для него законы существуют, чтобы с их помощью получать желаемое. И не только для себя: Перецу он подробно объясняет, каким образом можно найти лазейку в законодательстве Управления и вырваться на Материк.

«У Тузика, кажется, две судимости, и почему-то совсем не за то, за что следовало бы. Первый раз он попал в колонию за кражу почтовых наборов соответствующего предприятия, а второй раз — за нарушение паспортного режима». В Управлении на него также сыплются жалобы и взыскания, причем по совершенно посторонним поводам. Люди администрации не могут не чувствовать его внутренней чужеродности, бессознательно их раздражающей. Поэтому Тузику приходится выступать в роли местного диссидента, что он делает опять же не без удовольствия.

«Все время этот Тузик, что за елки-палки? Свет на нем клином сошелся, что ли? То есть в известном смысле сошелся… Кефироман, бабник отвратительный, резинщик…» Добавим, что он хороший рассказчик и вообще артистичен от природы. «Красивый, наглый, точный в движениях и пахнущий ногами». «Плебейская» профессия служит подсказкой: перед нами характерный представитель касты шудр, маргинал и деградант.

Его антипод Перец — не менее выраженный неоантроп. Это единственный человек в Управлении, кто пытается думать. Неудивительно, что, подобно Вечеровскому, он находится под сильнейшим давлением. «Тоска по пониманию, вдруг подумал Перец. Вот чем я болен — тоской по пониманию». Но смыслы давно ушли из мира Управления. Директивы следует выполнять, по возможности не вникая, «потому что вникание порождает сомнение, сомнение порождает топтание на месте, а топтание на месте — это гибель всей административной деятельности»^{134}.

Тем не менее, Управление все ощутимее топчется на месте. Традиционные иерархические структуры, идеально подходившие для решения рутинных проблем, теперь захлебываются под лавиной новой информации. На ее прохождение через все ступени бюрократической иерархии тратится недопустимо много времени. А в эпоху всеобщего ускорения темпов жизни любое запаздывание с принятием решений имеет фатальные последствия. В «Улитке» мы застаем фактически уже агонию административного голема. Тотальная дезорганизация приводит к тому, что на директорском месте оказывается самый неподходящий человек — Перец. По крайней мере, никому другому из бесчисленных сотрудников не могла бы прийти столь крамольная мысль: «А Управление-то зачем? Я зачем? Распустить Управление, что ли? Ему стало весело и жутко».

Разумеется, никто ему распустить Управление не даст, но показателен сам позыв. Нарастающий хаос уже невозможно просто игнорировать. На борьбу с ним брошены все наличные ресурсы, делаются даже попытки включить хаотическую составляющую в сам процесс административной деятельности. С этой целью специально привносится элемент случайности в циркулирующую по Управлению информацию. Для всех расчетов, например, используются испорченные арифмометры, а руководящие указания рекомендуется интерпретировать при помощи разнообразных стохастических методов… Наконец, готовится «Директива о привнесении порядка», ставящая целью «упразднение случайностей, производящих хаос». Но она так и остается не подписанной: времена изменились, и магия Большой Круглой Печати утратила прежнюю силу.

Возможно, что назначение Переца Директором Управления не так уж абсурдно. Только человек, могущий представить вид на Управление «сверху», способен решиться на его действительную реорганизацию. Со стороны административного голема это, безусловно, акт отчаяния. Чтобы снизить информационное сопротивление, необходимо максимальное сократить количество промежуточных звеньев и предоставить свободу самостоятельного принятия решений на низшем уровне. Впрочем, неофициально подобные процессы идут полным ходом: «С утра уже сегодня неразбериха: какие-то люди ходят везде и меняют перегоревшие лампочки, ты представляешь?» Каждому работнику Управления положено иметь личную телефонную трубку, по которой он получает руководящие указания. Но дежурные механики никогда не работающего лифта простодушно сообщают Перецу, что свои телефонные трубки они обрезали. Видимо, за ненадобностью.

«Примечательно, что можно удалить именно вертикальные ступени» 61. Попав в кабинет Директора, Перец обнаруживает там отчетливые следы запустения. В современном мире эта тенденция приобретает все более тревожный размах. Героиня «Всех способных держать оружие…» вспоминает сон, где она со своими друзьями летит на огромном самолете. «И вдруг оказывается, что кабина пилотов пуста. Там никого нет, понимаешь?»

Основным достоинством бюрократической структуры всегда была способность подчинить множество человеческих воль для достижения единой цели, неуклонного движения вперед. «Это подобно прокладке шоссе по трассированному участку. Там, где кончается асфальт, и спиной к готовому участку стоит нивелировщик и смотрит в теодолит. <…> Воображаемая линия, идущая вдоль оптической оси теодолита, есть неовеществленный административный вектор»^{135}. Деятельность по его овеществлению и составила сущность эры индустриализации, породившей само понятие «прогресса».

Теперь наступает новая, постиндустриальная эра, требующая более оперативных способов управления. Ведь для подавляющего большинства традиционных големов оптимальное время реакции уже не доступно в принципе. Поток решений, как река из берегов, давно вышел за пределы человеческого контроля. Эпоху прогресса сменила эпоха дрейфа^{136}.

«Вектор истории не застыл, но расщепился. <…> В близящемся к концу столетии мир подошел к некоему кардинальному рубежу, за которым история, по-видимому, круто меняет свое русло»^{137}. Мир пока еще движется на автопилоте, но что произойдет, когда шоссе резко свернет в сторону от воображаемой линии, задающей направление движения?

Тоффлер пророчит наступление спецнократии: «быстрой, насыщенной информацией, подвижной организации будущего, состоящей из мобильных ячеек и людей». Ключевые посты в ней займут уже знакомые нам специалисты-профессионалы, лишенные всех видов привязанностей (даже собственно профессиональных, поскольку решение новых задач часто лежит за пределами узких дисциплин). Искатели приключений, которых не беспокоят перемены — следовательно, и их последствия…

«Но ты знаешь, есть такое мнение, что для того, чтобы шагать вперед, доброта и честность не так уж обязательны. Для этого нужны ноги. И башмаки. Можно даже немытые ноги и нечищенные башмаки…»^{138}.

Тем временем абсолютное большинство национальных, государственных и социальных эгрегоров переживают сильнейший за всю свою историю кризис. Чем обернется их крушение — глобальной катастрофой человеческой цивилизации или ее переходом в качественно новое состояние? И вообще, «что за Левиафан намерен всплыть к концу века?»^{139}.