Застава

ГЛАВА IX

В районном кинотеатре «Нони» демонстрировали фильм «Горгона». Было воскресенье, и в этот послеобеденный час зал был переполнен. Сюда сошлись со всей Броскэрии, из районов Дялул-Спирей и Баба-Лика парни с девушками, за которыми они ухаживали и которых пригласили посмотреть кино и полузгать семечки. В зале было темно и можно было спокойно целоваться. Фильм прерывался как раз в ту минуту, когда герой его вызывал на дуэль гнусного соперника, а зрители, которые только того и ждали, вопили, свистели и топали ногами.

Внезапно зажегшийся свет беспокоил влюбленных, которые испуганно отстранялись друг от друга. Больше всех шумели они, требуя, чтобы скорее начиналось кино. Аплодировать во время фильма и киножурналов не разрешалось властями, и люди никогда не аплодировали тому, чему следовало бы аплодировать. Но в периферийных кинотеатрах традиция свистков и аплодисментов так прочно укоренилась, что приказы свыше не соблюдались.

У входа с электрическим фонариком в руках стоял человек, подстерегавший зрителей, чтобы предложить им свои услуги — помочь найти в темноте место. Но у людей лишних денег не было, и поэтому они предпочитали сами находить себе место. Человека с фонариком они обходили, не желая давать ему на чай. Выжидали, стоя, момента, когда на экране появится сцена с какой-нибудь дуэлью на рассвете или поездом, загоревшимся посреди поля. В зале становилось светлее, и люди бросались занимать свободные места до следующей сцены, где показывали город в тумане или безлунную ночь. Те, которые уже один раз видели фильм, приходили им на помощь:

— Вот сейчас парень убежит… Но лошадь падет… Сейчас будет сцена с дракой, тогда светло, как днем…

Если платными услугами не пользовались для того, чтобы найти свободное место, то большинство покупали программку. После сеанса она оставалась девушке — для того, чтобы вся семья могла убедиться, что она была в кино с галантным кавалером.

— Дай и мне программу, — сказал Ионика с завода «Базальт» и принялся шарить по карманам за мелочью с угрюмым, серьезным видом мужчины, разоренного женщинами. Он на заводе работал недавно и хотел показать теперь девушке, что и он имеет свою зарплату.

Ионика развязным жестом развернул программу и принялся читать.

— «Фильм, в котором участвуют ведущие артисты мирового киноискусства Россано Брацци и Алида Валли…»

— Она во всех фильмах играет, — подивилась девушка.

— А ты не прерывай, — огрызнулся Ионика. — Слушай лучше сюжет: «…Сверхъестественной красоты, волнующая мужчин чарами своего тела, совершенство которого…»

Ионика прервал чтение.

— Слышишь, Тудора: «совершенство ее тела…» И ты бы у нее могла поучиться.

— Да ведь она же за собой как смотрит, Ионика, — с грустью в голосе защищалась Тудора. — Ведь если бы и я за собой могла смотреть…

— Чего ж ты за собой не смотришь? — с улыбкой спросил ее Ионика. — Кто тебе мешает?

Повесть о прекрасной, но несчастной Горгоне внезапно прервалась, и Ионика прочел нечто, не имеющее никакого отношения к фильму. Тудора прильнула было к нему, но Ионика легонько оттолкнул ее и еще раз прочел, желая убедиться, что не ошибается: «Долой антисоветскую войну!», «Смерть фашистам!», «Да здравствует свободная Румыния!». Ионика спрятал программку в задний карман.

— Чего ты дальше не читаешь?

— Это все, — сурово ответил Ионика.

— Как так все? — обиделась Тудора. — Дай мне программку… Она у меня останется, — я их все храню… У меня дома все программы собраны…

— А эту не получишь… Я тебе другую куплю, — ответил Ионика внезапно кротким голосом; то, что он прочел, побудило его более понятливо относиться к девушке.

То, что он прочел, заставило его с большим вниманием отнестись к ней. «Надо бы ей платье поприличнее». Но, по существу, это была какая-то отчужденная кротость: он думал не столько о ней, сколько о том, что надо бы сделать для нее…

В зале потемнело, и Тудора попыталась поцеловать его. Ионики не нравилось целоваться в кино, но на этот раз он не протестовал. «Если это доставляет ей удовольствие…»

Он думал о том, что прочел в программе, и о старичке, который ему ее продал. «Какой он щупленький, маленький, и не верится, что он на такое способен…» И он радовался, видя, что есть еще сильные люди, которые не страшатся смерти и борются с фашизмом. Радовало его и то, что вот же есть и такие старички, которые — вопреки их безобидному виду — принимают участие в этой борьбе. «Есть, значит, и такие люди, — с радостью, но и с не меньшей грустью констатировал Ионика. — Не все же такие, как я… Не все, как я… Не все теряют свое время. Есть и такие, которые знают, что делать. Не все ходят с девушками в кино, не все думают только о себе… Должны ведь быть и другие люди на свете… Но я ведь не знал, — пытался он оправдать себя в своих же глазах. — Если бы я знал, если бы кто-нибудь пришел ко мне и сказал… Но я не знал, не знал. Должен был хоть кто-нибудь прийти ко мне и объяснить: делай то-то и то-то…»

Возбужденная развертывавшимся на экране действием, девушка прильнула к Ионике.

Ионика с завода «Базальт» не принадлежал к категории борцов, но его все же радовало сознание того, что такие люди существуют. Это внушало ему чувство уверенности, веры в самого себя.

Он поднялся, готовый уйти. Девушка осталась на месте: ей и в голову не приходило, что они не останутся на следующий сеанс досмотреть фильм.

— Мы ведь не пришли к самому началу, — умоляюще сказала Тудора, крепко держась за его руку.

— А в каком месте мы пришли? — угрюмо спросил Ионика.

— Когда он бросается сверху, с башни… Досидим хоть до того места…

Ионика вздохнул и снова уселся. «Что ж, посмотрим еще раз, как он прыгает с башни; может, теперь он кости себе переломает…»

— Ладно, посмотрим еще раз…

«Она спокойна, потому что не знает…» — пытался оправдать ее Ионика с превосходством человека, на которого возложена большая ответственность. «Не знает… потому и хочет еще раз смотреть кино».

Ионика потянул ее за руку.

— Пойдем… Это мы уже видели…

Огорченная тем, что он нарушил очарование картины, девушка, поваркивая, встала. Ионика поискал взглядом старика, который продал ему программу. Он обнаружил его подле буфета, где старик одиноко стоял с папиросой во рту, очевидно потеряв всякую надежду найти клиентов. Он даже не вставал больше, чтобы указать путь входившим в зал. Знал, что не стоит утомляться.

Ионика велел Тудоре подождать его у выхода, на улице. Потом раза два прошел мимо старика, не зная, как начать разговор. Он с восхищением разглядывал его, изучал его движения. Какой он спокойный! Не боится смерти. Этот человек знает, что надо делать.

Набравшись наконец храбрости, Ионика направился к человеку, знавшему, что надо делать. Не глядя на него, старик протянул ему со скучающим видом программу.

— Есть у меня. Я прочел, — сказал Ионика, умышленно делая упор на этом слове с тем, чтобы старик понял, с кем имеет дело.

— Ну и отлично, — согласился тот. — Что вам угодно?

— Прикурить…

Старик бросил ему на расстоянии коробок спичек. Ионика закурил, несколько раз затянулся, но от старика не отошел, выжидая, чтобы тот отвел его в сторону и сказал ему что-то очень важное. «Так оно и должно быть… Тот, кто знает, должен разъяснять тому, кто не знает. Так, мол, и так, брат…»

Какой-то господин в шляпе, сопровождавший полную даму, поманил издали старика. Тот сразу так и засветился от радости, бросил Ионику и провел зрителей в зал.

— Программу желаете? — спросил он, освещая ладонь зрителя, чтобы тот видел, какие деньги вынул из кармана.

— Возьми и программу, — попросила дама.

Старик был рад: на полученные чаевые он сможет вечером пропустить рюмочку водки. Вернувшись в вестибюль, он чрезвычайно удивился, видя, что юноша еще не ушел.

— Вы и им программку дали? — спросил Ионика доверительным тоном, стремясь как можно скорее завоевать доверие старика.

— Разумеется…

— Да разве вы всем даете? — Ионика помрачнел, затронутый в своем самолюбии. Он предпочел бы думать, что старик понял, что за человек он, Ионика с завода «Базальт», и именно поэтому дал ему такую программу.

— Да нет, не всем, — улыбаясь, ответил старик. — Только тем, кто платит…

Ионика решил, что старик ему не доверяет, и это еще больше огорчило его.

Старик закурил и начал затягиваться с самым безразличным видом, даже и не обращая внимания на парня.

А Ионика с грустью поглядывал на человека, который столько всего знал и все же не хотел ему помочь. Ему казалось несправедливым, чтобы такой человек, который знает, не доверился бы другому, который не знает.

Тудора подошла к окну и поманила его пальцем: пора!

Ионика крепко пожал старику руку и шепотом проговорил:

— Смерть фашистам!

— Где хозяин? — спросил господин в шляпе, раздвигая бархатный занавес.

— Да он по воскресеньям не приходит… Дома сидит…

— Вот вижу, что у вас в волосах седина, — сказал господин в шляпе кротким голосом, беря старика под руку и отводя его в укромный уголок. — Счастье ваше, что имеете дело со мной.

— А что случилось?

Господин в шляпе разгладил программку и положил на столик, глубоко вздыхая.

— Читайте!

— Да что читать-то?

— Программу!

— Чего ради?

— Да так, из простого любопытства, — улыбнулся господин в шляпе.

Старик одел очки на нос и начал читать:

«Фильм, в котором участвуют ведущие артисты мирового киноискусства Россано Брацци и Алида Валли…»

— Дальше, пожалуйста, — настаивал господин в шляпе. — Читайте дальше.

«Сверхъестественной красоты, волнующая мужчин чарами своего тела, совершенство которого…»

— Дальше…

— «Долой антисоветскую войну!» — прочел дальше старик, не скрывая своего удовлетворения.

— Читайте дальше — и будьте внимательны… — продолжал господин в шляпе, как бы желая обратить внимание старика на какую-то пропасть, к которой он направляется, и предупредить его об опасности.

— «Смерть фашистам…»

— Ну, что вы про это скажете? Я-то политикой не занимаюсь, но здесь пахнет тюрьмой… И вы, человек, убеленный сединами…

Старик вдруг вспомнил, как крепко пожал ему руку незнакомец.

— Надо предупредить полицию, — строго сказал господин в шляпе. — Я убежден, что вы в этом деле не замешаны, но можете попасть в беду. Советую вам выбросить их ко всем чертям. И будьте осторожнее. Возможно, что немцы потеряют войну, но это еще бабушка вилами на воде писала.

— Я буду осторожней, — сказал старик, глядя на стопку лежащих перед ним программ.

— Имейте в виду, что я не желаю иметь никаких дел с полицией. Я ни в полиции, ни на суде никогда не был… Имейте это в виду… А если бы эти программы попали кому-нибудь другому в руки? На ваше счастье, это заметил я, а не кто другой…

«Я их не уничтожу», — подумал старик, чувствовавший потребность связаться каким-нибудь образом с незнакомцем, который подсунул ему листовки. И это потому, что первым его побуждением, вызванным случившимся, было — обменяться несколькими словами с незнакомцем, превратить эту случайность в нечто преднамеренное, в действие, в котором он участвовал бы по доброй воле и сознательно.

До сих пор он в своей жизни ничего поистине важного не сделал, а то, что сделал в тот день, сделал случайно, не сознавая этого. И его огорчало, что свет пришел откуда-то извне, издали, что не он носил его в себе, не он открыл этот свет.

Грозившая ему опасность его не пугала; открыто взяв на себя ответственность за совершенный без его ведома поступок, он почувствовал, что свет этот горел в его душе, а не пришел извне. К тому же опасность являла еще и большое преимущество: она сближала его с незнакомцем, благодаря ей он становился ему ровней, братом.

Старик знал и раньше, что есть люди, борющиеся с фашизмом, но сблизиться с ними ему не привелось. Он ждал избавления извне, верил, что существуют известные люди, кучка людей, которым на роду написано умереть за счастье остальных. Все же другие, женатые, семейные, сидели в своих укрытиях и ждали конца войны.

Коммунистическая листовка напомнила ему, что и у него сын погиб на фронте на двадцатичетвертом году жизни, что жена его с горя потеряла рассудок. И ему было больно и обидно, что какие-то чужие, незнакомые люди сильнее, чем он сам, болеют за него душой. «Ваши братья и сыновья отдали свою жизнь в несправедливой войне». Борясь бок о бок с этими незнакомыми людьми, он будет вновь восстановлен в своих правах отца, которых лишило его примирение с судьбой, вновь обретет силу горько оплакивать потерянного сына.

В стопке программ он отыскал все те, в которых вместо сюжета фильма были отпечатаны коммунистические призывы. Он разложил их на две стопки: в одну — программы-листовки, в другую — обычные программы.

Теперь он внимательно разглядывал каждого входящего в зал человека, мысленно взвешивая его, изучая его одежду, решая, какую программу ему дать.

— Желаете и программку? — вежливо спрашивал он зрителя.

И тот утвердительно кивал головой.

Тогда старик, еще раз осмотрев его с ног до головы, протягивал ему программу, в которой в продолжение текста, рассказывающего содержание фильма, была отпечатана коммунистическая листовка.