Знаменщик и трубач

МОЛОДЫЕ ГОЛОСА

ассказ о художественной студии в Новочеркасске следует начать с лирического отступления.

Летом 1924 года дом на Песчаной наполнился молодыми голосами. К Грекову приехали племянницы Лена и Таня, дочери старшего брата Терентия. Невысокие, черноволосые, с характерным «грековским» разрезом глаз, они внесли свежую струю в жизнь бездетной четы. Повелись долгие разговоры об искусстве, о литературе, об общественном долге, о предназначении человека на Земле.

Однажды, заметив, какими жадными глазами девушки следят за его работой, художник предложил:

— Хотите рисовать?

Сняв с полки подшивку бережно сохранявшейся «Нивы», указал на портрет старого солдата:

— Рисуйте!

Через мгновение уверенно объявил:

— Лена будет художницей!

Теперь в мастерской трудились два человека.

Расставляя предметы для натюрморта, Лена старалась создать видимость естественного беспорядка.

Летом каждый день выбирались на этюды. Иногда уходили в степь за Тузлов. Но чаще писали неподалеку от дома, расположившись в саду, на огороде, а то и прямо у ворот на улице, где в теплой пыли копошились куры.

— Будь раскрепощенней! — наставлял Греков свою усердную ученицу. — Помни, суть этюда вызвать художника на непосредственное, искреннее отношение к натуре. Ну и конечно, для накопления художественных впечатлений. Мудрый Дюрер не случайно говаривал своим ученикам: «Внимательно изучайте природу, руководствуйтесь ею, не отклоняйтесь от нее. Не воображайте, будто вы сами собою достигнете лучшего. Это было бы иллюзией!»

Переходя от жанра к жанру, удалось выяснить, что наибольшие способности у Лены к портретной живописи. Она легко схватывала выражение лица, умела передать его характерные особенности, уловить настроение. Юная художница делала быстрые успехи. Подправляя ее работу или указывая на неточность в рисунке, Греков всякий раз говорил себе: «Как много есть одаренных людей, которые, не имея доброго советчика и не встречая поддержки, бесцельно топчутся на месте, теряя веру в свой талант, а то и попросту оставляют искусство!» Исподволь у него возникла мысль о создании художественном студии.

Однако в то сложное, бурное время его разумную идею не поддержали. Как это ни странно, но в начале 20-х годов среди художников бытовало «революционное» мнение, будто в творческой практике можно обойтись без глубоких знаний, штудирование натуры — никчемное занятие, овладевать мастерством рисунка ни к чему. Бывшая Академия художеств, переименованная в Государственные свободные художественно-учебные мастерские, деградировала. Гипсы были разбиты и выброшены на помойку. Обучение велось схоластически, кое-как. В довершение бед ввели порочный, так называемый бригадный, метод обучения, когда над курсовыми работами ученики трудились сообща. Естественно, пользы от такой системы было немного.

Грекова огорчали все эти нововведения.

— В искусстве недостаточно одного революционного порыва, — говорил он, — нужны знания. Врубель оформил свою мечту благодаря знанию. Гениальный Гоген жизнью был поставлен вне «школы». По, понимая нужность знаний, он ходил за советами к Коро… Если бы Гоген имел «школу», то он бы стал еще больше, чем он есть!..

В 1925 году в Новочеркасск пришла новость, очень обрадовавшая Грекова. Во главе бывшей Академии художеств встал коммунист Эссен. Понимая всю важность знаний, Эссен решил возродить старые традиции преподавания. Запущенные Тициановский и Рафаэлевский залы отремонтировали. В них вновь появились скульптуры и бюсты. В учебных классах началось изучение натуры…

Не скрывая своего ликования, Греков говорил Крылову:

— Сейчас время освоения техники. Не случайно на повестку дня поставлен вопрос «школы»… Я убежден, что путь к совершенствованию мастерства лежит только через знания…

В один прекрасный день на степах новочеркасских домов, на оградах забелели объявления, извещавшие об открытии художественной студии и о приеме в нее всех желающих. На этот призыв откликнулись двадцать восемь человек: рабочие городских предприятий, учителя, учащиеся школ.

Студийцы собирались дважды в неделю в городской библиотеке, в той самой комнате, где в начале 20-х годов Греков занимался с бывшими беспризорниками. По детским домам Новочеркасска набралось тогда человек тридцать художественно одаренных детей, мальчишек и девчонок. Он прививал им любовь к натуре, воспитывал чувство прекрасного. С доброй улыбкой припоминая своих юных учеников, художник терпеливо втолковывал студийцам:

— Нужно хорошенько усвоить грамматику искусства. Больше рисуйте. Когда сделаете подряд несколько десятков рисунков одного и того же предмета, тогда и красками писать будет легко…

С недоумением и недоверием воспринял Греков известие о снятии Эссена с поста ректора Высшего художественно-технического института, как стали именоваться художественные мастерские. Вместо него назначили Маслова, круто повернувшего руль управления влево. Опять на помойку полетели многострадальные гипсы. Скульптуры безжалостно разбивались и прямо из окон «циркуля» выбрасывались на круглый двор. Тщательно собираемая коллекция картин музея Академии художеств была пущена на ветер. Часть работ передали в Эрмитаж и Русский музей, остальные уничтожены. Печальная участь постигла и огромное панно Рериха «Взятие Казани», сохранявшееся в музее. Холст просто-напросто разрезали на части и куски раздали ученикам, чтобы они писали на них классные этюды.

Греков отказывался верить этим невероятным слухам. Однако факты подтвердились. К счастью, действия ретивого администратора были пресечены.

Пока же художнику приходилось переживать удар за ударом. В самые горькие раздумья его погрузили «новшества», увиденные в Ростовском художественном техникуме. На его глазах ученики зло издевались над натурой. Грубо ее искажали.

— Кто же так пишет лоб! — не выдержал Греков, когда при нем ученик стал громоздить на холсте тяжелые мазки. — Он у тебя словно чугунный?!.

— Я специально его утяжеляю, — последовал невозмутимый ответ. — Чтобы показать величину массы мозга за лобной костью.

— Но ведь этого нет в натуре! Разве старые мастера так писали человека?

Подошедший педагог пренебрежительно бросил:

— Старые мастера — это живописный хлам!

В тот день художник долго не мог успокоиться. «Великие мастера — хлам! — с возмущением повторял он слова надутого «мазилки», как по-репински окрестил невежественного педагога. — Чему он может научить молодежь? Огульное отрицание наследия прошлого никому еще не приносило пользы!»

В своей педагогической практике Греков всецело опирался на опыт художников прошлого. На самом видном месте в студии всегда лежал альбом с репродукциями. Их рассматривали на занятиях. Обсуждали. По ним учились. Количество репродукций постоянно увеличивалось. Все студийцы участвовали в пополнении альбома — приносили цветные вырезки из журналов, рисунки из книг.

Под конец занятий неизменно произносилась фраза, ставшая сакраментальной:

— А теперь поучимся у трех Р!

Все знали, что три Р — это любимые живописцы Грекова: Рембрандт, Рубенс и Репин. Пуская альбом с репродукциями по рукам, художник раскрывал секреты их вечно молодой живописи.

Летом 1928 года в жизни студии произошло важное событие — была организована выставка. Помимо студийцев, на нее дали свои работы и опытные мастера: Крылов, Богатырев, сам Греков.

Больше всех экспонировал картин Иван Иванович Крылов. Исполнялось сорок лет его творческой деятельности.

Греков, памятуя, как важно выставиться молодым, ограничился показом всего лишь нескольких небольших вещей — эскизов и этюдов.

На вернисаже, окруженный своими учениками, он произнес краткую взволнованную речь, в которой говорил о важности знаний и труда, о необходимости серьезного, ответственного отношения к искусству.

Бурю восторгов вызвало его сообщение об организации в Новочеркасске на базе студии филиала Московского общества молодых художников революции.

— А следующий этап, — послышался задорный голос, — создание батального класса!

Раздались аплодисменты. Многие студийцы под влиянием успеха грековских картин всерьез стали подумывать о профессии художника-баталиста. Пресекая шум, Греков требовательно поднял руку.

— Ваше желание мне понятно. Но, увы, баталистом может быть далеко не каждый. Мало быть одаренным живописцем и рисовальщиком. Надо очень хорошо изучить военное дело, знать его тайны, уметь точно представить действия войсковых масс, их подразделений, отдельных офицеров и солдат. Короче говоря, надо непременно побывать в шкуре военного человека, понюхать пороху, испытать ружейный, пулеметный и артиллерийский обстрел. А самое главное, — обвел строгим взглядом лица студийцев, — надо узнать народ на войне, почувствовать его дух!

В этих словах весь Греков, беспредельно требовательный к себе, ставящий превыше всего жизненную правду.