Знаменщик и трубач

ПОСЛЕДНИЕ ДНИ

Симферополь художники прибыли рано утром 26 ноября. Здесь их уже ждали и прямо с вокзала повезли на официальную встречу. Оттуда они отправились к Николаю Семеновичу Самокишу, еще в революцию перебравшемуся из Петрограда в Крым да так и оставшемуся здесь.

Самокишу перевалило далеко за семьдесят. Но он был по-прежнему бодр, энергичен, много работал. Старый художник завершал картину «Переход через Сиваш», за которую в 1941 году удостоился Государственной премии.

Разговор, естественно, зашел о будущей панораме. Самокиша интересовало, какие эпизоды борьбы за Крым будут изображены, с каких точек показано направление атак. Его очень удивило, что среди них будет так мало чисто батальных, из пяти — три.

— Мы хотим показать не только бои, но и выявить сущность Красной Армии, — отвечал Греков. — Крупным планом показать бойцов и командиров — героев Перекопа!

Вечером того же дня состоялась встреча художников с общественностью Симферополя. Перед собравшимися выступил Греков.

— Товарищи, план предстоящих работ по созданию панорамы «Штурм Перекопа» грандиозен. Над ней будут работать двадцать — двадцать пять лучших художников-баталистов. Ее создание ознаменует появление в советском изобразительном искусстве «тяжелой индустрии» — панорамного искусства. Две наши бригады сравнительно малы по составу, наша цель — разведка. Мы объездим все места боев, осмотрим, зафиксируем, набросаем этюды тонов земли, особенности освещенности в этих районах, красочность местности. Главная же работа развернется в Москве. Она будет осуществляться на основе материалов экспедиции….

Б зале воцарилась напряженная тишина.

— Мы должны добиться того, чтобы панорама «Штурм Перекопа» вышла не. наглядным пособием, а волнующим художественным произведением. Каждый зритель при взгляде на нее должен сказать: «Все происходило именно так!»

Не имея опыта общения с большой аудиторией, Греков очень волновался. Да и после выступления еще долго не мог прийти в себя. Почти всю ночь он провел без сна. Утром, усаживаясь в автобус, Горелов участливо обронил:

— Что-то ты неважно выглядишь?

— Ночью плохо спал, сильно сжимало грудь, и холодели руки. Но под утро все прошло…

Из Симферополя автобусы с художниками двинулись в Бахчисарай. Здесь осмотрели музей — знаменитый ханский дворец. В книге отзывов Греков сделал запись, ставшую его последним автографом. Поехали дальше. Глядя на проплывающие за окном степные пространства, он предался воспоминаниям юности, стал рассказывать, как с Бродским путешествовал по Крыму.

При упоминании имени Бродского все оживились. В 1932 году Бродский возглавил Ленинградский институт искусств, размещавшийся в здании бывшей Академии художеств. Среди художников было много разговоров о его крутых реформах.

— Он начал с того, — внес ясность Авилов. — что провел общий экзамен. Итоги оказались самыми удручающими. Большую часть студентов пришлось. оставить на второй год, других понизить на курс, а некоторых вовсе исключить!

— Без «школы» нельзя, — удовлетворенный действиями друга, откликнулся Греков. — Многие ли из нынешних художников знают анатомию? В совершенстве ли владеют перспективой? То же самое приходится сказать и о рисунке… Неудивительно, что для большинства молодых художников страшен переход от этюда к картине…

Все в автобусе как по команде заговорили. Стали дружно вспоминать, каким гонениям подвергалось реалистическое искусство.»

Внезапно лицо у Грекова сделалось неестественно бледным.

— Тебе плохо? — забеспокоился Авилов.

— Что-то стеснилось в груди.

— Может, остановить машину и ты прогуляешься?

— Что ты! Время и так позднее, а планы у нас обширные…

Шел десятый час. Автобус достиг окраины города. Замелькали беленькие домики Севастополя. В 10.15 художники вошли в здание панорамы. Поднялись на смотровую площадку. Вспыхнул яркий свет. Перед глазами у Грекова развернулась знакомая до боли картина: зеленые холмы с надвигающимися красно-мундирными колоннами, фашинные брустверы Малахова кургана, орудия, прислуга…

— Вечная вещь! — невольно вырвалось у него.

Тогда никто из присутствующих не подозревал, что в скором времени великому творению Рубо будет грозить смертельная опасность. Фашистские летчики изберут для себя мишенью здание панорамы. От зажигательных бомб вспыхнет пожар. С трудом ориентируясь в густом дыму, бойцы охраны штыками и ножами разрежут на части огромное живописное полотно и вынесут его наружу. Ввернутый в тюки холст погрузят на лидер «Ташкент», и тот под непрерывными бомбежками с трюмами, полными забортной воды, проникшей через многочисленные пробоины, все же дойдет до Новороссийска.

— Петр Семенович! — вдруг послышалось над плечом у завороженно застывшего Добрынина.

Греков говорил тихо, чтобы не привлекать внимания остальных:

— Мне плохо. Помоги выйти на воздух…

В ближайшем медицинском учреждении — Институте имени Сеченова — врач прописал больному полный покой и лекарства, снимающие сердечные спазмы. Художники вышли на улицу. Греков обессиленно опустился на лавочку на сквере, а Добрынин побежал в ближайшую гостиницу. В «Интуристе» свободных номеров не оказалось. Не зная, что предпринять, он поспешил обратно. На скамье сидел Греков, безжизненно уронив голову на грудь. Добрынин подбежал к нему и торопливо рванул ворот рубашки, чтобы дать приток свежему воздуху. Приложил ухо к груди — сердце не билось. Именные часы, бывшие при художнике — подарок Первой Конной, — показывали два часа дня… Художники отправили поездом тело покойного в столицу, а сами, молчаливые и подавленные, двинулись дальше — на Перекоп.

Последние дни ноября на Перекопском перешейке выдались ветреными и холодными. Зябко поеживаясь от утреннего морозца, нагруженные этюдниками, ящиками с красками, складными стульчиками, художники длинной вереницей растягивались по скату Турецкого вала. На гребне свирепствовал ветер. Согревались тем, что бегали перед своими холстами да подталкивали друг друга в бока. Костров не разжигали — поблизости не было никакого горючего материала, лишь торчали жесткие стебли полыни. Работали до трех часов, а там начинались сборы…

В 1939 году эскизы комплексной панорамы в одну пятую натуральной величины — четыре метра в высоту и тридцать в длину — были выставлены в Москве на всенародное обозрение. Впечатление от картины было потрясающее. По свидетельству современников, панорама «Штурм Перекопа» обещала стать выдающимся творением советской живописи. Но приступить к ее созданию не удалось — помешала начавшаяся война.

Так мечта Грекова и осталась мечтой…