Знаменщик и трубач

РОЖДЕНИЕ МЕЧТЫ

есной 1908 года на двух железнодорожных платформах в Петербург привезли панораму «Оборона Севастополя». С Николаевского вокзала огромные рулоны доставили на Марсово поле в уже отстроенный павильон. Теперь предстояло решить еще одну сложную проблему: не повредив красочного слоя, подвесить громоздкое и тяжелое живописное полотно.

В день подвески все ученики батальной мастерской собрались в павильоне на Марсовом поле.

В обширном темном помещении остро пахло свежим тесом. Мелькали огни фонарей. Громко перекликались мастеровые. Слышалась немецкая речь. На помощь себе Рубо вызвал группу художников из Германии во главе с Фрошем, с которым обыкновенно работал над панорамами в своей мюнхенской мастерской.

Но команде Рубо за рулон взялись сразу несколько десятков человек. С криком и шумом поволокли его на мест. Потом стали тянуть за веревки. Пронзительно заверещали деревянные блоки, и разворачивающееся полотно медленно поплыло в темную высоту, под крышу.

Когда с подвеской было покончено, Рубо, облегченно вздохнув, дал уставшим рабочим перерыв и собрал вокруг себя учеников…

Пока в сумрачном павильоне Греков внимательно присматривается ко всему происходящему и вслушивается в пояснения своего великого учителя, совершим небольшой экскурс в историю панорамного искусства.

Первая панорама, положившая начало этому удивительному виду живописи, была создана в конце XVIII века, а точнее, в 1787 году. Ее написал английский художник Роберт Баркер.

К своему открытию Баркер пришел совершенно случайно. Однажды, работая на этюдах в окрестностях Эдинбурга, он был настолько глубоко восхищен видом, открывшимся с вершины холма Колтоя-Хилл на шотландскую столицу, что решил запечатлеть увиденное на холсте, но не на обычном, а на круговом.

Первая панорама не отличалась величиной. Ее длина составляла по окружности всего лишь двадцать пять английских футов, то есть что-то около восьми метров.

Баркеру принадлежит и еще одно открытие — он придумал способ искусственного освещения живописного полотна. Первоначально его панорама освещалась солнечным светом, проникавшим через отверстие в крыше павильона. В пасмурные дни, к великому огорчению обремененного долгами Баркера, панорама бездействовала и не приносила дохода ее создателю. Потерявшие терпение кредиторы упрятали неисправного должника в тюрьму. Однажды узнику принесли с воли письмо. Он так и эдак поворачивал бумагу в темной камере, и вдруг она осветилась. На лист упал отраженный от стены солнечный луч. Баркера осенило: живописное полотно следует освещать лампами с экранами, отражающими свет!..

Следующие достижения панорамного искусства связаны с именем французского живописца Жана Шарля Ланглуа, жившего в первой половине прошлого века. Лучшая из его панорам — «Наваринское сражение». В ней Ланглуа применил два новшества.

Первое новшество — натурный план. На полу перед живописным полотном художник положил холст, окрашенный под цвет морской воды, с разбросанными на нем бутафорскими предметами: обломками шлюпок, рей, телами убитых матросов.

Другое новшество — смотровая площадка. Так, панораму «Наваринское сражение» зрители осматривали, находясь на носу корабля. Это был точный макет военного судна «Сципион», отличившегося в битве.

Преемниками Ланглуа стали французы Альфонс Невиль и Эдуард Детайль. Всеевропейскую известность получили панорамы Детайля «Битва при Резонвиле» и «Битва в Шампаньи».

Велик вклад в панорамное искусство и Рубо, создавшего три впечатляющие «баталии»: «Штурм аула Ахульго», «Оборона Севастополя» и «Бородино»…

Но вернемся в павильон на Марсовом поле. Едва краткий отдых закончился, как при свете фонарей художники начали сшивать куски живописного полотна в одно целое. Затем приступили к реставрации.

Перед глазами Грекова, работавшего на подмостках, возникали отдельные фрагменты картины: напряженные лица матросов-артиллеристов и атакующих солдат, зелено-коричневые бастионные куртины, сложенные из мешков с землей и фашин, брустверы, могучие орудийные затылки. Вблизи живопись казалась грубой, аляповатой.

Однако как чудесно преобразилась картина, когда из павильона убрали передвижные площадки и леса и включили освещение! Живопись разом ожила. Засияло небо с белесыми облачками от разрывов снарядов; зазеленела холмистая равнина, на которой в разных направлениях передвигались воинские колонны: красно-мундирные — английские, красно-синие — французские; забелели нательные рубахи русских артиллеристов.

Окруженный взволнованно притихшими учениками Рубо рассказывал:

— От меня требовали, чтобы я показал несколько эпизодов из обороны Севастополя. Но при таком подходе пострадала бы цельность изображения и, следовательно, впечатление от панорамы. Поэтому я предложил изобразить всего один день, 6 июня 1855 года, когда осажденные русские войска блистательно отбили неприятельский штурм.

Прервав рассказ, Франц Алексеевич сердито захлопал в ладоши:

— Сильней натянуть полотно!

Прежним ласково-добродушным голосом объяснил ученикам:

— Когда ослабляется натяжение живописного полотна, то возникают ненужные тени, и в конечном итоге страдает эффект перспективы.

…На Петербургскую сторону Греков возвращался поздно ночью. Над пустынным Невским в туманной мгле реяли расплывчатые пятна электрических фонарей. Рядом постукивали быстрые каблучки Малеевой. Заново переживая увиденное, она говорила взахлеб:

— Невероятно, непостижимо! Для меня это совсем новый мир, неведомый и прекрасный. Панорама — это грандиозное зрелище! Удивительно, как Францу Алексеевичу удалось изобразить такое грандиозное событие? Одних солдат сколько!

— Положим, солдат не так уж много, — возразил Греков, поворачиваясь к девушке и любуясь ее похорошевшим от душевного волнения лицом.

Она даже приостановилась от удивления.

— Как немного? Да там целые марширующие колонны!

— Колонны действительно есть. Но фигуры в них выписаны лишь по краю: вся же остальная масса обозначена общим цветовым пятном…

Малеева восприняла его слова как откровение.

— Ничего подобного я не заметила! — огорченно протянула она и экспансивно воскликнула: — Теперь я понимаю, почему Франц Алексеевич так высоко ставит ваш талант!

— Ну какой я баталист! — усмехнулся Митрофан. — Баталист должен уметь изображать большие массы людей и лошадей, перепутанных в одну кучу и затянутых клубами пыли и дыма. А я пыль и дым рисовать не умею!..

Прогулка по ночному Петербургу еще больше укрепила дружбу молодых людей. В последующие дни они старались вместе уходить из мастерской. По дороге домой вели долгие оживленные беседы об искусстве, живописи и очень радовались, видя, что во многом их взгляды совпадают. Ни Греков, ни Малеева даже не подозревали, что в недалеком будущем эти дружеские отношения перерастут в нежное глубокое чувство.

Волнительные дни переживал и Рубо. Ему было доверительно сообщено время царского визита на Марсово поле.

В назначенный час вся обширная площадь была оцеплена гвардейцами. Когда показался автомобиль с царствующими особами, грянуло верноподданническое «ура».

Николай II, невысокого роста, с красивым, несколько помятым от ночных кутежей лицом, легким шагом взбежал на смотровую площадку. Живопись панорамы ему понравилась. Чего нельзя было сказать о содержании…

— Прежде всего, — распорядился монарх, — нужно убрать Нахимова с башни Малахова кургана. Достаточно того, что в Севастополе уже имеется памятник адмиралу. Его заменит Горчаков, командующий русскими войсками в Крымскую кампанию.

— Но Горчакова в день штурма не было на Малаховой кургане, — осторожно возразил Рубо. — При работе над панорамой я пользовался самыми достоверными источниками и материалами.

Царь нахмурился. Будто не расслышав слов художника, продолжал:

— Кроме того, надо убрать с переднего плана атакующих севастопольцев. Их присутствие может создать кое у кого превратное представление, будто главная движущая сила истории — народ. В свете недавних событий это было бы нежелательно…

После царского визита на Марсово поле Рубо вернулся в мастерскую чернее тучи. Он долго молчал, рассеянно постукивая пальцами по доскам стола. А потом велел приготовить себе кисть и краски. Всю ночь он провел в павильоне, в одиночку внося в живопись царские коррективы.

На следующий день зрители, валом повалившие на Марсово поле, уже не увидели адмирала Нахимова на башне Малахова кургана, не нашли они и атакующих севастопольцев, с ружьями наперевес бросившихся навстречу неприятелю, — их сокрыл мощный взрыв. Впрочем, было бы напрасно искать и фигуру Горчакова. Даже монаршая воля не заставила принципиального Рубо поступиться правдой жизни.

Успех панорамы «Обороны Севастополя» был огромен. Несмотря на то что входная плата была довольно высокая, люди шли и шли. Некоторые подходили к художнику, благодарили его. Особенно растрогала Рубо похвала знаменитого профессора Академии художеств Павла Петровича Чистякова. Со слезами на глазах старый профессор обнял создателя панорамы:

— Какое мастерство!.. Я восхищен!.. Панорамное искусство большое, сильное и красивое. Это искусство будущего!..

Воспользовавшись тем, что здание панорамы «Оборона Севастополя» пустовало, предприимчивый и деятельный Рубо решил выставить здесь свою первую панораму — «Штурм аула Ахульго».

Когда панораму привезли в Севастополь и распаковали рулоны, Рубо пришел в отчаяние: весь низ картины был безнадежно испорчен. Кроме того, пришли в негодность еще двадцать два метра живописного полотна!

Речь шла уже не о реставрации, а о реконструкции.

Несколько недель Греков, Авилов и Безродный под руководством прибывшего из Мюнхена Фроша восстанавливали поврежденную панораму.

В один из осенних дней в здание панорамы «Оборона Севастополя» заглянула Малеева. Она отдыхала в Ессентуках у родителей и по пути в Петербург сделала «небольшой» крюк, чтобы навестить коллег.

— А где Греков? — был ее первый вопрос.

— Здесь я! — донеслось из темной высоты. Художник находился на передвижных мостках и голубой краской подновлял «небо».

— Что ты там делаешь?

— Набираюсь высоких мыслей, — последовал шутливый ответ.

Что это были за «высокие мысли», Малеева узнала лишь много лет спустя. Но от себя Греков не таился. Он мечтал о «своей» панораме. Однако делиться своими планами ни с кем не решался — тогда даже ему самому они казались слишком дерзкими.

Поздней осенью, завершив реставрацию панорамы «Штурм аула Ахульго», молодые художники вернулись в Петербург.

Едва они переступили порог Академии художеств, как их оглушил шум восторженных голосов. Все наперебой превозносили дипломные работы Бродского и Фешина. Бродский на конкурс представил портрет своей жены. Картина была отлично скомпонована, полна чарующих настроений.

Бурно переживая триумф друга, Греков в то же время сознавал, что ему тоже пора выходить на конкурс. Работа на панорамах не прошла даром — он чувствовал в своих руках мастерство.

Рубо словно бы прочел затаенные мысли ученика. Однажды, рассматривая его новые работы «Степная речка весной», «Мастерская», «На Выборгской стороне», Франц Алексеевич удовлетворенно отметил:

— Хороши пейзажи. В них точно передано состояние природы. Для баталиста весьма важно уметь изображать пейзаж. Без него нет батальной живописи. К тому же пейзаж зачастую подсказывает очень многое, в том числе и композицию… — И без всякой связи с предыдущим осведомился: — Скажите, как долго вы в академии?

Узнав, что с 1903 года, нахмурился:

— Затянулось ваше ученичество! Хватит растрачивать свои силы на никому не нужные этюды. Сейчас вы в таком возрасте, когда голова полна замыслов, а руки тянутся к работе. Выбирайте-ка тему для дипломной картины и выходите на конкурс!

Распорядившись таким образом, Рубо отбыл из Петербурга в Москву собирать материал для заказанной ему панорамы «Бородино». Приближался столетний юбилей Отечественной войны 1812 года.