Знаменщик и трубач

«ПОРТРЕТ» ВРЕМЕНИ

етом 1914 года человечество оказалось втянутым в грандиозные боевые операции первой мировой войны. Известие о войне застало Грекова в Ессентуках, где он гостил у родителей жены. Немедля он отправился в Березовую. На хуторе его уже ожидало предписание: явиться с конем, оружием и снаряжением в правление станицы Милютинской.

Через месяц после начала боевых действий 19-я особая казачья сотня, в которую был зачислен писарем младший урядник Греков, отправилась на фронт. Неподалеку от Могилева сотня выгрузилась из эшелона и походной колонной двинулась к месту свой дислокации — белорусской деревушке Ильковичи.

Вскоре над неказистыми хатами с почернелыми кровлями поднялись высокие шесты с веночками из соломы и длинными кистями, число которых указывало на количество расквартировавшихся всадников. Над домом, где жил художник, на ветру полоскались четыре кисти.

19-я казачья сотня занималась фельдъегерской службой, другими словами, доставляла военную почту на позиции.

«…Вот она какая, война! — бывая на позициях, думал художник, внимательно приглядываясь к окопной жизни. — Столько о ней написано картин, сколько говорено в Академии художеств с Рубо, а она совсем другая. Ни на что не похожая. Страшная».

Все самое характерное, бьющее в глаза: линии вражеских укреплений, ряды колючей проволоки, изломанные колена русских траншей, блиндажи, орудия — торопливо заносил он карандашом и акварелью в походные тетради и альбомы.

— Для чего рисуешь? — Казаки обступали его, интересовались.

— Так. Для памяти, — отделывался он односложными ответами.

Правду раскрыл лишь Антонине Леонидовне, когда она в конце декабря 1914 года вместе с несколькими бедовыми казачками нагрянула в Ильковичи. Показывая ей свои работы, признался:

— Все это заготовки для будущей картины. Вот сделаю еще десяток-другой этюдов и возьмусь за нее. Картину надо писать свободно, будучи совершенно раскрепощенным, как бы наизусть!

— И сюжет уже есть?

— Сюжетов предостаточно. За это время чего я только не видел: и смерти, и сожженные селения. Повсюду столько разрушений и уничтожений, что сердце сжимается. Война — это величайшее зло!

При этих словах Антонина Леонидовна испуганно оглянулась — не прислушивается ли кто к их беседе. Однако казаки на лавках спали как убитые. Лишь длинный язык пламени над восковой свечой слабо колыхнулся.

— Не бойся. Сейчас на фронте многие так рассуждают. И офицеры и солдаты в своем большинстве сознают бессмысленность этой бойни. В немецкой армии тоже сильны антивоенные настроения, и тем не менее, — вздохнул он безнадежно, — война продолжается и конца ее не видно. Невольно возникает вопрос: кому она нужна? Неужто человечество не способно освободиться от этого зла?..

В Ильковичах Греков не успел приступить к задуманной картине. В первых числах января 1915 года его откомандировали в Атаманский полк, находившийся на переформировании в Петрограде, как с начала войны стала именоваться столица Российской империи.

Почти целый месяц художник добирался до нового места назначения. Эшелон, в котором он ехал, больше стоял на полустанках, чем двигался. На железных дорогах царила неразбериха. Все пути были забиты воинскими составами с пополнением, вагонами со снарядами, в которых остро нуждался фронт.

Было отчего задуматься.

Петроград поразил Грекова. Город мало напоминал столицу воюющей державы. По Невскому, совсем как в мирное время, пролетали щегольские экипажи. Из ресторанов неслась веселая музыка. По тротуарам фланировала нарядная публика. В глаза бросались многочисленные афиши, извещавшие о премьерах и вернисажах.

— Объясни, что происходит? — допытывался он у снисходительно улыбавшегося Горелова.

— Нынешний девиз властей — все как в мирное время. Россия должна показать миру, что она имеет достаточно сил, чтобы воевать и одновременно развивать экономику и искусство. Посему художественная жизнь в городе кипит. Устраиваются всевозможные выставки. Правда, в основном экспонируются старые работы. Новых немного. Да и кому их писать, если почти все художники на фронте!

Следующий визит был к Бродскому. Когда прошло волнение первых минут встречи, Исаак потребовал показать ему фронтовые работы.

— «С разведки», «Тревога», «Через Пилицу», — называл Греков, раскладывая этюды.

Их «бытовой» характер сразу же отметил Бродский.

Заметив набежавшую на лицо друга тень, произнес примирительно:

— Впрочем, возможно, ты прав, что и теперь гнешь свою линию. В искусстве только тот достигает цели, кто, не сворачивая в сторону, следует своим путем.

Петроградцы не скоро увидели грековские «тихие баталии». Лишь в 1916 году они появились на Выставке общества русских акварелистов. Художник на ней не присутствовал. В конце февраля 1915 года он отбыл вместе с Атаманским полком на позиции.

Вскоре Греков был прикомандирован к штабу походного атамана, бывшего при ставке командующего Юго-Западным фронтом генерала Брусилова. Фронт готовился к активным действиям. 22 мая русские армии перешли в наступление. Уже в первый день боев они прорвали сильно укрепленные позиции австро-венгерских войск. Через три дня пал Луцк, важный узел обороны австрийцев. Их фронт рухнул. Противник побежал. Свершилось невиданное: линия стратегической обороны, укреплявшаяся месяцами, оказалась прорванной.

В дни наступления Греков находился в ставке. I Га его глазах русская армия после мощной артиллерийской подготовки совершила стремительный рывок. Вражеские окопы встретили наступающих редким ружейным огнем. Это предвещало успех. Впрочем, в решительной победе в штабе Брусилова никто не сомневался. Недаром художника снабдили двуколкой, чтобы он мог поспевать за наступающими частями. Прямо с двуколки Греков и делал зарисовки поля боя.

Позднее на основе боевых впечатлений им было создано несколько картин: «Ушли из боя», «Спешенные атаманцы», «Гвардейский Атаманский казачий полк на русско-австрийском фронте».

Верный себе, он изображал не штыковые схватки, не сабельную рубку, а эпизоды, несущие на себе лишь отблеск войны. В этом отношении показательна картина «Ушли из боя». Казачья лава, вздымая облако пыли и посверкивая саблями, унеслась вперед, преследуя отступающего противника. Отстав от нее, по полю бредут два «дезертира» — кони, потерявшие своих хозяев. Понуро-скорбно они направляются в тыл…

В июле 1916 года Юго-Западный фронт, исчерпав свой наступательный порыв, перешел к обороне. Казаков спешили и посадили в окопы. Каждую неделю происходила смена частей. Поредевшие батальоны уходили в тыл, а им навстречу двигались свежие. Однако и новые части формировались из солдат, измученных непрерывными многомесячными боями, самой войной, тянувшейся уже третий год. Направлявшиеся на позиции колонны давно растеряли свою молодцеватость. Солдаты шли нестройной толпой, вразброд. Спины ссутулены, винтовка у кого на ремне, у кого на плече. На эти явные нарушения устава окопные офицеры смотрели сквозь пальцы. Что и говорить, война сделалась не то что непопулярной, а ненавистной.

Солдатскую колонну образца 1916 года художник и запечатлел в небольшой картине «На позиции». Написал он ее чрезвычайно быстро, на одном дыхании, работая с натуры.

Кое-кому из штабных офицеров картина явно не понравилась.

— Изображать русскую армию в таком виде бесчестно! Это предательство! — возмущались они. С художником в ставке перестали здороваться.

Грековская картина «На позиции» резко выделяется среди бесчисленного множества полотен, акварелей и рисунков на темы первой мировой войны. В ней художник достиг величайшего обобщения. Это не просто батальное полотно, а портрет времени. За беспорядочно бредущей солдатской колонной угадывался образ России, уставшей от войны, мечтающей о мире. Картина была грозным предостережением тем, кто еще помышлял об удачном исходе войны, о полководческих лаврах.

О Февральской революции 1917 года Греков узнал на фронте. Подобно большинству солдат, он ждал известия о мире. Но война продолжалась. Стало ясно, что ход революционных событий на этом не остановится.

Контрреволюционеры всех мастей готовят заговоры. С фронта поочередно отзываются в тыл наиболее верные части, на которые можно положиться в случае государственного переворота. На Дон, к месту своего формирования, был отправлен и Атаманский полк.

Не доезжая до Усть-Медведицкой станицы, Греков, демобилизованный по состоянию здоровья, покинул эшелон.

Он шел не спеша, всей грудью втягивая бодрящий степной воздух. Мысленно он видел себя уже в Березовой, на хуторе, где после смерти отца хозяйствовал брат Николай.