10-я симфония

Глава 60

Неподалеку от дома судьи инспектор Матеос, сидевший в задней части микроавтобуса с подслушивающей аппаратурой, принадлежащего Отделу по раскрытию убийств, только что выяснил, что установленный на Даниэле жучок не работает из-за подавителя радиочастот.

— Ну, что будем делать, шеф? — спросил младший инспектор Агилар. Двухметровому Агилару было трудно перемещаться внутри фургончика, за последние пять минут он два раза стукнулся головой. — Заходим внутрь?

— Без ордера на обыск? Мы не можем войти в дом без судебного ордера, если не поймали кого-нибудь с поличным. Кроме того, это дом судьи. Отправь в суд факс, что мы на дежурстве и нам нужен ордер на обыск.

— Прости, шеф, но думаю, нам придется войти в дом. Паниагуа может быть в опасности.

Инспектору Матеосу очень хотелось выругать своего подчиненного, и, не сумев сдержаться, он попытался придать своим словам назидательность:

— Мы никого не поймали с поличным, парень, и не можем войти. Ты помнишь, что значит «поймать с поличным»?

Инспектор постарался усилить эффект, стиснув левый локоть своего собеседника.

— Шеф, у меня так гангрена начнется.

Выпустив его руку, Матеос продолжал:

— Пойманный с поличным — это тот, кого полицейские застали в момент совершения преступления.

— Прямо наизусть выучил!

— У меня это свежо в памяти. Ты разве не знаешь, что я изучаю право?

— Изучаешь пра… Ну так что, не входим?

— Смотри, Агилар. Ты слышишь крики? Выстрелы? Видишь сквозь тюлевые занавески, как один человек пытается задушить другого?

— Нет.

— Нет никаких видимых свидетельств, значит, нет никакого «с поличным». Если мы сейчас туда войдем и окажется, что они мило беседуют в гостиной, нам устроят такую выволочку! Отправляй факс, проси ордер на вход и на обыск, немедленно!

Младший инспектор занялся факсом, но по выражению его лица было очевидно, что по крайней мере один вопрос остался незаданным. Тогда Матеос сам задал ему вопрос:

— Ну что еще?

— Мелочь, шеф. Могу подождать.

— Нет, давай сейчас.

— Хорошо, пожалуйста. Тебе не кажется, что ты сильно рискуешь, говоря о своем дипломе, когда ты еще не закончил обучение?

Какое-то время Матеос пристально смотрел на своего помощника, потом произнес:

— Риск минимальный по сравнению с тем, как рискуешь ты: если скажешь кому хоть слово, я тебя убью.

Тем временем на чердаке судебный врач Фелипе Понтонес начал проявлять явные признаки нетерпения, нервно поигрывая со стопором, высвобождающим зажим, фиксирующий лезвие гильотины.

Даниэль невольно сжался — если бы в этот миг лезвие упало, удар пришелся бы ему по подбородку.

— У нас не так много времени, чемпион.

— Я знаю. Я думаю.

— Молодец, мыслишь в правильном направлении. Если в конце концов ты окажешься не на высоте и нам придется перерезать тебе глотку, не надо так втягивать голову в плечи, понимаешь? Потому что мы убьем тебя вдвоем, как и Томаса. Сусана приведет в действие механизм, а я с другой стороны буду тянуть тебя за волосы, так что удар придется прямо по шее.

— Меньшего я от тебя не ожидал, — ответил Даниэль, не переставая ломать голову над разгадкой нотной записи.

— Томаса мне пришлось держать за уши, у него волосы короче, чем у тебя, и он пытался вытащить голову из этой лунки, la lunette — это ее настоящее название. Вон та штука позади тебя — нет, бесполезно, отсюда ты ее не увидишь — нужна для того, чтобы кровь не забрызгала помощника палача.

— Дай ему подумать, Фелипе, — попросила судья. — Если ты будешь все время болтать и мешать ему думать, мы тут до утра провозимся.

— А что, если он жаждет обогатить свои и без того разносторонние знания? А, Даниэль?

— Концерт, — Даниэль лихорадочно размышлял, пытаясь любой ценой спасти свою жизнь, — написан в тональности ми-бемоль. А это не больше чем частота колебаний, которую тоже можно выразить математически.

— И что это будут за цифры?

— Не знаю. Но музыкальная частота всегда определяется пятью числами: тремя целыми и двумя десятичными дробями.

— Я тебе не верю, — возразил врач. — Ты все это придумал на ходу, чтобы спасти свою шкуру.

— Клянусь тебе, я говорю правду. Единственная частота, которая выражается круглым числом, это ля, она называется четыреста сорок, и по ней настраивается оркестр. Называется она так потому, что любое вибрирующее тело, чтобы издать эту ноту, должно совершать четыреста сорок колебаний в секунду.

— Премного благодарны за лекцию, но ля нас не интересует. Расскажи про ми-бемоль.

— Повторяю, я не помню частоту, но это легко выяснить. Спустись к компьютеру, который стоит у вас на террасе, и набери в любом поисковике «частота ноты ми-бемоль». Появится число из пяти цифр, и тогда, чтобы закончить ряд, нам останется всего четыре.

Обменявшись взглядом со своей сообщницей, медик спустился с чердака.

После нескольких секунд молчания судья, по-прежнему стоявшая за спиной у Даниэля, заговорила:

— Думаю, у тебя масса вопросов.

— Как ты узнала, что Томас нашел Десятую симфонию?

— Он сам мне сказал. Как ты понял по письмам, которые оказались у Матеоса, мы долго были любовниками. И в автомобильную катастрофу, которая навсегда изуродовала мое лицо, мы попали вместе. Рональд вел машину — он прилично выпил за обедом, — мы ехали по проселочной дороге со слабым движением. Он валял дурака за рулем, как вдруг из-за поворота появился трактор. Томас отделался легкими ранениями, а меня изрезало осколками, и я едва не отправилась на тот свет.

— Ты считаешь его виновником той аварии!

— Разумеется, — сказала она убежденно. — Если бы он не пил и не дурачился за рулем, мы легко избежали бы столкновения. А мы крутились на этой дороге, и вот мое лицо стало таким, как сейчас, превратилось в нелепую маску.

Послышались шаги Понтонеса на лестнице, но над краем люка появилась только его голова.

— Что-то случилось?

— Мне нужен пароль твоего компьютера. Я пробовал несколько раз: твое имя, дата рождения, даже имя твоей матери, — не хотелось лишний раз спускаться и подниматься, но ничего не подошло. Скажи мне пароль.

— Бетховен.

— Да, мог бы и догадаться.

Понтонес тяжело вздохнул, изображая усталость, и снова исчез. Даниэль продолжал расспрашивать судью:

— Когда Томас сказал тебе, что нашел Десятую симфонию?

— После катастрофы мы расстались. Я безумно злилась на него из-за того, что произошло. Со временем я поняла, что это чувство пожирает меня изнутри, и все-таки однажды позвонила ему и сказала, что простила.

— И вы снова стали любовниками?

— Нет, это было уже невозможно. Но мы общались все эти годы, он иногда пользовался моими консультациями по юридическим вопросам.

— А что вышло с симфонией Бетховена?

— Рональд сказал мне, уже, наверное, больше года назад, что нашел портрет, который раскрывает личность возлюбленной Бетховена, до тех пор неизвестной. Это было в Вене, несколько месяцев он искал и наконец обнаружил след этой таинственной женщины. Он нашел партитуру в Испанской школе верховой езды и присвоил ее. Выяснилось, что у рукописи есть владелец, это указано на титульном листе: Беатрис де Касас, ее наследники сейчас живут в Испании. Он не мог объявить миру, что Десятая симфония у него в руках, иначе пришлось бы объяснять, откуда он ее взял, и вернуть законным владельцам. По этому поводу он консультировался со мной, не знаю ли я какого-нибудь способа избежать юридической ловушки. Я ответила ему, что в обмен на мою помощь он должен отдать мне половину денег, которые мы получим за рукопись. Он должен был мне эти деньги в возмещение ущерба, который он мне причинил. А потом Фелипе убедил меня, что половины недостаточно, что я заслужила все целиком.

На лестнице снова послышались нервные шаги врача, и показалась его голова:

— Где блок питания твоего ноутбука? Не успел я начать поиск, как батареи сели!

— Должен быть в высокой корзинке рядом с трубой, — ответила судья.

— Мы так никогда не кончим! — завопил Понтонес, спускаясь по лестнице.

— А концерт, который он давал в доме Мараньона?

— Рональд много лет работал над реконструкцией Десятой симфонии. Он делал все старательно, но на среднем уровне, у него не было таланта композитора. Когда у него в руках оказалась подлинная партитура Бетховена и нужно было решать, что делать с рукописью, он не удержался от искушения присвоить первую часть, о реконструкции которой уже было объявлено, и исполнить ее как свою собственную. Как я сказала, бедняга не был великим композитором, вот он и нашел способ отомстить публике, зачастую равнодушно принимавшей его сочинения.

— Но как вы решились на хладнокровное убийство?

— Меня убедил Фелипе. У меня одной духу бы не хватило. Рональд мне сказал, что пока не знает, как поступить с партитурой, и поэтому хранит ее в сейфе, а код вытатуирован у него на голове, чтобы никогда его не забыть. Ты знаешь, некоторые банки обеспечивают клиенту полную анонимность: имя называть не обязательно: достаточно цифрового кода и ключа.

— Значит, если я сумею расшифровать код, у тебя будет возможность добраться до рукописи.

— В общем, да.

— А если бы я сам расшифровал код и предъявил права на рукопись, не говоря никому ни слова?

— Тебе не хватило бы вот этого.

Судья привстала, чтобы показать ему ключ от сейфа.

— Рональд не расставался с ним, носил на шее, мы отняли у него ключ в ночь убийства. Без этого ключа открыть сейф невозможно.

— Выходит, ты расследуешь свое собственное преступление. Вряд ли это случайность…

Даниэль оборвал фразу на середине, потому что, когда произносил ее, вдруг понял:

— Это не было случайностью! Вы сделали так, чтобы ваше дежурство совпало с концертом. Понтонес говорил мне, когда мы ждали тебя в суде: дежурный судья занимается делами, поступившими во время его дежурства.

— На самом деле все было наоборот, — сказала донья Сусана. — Мы, судьи, не можем менять дежурства с такой легкостью, как врачи. Это делается во избежание преступлений, совершенных в сговоре с судьей. Я убедила Рональда дать концерт за день до моего дежурства. Это было нетрудно. Я сказала, что очень хочу услышать концерт, но это единственный день, когда я могу туда пойти.

— Но ведь ты не была на концерте, потому что дежурила.

— Нет, не была, потому что не хотела, чтобы кто-нибудь связал меня с Рональдом. На самом деле мое дежурство начиналось на следующий день, в девять утра. На рассвете Фелипе спрятал тело под листьями, а через несколько часов анонимно позвонил в полицию, чтобы они обнаружили труп, когда я буду на дежурстве.

— Как вам удалось похитить Томаса и привезти его сюда?

— В этом не было необходимости. После окончания концерта я позвонила Рональду из телефонной будки, извинилась за то, что не смогла прийти, и попросила заехать ко мне.

— Ты предложила ему секс?

— Не говори ерунды. Я сказала, что лежу в постели с высокой температурой, одна и без антибиотиков. Попросила его заехать в дежурную аптеку и привезти мне лекарства.

— А если бы он отказался?

— После автомобильной катастрофы Рональд считал себя в невозвратном долгу передо мной, я знала, что он не может мне отказать.

Выслушав подробнейший рассказ судьи, Даниэль в полной мере оценил жестокость и хладнокровие доньи Сусаны и невольно содрогнулся:

— Ты привела в действие механизм! Ты отрезала Томасу голову, а через несколько часов вызвала полицию, чтобы забрали труп.

Снова послышались шаги врача на лестнице, но в этот раз он не только просунул в люк голову, а показался целиком:

— Сусана, похоже, твой эксперт выйдет сухим из воды. Нота ми-бемоль в самом деле представляет собой частоту, и ее легко найти в интернете. Это число триста одиннадцать целых тринадцать сотых, из чего следует, что нам не хватает еще четырех цифр.

— Нет, только двух, — сказал Даниэль, который все это время разгадывал шифр. — На татуировке перед нотами стоят две четверки. В размере четыре четверти написан концерт «Император».

— Неплохо, — заметил врач. — Мне кажется, страх смерти пробудил в нем криптолога. А теперь скажи, душа моя, где оставшиеся две цифры?

— Не имею ни малейшего представления. Клянусь тебе, я мысленно изучил всю партитуру и раз, и другой и не увидел ничего, что помогло бы раскрыть еще хоть одну цифру.

— Прекрасно, значит, сейчас тебе требуется вот это, — заключил врач, протягивая руку к стопору.

— Погоди, Фелипе! — воскликнула судья, которая уже некоторое время раздумывала, расхаживая по чердаку. — С цифрами не выходит, потому что здесь не цифры, а буквы. — Она поискала глазами пепельницу и, не найдя, бросила недокуренную сигарету на дощатый пол. Поскольку она не сделала ни единого движения, чтобы погасить ее, врачу пришлось затоптать окурок.

— Какие буквы? — нервно переспросил врач, которому изрядно надоела вся эта криптография.

— Мы ведь установили, что две цифры почти наверняка относятся к коду международного счета, иначе IBAN, какого-то банка в Вене, разве не так?

— Да, ну и что?

Судья извлекла из сумки записную книжку «молескин» с маленьким фломастером, которым она выписала ряд цифр:

Затем сказала:

— У нас восемнадцать цифр текущего счета и две буквы IBAN, поскольку восемь цифр, записанных азбукой Морзе, тоже говорят нам, что банк австрийский. Мы уже расшифровали код банка, где Рональд спрятал партитуру.

АТ, то есть Австрия, записано азбукой Морзе с ее географическими координатами:

Дальше идет контрольное число. Это две цифры, как в Испании. Где у нас двойное число в этой нотной записи?

— В обозначении размера, — сказал Даниэль. — Единственные два парных числа кода — это две четверки.

— Вот именно. Тогда у нас уже есть АТ 44. Теперь надо только прибавить цифры, которые зашифрованы в названии концерта — номер пять, опус семьдесят три:

и потом восемь цифр, записанных азбукой Морзе:

которые к тому же указывают, в какой стране находится банк.

— А что будет, если порядок цифр неверен? — нервно спросил врач. — То есть если цифры те самые, но образуют, так сказать, числовую анаграмму.

— Рональд был очень рассеян, поэтому ему и пришлось сделать себе татуировку с кодом сейфа, — ответила судья. — Не думаю, что он наносил цифры в виде анаграммы, тогда бы ему понадобился еще один шифр, чтобы запомнить цифры в правильном порядке. Восемь цифр концерта несомненно образуют единый блок. Концерт номер пять, опус семьдесят три ми-бемоль, то есть:

а восемь цифр татуировки составляют другой блок:

Единственное, что остается неясным, идут ли после АТ сорок четыре сначала цифры, записанные азбукой Морзе, или те, что имеют отношение к концерту. Но это сводит число вероятностей к двум и совершенно меня не беспокоит. Если первый вариант не сработает, мы скажем в банке, что произошла ошибка. С автоматическими сейфами можно ошибаться до трех раз, и ничего не произойдет. Так как у нас есть ключ от сейфа, никаких проблем не возникнет, я тебя уверяю.

— А как ты собираешься поступить со мной? — спросил Даниэль, которого пугала мысль, что он перестал быть полезным для этой пары.

Врач подошел к гильотине и в очередной раз погладил механизм, приводивший в действие нож:

— Я в затруднении, Даниэль, потому что я человек слова. С одной стороны, я обещал тебе, что, сотрудничая с нами, ты спасешь свою шкуру. Но еще раньше я обещал Сусане, что если мы будем в точности следовать моему плану, опасаться нечего, потому что нас никогда не вычислят. Поскольку с ней мы договаривались раньше, чем с тобой, а я ясно вижу, что, оставив тебя в живых, не выполню своего обещания, потому что ты все расскажешь полиции, считаю наш договор аннулированным, так как он мешает мне выполнить заключенный прежде договор с Сусаной. Ты ведь понимаешь, правда?

Чувствуя неминуемость конца, Даниэль сделал единственное, что ему оставалось, — закричал, призывая на помощь. Но ему удалось крикнуть всего один раз, врач моментально достал пистолет из кобуры, которую носил под пиджаком, и рукояткой так ударил Даниэля по лицу, что повредил носовую перегородку, и тот потерял сознание.

Рана Даниэля начала обильно кровоточить.

Понтонес достал из кармана носовой платок и моток изоленты и принялся сооружать кляп. Закончив работу, он сказал судье:

— Выводи машину из гаража. Ни к чему тебе во второй раз проходить через это. Он вырубился, и мне будет нетрудно справиться одному.

Судья, на которую обезглавливание Томаса произвело тяжелое впечатление, не заставила просить себя дважды. Не прошло и минуты, как она, сидя в своем БМВ третьей серии, уже открывала автоматическую дверь гаража.

Врач отодвинул металлическую задвижку, соединенную с цепочкой, которая действовала как предохранительный механизм, и положил руку на стопор. Убедившись, что голова Даниэля лежит так, как надо, Понтонес, не теряя времени, привел в действие механизм, освобождавший тяжелое лезвие гильотины.