18+

ГЛАВА 24

Легче не становилось.

Алекс начал звонить, как только я села в такси. Я поставила телефон на беззвучный и старалась не обращать внимания на светящийся экран. А он всё звонил и звонил.

Зайдя в свою маленькую комнатку, обрадовалась, что соседки действительно нет. Сбросив очередной звонок от Романова, всё же написала ему смс: «Я побуду в общежитии». Звонки прекратились.

Не было сил принимать душ, поэтому я, размазав ватным тампоном тушь по глазам, переоделась в тёплую пижаму и залезла в кровать.

Слёзы настигли меня примерно на пятом «почему». Я оплакивала своё разбитое сердце несколько часов. Подушка промокла, одеяло, которым я укрывалась с головой, тоже. И под утро я так и уснула, в луже разбитых надежд, измученная, одна.

На следующий день Тири так и не объявилась.

Алекс звонил утром. Потом сразу после обеда и вечером. Я не отвечала. Я весь день думала, и мысли мои были не радужные. Белая полоса моей жизни оказалась перепачкана огромными тёмными пятнами недоверия. Обмана.

Я не склонна делать неверные выводы на эмоциях. Я всё понимаю.

Наверняка, Алекс ещё до начала наших отношений думал о том, что может причинить мне боль. Знал, что уедет, но не сказал. Он хотел меня. А Романов всегда получает то, что хочет. Я знаю, что стала дорога ему. По-настоящему. Но ничего уже нельзя поменять.

Что изменилось бы в наших отношениях, если б я узнала о предстоящем переезде Алекса? Понятия не имею. Знаю только, что я снова не жалею. Эти четыре месяца я была счастлива, как никто и никогда. И буду вечно благодарна Романову за это. Я всегда буду вспоминать его с улыбкой. Вот только огромной проблемой остаётся то, что он сломал мою жизнь. Я уже никогда не смогу полюбить кого-то так же сильно, как люблю Алекса.

Что? Мне всего восемнадцать? Моим родителям было по пятнадцать, когда они познакомились, а папа до сих пор любит маму.

Отцу я написала смс, соврав, что заболела и не приду. Или я не соврала? Я больна. Я очень больна. Иначе, почему всё тело ломит? Болит душа… От этого помогают таблетки? Думаю, нет — в шкафчике у отца было бы полно тюбиков.

Тири объявилась ближе к ночи, и я сделала вид, что сплю. Подруга удивлённо охнула, заметив меня, и тихонько улеглась в кровать.

Утро понедельника было испытанием. Мне предстояло весь день отсидеть на занятиях и делать вид, что я жива.

— Романов в командировку что ли укатил? — спросила Тири, заметив, что я зашевелилась в постели.

— Ага, — постаралась придать голосу беспечности. Осиплость можно списать на утреннюю хрипотцу.

Сегодня болтливость Тири была как нельзя кстати. Пока мы шли до университета, подруга пересказывала во всех подробностях события прошедших выходных, а я делала вид, что слушаю, пока сама вопреки здравому смыслу думала лишь о том, почему Алекс ещё ни разу не позвонил с утра.

В кофейне уже ждала Кэйт. Тири убежала в нужный ей корпус, и всё внимание Кати было приковано ко мне.

— Ну, рассказывай, как прошёл ужин с богатеньким папой? Он ел младенцев и запивал их кровью девственниц?

Я улыбнулась, изо всех сил стараясь выглядеть естественно. Я не хочу ни с кем обсуждать произошедшее.

— Нет, — ответила как можно непринуждённее. — Он вполне обычный. Дружелюбный. Отличный мужик.

Именно так Алекс отзывался об отце. Пожалуй, воспользуюсь этим описанием, потому что своё собственное мнение об этом мужчине сформировать не в состоянии.

— А я обновила гарнитур, который мы прикупили в субботу.

Глаза подруги загорелись, и она, зная, что от меня подробностей всё равно не дождёшься, начала долгий рассказ о своих любовных похождениях.

Я старалась слушать, вникать. Ведь рано или поздно мне придётся заново научиться жить, как все. Но пока получается плохо. Я кивала невпопад, периодически издавала удивлённые звуки, но в целом совершенно не уловила сути рассказа.

А потом начались занятия. Я просидела эти часы на задних рядах, спрятавшись за волосами, и на автомате записывала лекции. К семинарам эти темы придётся изучать заново, штудируя материалы из библиотеки.

К концу четвёртой пары мне уже нестерпимо хотелось вернуться в общежитие.

Нет. Ложь.

Мне хотелось домой. К Алексу. Завернуться в его руки, словно в одеяло. Услышать его слегка насмешливый шепот о том, что всё это неправда, и он никуда не уедет. Что он никогда не скрывал от меня ничего важного. Что мне не о чем беспокоиться.

Сейчас я спущусь по лестнице, и сердце вновь пустится вскачь от вида его, ожидающего на стоянке. Заметив меня, Алекс улыбнётся, заставив ускорить шаг, пойдёт навстречу, и я упаду в его объятия, вдыхая родной запах.

— Всё-таки ты сегодня странная, — из фантазий меня вырвал голос Кэйт. — Скучаешь по своему рыцарю что ли? Ну, подумаешь, улетел в командировку… А нет! Вон смотри! Уже вернулся.

Я замерла, перегородив выход с территории кампуса. Алекс действительно стоял на том же месте, где всегда встречал меня после занятий. Белая футболка, чёрные джинсы. Руки, скрещенные на груди. И только улыбки на лице нет. Под глазами тёмные круги, хмурая складка между бровей. Это неуловимые изменения, но мои глаза замечают каждую самую маленькую новую морщинку на его таком родном и знакомом лице.

Его появление сейчас, словно вентиль, перекрывающий доступ к кислороду. Я не дышала. Все вокруг словно замерли, оставляя нас наедине. Я не видела ничего и никого вокруг. И не уверена, что хотела бы видеть и Романова.

Я хочу ослепнуть. Ослепнуть, оглохнуть и спрятаться.

— Мэрик, ты чего застыла? — словно издалека послышался удивлённый голос Кати.

Я медленно повернула голову в её сторону, слегка сгорбилась и обхватила себя руками.

— А-а-а, — понимающе протянула подруга, — и в раю бывают грозы? Хочешь, уйдём через третий корпус?

— Нет, — уверенно ответила и снова перевела взгляд на Алекса.

Он уже заметил меня. Сделал пару шагов навстречу и замер, заложив руки в карманы штанов.

Я знаю, что он делает. Алекс даёт мне выбор…

Тяжело вздохнув, сделала шаг в его направлении. К ногам словно приковали гири. Я знала, что сейчас будет. И знала, что надо это сделать. Но, чёрт, как тяжело.

Расстояние между нами сокращалось очень медленно, оттягивая неизбежное. Алекс смотрел в мои глаза, словно надеясь, что именно его взгляд поможет мне всё же пройти оставшиеся несколько десятков метров.

Так и есть. Его глаза — магнит для меня. Раз взглянула — и это навсегда. Я, как мотылёк, постоянно лечу на его свет. И вот итог — сгорела.

Романов тоже был напряжён. Это отражалось в его взгляде, в позе, в осанке, в чертах лица.

Мы оба понимаем, что этот разговор станет решающим.

— Маша, — выдохнул Алекс, едва я приблизилась.

Я видела, что он слегка наклонился в мою сторону. Хотел обнять, прижать к себе, поцеловать, соскучившись?

Но парень остался на месте.

— Нам надо поговорить.

— Да, — кивнула, — надо поговорить.

Я переступила с ноги на ногу, впервые ощущая себя неловко в присутствии Алекса. Было по-разному — страшно, волнительно, спокойно… Неловко — никогда.

Постояв ещё пару секунд, набираясь уверенности, я кивнула сама себе и села в машину.

Меня мгновенно окутал родной запах. Звуки знакомой музыки едва слышно ласкали слух, солнце слепило глаза сквозь лобовое стекло, и от этого слёзы выступили на глазах, отражая моё состояние.

Алекс сел за водительское кресло и захлопнул дверь, отрезая нас от всего окружающего мира.

— Куда мы едем? — спросила, когда Романов вырулил со стоянки.

— В кофейню.

Это здорово. У меня есть примерно десять минут, чтобы притвориться, будто всё хорошо, и ничего не изменилось. Сейчас мы едем домой, где Алекс станет заниматься своим дипломным проектом, а я напишу ещё один рассказ про Бублика. Потом мы вместе приготовим ужин, посмотрим фильм, половину которого не увидим, увлечённые друг другом. Алекс будет шептать приказы своим сексуальным голосом, ласкать меня умелыми руками, доводить до исступления страстными поцелуями… А потом мы уснём в обнимку, улыбаясь, предвкушая очередной идеальный день.

Машина затормозила на стоянке у нашей любимой кофейни. Всё. Сейчас я выйду на улицу, станут слышны людские голоса, рёв моторов проезжающих мимо машин, звуки большого города. Жизнь вокруг бьёт ключом, радуясь наступающему лету, а мой мир рухнет. Навсегда.

Я засиделась, и Алекс уже успел обойти машину и открыть для меня дверь. Вышла, стараясь не дотрагиваться до Романова даже одеждой. Даже смотреть на него было по-настоящему больно.

В кофейне, как и всегда в это время, было немноголюдно. Однако, присутствующие обратили на нас внимание, наградив любопытными взглядами. На нас всегда смотрели. Сногсшибательный Алекс и совершенно обычная я. Полагаю, разряженным, надутым во всех местах девицам было обидно понимать, что он выбрал меня.

Я присела за наш столик у окна в дальнем углу, а Алекс пошёл к стойке делать заказ.

Туман перед глазами никак не хотел таять. Откуда взялось это неприятное ощущение, не знаю. Словно перед глазами натянули мутную плёнку. Было такое чувство, что я сплю. Но, к сожалению, это не так. Это реальность. Просто она так резко переменилась, что моё сердце не успело приспособиться, и теперь болезненно ныло.

Сделав заказ, Алекс присел напротив меня. Я смотрела в его глаза, не отрываясь. Тонула, хватая ртом воздух, барахталась, цеплялась руками за воздух, пытаясь удержаться на плаву, но всё равно тонула. Чтобы я ни делала, как бы ни старалась, я всё равно пойду ко дну.

Я сумела отвести взгляд, лишь ощутив, как слёзы стали подбираться к глазам.

— Ты говорил, что никогда не врёшь, — начала первой.

— Я не врал, — последовал уверенный ответ.

Я грустно усмехнулась, взглянув в окно. Мимо проходили люди, улыбались, разговаривали о чём-то. Куда-то спешили… Ещё совсем недавно и я была такой же. Беззаботной. Живой.

— Ты прав. Я сама обманулась.

Это так. Я верила ему. Верила безусловно, безгранично. Не только его словам. Я верила его глазам, жестам, поступкам. Я верила, что дорога ему. Я верила, что Алекс никогда не сделает мне больно. Но мне больно. Очень. Я обманулась.

— Алекс…

— Маша…

Одновременно начали говорить. Я видела, что Романову тяжело. Мне не легче. Я пытаюсь понять, что произошло, но сомневаюсь, что он может сказать что-либо, способное всё изменить.

— Маша, — Алекс снова заговорил, убедившись, что я не планирую продолжать, — да, я уезжаю. Этот вопрос решён уже давно. Я не могу повернуть всё назад. На кону огромные деньги. К тому же, отказаться — значит подвести отца. А я никогда так не поступлю.

Алекс замолчал, а я опустила взгляд на свои сцепленные руки.

Официант принёс кофе и маффин — то, что я всегда брала. Но сегодня я не притронусь к любимым лакомствам. Меня тошнит. Тошнит от того, что происходит. А Романов тем временем продолжил:

— Я никогда не рассказывал тебе. Как-то не было подходящего момента, — Алекс смотрел на меня, не моргая, я чувствовала это, но сама была не в состоянии поднять глаза. Иначе, слёзы всё-таки вырвутся на свободу. — Папа родился в Москве, в очень состоятельной семье. Его отец, то есть мой дед, был очень влиятельным человеком… Политиком. Он умер в прошлом году. Когда папа закончил университет, он познакомился с девушкой. Они встречались не долго, пару месяцев. А потом она сказала, что беременна.

Алекс снова замолчал, и я почувствовала, что ему нужна моя поддержка. Подняла глаза и взглянула в лицо парня, всеми силами стараясь не выглядеть уязвимой, злой, обиженной.

Я видела, что то, о чём говорит Алекс, причиняет ему боль.

— Оказалось, что девушка несовершеннолетняя. Отец не знал об этом, но ответственность свою признал. Между собой они договорились, что будут воспитывать ребёнка, хоть и нельзя сказать, что там были какие-то высокие чувства. Но, насколько я понял, отцу девушка нравилась. Он даже готов был жениться… Но, её родители узнали, кто именно отец ребёнка. Они пошли к деду, — Алекс усмехнулся, повертел в руках стакан с американо, который всегда пьёт в этой кофейне, поставил обратно на стол и продолжил: — Угрожали скандалом, говорили, что пойдут в суд, в прессу… Дед был в бешенстве. Родители девушки требовали оплатить аборт и дать огромную сумму за молчание, иначе, отца могли посадить. Папа был категорически против аборта, но дед был настроен решительно. Сказал, что лишит всего — статуса, наследства, имени, денег… Отец тогда как раз собирался начинать свой собственный бизнес. Девушка тоже не хотела делать аборт. Она вроде как пыталась разговаривать с родителями, чтобы те не подавали в суд. А потом передумала. Тогда отец просто решил предложить больше денег… И родители женщины, которая меня родила, согласились… Они согласились продать меня собственному отцу за сумму, вдвое превышающую те деньги, что им предложил мой дед за аборт и закрытые рты. В Швеции у отца жил дядя. Родной брат моего деда. У отца с ним всегда были отличные отношения. Тот согласился дать папе эти деньги с тем условием, что он отработает их… В итоге девушка родила. Меня. Отец заплатил деньги, забрал меня и уехал в Швецию к дяде. Я его не помню. Он умер, кода мне было полтора года. Так отцу не пришлось больше отрабатывать долг. Все предприятия и капиталы дяди отошли двум его дочерям, которые начали всё уверенно просирать. Папа, испытывая благодарность к родственнику, который не отказал в помощи, приютил, предоставил нянек для меня… В общем, отец решил во что бы то не стало выкупить предприятия у этих тупых куриц. И вот… Я обязан ему жизнью, Маша.

Алекс замолчал и посмотрел прямо мне в глаза, как обычно затрагивая самые глубокие струны моего многострадального сердца.

Было больно. Больно за Алекса. Больно за себя. Потому что его рассказ абсолютно ничего не меняет. Скорее наоборот. Если до этого момента в моей душе ещё теплилась слабая надежда, подогреваемая искрами моей любви, то сейчас всё потухло, оставляя после себя лишь разъедающий глаза едкий дым и пепелище.

— Никто из них. Ни родственники женщины, которая родила меня, ни она сама, ни мой родной дед… Никто ни разу не интересовался нами. Мной. Никому до меня не было дела. Кроме отца, который отдал за меня свою жизнь. У него было имя, деньги, возможности, планы, мечты… Друзья, семья. Какая-никакая. Я вообще до сих пор понять не могу, почему он так поступил. И не уверен, что сделал бы то же. Я не уверен, что я хороший человек, Маша. А ты…

Алекс снова замолчал, оборвав себя на полуслове, а я всё же не сдержалась. Слеза скатилась по щеке, падая прямо в кофе, и я поспешно отвела взгляд в надежде, что Романов этого не заметит. Я поняла, к чему повернул разговор. Я знаю, что Алексу непросто. Знаю. Но, чёрт возьми, мне тоже сложно! Очень сложно и больно!

— Я понимаю, — выдавила из себя, приглушив всхлип. — Я понимаю, Алекс. И всё равно чувствую себя обманутой. Ты с самого начал знал, что это всего лишь кратковременная интрижка без счастливого конца. А я…

Замолчала. Стыдно признаться, что я думала о будущем… Рисовала картины большой счастливой семьи. Представляла, каким отцом станет Романов. Примеряла на себя его фамилию.

— Маша, — шёпотом позвал Алекс. Его рука дёрнулась, вероятно, в попытке дотронуться до моего лица, но парень одёрнул себя, — тебе восемнадцать. У тебя вся жизнь впереди. Тебе не нужен такой засранец, как я. Я ведь до сих пор именно так записан в твоём телефоне…

Я шмыгнула носом, сдерживая толи истеричный смешок, толи рыдания.

— Ты стала мне очень дорога, я думал о том, чтобы не уезжать навсегда… мне потребуется хотя бы три-четыре года…

— А до этого что? — перебила Алекса, уже не стесняясь глянув в его лицо. Слёзы застыли в глазах, губы дрожат… Наверняка я выглядела жалкой. Плевать. — Отношения на расстоянии? Три года? Романов, ты же никогда не врёшь. Не ври и себе. Это нереально. Мы и года не продержимся…

Алекс поджал губы, словно хотел что-то сказать, возразить, но промолчал…

Между нами повисла звенящая тишина. Оглушающая. Мы смотрели друг другу в глаза, испытывая схожие эмоции. Знаю. Я точно знаю, что и ему больно. Просто это Романов. Он никогда этого не признает и не покажет своих настоящих чувств. Я итак удостоилась слишком многого, заглянув в его душу и увидев настоящего Александра.

Алекс оторвался от моих глаз и спустился скользящим взглядом по лицу к губам, потом к шее. Осмотрел всю меня с нежностью и болью во взгляде, а потом вернулся к глазам.

— Маша, у нас есть ещё две недели…

Мои глаза расширились от удивления, и я, не удержавшись, рассмеялась. Громко, привлекая внимание, истерично. Слёзы вновь ручьями потекли из глаз, и я вытирала их тыльной стороной ладони, позабыв о салфетках, веером уложенных в салфетницу прямо рядом со мной.

— Ты думаешь, что я смогу пробыть с тобой эти оставшиеся две недели, и всё будет так, как раньше? — снова рассмеялась, часто всхлипывая. Глубоко вздохнула несколько раз, пытаясь успокоиться.

Алекс смотрел на меня, нахмурившись. Ясно, как божий день, что ему не нравится то, что происходит со мной. Мне тоже не нравится. Совершенно.

— Ты всерьёз полгал, что так будет? А потом ты уедешь, и я спокойно помашу тебе рукой и с улыбкой уйду в закат? Кто из нас писатель?

— Нет, Маша. На самом деле я так не думал…

— Хорошо.

Мне действительно стало легче. Этот ответ означает, что Романов всё же знает меня, понимает. Что всё это не плод моего больного влюблённого воображения…

Я снова глубоко вздохнула и посмотрела на Алекса, слегка улыбнувшись. Его глаза, волосы, ровный нос, чётко очерченные скулы, пухлые губы… Такой родной. Так близко, но так далеко.

Я любовалась, всё ещё ощущая, что принадлежу ему. И это в последний раз. Нет, конечно, вполне вероятно, что я ещё увижу его. На улице или в интернете. Не важно. И снова смогу любоваться, но тогда он уже будет чужим. А сейчас пока мой. А я ещё очень долго буду принадлежать только Алексу. Знаю это, и сердце разрывается, кровоточит. И всё равно не жалею.

Шмыгнула носом, окончательно успокаиваясь, протянула руку и сжала ладонь Алекса.

Парень дёрнулся, словно от разряда тока. В его глазах отразилась такая печаль, что захотелось немедленно обнять его, успокаивая. Но я и так уже позволила себе лишнего.

— Удачи тебе, Алекс. И спасибо за всё. Ты чудесный человек, только почему-то сам не веришь в это. Надеюсь, ты будешь счастлив в Москве.

И я резко поднялась со стула и направилась к выходу, не оборачиваясь. Пальцы всё ещё ощущали тепло ладони Романова, перед глазами стоял его печальный образ, и я попыталась вспомнить улыбку Алекса. Я хочу, чтобы в моём сознании всегда всплывал именно такой Александр. Искренне улыбающийся, с этими невероятными ямочками на щеках и детской радостью в чёрных смеющихся глазах.