18+

ГЛАВА 25

Алекс

Я никогда не думал, что способен на такие эмоции. Злость от собственной беспомощности кислотой разъедала душу. Отчаяние застилало глаза, а сердце разрывалось от тоски.

Когда Маша вышла из-за стола в ресторане, я сразу понял, что она не вернётся. Но, как идиот, надеялся на что-то. Когда прошло десять минут, начал звонить. Звонил не переставая. Отец, к его счастью, молчал, — я был невероятно зол. Но всё равно спросил:

— Какого чёрта ты это сделал?

Папа спокойно вытер рот салфеткой, откинулся на стуле и сообщил:

— Кто-то должен был.

— Я должен был сказать сам, — прорычал, сжав в ладони телефон.

Отец смерил меня ледяным взглядом.

— Да, ты должен был сказать сам.

Я не стал отвечать. Отец поступил неправильно. Маша сейчас одна, неизвестно где, такая хрупкая, беззащитная. Уверен, она плачет. Из-за меня. Это было неизбежно. Но я должен был быть рядом! Чёрт.

— Сын, ей всего восемнадцать лет. Она забудет тебя быстрее, чем твой самолёт приземлится в Москве. Все женщины…

— Ты ни черта не знаешь о Маше! — крикнул, стукнув ладонью по столу с такой силой, что столовые приборы подпрыгнули, а люди за соседними столами опасливо повернули головы.

На лице отца отразилось изумление — я никогда не повышал голос. Ни разу в своей сознательной жизни я не показывал негативных эмоций, умело скрывая их за безразличием.

Бросив на стол смятую салфетку, вышел на улицу. Сел в машину и снова принялся звонить Маше. Просто хотел убедиться, что с ней всё хорошо. Понял, что не хочет говорить. Готов был дать время…

Звонил, пока она не написала смс, что в общежитии.

Я ждал. Ждал, пока Маша успокоится и будет готова говорить. Вот только так и не придумал, что скажу. Я не могу отменить поездку. Слишком многое на кону, и только мне отец может доверить это дело.

В какой момент я допустил ошибку? Конечно, я знал, что уеду, а она останется. Но, признаюсь, были мысли потребовать, чтобы Маша уехала со мной. Перевелась в московский университет… Любой. Хоть в МГУ, я бы устроил. Но она ведь мечтала учиться в Стокгольмском. Да и её Грант…

Я должен был сказать. Вот только до сих пор понять не могу, когда. Вероятно именно в тот день, когда она завалилась в мой дом, напоминая растрёпанного снеговика, молча смотрела на меня оленьими глазами, а я перепугался, что её кто-то обидел, преследовал…

Я должен был остановиться, когда Маша поцеловала меня в тот день. Должен был сразу сказать, что со мной «долго и счастливо» не получится.

Чёрта с два! Это было выше моих сил. Я хотел Машу. Причём, не только в физическом плане. А я всегда беру то, что хочу. Я чёртов эгоист, и Маша всегда об этом знала.

Я поступил плохо. Захотел её и взял. Присвоил себе, зная, что уеду и оставлю девушку с разбитым сердцем. Конечно, понимал, что отношения на расстоянии — фигня полная, хотя, должен признаться, что в последнее время всё чаще стал задумываться, что можно попробовать. А потом одёргивал себя. Ей всего восемнадцать. Мне без пяти минут двадцать три. Я всегда любил секс, девушек. Смогу ли я не причинить Маше боль? И сможет ли она так безоговорочно мне доверять?

Столько разных но… Но… Но я люблю её. Чёрт, не думал, что способен на такие чувства.

Я постоянно думаю о ней. Когда Маши нет рядом, готов волком выть от тоски, от острой потребности ощутить её умопомрачительный запах, почувствовать под своими ладонями её бархатную кожу, услышать её ласкающих слух голос.

Я перегонял в голове все возможные варианты и не находил ни одного.

Разговор в кофейне вышел совсем не таким, как я планировал. Зачем-то ляпнул про оставшиеся две недели… Наверное, в порыве отчаяния, надеясь на чудо. Снова обидел её. Я недостоин Маши.

Если бы она накричала, устроила истерику, влепила мне пощёчину, было бы легче. Немного, но легче. А она улыбнулась и пожелала удачи, сжав мою руку. Я думал, что не сдержусь и разрыдаюсь, как баба. Не плакал лет с пяти, наверное. А Маша всю душу на изнанку выворачивает этими огромными искренними глазами!

Она ушла, а я, словно пёс на поводке, побежал следом. Преследовал её до остановки, где Маша села на автобус и уехала в сторону общежития, обрывая верёвку.

Но ошейник-то остался… И не даёт дышать, стягивает горло, хочется разорвать его и освободиться, но никак. Он надёжно застёгнут на замок, а ключ есть только у Маши.

Сел в машину и кружил по городу больше часа. Едва удержался, чтобы не свернуть к общежитию, когда проезжал мимо. Тряхнул головой и развернулся, направляясь к офису.

Отец ещё был здесь, и я, сам не зная для чего, ворвался в его кабинет, повергая в шок своим настроем привыкшую видеть меня обаяшкой секретаршу.

Присаживаться не стал. Встал прямо напротив отцовского кресла и заложил руки в карманы брюк, перекатываясь с носка на пятку.

Отец смерил меня слегка удивлённым взглядом, закатил глаза и сказал:

— Что ты смотришь на меня побитым щенком?

Я усмехнулся и подошёл к окну, налил в стакан воды из графина, всегда наполненного. Глотнул, но, почувствовав непонятную горечь, поставил стакан на столик.

— Алекс, — снова услышал голос отца, но не повернулся, продолжал смотреть в окно невидящим взглядом, — я всегда гордился тем, что ты в свои годы уже настоящий мужчина, который умеет держать слово. Я уверен в тебе. Ты знаешь, что нет другого выхода. Дать заднюю сейчас — означает потерять миллионы. Она того стоит?

Я усмехнулся и ответил чистую правду:

— Для меня она стоит гораздо больше, — это так. Я бы отдал за Машу все деньги мира. Только это не мои деньги… — Но, конечно, ты не должен платить.

Отец молчал, я тоже. Знаю, что папа пытается меня понять, но его отношение к женщинам было скорее потребительским. Как и у меня до того, как впервые взглянул в Машины глаза.

А по итогу именно так я с ней и поступил. Попользовался и оставил. Но не это терзало меня больше всего. Мне просто хреново без неё. Поступил бы я иначе, если б мог отмотать время? Чёрта с два. Не сумел бы.

— Сын, я рад, что ты вырос человеком, способным чувствовать, и горжусь тобой. Поэтому не стану ни к чему принуждать, но…

— Нет, отец, — уверенно ответил и повернулся, посмотрев мужчине в глаза твёрдым взглядом, — конечно, я поеду. Тут нечего обсуждать.

Каждое слово, словно ножом по горлу. Но у меня нет выбора. От собственного бессилия хочется выть.

— Простите, — тишину разорвал звонок селектора.

— Да, Марта, — устало ответил отец.

— Тут к вам пришли…

— Ты же знаешь, я никого не принимаю по понедельникам, я…

— Да, — перебила секретарша испуганным голосом, — но мужчина требует, чтобы я сказала, что пришёл Игорь Суржевский…

Услышав знакомое имя, усмехнулся. Как он узнал, что я здесь? Пришёл набить морду? Буду очень рад. Надеюсь, у мужика тяжёлая рука. Выглядит здоровым. Хорошо бы, чтоб отец Маши врезал мне пару раз… Может, физическая боль хотя бы на время позволит забыться…

Но мысли в голове сменились настороженностью, когда я взглянул на отца. Он выглядел так, словно увидел призрака. Я напрягся.

— Игорь Суржевский? — тихо спросил отец. Секретарша ничего не ответила. Наверное, не услышала. Папа прочистил горло и продолжил: — Высокий брюнет, широкие плечи, нос с горбинкой, смотрит так, что хочется залезть под стол?

— Э-э-э, — прозвучало на весь кабинет, — ну в общем да, хочется, честно говоря.

И к моему величайшему изумлению, отец расплылся в счастливой улыбке. Я видел его улыбку пару раз за всю жизнь.

— Немедленно проводи ко мне!

Я не успел ничего спросить, как дверь распахнулась, и в кабинет гордой поступью вошёл Машин папа.

Отец поднялся на ноги, вышел из-за стола и замер. Мужчины стояли так несколько секунд, не шевелясь, рассматривая друг друга. В их позах было столько напряжения, что я приготовился разнимать драку. Может, я всё же получу по морде?

Но дальнейшее повергло меня в шок. Даже боль в груди на секунду притупилась. Отец сделал пару шагов, сохраняя расстояние между ним и Суржевским, затем протянул руку. Игорь быстро пожал протянутую ладонь и одним резким движением притянул отца в медвежьи объятия. Тот уверенно хлопал Машиного родителя по спине, а я стоял, раскрыв рот, совершенно не понимая, что здесь происходит.

Наобнимавшись, отец заговорил первым:

— Какими судьбами? Ты здесь давно? Иринка с тобой?

— Ирина умерла десять лет назад. Рак, — Суржевский ответил совершенно спокойным тоном и присел в кресло, отвечая на приглашающий жест отца.

Тот замер, чуть не дойдя до бара.

— Я не знал… Я бы мог помочь… Я…

— Нет, — перебил Игорь, — никто не смог бы помочь. К тому же, прошло уже много лет.

— Да, — пробормотал отец и, тряхнув головой, налил в два стакана виски. Потом глянул на меня и налил и в третий.

— Здравствуй, Алекс, — поздоровался со мной Суржевский таким тоном, словно всё нормально, а я сумел лишь кивнуть в ответ.

— Вы знакомы? — удивился отец, и я поспешил ответить:

— Это отец Маши, пап.

В кабинете повисла тишина. Отец смотрел на меня широко расширенными глазами, я не отводил взгляда от Суржевского, а тот глядел на отца с непроницаемым выражением на лице. В этот момент я почему-то почувствовал себя полным кретином.

— Твою мать, — выругался отец, громко стукнув стаканом по столу.

— Маша сказала вчера, что заболела, — Игорь перевёл взгляд на меня, и я, уверенно глядя в его глаза, сказал правду.

— Да, и в её болезни виноват я.

Отец Маши напрягся.

— Не понял.

— Сын, — в наш диалог вмешался папа, — мы с Игорем знакомы со школы. Я знал и Ирину. После окончания университетов хотели вместе начинать бизнес, но потом я был вынужден уехать, заимел огромный долг перед дядей… Конечно, ни о каком партнёрстве в России и речи быть не могло. Я предпочёл оборвать все связи, опасаясь что твой дед будет давить… Поэтому даже не знал, что у Суржевских родилась дочь…

Отец определённо пытался предотвратить назревающую бурю своим рассказом, но, казалось, Суржевский совершенно его не слушал. Я же… Не могу сказать, что не удивлён. Такое совпадение можно увидеть разве что в кино. И что это тогда? Если не чёртова судьба?

— Так что с Машей? — Игорь перебил рассказ друга.

— Я переезжаю в Москву. Мы открываем там филиал, и я буду управляющим.

Суржевский сжал губы, и это было единственным проявлением его эмоций. Не мужик, а кремень. Похоже, получить по морде всё же не удастся.

— Дело молодое, — отец снова попытался разрядить обстановку и перевёл тему, — а ты-то здесь какими судьбами? Давно приехал?

Пока старые друзья вели непринуждённый разговор, потягивая виски, мой мозг пытался донести до сознания какую-то информацию. Я думал с таким напряжением, что разболелась голова, пока не понял, что, возможно, у меня появился шанс…

Маша

Вечером отец позвонил мне и спросил, как здоровье. Я постаралась ответить как можно веселее, но, думаю, папу не обмануть. Надеюсь, он списал слегка осипший голос на простуду.

Тири уже была в комнате и, заметив меня, изменилась в лице. Мне было неловко, что я причиняю подругам одни лишь неудобства, поэтому, в качестве компенсации, я рассказала соседке всю правду. К тому же, скрывать нет смысла. Через пару недель каждая бродячая кошка будет знать, что Александр Романов переехал в Россию, оставив свою игрушку умирать от неразделённой любви.

Но мне было плевать на все сплетни и пересуды. К ним у меня выработался стойкий иммунитет.

Я очень старалась приспособиться жить без Алекса. Ведь мы были вместе всего четыре месяца! Так успокаивали подруги. Но мне казалось, что прошла целая жизнь. Идеальная жизнь. Наполненная теплом, счастьем, любовью… Искренней, безграничной, настоящей.

С каждым днём я всё больше убеждалась, что люблю Алекса по-настоящему. И с каждым днём оставалось всё меньше шансов разлюбить.

Моё сердце тосковало о нём, обливаясь кровью. Я проживала каждый день, будто во сне. Будто это не я. Словно меня сунули в экран телевизора и показывают, на потеху зрителям. Но вот-вот всё закончится. Алекс придёт за мной, вырвет из этого кошмара и увезёт домой.

Но он не приходил. И уже никогда не придёт.

Мои вещи забрала Кэйт. Она позвонила Романову и договорилась о встрече. Алекс сам собрал всё в коробку и привёз к кампусу.

Кэйт сказала, что он выглядел хорошо. Как и всегда. Я не ждала, что Романов будет рыдать ночами в подушку, но всё равно проплакала в тот день до самой ночи. Потому что все эти вещи наглядно демонстрировали несчастливый финал счастливой истории.

И тогда я смирилась, осознав конец.

Моя жизнь стала похожа на существование. Утром я на автомате поднималась с постели, умывалась и чистила зубы, надевала джинсы, несмотря на то, что конец мая радовал жаркой погодой. На лекциях старалась всё внимание уделять записям, на семинарах принимала активное участие в любых дискуссиях. Проводила очень много времени в библиотеке, потому что не хотела возвращаться в комнату, где Тири убивает меня участливыми взглядами. Сидела за книгами до самого закрытия, а потом стала брать с собой макбук, чтобы писать о Бублике.

Но даже истории о нём стали какими-то грустными. Думаю, редактор заставит переписывать.

А как переписывать, если я совершенно ничего не чувствую?

Каждый раз, когда я пишу свои рассказы, опираюсь на собственные эмоции. А сейчас я опустошена. Внутри зияет холодное тёмное пространство, с каждым днём заполняя собой всё больше и больше места.

Всё вокруг было в тумане. Каждый день повторялся, словно День Сурка.

Один из любимых фильмов Алекса…

Алекс по-прежнему был повсюду. Я отсчитывала дни до его отъезда, хорошо запомнив, что Андрей Алексеевич поменял билет на шестое июня, и думала, что в этот день я умру.

Но нет. Я продолжала жить и седьмого, и восьмого, и даже пятнадцатого я всё ещё дышала и механически выполняла все важные действия. И каждый день думала о том, что теперь уже точно не увижу широкую спину Алекса в кофейне, не столкнусь случайно в магазине. Романов больше не ходит по тем же улицам, что и я. Он улетел. А я осталась.

Экзамены начались с двадцатого, и к концу июня я была свободна от учёбы.

И это было ужасно. Я совершенно не понимала, как смогу теперь жить. Что буду делать, просыпаясь по утрам? Чем занимать себя в течение дня?

Я думала об этом по пути в общежитие после сдачи последнего экзамена. Никаких положительных эмоций не испытывала. Смотрела на радующихся наступившим каникулам студентов и завидовала им. Кто-то прямо сейчас направится в аэропорт и полетит в тёплые страны, кто-то побежит собираться на вечеринку, а я… Что теперь буду делать я?

От этих мыслей меня отвлёк звонок отца.

— Привет, Маша.

— Привет, пап, — ответила, всё ещё находясь в ужасе от перспектив наступления завтрашнего дня.

— Завтра ты вылетаешь ко мне. Я уже заказал билеты.

— Я не полечу! — выпалила, жутко испугавшись.

— Почему? — последовал разумный вопрос.

Отец вернулся в Москву больше двух недель назад, и я даже не думала о том, чтобы поехать к нему. Эта мысль была ужасающей. Потому что там он. Алекс.

Так, Маша. Ты должна успокоиться. Это Москва. Ты же так хотела попасть домой! Вероятность встретить Романова на Красной площади равна нулю.

И поездка определённо сможет хотя бы немного отвлечь от унылых мыслей и воспоминаний, терзающих душу вновь и вновь.

— А знаешь, я передумала. Да, спасибо, пап.

— Отлично. Я встречу тебя в аэропорту. Билет скину на электронку. Вылет в тринадцать пятьдесят.

И отец отключился, не прощаясь.

Вернувшись в общежитие, начала собираться. Настроение немного приподнялось в ожидании поездки. Смена обстановки позволит отвлечься. Я буду гулять каждый день! Хочу съездить в Питер… На поезде! Посмотрю на Невский, прокачусь на теплоходе по рекам и каналам северной столицы и обязательно побываю на Крестовском острове!

— Ты выглядишь лучше, — едва войдя в комнату ближе к вечеру, сообщила соседка.

— Завтра лечу в Москву, — сказала довольным тоном, но, увидев зарождающийся ужас на лице подруги, поспешила добавить: — Нет-нет! Я не преследую Романова. Отец купил мне билет. Лечу к нему.

Тири заметно расслабилась, кинула сумку в шкаф и прошла в комнату.

— Мэрик, ты в порядке? — уточнила подруга, присаживаясь на кровать.

Я тяжело вздохнула и пожала плечами, складывая в чемодан спортивный костюм.

— Буду, — ответила, кивнув, — в конце концов, все живы, здоровы. Я не первая и не последняя. Рано или поздно отпустит. Других вариантов у меня нет…

— Когда вернёшься?

— Не знаю, — взяла со стола пару книг, подготовленных заранее, и положила в чемодан, — наверное, к началу учёбы. Мне нечего здесь делать…

Это правда. Тири тоже уезжает домой на каникулы, Кэйт постоянно занята своими мужчинами, а больше здесь у меня никого нет.

Я не успела обзавестись взводом подруг. Не сумела влиться в большую компанию студентов, куда так усердно пыталась вписать меня Ти в самом начале нашего знакомства. Я словно занимаю не чужое место. А моё уехало в Москву вместе с Романовым.

К тому же, в Москве сейчас живёт Арина. Девушка, с которой мы вместе учились в школе при посольстве. Там же и её брат Антон. Мы неплохо ладили, завтра же позвоню ей.