1999 № 01

Два краха – уроки и итоги

Доктор экономических наук И. ОСАДЧАЯ.

XX столетие стало свидетелем двух величайших крахов. Первая его треть закончилась крахом системы классического капитализма. Подтверждением тому был самый глубокий и всеобъемлющий кризис 1929-1933 годов. Однако капитализм нашел из него выход в создании нового механизма регулирования, основанного на сочетании цивилизованного рынка, государственного вмешательства в экономику и демократической системы власти.

Завершающая треть ознаменовалась крахом социалистической системы, основанной на полном огосударствлении экономики и тотальной власти одной партии. Этот кризис продолжается. И если в ряде бывших стран «соцлагеря» уже наметился перелом (практически остановлена инфляция и начался подъем в Польше, Чехии, Словакии, Венгрии), то в нашей стране света в конце туннеля еще не видно. Глубочайший структурный кризис- кризис переходного периода переплелся с такой же структурной инфляцией и недавним финансовым кризисом, и борьба с этой многоголовой гидрой пока еще не выдвинула своего героя.

Но очевидно, что в перспективе цель та же: создать устойчивый механизм управления экономической системы, основанной на тех же трех китах: цивилизованный рынок, государственное регулирование, демократическая политическая система. История учит, что именно такая организация общества устойчива, способствует росту благосостояния, выявляет способности людей, обеспечивает решение многих социальных и культурных проблем. Вот почему есть большой соблазн еще раз обратиться к кризису 1929- 1933 годов и его итогам.

Современную рыночную экономику индустриально развитых стран, как и экономику XIX столетия, по традиции называют «капитализмом», поскольку главная ее черта – динамичность, основанная на превращении прибыли в капитал, на непрерывном накоплении богатства и расширении производства. Однако экономический механизм, который обслуживал и обслуживает этот динамический процесс (а вместе с ним – и уровень благосостояния общества в целом), его социальная структура и менталитет общества не оставались неизменными.

Чем отличался классический капитализм XIX столетия? Это была экономическая система, основанная на индивидуальной частной собственности, где преобладали индивидуальные предприятия. Регулирование такого капитализма осуществлялось в основном с помощью стихийной рыночной конкуренции. Протестантская этика определяла мировоззрение и поведение правящего класса.

На рубеже XIX и XX столетий эта частнопредпринимательская модель начала рождать своих собственных монстров. Концентрация и централизация капитала породили первые крупные корпорации, гигантские тресты и картели, способные монополизировать то или иное производство и отраслевые рынки. А между тем эта монополизация вносила в экономическую систему элементы организации и планирования. Но она же, убивая конкуренцию и свободу ценообразования, несла с собой загнивание и застой. В это же время крепли позиции профсоюзов, способных противопоставить силе монополистических объединений силу организованного рабочего класса, что резко ограничивало рыночные процессы и в определении заработной платы.

Экономическая система утратила гибкость. Результатом стал глубочайший кризис 1929- 1933 годов. За ним последовала длительная депрессия, которая продолжалась вплоть до начала Второй мировой войны.

Чем глубже в историю уходит это событие, тем яснее становится: кризис был не просто очередным циклическим кризисом перепроизводства – одним из тех, что регулярно поражали капиталистическую экономику. То был кризис самой системы, которая уже не могла функционировать по- старому и требовала глубокой перестройки. Вот некоторые его характеристики. Кризис завершил период бурного процветания двадцатых годов. Начался он в финансовой сфере. «Черная пятница» 24 октября 1929 года в один день разорила миллионы крупных и мелких держателей акций, произошел биржевой крах, после чего последовали стремительное снижение производства и рост безработицы.

В 1932 году – самая глубокая точка кризиса – производство сократилось, по сравнению с 1929 годом, более чем наполовину, частные капиталовложения снизились в четыре раза, а в обрабатывающую промышленность – почти в пять раз. Выпуск автомобилей сократился на 80 процентов. Выплавка стали – на 76. В середине 1932 года металлургические заводы были загружены всего на 12 процентов мощности. Кризис сопровождался массовыми банкротствами и безработицей – обанкротилось около 130 тысяч фирм. В начале 1932 года в США насчитывалось 15-17 миллионов безработных. Если прибавить к ним полубезработных, занятых один-три дня в неделю, то это уже почти треть населения.

Особенно сильно кризис ударил по банковской системе. Массовые набеги вкладчиков, стремившихся изъять свои вклады, породили цепную реакцию банковских крахов. В конце 1930 года потерпел крах Банк Соединенных Штатов. В 1931 лопнуло свыше двух тысяч банков, а в 1933 – еще две тысячи семьсот. Это была подлинная банковская катастрофа.

Если наш кризис 1991 года сопровождался бурной инфляцией и ею усугублялся, то Америка в «великую депрессию» инфляции вообще не знала. Наоборот, в США произошло резкое падение цен. Цена пшеницы снизилась в два раза, хлопка – в два с половиной. Цены на сельскохозяйственную продукцию падали сильнее, чем на промышленные товары, разоряя и ухудшая положение фермеров.

Только что вступивший в должность президент США Франклин Рузвельт (на фото – справа) излагает свой «новый курс».

Какие действия предприняло в этих условиях американское правительство? Прямо скажем, неординарные, учитывая историю страны и традиции невмешательства государства в экономику.

Еще в декабре 1929 года президент Гувер выдвигает солидную программу капитального строительства с участием государственных финансов и частных инвестиций. При нем в октябре 1931 года создается Национальная кредитная корпорация (в ней участвуют крупнейшие банки) для спасения от краха промышленных, финансовых, торговых и железнодорожных компаний.

Однако Гувер действовал робко и непоследовательно, он все еще верил, что «экономические болезни нельзя лечить законами», что стоит положиться на «великодушие времени». В 1931 году он даже накладывает вето на законопроект Вагнера о создании системы национальной помощи безработным, по-прежнему рассчитывая на частную филантропию.

Однако время не проявляло великодушия. За тяжелым 1931 годом последовал еще более тяжелый 1932. Именно тогда президентский пост занял Ф. Рузвельт, тридцать второй президент и третий за всю историю США кандидат от Демократической партии. Создатель «нового курса» с самого начала выступил против общепринятого консервативного: «то правительство лучше, которое правит меньше». Еще будучи губернатором Нью-Йорка, в 1928 году он говорил: «Государство, которое не старается правительственными мероприятиями разрешать новые проблемы, вызванные огромным ростом населения и поразительными достижениями науки, обречено на упадок и неминуемую гибель от бездействия».

Но Рузвельт тогда не имел какой-то определенной, рассчитанной по срокам программы. Он понимал, что предвидеть все – это утопия, и верил только в действие. «Страна, – говорил он, – нуждается и, если не ошибаюсь, настойчиво требует смелых экспериментов. Здравый смысл подсказывает, что нужно выбирать метод и делать попытку; если опыт не удается, надо откровенно это признать и попробовать другой способ. Главное пробовать что-нибудь».

И эксперименты под лозунгом «нового курса» начались.

В день инаугурации Рузвельта разразилась банковская катастрофа, поэтому решительные и конструктивные меры были предприняты прежде всего в банковской и финансовой сферах. Первым делом правительство закрыло все банки «на каникулы», прекратило обмен банкнот на золото, которое просто изъяло из обращения. Золотое содержание доллара снизилось почти наполовину, произошла девальвация доллара.

Фонды созданной еще при Гувере Национальной кредитной корпорации – теперь она стала называться Реконструкционной финансовой корпорацией (РФК) – резко увеличились за счет бюджетных вливаний, и она стала играть важнейшую роль в спасении банков, впрочем, как и других сфер частного бизнеса. Одновременно создавались специальные государственные и полугосударственные банки, чтобы финансировать определенные сферы экономики – сельское хозяйство, жилищное строительство, экспорт. С 1932 по 1939 год через РФК в банковскую систему было влито четыре миллиарда долларов, железным дорогам передано 1,4 миллиарда, сельскому хозяйству – 2,4 миллиарда.

Ряд законов обеспечил стабильность коммерческих банков. Государство взяло на себя страхование депозитов в коммерческих банках. При этом оно начало активно влиять на объем и формы банковского кредита, низкими резервными нормами и учетными ставками добиваясь роста инвестиций.

Реформы фондовой биржи имели целью навести порядок на рынке ценных бумаг: они стали проходить специальную жесткую проверку, новые правила ограничили возможность использования кредита для спекулятивных операций с ценными бумагами.

Другие меры были направлены на преодоление спада производства. Разработанные программы комплексного развития предполагали начать строительство гидроэлектростанций, освоение природных ресурсов в районах, особенно страдавших от депрессии.

Самым крупным и эффективным проектом такого рода стало освоение бассейна реки Теннесси, охватившее семь южных штатов. Корпорация – Управление по освоению долины Теннесси (ТВА) – передала все права собственности в этом регионе государству. Управление, финансируемое из бюджета, занималось не только гидростроительством, но и решением других производственных, экономических, сельскохозяйственных проблем. И сегодня это крупнейшая государственная корпорация, на долю которой приходится 8 процентов всего производства электроэнергии США, в ее ведении – крупные заводы по производству военной продукции и минеральных удобрений.

Особых забот требовало сельское хозяйство. Чтобы поддержать уровень цен на его продукцию, был принят закон о сокращении сельскохозяйственного производства. Фермеры, соглашавшиеся производить меньше пшеницы, кукурузы, табака, мяса, молока, получали компенсацию, средства для которой предоставлял специальный налог на потребление этой продукции. Ее в больших объемах закупало правительство. Вместе с тем оно резко расширило кредиты фермерам, сократило процент по их долгам, оказывало помощь разоряющимся фермерам. И, конечно, стимулировало вывоз пшеницы и хлопка за границу, например, выдавая «вывозные премии».

Самые кардинальные реформы «новый курс» предполагал в социальной сфере, за что противники и обвинили Рузвельта в социализме, даже в «советизации» Америки. Уже в августе 1933 года был подписан закон о социальном страховании, который предусматривал не только помощь безработным, но и субсидии штатам для оказания помощи нуждающимся и больным, инвалидам, пострадавшим от стихийных бедствий. Он установил также пенсии для рабочих, достигших шестидесяти пяти лет.

Одновременно государство активно финансировало общественные работы, прежде всего строительство. Безработная молодежь (от 18 до 25 лет) могла на год отправиться в Гражданский корпус – лагеря военизированного типа (вроде строительных батальонов). Они строили дороги и плотины, охраняли и возрождали леса и парки. (За восемь лет своей деятельности Гражданский корпус расширил площадь лесов на 6 миллионов 885 тысяч гектаров, возвел 6 миллионов сооружений против эрозии почвы, создал множество мест для разведения рыбы.)

Все экстренные мероприятия требовали огромных расходов. Поэтому увеличились налоги. Но этого было мало. Ничего не оставалось, как прибегнуть к практике финансирования бюджета с помощью займов, то есть дефицитного финансирования (хотя во время предвыборной кампании Рузвельт, как и его предшественники, клялся сбалансировать бюджет). К 1935 году бюджетный дефицит достиг невиданного до той поры уровня – 5-6 процентов валового национального продукта (с нынешней точки зрения, размер совершенно нормальный в условиях глубокого кризиса).

Такая политика была оправдана резким падением цен, отсутствием инфляции и крайне небольшой государственной задолженностью: сохранились значительные резервы средств как у населения, так и у банков.

«Новый курс» Рузвельта принес желанные результаты. Уверенность, оптимизм, напористость, с которыми действовал президент, рождали надежды. Началось экономическое оживление. Колоссальный перелом произошел и в общественном сознании, в понимании той роли, которую должно играть государство в экономической жизни страны. Прежде функции государства сводились в основном к тому, чтобы содержать армию и полицию, то есть оно обеспечивало внешнюю и внутреннюю безопасность, а также осуществляло административное управление. Теперь же от государства стали ожидать социальных гарантий, обеспечивающих прожиточный минимум всем, кто оказался вне благ рыночной экономики, – безработным, бедным, больным, пенсионерам, детям.

Вот почему «новый курс» не был только лишь программой краткосрочных, пожарных мероприятий. Он положил начало коренному преобразованию американской экономики. Конечно, основой основ оставалось частное предпринимательство, а главной движущей силой – рыночная конкуренция, заставляющая бороться за потребителя, снижать издержки, создавать новую продукцию, двигать технический прогресс.

Государство не стало заниматься непосредственно производством. Оно взяло на себя общее регулирование экономической конъюнктуры, стимулирование экономического роста и смягчение социальных последствий того общественного неравенства, которое рождает или обостряет рыночная экономика. В итоге появился новый экономический механизм, так называемая смешанная экономика, в котором взаимодействуют и рыночная конкуренция, и планирование в рамках крупных корпораций, и централизованное регулирование.

В валовом национальном продукте росла доля государственных расходов – федеральных и местных. Если в 1929 году она составляла лишь 10 процентов, то в 1934 выросла почти в два раза, а к началу девяностых годов превысила 30 процентов. Иначе говоря, у правительства появились широчайшие возможности для осуществления новых задач, вставших перед государством и в экономической, и в социальной сферах. С этой точки зрения интересно посмотреть на то, что представляет собой нынешняя структура федерального, то есть центрального бюджета США. Примерно 28 процентов – это военные расходы, около 7 – расходы, связанные с хозяйством (в основном – строительство дорог, связь и т. п.) и 47,3 процента – расходы, идущие на нужды образования, медицинского обслуживания и социального обеспечения. Если учесть, что и местные бюджеты в основном финансируют социальные программы, то следует признать, что в США доминирует социальная ориентация государственных финансов.

Но откуда у государства появились такие деньги? Увеличение расходов потребовало колоссального расширения налоговой базы. Именно Рузвельтовская администрация сделала главным источником налоговых поступлений подоходный налог, причем с очень дифференцированными налоговыми ставками. Богатые в свое время должны были выплачивать государству до 70 процентов своих доходов; впоследствии эта предельная ставка была снижена, но подоходный налог остался главным источником государственных доходов. Он и ныне дает 42-43 процента поступлений в федеральный бюджет. Заметьте, налог на прибыли корпораций обеспечивает только 11 процентов поступлений. Зато важную роль играет налог, который в равной мере уплачивают предприятия и работники, – налог на заработную плату. Он дает до 36- 37 процентов общих поступлений в бюджет.

Важнейшую роль в централизованном регулировании экономики, наряду с бюджетом, стал играть Центральный банк, или Федеральная резервная система США, в которую входят двенадцать региональных банков. Всю ее деятельность определяет Совет управляющих, подчиненный только Конгрессу. Широкое распространение получили кредитные инструменты финансовой помощи государства – представление государственного кредита (в том числе льготного), а также гарантирование государством частного кредита, разнообразные формы кредитования мелких и средних предприятий.

Однако бюджетное регулирование таит в себе и большие опасности. Слишком быстрый рост расходов, появление устойчивых бюджетных дефицитов способствуют развитию инфляции. А при слишком высоких ставках индивидуального подоходного налога общество вырабатывает «защитные механизмы» – появляются разные способы уклонения от налогов, теневая экономика, возникает система всевозможных льгот и исключений из правил, создаваемая самим государством, что поощряет лоббизм и коррупцию.

Диалектика жизни такова, что всякое достоинство со временем превращается в недостаток. В восьмидесятых годах многое из того, что явилось продолжением рузвельтовских реформ, подверглось существенному пересмотру. Налоги стали тормозить экономическую активность, уменьшились сбережения, а социальная благотворительность обернулась нежеланием многих слоев населения трудиться или искать работу. Стало очевидно, что многие виды работ, которые брало на себя правительство, дешевле и эффективнее осуществляются частными предприятиями. Началось движение в пользу сокращения государственного вмешательства в экономику, уменьшения его социальных обязательств. В последнее десятилетие правительство США проводит настойчивую политику ограничения дальнейшего опережающего роста государственных расходов и сокращения бюджетных дефицитов.

И тем не менее это не умаляет значения проведенных в свое время Рузвельтом и его продолжателями реформ. В смешанной экономике была найдена та золотая середина, на которой надо было остановиться. Ведь именно этим и была сильна политика Ф. Д. Рузвельта. Употребляя понятие «золотой середины», я вовсе не хочу сказать, что есть какая-то строго определенная модель сочетания рыночного и государственного регулирования. Моделей много, как много стран и народов с разными историческими судьбами и характерами. Но главное, что присуще всем моделям, состоит в том, что эти различия – не результат идеологического пристрастия к той или иной системе «смешанности» (хотя и она играет некоторую роль), а итог поисков оптимального сочетания государственного и рыночного регулирования при минимизации издержек того и другого. Какую модель предложит нам история, предсказать трудно. Но ясно одно: государство – ив силу традиций (все же наша смешанная система вырастает из недр социализированной экономики), и в силу отсталости, и по причине особых трудностей переходного периода – будет играть в нашей модели рыночной экономики важную роль. Никуда от этого не деться.