30 лет в ОГПУ-НКВД-МВД: от оперуполномоченного до заместителя министра

Глава 10. Возникновение массовых репрессий

И вдруг всё пошло совершенно не по тому сценарию, который задумал Сталин. Как это случилось доподлинно, остаётся только гадать, поскольку не вся документальная база событий того времени сейчас имеется. Однако историку Ю.Н. Жукову, много лет изучавшему сталинские архивы, удалось выработать версию [Л.11], которой мы и воспользуемся, добавив к ней собственные исследования [Л.1].

Итак, предположительно установлено, что перед окончанием июньского 1937 года пленума ЦК первый секретарь Западно-Сибирского крайкома Р.И. Эйхе обратился в ЦК или Политбюро с инициативной запиской. Сам этот документ пока не найден, но известно принятое по нему решение. Скорее всего, в своём обращении Эйхе изложил именно те вопросы, которые были высказаны им ещё на февральско-мартовском пленуме ЦК, но они, естественно, не нашли ни понимания, ни поддержки со стороны группы Сталина. Тогда выступавший уверенно заявил, что в Западной Сибири существует «немалая группа заядлых врагов, которые будут пытаться всеми мерами продолжать борьбу». Теперь в своей записке Эйхе, вполне возможно, указал на то, что не разоблачённая до сих пор некая повстанческая контрреволюционная организация угрожает политической стабильности в крае, что особенно опасно в период подготовки и проведения избирательной кампании. Очевидно, в целях быстрой и эффективной борьбы с очагами врагов партийный секретарь просил Политбюро санкционировать создание тройки, наделённой правом выносить внесудебные приговоры, в том числе и к высшей мере наказания.

Стремление к подобному силовому решению вопросов было характерно для Роберта Индриковича Эйхе, чей жёсткий, волюнтаристский стиль работы был им не однажды продемонстрирован в подведомственном ему Сибирском крае. При этом некомпетентность его деятельности вызвала даже резкий и открытый протест большой группы сослуживцев. Однако именно все эти недовольные, а не сам партийный секретарь, сразу же были сняты со своих должностей. А ещё в 1934 году, видимо, в целях активизации хлебозаготовок Эйхе сумел истребовать себе от Политбюро право в течение почти двух месяцев выносить в качестве наказания даже смертные приговоры.

Теперь трудно установить, каким образом Эйхе удалось заставить Политбюро 28 июня 1937 года принять нигде в учётных документах не зафиксированное, хотя и имевшее канцелярский номер (протокол 51, пункт 66), решение, которое гласило:

«1. Признать необходимым применение высшей меры наказания ко всем активистам, принадлежащим к повстанческой организации сосланных кулаков. 2. Для быстрейшего разрешения вопроса создать тройку в составе тов. Миронова (председатель), начальника управления НКВД по Западной Сибири, тов. Баркова, прокурора Западно-Сибирского края, и тов. Эйхе, секретаря Западно-Сибирского краевого комитета партии».

Вот эту дату и документ, появившиеся вовсе не по инициативе Сталина, а как раз вопреки и в противовес всей его предыдущей деятельности, следует считать началом проведения в стране массовых репрессий 1937–1938 годов. Но сам ли Эйхе догадался истребовать себе чрезвычайные полномочия для проведения намечавшейся широкой расправы? Вряд ли секретарь крайкома с двумя классами начального училища, организатор продотрядов, грабивших деревни, смог осуществить такой замысел. Однако известно, что перед июньским пленумом ЦК состоялось неформальное совещание, названное чашкой чая. Инициатором этого мероприятия был заведующий политико-административным отделом ЦК Иосиф Аронович Пятницкий (Иосель Ориолович Таршис), который созвал на негласный совет многих секретарей обкомов и крайкомов, старых большевиков и своих соратников по Коминтерну. Речь в кругу доверенных лиц шла о недовольстве проводившейся Сталиным политикой и о том, что имеются настроения устранить его от руководства партией. Очевидно, именно тогда была достигнута предварительная договорённость о единой позиции противодействия сталинскому курсу. Считается, что именно Таршису-Пятницкому, этому ортодоксу мировой революции, длительное время руководившему Коминтерном, принадлежала идея повязать Сталина большой кровью и тем самым, под угрозой полной дискредитации, заставить его выполнять волю старых революционеров. Однако можно предполагать: поскольку деятельность Пятницкого ещё с дореволюционных времён была связана с британскими спецслужбами, то идея кардинальной дестабилизации обстановки в стремительно развивавшейся стране была подсказана именно с туманного Альбиона. Ничего удивительного в этом нет. Если с использованием спецслужб ранее провоцировались революции 1905 и 1917 годов, крайне ослаблявшие Россию, то почему бы сейчас, в преддверии войны с намечавшимся восточным походом, на который нацеливали Германию, не устроить очередной беспредел в СССР? А потом, умело манипулируя общественным мнением, всю ответственность за кровавое побоище свалить на Сталина. Очень даже в английском стиле.

Можно предполагать, что инициативная записка Эйхе и принятое по ней решение явились лишь неким пробным действием, предназначенным для проверки, пойдёт ли сталинская группа в данном вопросе навстречу выставленным требованиям, отражавшим мнение значительной группы первых секретарей. В противном случае участники пленума, имевшие право простым поднятием рук исключать из членов ЦК и партии своих коллег, вполне способны были поставить такой же вопрос и в отношении фактических разработчиков Конституции — Яковлева и Стецкого, а осмелев, ещё и тех, кто стоял за их спиной — Сталина, Молотова, Ворошилова, Жданова, Вышинского, Маленкова и др. Во всяком случае, видимо, для выяснения позиций Кремлёвский кабинет Сталина, в котором присутствовал и Молотов, последовательно посетили 9 представителей периферийного руководства. 1 июля 1937 года на приёме побывали первые секретари Дальне-Восточного крайкома И.М. Варейкис, Саратовского крайкома А.И. Криницкий, ЦК КП(б) Азербайджана М.-Д.А. Багиров, Свердловского обкома А.Я. Столяр и Сталинградского обкома Б.А. Семёнов. 2 июля встречи продолжились с первыми секретарями Обского обкома Д.А. Булатовым, Северного крайкома Д.А. Конториным, Харьковского обкома Н.Ф. Гикало и ЦК КП(б) Киргизии М.К. Аммосовым. Из перечисленных посетителей Варейкис находился в кабинете более двух часов, Булатов — около часа, а остальные от 40 до 15 минут. Конкретное содержание проводившихся бесед не известно, но можно предполагать, что все первые секретари поддержали инициативную записку Эйхе и потребовали себе таких же полномочий. Во всяком случае решением Политбюро от 2 июля 1937 года чрезвычайные права были предоставлены всем первым секретарям ЦК нацкомпартий, крайкомов и обкомов. Видимо, по настоянию посетителей кабинета Сталина обосновано такое решение было следующим образом:

«Замечено, что большая часть бывших кулаков и уголовников, высланных одно время из разных областей в северные и сибирские районы, а потом по истечении срока высылки вернувшаяся в свои области, являются главными зачинщиками всякого рода антисоветских и диверсионных преступлений как в колхозах и совхозах, так и на транспорте и в некоторых отраслях промышленности.

ЦК ВКП(б) предлагает всем секретарям областных и краевых организаций и всем областным, краевым и республиканским представителям НКВД взять на учёт всех возвратившихся на родину кулаков и уголовников с тем, чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и расстреляны в порядке административного проведения их дел через тройки, а остальные, менее активные, но всё же враждебные элементы были бы переписаны и высланы в районы по указанию НКВД. ЦК ВКП(б) предлагает в пятидневный срок представить в ЦК состав троек, а также количество подлежащих расстрелу, равно как и количество подлежащих высылке».

Сразу следует отметить, что Политбюро отнюдь не обязывало первых секретарей безусловно выполнить данное своё решение, а лишь предлагало в разрешённом правовом диапазоне сделать то, что партийные руководители сами считали необходимым. Кроме того, тройки могли применять репрессии только в отношении «наиболее враждебных зачинщиков преступлений», по своему характеру относившихся к уголовно наказуемым деяниям. При этом на организацию всего этого сложного и ответственного дела отводилось всего пять дней, при условии, что все первые секретари ещё находились в Москве и многим требовалось значительное время, чтобы добраться до места своей работы и подготовить обоснованный ответ. То есть в данное решение была заложена возможность (при желании) его невыполнения в связи с истечением отведенного срока. Однако 6 из 9 посетителей кабинета Сталина — Варейкис, Криницкий, Багиров, Столяр и Булатов — оказались первыми среди направивших в Москву на утверждение составы троек и число подлежащих расстрелу и высылке.

После циркулярно разосланного во все крайкомы, обкомы и ЦК нацкомпартий решения Политбюро от 2 июля 1937 года на местах были незамедлительно созваны традиционные партактивы для обсуждения итогов июньского пленума. Но на них не говорили об особенностях избирательной системы или о подготовке агитаторов и пропагандистов к выборам. Основное внимание было сосредоточено на предстоявшей борьбе с врагами. Так, в резолюции московского актива, на котором с докладом выступил первый секретарь Хрущёв, отмечалось: «Каждый партийный и непартийный большевик должен помнить, что враги народа, подонки эксплуататорских классов — японо-германские фашистские агенты, троцкисты, зиновьевцы, правые, эти шпионы, диверсанты и убийцы, будут всячески пытаться использовать выборы для своих вражеских контрреволюционных целей. Разоблачение, выкорчёвывание и разгром всех врагов народа является важнейшим условием проведения выборов в советы, осуществления сталинской конституции и дальнейшего победоносного продвижения нашей страны к коммунизму».

В результате такой агитации предвыборная кампания превращалась теперь фактически в охоту на ведьм. Это показала и открывшаяся 7 июля 1937 года сессия ЦИК СССР, на которой с докладом о проекте «Положения о выборах в Верховный Совет СССР» выступил один из главных разработчиков этого закона — Яковлев. Осветив основные аспекты разработанной избирательной системы, докладчик призвал выдвигать кандидатами в депутаты новые кадры, «черпая их из неиссякаемого резерва — молодёжи, женщин, беспартийных». А выставлять этих кандидатов предлагал на заводах, фабриках в колхозах, совхозах. И снова, как и на предыдущих форумах, участники прений демонстративно проигнорировали суть услышанного. Говорили о чём угодно, но только не о статьях «Положения о выборах». В основном всё свелось к врагам народа, которым «удалось проникнуть на ответственнейшие участки нашей работы». Все преступления этих «мерзавцев, японо-германских шпионов, диверсантов, троцкистов и прочей сволочи могли быть своевременно предупреждены, если бы революционная бдительность была на должной высоте». Зато теперь — никакой пощады врагам народа!

9 июля 1937 года сессия ЦИК СССР единогласно утвердила закон о новой избирательной системе. Однако начавшиеся с этих дней массовые репрессии полностью свели на нет всю его великую значимость.

В день начала сессии ЦИК, 7 июля, был арестован И.А. Пятницкий (Таршис). Вроде бы, Сталину стало известно об устроенном им чаепитии, которое привело к столь печальным последствиям. С другой стороны, наркому Ежову было выгодно устранение этого партийного контролёра, каждодневно надзиравшего за работой НКВД. Вместе с тем материалов о заговорщицкой деятельности «твердокаменного большевика, беззаветно преданного идее мировой революции», было вполне достаточно, как в период его руководства Коминтерном, так и при последующей работе в ЦК.

Ответы на циркулярно разосланное решение Политбюро от 2 июля 1937 года начали поступать в Москву с некоторым опозданием от установленного пятидневного предельно ограниченного срока. Это говорило о том, что первые секретари и начальники местных управлений НКВД были явно не готовы к проведению карательной операции, а тем более не располагали полными сведениями об антисоветской деятельности бывших кулаков и уголовников или об их подпольных организациях. Тем не менее к 11 июля в Политбюро поступили сведения о намеченном составе троек и величине лимитов от 43 из 78 региональных парторганизаций. Остальные местные руководители, возможно, вовсе не претендовали на весьма сомнительные особые права для проведения карательных операций.

Наши современники должны знать, что наиболее кровожадным среди партократов оказался Эйхе, заявивший о желании непременно расстрелять 10 800 жителей Западно-Сибирского края, а сколько выслать — пока ещё не наметил. Следующим стал Хрущёв (Перлмуттер), подозрительно быстро сумевший разыскать и учесть в Московской области 41 305 врагов народа, из которых ровно 8500 наиболее активных надо было поставить к стенке, а 32 805 — отправить в ссылку. Третьим по степени жестокости показал себя хозяин Азово-Черноморского края Е.Г. Евдокимов, с большой точностью определивший, что расстрелять надо 6644 человека, а выслать 6962, всего — 13 606 врагов. Не намного от него отстали В.Ф. Шарангович из Белоруссии с лимитом 12 800 (из которых расстрелять 3000) и побывавший в кабинете Сталина свердловчанин А.Я. Столяр, наметивший 12 000 жертв, из них 5000 — к расстрелу. Следующие партийные руководители не вышли из лимита 10 тыс., но превысили 5 тыс. человек (в скобках указано число предназначенных к расстрелу): К.В. Рындин, Челябинская область — 7953 (2552); Л.И. Мирзоян, Казахская ССР -6749 (2346); И.М. Варейкис, Дальневосточный край — 6698 (3017); Ю.М. Каганович, Горьковская область — 6580 (2295); К.М. Сергеев, Орджоникидзевский край — 6133 (2461); П.П. Постышев, Куйбышевская область — 6140 (1881); А.И. Икрамов, Узбекская ССР — 5441 (1489).

Но 11 первых секретарей весьма скромно определили для своих регионов число тех, кого следовало репрессировать. А Башкирская АССР, Красноярский край и Ленинградская область вообще не сообщили никаких цифр.

На основании полученных к концу июля данных в ведомстве Ежова разработали общую таблицу, в которой было прописано, какой для каждого региона устанавливался лимит репрессий по первой (расстрел) и второй (высылка) категориям. Составлявшие этот документ цифры позволяли определить, что, в соответствии с запросами периферийного руководства, число будущих, пока ещё безымянных, жертв должно будет составить порядка четверти миллиона человек! Именно эти сводные данные некоторые историки совершенно неправомочно относят к произволу тирана Сталина, в борьбе за единоличную власть решившего развязать массовые репрессии. Приведенный нами срез событий тех лет показывает, что всё было совершенно не так.

Вместе с тем, прекрасно понимая, что предстоящие репрессии против собственного простого народа, которым Сталин не имел возможности противостоять, будут весьма широкомасштабными, вождь, видимо, решил под их видом ликвидировать действительно потенциально опасных лиц, могущих нанести ущерб обороноспособности страны. В книге «Строго секретно» [Л.1] мною была выдвинута версия, что действия Сталина, направленные на принятие самых жёстких мер по пресечению возможности утечки за рубеж любой информации о нашем военном потенциале, включавшем промышленное и сельскохозяйственное производство, материальные и человеческие ресурсы, а также состояние вооружённых сил, являлись целенаправленно проводившейся «Операцией прикрытия». По оценке историков, эта версия имеет право на суще-ствование.

В общем, пока в ведомстве Ежова отрабатывали руководящий документ по «бывшим кулакам и уголовникам», 25 июля 1937 года появился совершенно секретный оперативный приказ наркома внутренних дел № 00439, который гласил:

«Следственными материалами последнего времени доказано, что германский Генеральный штаб и Гестапо в широких размерах организуют шпионскую и диверсионную работу на важнейших и, в первую очередь, оборонных предприятиях промышленности, используя для этой цели осевшие там кадры германских подданных. Агентура из числа германских подданных, осуществляя уже сейчас вредительские и диверсионные акты, главное внимание уделяет организации диверсионных действий на период войны и в этих целях подготавливает кадры диверсантов.

Для полного пресечения этой деятельности германской разведки ПРИКАЗЫВАЮ:

1. В трёхдневный срок со дня получения настоящего приказа точно установить и мне донести списки германских подданных:

а) работающих на всех военных заводах и на заводах, имеющих оборонные цеха, согласно прилагаемому списку заводов;

б) отдельно список германских подданных, в разное время работавших и уволенных с этих предприятий и цехов, но оставшихся на территории СССР, вне зависимости от того, где они в настоящее время работают;

в) отдельно список германских подданных, работающих на железнодорожном транспорте.

В списках указать: фамилию, имя и отчество германского подданного, занимаемую им должность и наименование предприятия, в котором он работает.

2. Начиная с 29 июля с.г. приступить к арестам всех установленных вами германских подданных, работающих на военных заводах и заводах, имеющих оборонные цеха, железнодорожном транспорте, а также уволенных с этих заводов, в том случае, если они проживают на территории вашей республики, края или области.

Всю операцию по арестам закончить в пятидневный срок.

3. Германских политических эмигрантов, работающих на военных заводах и заводах, имеющих оборонные цеха, арестовывать только в случае, если они сохранили германское подданство.

На каждого из германских политических эмигрантов, принявшего советское гражданство, представить мне не позже 5 августа 1937 года подробный меморандум с изложением компрометирующих материалов для решения вопроса об аресте.

4. Следствие по делам арестованных вести особо тщательно. Добиваться исчерпывающего вскрытия неразоблаченной до сих пор агентуры германской разведки и окончательного разгрома диверсионной низовки, заложенной ею на промышленных предприятиях. Дела арестованных по окончании следствия направлять в НКВД СССР для последующего рассмотрения их Военной Коллегией или Особым совещанием НКВД.

5. Вновь выявляемых в процессе следствия германских агентов-шпионов, диверсантов и террористов, как из числа советских граждан, так и подданных других государств, немедленно арестовывать независимо от места их работы.

6. Одновременно с проведением операции приступить к проведению тщательного учёта всех германских подданных, работающих на всех других промышленных предприятиях, в сельском хозяйстве и советских учреждениях, а также бывших германских подданных, принявших советское гражданство и работавших ранее на военных заводах и оборонных цехах других промышленных предприятий.

К 1 сентября (ДВК и ВСО к 15 сентября) с.г. представить мне на каждого из указанных лиц подробный меморандум с изложением в нём установочных данных и подробных компрометирующих материалов для решения вопроса об аресте.

7. Ежедневно к 12 часам за истекшие сутки доносить мне телеграфом ход и результаты операции и все добытые следствием материалы.

8. Приказ ввести в действие по телеграфу».

Действительно, на предприятиях и в организациях нашей страны трудилось достаточно большое количество немецких специалистов, имевших ранее и даже в текущее время германское гражданство. В условиях неумолимо приближавшейся войны, к которой западные державы настойчиво подталкивали Германию, возникла реальная необходимость принять серьёзные меры для полного пресечения возможности вредительства и утечки информации от таких работников, по роду своей деятельности знавших не подлежавшие разглашению сведения. В связи с этим и было принято решение оперативно нанести силами НКВД единовременный мощный удар по всей возможной агентуре, для чего одних подозреваемых арестовать, а других взять под колпак. Заметим, что к решению вопросов по германской агентуре никак не привлекались только что созданные тройки. Следственные дела, причём особо тщательно, должны были вестись лишь силами работников НКВД. По окончании следствия материалы предписывалось «направлять в НКВД СССР для последующего рассмотрения их Военной Коллегией или Особым совещанием НКВД».

Проведение такой «Операции прикрытия» являлось своевременным, поскольку в 1938 году, с началом третьей пятилетки, вся достаточно окрепшая промышленность Советского Союза и, в первую очередь, конечно, оборонных отраслей, начала переводиться на массовое производство военной техники. Для того чтобы такая переориентация работы предприятий не стала известна потенциальному противнику, с оборонных заводов, а также с железнодорожного транспорта, как основного связующего различные производства звена, следовало удалить всех лиц, могущих в агентурном или частном порядке передавать своим информацию о производившейся новой продукции. Однако представлялось сложным (и подозрительным) даже под благовидными предлогами единовременно уволить множество иностранных специалистов, вложивших свой труд в создание и работу советских предприятий. Тогда решено было провести акцию по массовому аресту якобы агентуры из числа германских подданных. Ставка делалась на то, что, поскольку при аресте шпиона совершенно не обязательно знакомить общественность со следственными материалами — достаточно дать официальную информацию (или дезинформацию), оспорить предъявленные обвинения (не имея соответствующих данных) представлялось весьма затруднительным. С той же целью пресечения возможности утечки секретных сведений за рубеж к шпионам приписали и арестовали даже тех германских подданных, которые ранее были уволены с оборонных заводов. Они пока что оставались жить и работать в СССР, но не были лишены возможности (вместе с имевшейся у них информацией) уехать на родину. Ясно, что дутые дела на всех арестованных не могли рассматриваться в судебном порядке, а потому материалы указано было направлять на рассмотрение Военной Коллегии и Особого совещания НКВД, которые прекрасно знали, как в данном случае следовало поступать. Одновременно все остальные немцы, работавшие на обычных предприятиях, в сельском хозяйстве или советских учреждениях, брались на тщательный учёт и в случае выявления их зарубежных связей должны были немедленно подвергаться аресту. Эту часть «Операции прикрытия» предписывалось провести молниеносно — аресты за 5 дней, сбор компромата за месяц. Интересно, что в этом приказе речи о физическом уничтожении (расстреле) шпионов не шло, тем более что эти люди принадлежали в основном другому государству.

Здесь, наверное, самое место поговорить о том, собирался ли Сталин осуществить освободительный поход в Европу, о чём нам поведал в своих произведениях Виктор Суворов-Резун [Л.20, Л.21].

Историк М.И. Мельтюхов в книге «Упущенный шанс Сталина» [Л.15], исходя из ставших известными новых архивных материалов, показал, что в ответ на военные приготовления, происходившие в Европе и на Дальнем Востоке, Советский Союз после коллективизации и индустриализации своего хозяйства создал мощный военно-промышленный комплекс и современную армию, воспитывавшуюся в наступательном духе. Опираясь на этот потенциал, Сталин, никогда не веривший в возможность мировой революции, действительно хотел мощью Красной Армии и духовной силой советского народа совершить освободительный поход и навсегда сокрушить всемирный капитализм, уничтожить эксплуататорский строй, построив на всей Земле справедливое социалистическое общество. Гитлер, создавая вооруженные силы и поднимая немецкий народ на борьбу, мечтал о собственном мировом господстве и рабском покорении других народов. Согласимся, что у каждого из этих диктаторов была своя идея-фикс. Однако ставить на одну доску социализм и фашизм, как это постоянно делают западные политики, совершенно неправомочно. Если представить схематично, то Гитлер стремился построить пирамиду, на вершине которой блаженствовали бы чистые арийцы, а все остальные народы находились бы на более низких ступенях этой геометрической фигуры, подвергаясь в зависимости от ранга соответствующей степени эксплуатации. Сталин планировал поставить все страны планеты в один горизонтальный ряд, как кубики, предоставив им всем широкие и равные права. Тогда была бы воспроизведена, по мнению Мельтюхова, модель единого государства Человечества. При этом вполне можно согласиться с таким выводом историка: «Сегодня совершенно очевидно, что создание подобного Государства на основе русской советской традиции всеединства и равенства разных народов в гораздо большей степени отвечало интересам подавляющего большинства человечества, нежели реализуемая ныне расистская по своей сути модель “нового мирового порядка” для обеспечения интересов “золотого миллиарда”» [Л. 15].

Вместе с тем в конце 1930-х годов сложно было представить, как отреагируют западные и восточные страны на советское нападение на Германию. В этом случае Советский Союз, естественно, предстал бы перед всем миром в качестве агрессора, против которого тогда посчитали бы нужным объединиться многие державы. В то же время капиталистическое окружение, часто склонное к решению проблем вооружённым путём, требовало создания в стране Советов мощных вооруженных сил. Но задачу эту, чтобы не вызывать недовольство и настороженность со стороны других стран, следовало решать предельно тайно. Вот что обуславливало не только необходимость, но и обязательность проведения советским руководством «Операции прикрытия».

Забегая вперёд, заметим, что эта труднейшая операция Сталину блестяще удалась: Советский Союз «стал самой трудной страной для работы вражеских разведок». Сделав ставку на молниеносный разгром СССР, германское командование совершенно не представляло, с каким противником придётся столкнуться на Востоке. Даже Гитлер в своём выступлении 4 августа 1941 года, когда немецкими войсками была захвачена значительная территория нашей страны, признался, что у русских оказалось «неожиданно большое число танков и самолётов» и если бы он «был информирован об этом перед началом войны», то ему «было бы значительно труднее принять решение о необходимости нападения» [Л. 15].

Наверное, именно благодаря грамотно проведенным по инициативе Сталина всеобъемлющим маскировочным мероприятиям мы до сих пор никак не можем разобраться со многими страницами советской истории.

Через 5 дней, отведенных на проведение арестов германской агентуры, 30 июля 1937 года, нарком Ежов подписал другой оперативный приказ — № 00447, официально утверждённый Политбюро лишь на следующий день. Теперь перед органами госбезопасности была поставлена задача самым беспощадным образом разгромить осевшие в деревне, проникшие на предприятия промышленности, транспорт, в советские учреждения и на строительство «антисоветские элементы, к которым были отнесены бывшие кулаки, церковники, сектанты, бывшие активные участники вооружённых выступлений, кадры антисоветских политических партий», а также уголовные преступники. При этом все репрессируемые разбивались на две категории. К первой относились все наиболее враждебные, подлежавшие немедленному аресту и по рассмотрению их дел на тройках — расстрелу. Во вторую вошли «менее активные, но всё же враждебные элементы», которые следовало арестовать и по определению тройки заключить в лагеря на срок от 8 до 10 лет, а наиболее злостных поместить в тюрьмы.

Согласно представленным республиканскими наркоматами и начальниками краевых и областных управлений НКВД учётным данным (утверждённым соответствующими партийными секретарями) всего предлагалось арестовать 258 950 человек, из них 72 950 осудить по первой категории. Дополнительно в лагерях планировалось расстрелять 10 000 заключённых. Утверждённые лимиты являлись ориентировочными, но их запрещалось превышать. Если же обстановка требовала увеличения утверждённых цифр, то на это следовало представить мотивированные ходатайства.

Семьи арестованных предписывалось не репрессировать, за исключением тех случаев, когда имелись родственники, «способные к активным антисоветским действиям». Однако все эти семьи брались на учёт, и за ними устанавливалось систематическое наблюдение. Семьи репрессированных по первой категории подлежали выселению из центральных городов и приграничной полосы.

Для организации и проведения операции территория страны делилась на оперативные сектора, в которых формировались оперативные группы, возглавлявшиеся ответственными работниками НКВД, «могущими успешно справляться с серьёзными оперативными задачами».

В приказе подробно описывалась технология проведения арестов. На каждого репрессированного следовало собирать (то есть их ещё не имелось в наличии!) подробные «установочные данные и компрометирующие материалы». На их основании надо было составить списки на арест, которые подписывал начальник оперативной группы и затем отсылал на утверждение наркому внутренних дел, начальнику управления или областного отдела НКВД. Любой из этих руководителей (без участия прокурора) имел право дать санкцию на арест. При аресте полагалось произвести тщательный обыск, при котором обязательно изымались: оружие, боеприпасы, контрреволюционная литература, драгоценные металлы, иностранная валюта, множительные приборы и переписка. В процессе следствия необходимо было выявить «все преступные связи» арестованного. Законченное следственное дело направлялось на рассмотрение тройки, на заседаниях которой мог присутствовать прокурор. Тройки рассматривали материалы на каждого арестованного или группу арестованных, а также на каждую подлежащую репрессии семью в отдельности. Тройки имели право относить лиц, намеченных к репрессированию по второй категории, к первой категории и, соответственно, наоборот (оправдательные приговоры не были предусмотрены).

Приговоры приводились в исполнение «лицами по указанию председателей троек». Расстрелы следовало осуществлять «с обязательным полным сохранением в тайне времени и места приведения приговора в исполнение». Протоколы с приговорами троек, учётные карточки на осуждённых и следственные дела следовало направлять в Учётно-регистрационный отдел НКВД СССР. Интересно, что на папках со следственными делами ставили штамп «Хранить вечно».

Общее руководство проведением операции возлагалось на заместителя наркома внутренних дел, начальника Главного управления государственной безопасности комкора Μ.П. Фриновского. Операцию следовало начать 5 августа 1937 года и закончить в 4-месячный срок, то есть в начале декабря, именно когда намечалось проведение выборов в Верховный Совет СССР. Таким образом, массовые репрессии явились угрожающим фактором, на фоне которого стала проходить вся избирательная кампания — от выдвижения кандидатов, агитации в их поддержку и до самих выборов. Случайным такое совпадение не назовёшь, поскольку оно явно преследовало вполне определённые, заведомо необходимые её организаторам результаты.

В связи с ожидавшимся наплывом арестованных подготавливалась материальная база, для чего из тюремных камер убирались кровати, а вместо них оборудовались более человекоёмкие двухъярусные нары, приобретался полезный опыт пересылок з/к з/к (так во множественном числе обозначалось слово заключённые) и организации новых исправительно-трудовых лагерей на пустом месте. По всей стране стали выделять специальные зоны, предназначавшиеся для массовых захоронений расстрелянных. Сейчас известны такие места, как Бутовский полигон и район совхоза «Коммунарка» под Москвой, Левашовская пустынь под Ленинградом, Куропаты под Минском, Золотая гора под Челябинском, Быковня на окраине Киева.

Вот так началась страшная полоса в жизни СССР, окрещенная в народе ежовщиной. Массовые репрессии оказались направлены в основном против тех, кому Советская власть только что вернула избирательные права и кто в соответствии со сталинской Конституцией при всеобщих, равных, прямых, альтернативных и тайных выборах мог стать в противовес старой бюрократии депутатом Верховного Совета СССР.

Как вспоминал впоследствии В.М. Молотов, когда под предлогом борьбы с врагами народа в начале массовых репрессий стали убивать сталинских сторонников, вождь озверел. Иосиф Виссарионович вынужден был осознать, что единственным методом обуздания безмерно распоясавшейся, откровенно сопротивлявшейся новой Конституции и фактически начавшей прямой террор против народа партократии является физическое уничтожение тех, кто пытался привязать его к себе прочными нитями совместно пролитой крови. В результате ленинская (точнее, троцкистская) гвардия продолжала попадать под топор ею же спровоцированных репрессий. Уже не прибегая к излишним формальностям, из состава ЦК, КПК и ЦРК (Центральной ревизионной комиссии) за три месяца были выведены 16 первых секретарей, почти сразу арестованных, а затем расстрелянных. В их числе: Воронежского обкома Е.И. Рындин, Красноярского П.Д. Акулинушкин, Саратовского А.Д. Криницкий, СевероОсетинского Г.В. Маурер, Мордовского В.М. Путнин, Винницкого В.И. Чернявский, Татарского А.К. Лепа, Харьковского М.М. Хатаевич, Молдавского В.З. Тодрес, ЦК КП(б) Белоруссии В.М. Шарангович и др. К ним следует добавить кандидата в члены ЦК, второго секретаря Дальне-Восточного крайкома В.В. Птуху и члена ЦК, председателя Центросоюза И.А. Зеленского.

А вот как летом и осенью 1937 года проводились репрессии по обращениям периферийных партийных руководителей в ЦК КВП(б). Первый секретарь ЦК Компартии Узбекистана А.И. Икрамов попросил санкцию московского ЦК на снятие Ф. Хаджаева с поста председателя Совнаркома республики, а в сентябре пленум ЦК КП(б) Узбекистана исключил его самого из партии. Оба руководителя республики оказались вместе на скамье подсудимых и как участники Антисоветского правотроцкистского блока позже были расстреляны в один день. Первый секретарь Омского обкома Д.А. Булатов провёл решение о снятии с работы «за связь с врагами народа» председателя облисполкома Кондратьева. А в октябре сам партсекретарь решением обкома «за игнорирование решений пленумов ЦК и покровительство врагам народа» был снят, потом арестован и расстрелян. По направленной в Москву шифротелеграмме секретаря ЦК КП(б) Казахстана Л.И. Мирзояна председатель Казахского ЦИК Ку-лумбетов был снят, арестован и расстрелян. Через год его судьбу повторил сам Мирзоян. По просьбе первого секретаря ЦК КП(б) Туркмении Анна-Махамедова Политбюро санкционировало снятие с работы, исключение из партии и передачу дел в органы НКВД на председателя Туркменского ЦИК Н. Айтабекова и ряд других работников. Через полтора месяца был репрессирован и Анна-Махамедов. На Украине, несмотря на несогласие московского ЦК, по настоянию первого секретаря ЦК республики С.В. Косиора был снят с работы и исключён из партии председатель СНК УССР П.П. Любченко. Опасаясь ареста, он застрелился.

Помимо центральных партийных органов, большой урон был причинён и правительству СССР. С июля по сентябрь 1937 года были отстранены от занимаемых должностей, а вслед за тем арестованы и расстреляны 6 руководителей: наркомы связи И.А. Халепский, финансов Г.Ф. Гринько, лёгкой промышленности И.Е. Любимов, зерновых и животноводческих совхозов Н.Н. Демченко, председатели комитетов при СНК СССР заготовок И.И. Клейнер, по делам физкультуры и спорта И.И. Харченко. Все они имели много общего: большой партийный стаж, участие в революции 1917 года, служба в Красной Армии во время Гражданской войны и необычайно быстрая карьера в период трудовой деятельности. Наступил черёд рассчитаться и с В.А. Антоновым-Овсеенко за его письмо 1923 года с открытой угрозой отстранить от руководства тогдашнее Политбюро, а также за подозрение в организации троцкистского путча в Испании. Решением Политбюро от 15 сентября 1937 года его отозвали из заграничной командировки в Москву и здесь сразу же арестовали.

В плане продолжения «Операции прикрытия» 11 августа 1937 года нарком Ежов подписал очередной оперативный приказ № 00485, которым начиналась широкая операция по полной ликвидации «фашистско-повстанческой, шпионской, диверсионной, пораженческой и террористической деятельности польской разведки в СССР» и Польской организации войсковой (ПОВ). Из приложенных к приказу материалов было видно, что «подрывная деятельность польской разведки проводилась и продолжала проводиться настолько открыто, что безнаказанность этой деятельности можно объяснить только плохой работой органов ГУГБ и беспечностью чекистов».

Операция проводилась с 20 августа 1937 года силами работников НКВД, и на неё отводилось 3 месяца. При этом планировалось арестовать всех выявленных, а также до сего времени не разысканных активнейших членов ПОВ, всех оставшихся в СССР военнопленных польской армии, перебежчиков, политэмигрантов и политобмененных из Польши, бывших членов польских антисоветских политических партий и «наиболее активную часть местных антисоветских националистических элементов польских районов».

Операцию предписывалось провести в две очереди: сначала арестовать перечисленные выше контингенты, работавшие в органах НКВД, в Красной Армии, на военных заводах, в оборонных цехах, на железнодорожном, водном и воздушном транспорте, в электросиловом хозяйстве всех промышленных предприятий, на газовых и нефтеперегонных заводах. Во вторую очередь подлежали аресту все остальные, работавшие на предприятиях необоронного значения, а также в колхозах, совхозах и учреждениях.

Все арестованные по мере выявления их виновности (без вынесения дел на рассмотрение троек) разбивались на две категории: первая категория, к которой относили все «шпионские, диверсионные, вредительские и повстанческие кадры польской разведки», подлежала расстрелу; вторая категория менее активных из них заключалась в тюрьмы и лагеря сроком от 5 до 10 лет.

Расчищался и Дальний Восток. Согласно секретному постановлению СНК и ЦК от 21 августа 1937 года «О выселении корейского населения из пограничных районов Дальневосточного края» перед НКВД ставилась задача до конца года переместить всех корейцев вглубь Советской страны, в Казахстан и Узбекистан. Все высланные превращались в спецпереселенцев, которым запрещалось возвращаться в родные места. Естественно, что все корейцы поголовно обвинялись «в массовом шпионаже и готовности выступить на стороне Японии в случае её нападения на СССР». В меньшей степени репрессии коснулись «китайских агентов», маскировавшихся под местных уроженцев, поскольку Китай рассматривался как стратегический партнёр в азиатском регионе.

В плане дальнейшего развития «Операции прикрытия» 20 сентября 1937 года нарком Ежов подписал оперативный приказ № 00593, в котором говорилось следующее: «Органами НКВД учтено до 25 000 человек так называемых “харбинцев” (бывшие служащие Китайско-Восточной железной дороги и реэмигранты из Маньчжоу-Го), осевших на железнодорожном транспорте и в промышленности Союза. Учётные агентурно-оперативные материалы показывают, что выехавшие в СССР харбинцы, в подавляющем большинстве, состоят из бывших белых офицеров, полицейских, жандармов, участников различных эмигрантских шпионскофашистских организаций и т. п. В подавляющем большинстве они являются агентурой японской разведки, которая на протяжении ряда лет направляла их в Советский Союз для террористической, диверсионной и шпионской деятельности. Доказательством этого могут служить также и следственные материалы. Например, на железнодорожном транспорте и промышленности за последний год репрессировано за активную террористическую и диверсионно-шпионскую деятельность до 4500 харбинцев. Следствие по их делам вскрывает тщательно подготовленную и планомерно выполняющуюся работу японской разведки по организации на территории Советского Союза диверсионно-шпионских баз из числа харбинцев».

Нарком приказал «с 1 октября 1937 года приступить к широкой операции по ликвидации диверсионно-шпионских и террористических кадров харбинцев на транспорте и в промышленности».

Аресту подлежали все харбинцы, «изобличённые и подозреваемые в террористической, диверсионной, шпионской и вредительской деятельности», бывшие белые, реэмигранты, бывшие члены антисоветских политических партий (эсеры, меньшевики и др.), участники троцкистских и правых формирований, участники разных эмигрантских фашистских организаций, лица, служившие в китайской полиции и войсках, работавшие в иностранных фирмах, владельцы и совладельцы различных предприятий в Харбине (рестораны, гостиницы, гаражи и проч.), бывшие контрабандисты, уголовники, торговцы опиумом, морфием, участники контрреволюционных сектантских группировок и др.

Как и в случае с поляками, в первую очередь следовало арестовать всех харбинцев, служивших в НКВД и Красной Армии, работавших на железнодорожном, водном, воздушном транспорте, на военных заводах и т. д. Во вторую очередь приказано было взять под стражу всех остальных лиц, работавших в советских учреждениях, совхозах и колхозах. Харбинцев, не попавших в приведённый выше список, требовалось «независимо от наличия компрометирующих данных немедленно удалить из железнодорожного, водного и воздушного транспорта, а также из промышленных предприятий, приняв одновременно меры к недопущению впредь на эти объекты».

По отработанной схеме все арестованные харбинцы подразделялись на две категории: первая категория изобличенных подлежала расстрелу, вторая, включавшая всех остальных, менее активных, отправлялась в тюрьмы и лагеря на срок от 8 до 10 лет.

Особенностью в данном случае являлось лишь то, что нарком Ежов дал указание «с этой публикой не церемониться» и все дела рассматривать «в альбомном порядке». Это значило, что на всех, кто арестовывался, ежедекадно составлялся общий альбом, в котором на каждого арестованного давалась лишь отдельная справка. После утверждения представленных списков в НКВД СССР приговор приводился в исполнение немедленно. С семьями репрессируемых поступали так же, как предписывалось предыдущими приказами.

Ясно, что большинство харбинцев, прибывших из Китая (особенно, например, владельцы и совладельцы предприятий), имели нежелательные зарубежные связи, а потому в целях пресечения возможности утечки информации их следовало строго изолировать.

Одновременно отлавливались и уничтожались иранцы и курды, появившиеся с территории соседнего Ирана.

С целью выявления и довыявления всех граждан, поддерживавших или имевших возможность поддерживать любую связь с запретной заграницей, в особый ранг доблести возводилось доносительство на сослуживцев, родственников, соседей, даже случайных знакомых. Чтобы попавшие в лагеря невиновные люди как можно дольше не могли вернуться домой и рассказать о творившемся в НКВД непонятном и, вроде бы, ничем не объяснимом беспределе, постановлением ЦИК СССР от 2 октября 1937 года максимальный срок лишения свободы «за шпионаж и измену Родине» повысили с 10 до 25 лет.