30 лет в ОГПУ-НКВД-МВД: от оперуполномоченного до заместителя министра

Глава 41. Восстановление в партии

Со своим исключением из партии Богданов смириться не мог. Пытаясь вернуть отобранный партийный билет, он стал звонить по телефону или лично встречаться с теми руководителями партии и правительства, с которыми был раньше связан по работе. Моего отца поддержали секретари ЦК КПСС Н.Г. Игнатов и Е.А. Фурцева, первый секретарь Ленинградского обкома Ф.Р. Козлов, многие работники Совета Министров и руководители Моссовета. Однако решение вопроса всё равно оставалось за Хрущёвым. В связи с этим в конце ноября 1959 года Богданов приступил к разработке письма к уважаемому Никите Сергеевичу. Четвёртый вариант этого обращения к первому секретарю был отпечатан на пишущей машинке и, вооружившись им, отец стал настойчиво добиваться личной встречи.

В письме повторялись всё те же, много раз пережеванные нами события. Вместе с тем данное послание явилось как бы кратким итогом всей 30-летней служебной деятельности Богданова, его собственной оценкой пройденного пути, сделанной, правда, под давлением конъюнктуры обрушившихся на бывшего руководителя неблагоприятных и лицемерных обстоятельств. В связи с этим приходилось отступать со своих позиций и каяться в содеянном.

Несмотря на то, что в своём письме Богданов не слишком плакался, унижался или лебезил, стараясь с достоинством отстаивать собственные позиции и не снимать с себя ответственности за происходившие ранее события, тем не менее данное послание Хрущёву можно рассматривать, как покаяние перед партией за те «грехи», которые совершил, вроде бы, сам, признавая при этом, что руководство ВКП(б) — КПСС вело вперёд всегда правильно. Это являлось одним из обязательных условий возможности восстановления в рядах партии.

Кроме того, Богданов стремился добиться личного приёма у Хрущёва, но безуспешно.

В январе 1960 года после возвращения в Москву с преддипломной стажировки я застал отца всё в том же состоянии неопределённости. Иногда он кому-то звонил, но больше сидел и читал газеты, листал старые журналы. Понимая, что от непривычки целый день находиться дома папа ужасно маялся, я поинтересовался, почему он не устраивается на работу?

— Видишь ли, — ответил отец, — в партии меня всё равно восстановят. Тогда и пойду работать. Иначе как я объясню людям, почему был беспартийным и вдруг стал партийным? Что я им скажу?

Я понял, что рассказать правду о том, как с ним обошлись и почему так произошло, отец в то время не мог. А что-то выдумывать или незаслуженно брать вину на себя не хотел. Надо отметить, что 6 января КПК при ЦК КПСС исключил из партии бывшего папиного «шефа», некогда министра внутренних дел СССР С.Н. Круглова, причём тоже «за грубое нарушение социалистической законности».

И всё-таки отцу в этой сложной обстановке удалось добиться своего. 9 февраля 1960 года Секретариат ЦК КПСС принял постановление о том, чтобы поручить КПК при ЦК КПСС пересмотреть ранее принятое им решение об исключении из членов КПСС Богданова. Партийный контроль свои решения выносил, исходя не из тщательной проверки материалов дела, а лишь, напуская на себя строгость и принципиальность, вырабатывал соответствующие формулировки, оправдывавшие поступавшее сверху мнение или поручение.

16 марта 1960 года послушный прицэковский КПК принял строго секретное постановление, в котором так обосновал исполнение им нового указания руководства: «Принимая во внимание, что т. Богданов Н.К. в письме в ЦК КПСС (письмо было направлено Хрущёву, но он своей персоной как раз и олицетворял весь безгрешный ЦК партии. — Ю.Б.) признаёт допущенные им в прошлом ошибки, и учитывая, что в последующие 18–20 лет он на работе показал себя с положительной стороны, во изменение Решения КПК при ЦК КПСС от 18 ноября 1959 года — восстановить т. Богданова Н.К. в КПСС». Как писал один из «биографов», «прямо скажем, легко отделался» [Л.2]. Но, чтобы всё так просто не казалось, постановили: «Объявить т. Богданову Н.К. строгий выговор с занесением в учётную карточку за нарушение (теперь уже, оказывается, не грубейшее. — Ю.Б.) социалистической законности». 25 марта 1960 года Богданов расписался на цэковской бумаге в ознакомлении с упомянутым новым решением КПК.

Своим письмом в ЦК КПСС от 22 марта 1960 года Шверник доложил (а не поставил в известность или проинформировал) об исполнении постановления Секретариата ЦК КПСС. Вот такая партийная принципиальность была присуща контролирующему органу, состоявшему при ЦК.

Личное дело на работника Н.К. Богданова, снятого с персонального учёта, отыскали в хранилище на соответствующей полке и бюрократически точно сделали в нём запись: «Восстановлен в правах члена КПСС. Партийный билет № 00454182. КПК при ЦК КПСС. Протокол № 2387 от 16 марта 1960 года».

Кроме того, в номенклатурное дело подшили поступивший из Советского райкома КПСС «Регистрационный бланк члена КПСС Н.К. Богданова», якобы всё это время состоявшего на партийном учёте в первичной парторганизации МВД РСФСР. В заполненной аккуратным женским почерком карточке были полностью приведены полагавшиеся анкетные данные и «Род занятий с начала трудовой деятельности». После перечисления всех известных теперь нам должностей, которые занимал Богданов, в последних строчках было указано: «С августа по декабрь 1959 года — пенсионер, с января 1960 года — начальник подсобных мастерских Мин-средмаша, п/я 942». Все перипетии партийной борьбы, происходившей в этот период, а также перерыв в партийном стаже, оказались как бы оставленными за скобками. Товарищ, вроде, просто вышел на пенсию, а потом устроился работать на предприятие, куда теперь и будут направлены его учётные партийные документы.

Интересно, что в пункте 14 «Состоит ли на военном учёте» было указано: «Состоит — генерал-лейтенант». В пункте 17 «Какие имеет правительственные награды» перечислили все восемь орденов и три медали, полученные Богдановым за время службы в НКВД-МВД. Значит, по той пометочке красным карандашом на проекте решения КПК от 18 ноября 1959 года «Записку о лишении звания и орденов СССР и пенсии написать в ЦК КПСС» руководящее добро получено не было. Что ж, ещё раз повторим слова «биографа» — «легко отделался». Всё находилось на грани, но зависело не от объективных обстоятельств, а от прихоти первого секретаря партии.

В последнем пункте 24 «Имеет ли партвзыскания» впервые за 30-летний партийный стаж появилась запись: «Строгий выговор за нарушение социалистической законности». Наложено это взыскание было КПК при ЦК КПСС, а значит, только данная партийная организация имела право его снять.

На лицевой стороне бланка в специальной рамочке имелась резолюция секретаря райкома от 28 марта 1960 года: «Выдать партбилет восстановленному в правах члена партии».

Богданову оставалось только поставить подпись члена КПСС под этим учётным бланком и положить в свой карман вновь вернувшуюся к нему после 4-месячного отсутствия пурпурную книжицу партийного билета, но теперь уже с новым номером — 08780925. Старый партийный билет, видимо, уже успели кремировать.

Заметим, что в упомянутом выше письме-докладе Шверника в ЦК КПСС речь шла также и о Г.Г. Карпове. В главе 12 мы писали об этом руководителе НКВД, который в 1937 году, проезжая по делам из Ленинграда в Псков, остановился отдохнуть в Лужском райотделении. На недоумённые вопросы Богданова о тогдашней политической обстановке Георгий Григорьевич дал совет: аресты производить, но арестованных не избивать, ибо «за эти дела когда-нибудь ЦК партии потребует ответа». Вот теперь этот ответ жестоко требовали. Самого Карпова, работавшего председателем Совета по делам Русской православной церкви при Совмине СССР, сейчас также обвинили, что он в те годы «грубо нарушал социалистическую законность, производил массовые аресты». За это он заслуживал исключения из КПСС, но, «учитывая давность совершенных им проступков и положительную работу в последующем», КПК «ограничился объявлением ему строгого выговора с занесением в учётную карточку».

От этого сообщения веяло огромным лицемерием. Во-первых, после окончания массовых репрессий на Карпова обрушился партийный гнев, как раз за то, что он слишком мало в Пскове разоблачил и арестовал врагов народа. Во-вторых, данная информация являлась ложной, потому что 25 января 1960 года Карпов был из членов КПСС исключён. Однако через два месяца после этого, в связи с изменением по каким-то причинам мнения руководства, в партии его восстановили.

Официальное извещение о реабилитации исключённых из партии также звучало лицемерно: «Комитет счёл возможным (то есть получил указание и доложил об исполнении. — Ю.Б.) восстановить 40 человек в партии с объявлением строгих взысканий» [Л.39]. Фамилии счастливчиков, чьи персональные дела свидетельствовали об «ошибках» в работе КПК, не названы, но можно догадаться, что в их число, в частности, вошли Н.К. Богданов и Г.Г. Карпов.

В то же время в плане выполнения мудрых указаний ЦК КПСС КПК и местные партийные органы «провели большую работу по реабилитации в партийном отношении коммунистов, в прошлом без оснований привлечённых к судебной ответственности и исключённых из партии по тягчайшим политическим обвинениям. За истекшее после XX съезда КПСС время были восстановлены в партии 30 954 коммуниста (многие посмертно)». Интересно, что эта цифра достаточно точно совпадала с той оценкой, которую независимо дали в своё время Троцкий и Сталин о количестве засланных в нашу страну реэмигрантов, засевших на различных государственных и партийных постах.

В предыдущих главах мы обещали поподробнее рассказать о бывшем начальнике Лужского оперативного сектора М.И. Баскакове. Напомним, что ответственный инспектор КПК Ганин решил привлечь Баскакова, являвшегося в 1937 году непосредственным начальником Богданова, с тем чтобы получить на последнего компрометирующие данные. Самого бывшего начальника оперсектора обвинять в нарушении им социалистической законности не было велено. А на него уже имелось заявление от секретаря райкома партии И.А. Иванова, который сообщал, что после его ареста расследование проводил лейтенант гб Баскаков, являвшийся тогда заместителем наркома, а затем наркомом Карельской (позднее Карело-Финской) АССР, в обстановке «чудовищного произвола и жестокого садизма». Избивали так, что в камеру отправляли в бессознательном состоянии. И вот теперь к этому добавились документы В.И. Семёнова, который писал «о нарушении законности и неправильном его аресте генерал-майором госбезопасности Баскаковым», тогдашним министром госбезопасности Узбекской ССР, «за тиранию со стороны которого просидел в лагерях». Кроме того, жестоко и подло Баскаков поступил и с его братом, М.И. Семёновым, работавшим помощником начальника Самаркандского облуправления МВД, который «был изгнан из органов, стал инвалидом», при этом пострадала и семья. Это было вызвано тем, что родной брат заявителя уличил Баскакова «в ряде нечестных поступков по работе и в повседневной жизни», указывал на то, что министр «окружил себя подхалимами, которых таскает за собой, как хвост». В.И. Семёнов написал о том, что Баскаков и его снял с работы, арестовал, пытал во время следствия, чтобы получить материалы на брата. В результате всех беззаконий Михаил Иванович Семёнов стал инвалидом первой группы. «Такое Баскаков сделал и с другими работниками министерства. Убивал морально и физически неугодных, пытавшихся ему возражать». Несмотря на такие кощунственные обвинения никакого персонального партийного дела КПК на Баскакова не завёл. И вот почему.

6 февраля 1952 года генерал-майор Баскаков был назначен министром госбезопасности БССР. При объединении МВД и МГБ после смерти Сталина приказом МВД от 16 марта 1953 года Баскаков остался в той же республике в качестве министра внутренних дел БССР. Так что «биографы» вполне могли бы назвать его бериевским ставленником, поскольку он был назначен тем же приказом, что и разоблачённый впоследствии Богданов. Однако Лаврений Павлович не был доволен своим белорусским министром внутренних дел и потому 9 июня 1953 года снял его с этой должности. После завершения известных нам событий по общественному поруганию банды Берии Баскаков превратился из ставленника в жертву, а потому 21 июля 1953 года был восстановлен в должности министра внутренних дел Белорусской ССР.

В связи с тем, что крамольных обвинений против Баскакова набралось немало, ему было предложено написать объяснение по этому поводу. Лично я читал и диву давался тому сочинению, которое Михаил Иванович представил 20 марта 1960 года на имя председателя КПК Шверника. Признавая за собой определённые грехи по «нарушению советской законности в 1937–1938 годах», генерал Баскаков представил себя этаким сотрудником, «недавно присланным в органы и потому не имевшим опыта в следственной работе», который лишь исполнял «отдельные поручения и приказания начальства».

Как говорится, упасть и не встать! Ведь такое написал чекист, состоявший в органах госбезопасности на руководящих постах с 1933 года, бывший начальник Лужского оперативного сектора, которому тогда подчинялось 5 районов Ленинградской области. В соответствии с приказом НКВД от 30 июля 1937 года такая должность могла быть доверена только «ответственным работникам НКВД, могущим успешно справляться с возлагаемыми на них серьёзными оперативными задачами». Вот как надо уметь тонко представить свою служебную деятельность в те страшные годы. Естественно, никаких обвинений со стороны И.А. Иванова, который в своём заявлении назвал тогдашнего наркома Карело-Финской АССР «карьеристом-шкурником, жестоким садистом и отъявленным циником», Баскаков не признал. Наоборот, написал, что этот товарищ был арестован ранее, а он как нарком внутренних дел его выпустил на свободу. По воспоминаниям потерпевшего, 4 сентября 1939 года его вызвали к Баскакову, причём предварительно побрили и подстригли. Нарком объявил, что арестованный освобождается, но «не имеет права никому ничего рассказывать о том, что было учинено за время нахождения в тюрьме».

Но это была лишь первая часть покаянного объяснения. В следующем разделе обвиняемый Баскаков просил принять во внимание собственные заслуги: «При рассмотрении материалов прошу Комитет партийного контроля при ЦК КПСС учесть, что я после 1938 года, находясь на работе в Республиках, областях около 20 лет, несомненно, имел в своей работе отдельные ошибки и недостатки, но всегда и везде под руководством партии и советских органов честно проводил в жизнь директивы КПСС и Советского правительства. За время нахождения в партии не имел никаких партийных взысканий. Активно участвовал в партийной и советской работе на местах. Везде избирался членом бюро ЦК Компартий Республик, Крайкома и обкома КПСС. Был делегатом XVIII, XIX и XX съездов нашей коммунистической партии. Являлся депутатом Верховного Совета Союза ССР трёх созывов».

Всё это, можно сказать, пустяки. Богданов тоже подобные должности занимал, может, в чуть меньшем или большем масштабе. А вот каков был козырный туз Баскакова, его спасительная соломинка: «Принимал участие в разоблачении преступной деятельности Берия» (это, по мне-нию руководства, перебивало все прежние грехи!). Дальше, чтоб не спутали, написал о себе даже в третьем лице: «В суде по разоблачению преступной деятельности Берия выступили Строкач Т.А., министр внутренних дел Украинской ССР, и Баскаков М.И., министр внутренних дел Белоруссии». Какую же лепту внесли эти деятели в судебный процесс? «Даны подробные показания, разоблачавшие антипартийную преступную деятельность. Берия по ВЧ (закрытая от подслушивания правительственная телефонная связь. — Ю.Б.) передавал указания, которые были антипартийными, преступными. О всех звонках и установках Берия я немедленно докладывал бюро ЦК компартии Белоруссии, первому секретарю Патоличеву Н.С. За отказ выполнить указания, Берия вызывал меня в Москву и снял с работы МВД Белоруссии и сказал, что загонит в лагерь. Вскоре после ареста Берия, в период работы июньско-июльского пленума ЦК КПСС 1953 года, я был вызван в ЦК КПСС и возвращён обратно в Белоруссию и восстановлен в прежней должности министра внутренних дел БССР, где и работал до марта 1958 года. Бюро ЦК Компартии Белоруссии, генеральный прокурор СССР Руденко Р.А. одобрительно отозвались о моём принципиальном партийном поведении по делу Берии. Выдержки из моих показаний были приведены в обвинительном заключении, с которым ознакомлен партактив» [А. 13].

Теперь, вроде бы, всё становится ясно. Если в 1937 году Богданов и Баскаков работали в Луге вместе, а потом порознь, то в 1953 году служебные пути их принципиально разошлись. Назначенный двурушником Берией на должность начальника Ленинградского УМВД Богданов оказался ставленником Лаврентия Павловича, бериевцем, а потому — врагом народа. Наоборот, снятый главой ведомства с должности Баскаков предстал невинной жертвой супостата. Кроме того, «принципиальное партийное поведение» восстановленного республиканского министра помогло Хрущёву на суде над Берией и его бандой успешно справиться со своим главным конкурентом.

В связи с таким раскладом верховная партийная власть Богданову его старые грехи простить не могла, а потому он должен был подвергнуться экзекуции. Баскакову за его серьёзную услугу власти выдавалась индульгенция на все прежние неблаговидные дела. В результате он продолжил свою деятельность в ранге члена КПСС. На него по совокупности собранных компрометирующих материалов, справок и объяснений даже персонального дела не завели. Нам представляется, что и на этом примере мы можем наглядно судить об «объективности» партийной власти и её тогдашнего вождя.

Зато Комитет партийного контроля, исполняя заказ верхов, с лихвой отыгрался за всё на бывшем министре внутренних дел СССР С.Н. Круглове. Официально сообщалось, что «по поручению ЦК КПСС Комитет рассмотрел дела и исключил из партии бывших руководящих работников НКВД-МВД Круглова С.Н., Неймана Н.И. и Федотова П.В.» [Л.39]. Если при изгнании Круглова с должности министра ему не смогли предъявить никаких конкретных обвинений, а через два года удосужились отыскать только бытовые вопросы, то теперь всё придумали, как надо, мало не покажется.

На заседании КПК при ЦК КПСС 6 января 1960 года при рассмотрении вопроса об исключении Круглова из партии ему предъявили следующие обвинения: «участие в проведении выселения чеченцев в 1944 году», «участие в организации специальной тюрьмы при Комиссии партийного контроля ЦК КПСС в 1950 году», «недостатки в работе Министерства внутренних дел СССР, отмеченные в акте Правительственной комиссии при приёме и сдаче дел МВД в 1956 году». Кроме того, в обвинения включили даже такие вопросы, как якобы «самовольный выезд из Кирова в связи с освобождением Круглова С.Н. по инвалидности от работы в Кировском Совнархозе», «неправильное снятие с партийного учёта в Кировской парторганизации», «неправильное получении пенсии от МВД СССР». О некоторых выдвинутых против него обвинениях Круглов впервые услышал только на заседании КПК.

Все эти вопросы подробно рассмотрены нами в книге «Министр сталинских строек» [Л.42] о жизненном и служебном пути генерал-полковника Круглова, и потому не будем их здесь приводить. Сообщим только, что, несмотря на все обращения к секретарям ЦК КПСС А.Б. Аристову, Л.И. Брежневу, Н.Г. Игнатову, М.А. Суслову и лично к Н.С. Хрущёву, Сергей Никифорович так и не был восстановлен в рядах КПСС.