30 лет в ОГПУ-НКВД-МВД: от оперуполномоченного до заместителя министра

Глава 17. Ленинград. Красногвардейский район

Через два дня после самоубийства М.И. Литвина, 14 ноября 1938 года, на должность начальника УНКВД ЛО заступил комиссар гб II ранга С.А. Гоглидзе, который находился с наркомом Берией в доверительных отношениях, поскольку

учился в Бакинском техническом училище вместе с ним, а также с В.Н. Меркуловым, Б.З. Кобуловым и другими товарищами, ставшими в то время крупными чинами НКВД. Почти сразу же после приезда в Ленинград Гоглидзе 5 декабря 1938 года был кооптирован в члены обкома и введён в состав бюро обкома и горкома ВКП(б). Теперь ему надлежало присутствовать на заседаниях этих партийных органов. Тем же решением застрелившегося Литвина вывели из состава членов бюро и обкома «как разоблачённого врага народа» [А. 18]. Первый секретарь Жданов с Гоглидзе поддерживал лишь официальные отношения, без вмешательства в дела органов НКВД. Но нужно отметить, что сотрудники, близко знавшие Сергея Арсентьевича, называли его «исключительно порядочным — и человеком, и руководителем, который никогда не повышал голоса», «был требовательным и строго следил за исполнением своих указаний. Не терпел обмана и лжи, не унижал человеческого достоинства, с подчинёнными был справедлив и в обращении ровен» [Л.4].

В Ленинграде свою деятельность Гоглидзе начал с реорганизации структуры УНКВД. Сначала из следственных частей был создан подчинённый только руководству следственный отдел, который комплектовался лучшими работниками. Затем в составе управления появился аппарат особоуполномоченного, в обязанности которого входили «расследование фактов участия сотрудников в массовых репрессиях» и пересмотр следственных дел на арестованных. В 1939 году этот аппарат проверил деятельность более 200 чекистов, в результате чего выяснилось, что более половины из них были причастны к извращениям 1937–1938 годов. В связи с этим часть из них привлекли к уголовной ответственности, других наказали в партийно-административном порядке, а отдельных лиц уволили из органов НКВД [Л.4].

Моему отцу «никаких претензий предъявлено не было». В характеристике, подписанной 28 сентября 1938 года зам. начальника отдела кадров НКВД ЛО младшим лейтенантом гб Орловым, отмечалось, что начальник Лужского РО НКВД лейтенант гб Богданов «авторитетом среди партийной организации пользуется. Компрометирующих материалов по партийной линии нет. Партийные нагрузки выполняет аккуратно. Характеризуется как отзывчивый товарищ» [А.2].

29 ноября 1938 года, практически сразу после завершения операции по репрессиям, приказом № 560 УНКВД ЛО Н.К. Богданов был назначен начальником Красногвардейского райотдела УНКВД по городу Ленинграду. Правда, для такого служебного перемещения требовался приказ наркома, а также необходимо было обязательное согласование вопроса с партийными органами. Соответствующее строго секретное решение бюро Ленинградского горкома ВКП(б) состоялось только 21 апреля 1939 года, сразу после того как поступила справка о том, что по материалам личного дела и спецпроверки оказалось установлено: «Компрометирующих материалов не имеется» [А.7]. Нарком ВД СССР это назначение своим приказом № 1476 подтвердил лишь 17 июля 1939 года после согласования всех вопросов [А.З].

К служебному перемещению была подготовлена «Справка об аттестовании сотрудника НКВД Богданова Н.К. за время с 1930 по 1938 год», в которую зам. начальника 1-го отделения ОК лейтенант гб Кондрашкин добросовестно сделал выписки из всех приводившихся нами ранее аттестаций отца [А.2]. При этом в последней аттестации за период работы начальником Лужского РО НКВД с 22 апреля 1935-го по 23 ноября 1938 года Богданов характеризовался «хорошо знающим оперативную работу, особенно по ЭКО (экономическому отделу. — Ю.Б.), дисциплинированным, инициативным, умеющим передать свой оперативный опыт молодым работникам». Отмечалось, что он «вполне соответствовал занимаемой должности и мог быть использован на работе в более крупном промышленном районе» [А.2]. Ни о мягкотелости при репрессиях, ни о покушении, в результате которого он лишился левого глаза, ничего сказано не было.

В связи с переездом в северную столицу на земле своей малой родины пришлось мне прожить едва один год от собственного рождения. Из Луги семья наша уезжала, сохранив на долгие годы добрые душевные связи с семьями Гуськовых и Шмерко.

Как всегда при наших перемещениях, папа уехал вперёд, чтобы принять дела и обустроиться на новом месте. Мы двигались сзади большим обозом. Некоторая задержка с переездом произошла вследствие того, что мой брат Владимир болел и с 23 декабря 1938-го по 23 января 1939 года находился в Институте Охраны материнства и младенчества с подозрением на абсцесс в лёгких, но всё обошлось благополучно [А.6]. Маме пришлось увольняться из Детской больницы им. К.Е. Тимирязева, куда она полгода назад перешла работать из «Санатория малюток», чтобы больше заниматься лечебной практикой. В Ленинграде 1 апреля 1939 года врач Котова была зачислена на должность клинического ординатора акушерско-гинекологической клиники Второго Ленинградского медицинского института [Н]. Родовспоможение и женские проблемы стали отныне для неё основной врачебной специальностью.

Красногвардейский райотдел НКВД, который принял Богданов, имел в своём аппарате 10 оперативных работников и был полностью укомплектован. Однако коллектив отдела не был благополучным, поскольку в прошлом в нём наблюдалась текучесть кадров, вызванная тем, что один оперативник застрелился, а двое других были «уволены по компрометирующим материалам». Причём уволенный Творилов «пытался посеять антагонизм» среди чекистов, но это было вовремя пресечено. Богданов сумел создать в райотделе нормальную обстановку для работы. Проводившиеся проверки показывали, что состав работников в основном хороший, несмотря на то, что собрались люди молодые, малоопытные, но трудились они добросовестно. Начальник обеспечивал повседневно необходимые наблюдение и контроль [А. 2].

Своей добропорядочностью и умением организовать работу Богданов всегда вызывал уважение окружающих. В конце 1938 года он был избран членом бюро и членом пленума Красногвардейского райкома ВКП(б). В 1939 году круг общественных работ ещё больше расширился: Богданов стал депутатом Ленинградского городского и Красногвардейского районного Советов депутатов трудящихся.

В Ленинграде наша семья поселилась на Кондратьевском проспекте. Только в 1989 году, переехав вдвоём с женой в 2-комнатную квартиру, я наконец осознал, что всю жизнь прожил вместе с родителями в отдельной коммуналке. Так представилось мне через многие лета наше жильё потому, что вместе с нами обитало всегда ещё множество разных людей: родственники, друзья, знакомые, командировочные, отпускники, а в войну — беженцы. Причём находились они в нашем доме не то чтобы дни или недели, а месяцы и даже годы! Всем обеспечивались приют, питание и доброжелательное отношение. Самое интересное, что ни папу, ни маму посторонние в доме не раздражали и им не надоедали. А лично я вообще с этим вырос и потому считал, что так и должно быть. На Кондратьевском вместе с мамой, папой, братом и мною проживали бабушка Анна Леонтьевна и няня, или домработница, а по отношениям — скорее вроде родственница, Шура. Приезжали к нам гостевать и что-нибудь купить в Ленинграде (потому что на местах ничего не было) папин старший брат Александр Кузьмич из Череповца и мамина сестра Вера Владимировна из Челябинска. Частенько заходили ставшие на полгода раньше ленинградцами Екатерина Кузьминична и Дмитрий Павлович с дочками, папин двоюродный брат Павел Малышев, мамины двоюродные сестра Гали и брат Николай Резвые и ещё множество народа. Мы с братом подрастали и вели активный образ жизни, то есть шалили и никого не слушали. Мама пропадала в своей любимой больнице и уже подумывала о диссертации.

Период работы Богданова в Красногвардейском отделе НКВД существенно отличался от полных драматических событий нескольких предыдущих лет службы. Теперь деятельность органов внутренних дел была направлена на нормализацию обстановки и восстановление определённой справедливости. В 1939 году в Ленинграде освободили из тюрьмы 2691 человека, передали в органы прокуратуры 6467 следственных дел. В то же время 2632 арестованным был вынесен приговор, причём некоторым с применением высшей меры наказания. Вновь подверглись аресту 1009 человек.

Однако теперь время заковских и литвиных прошло, и власти требовались люди, которые умели не разрушать, а грамотно организовывать работу. По низовым звеньям органов внутренних дел разъехались эмиссары из Центра, которые вели проверку работы и беседовали с сотрудниками с целью выявления достойных для выдвижения на руководящие должности. С начальником Красногвардейского отдела Богдановым 21 октября 1939 года разговор вела сотрудник отдела кадров НКВД СССР Э.Я. Хайкина. В целом положительно оценив организацию службы в отделе, проверявшая отдельным пунктом записала ответ начальника по поводу претензий, мешавших его работе: «Тов. Богданов ставит вопрос о том, что существенная разница в зарплате работников райотделов и Управления создаёт нездоровые настроения среди сотрудников райотдела, стремящихся перейти на работу в УНКВД, создаёт тормоз в подборе работников для райотдела». В результате проведенной беседы представительница кадровой инстанции сделала такой вывод: «Тов. Богданов Н.К. производит впечатление человека культурного, развитого, хорошо знающего оперативную работу, уверенного в своих силах». Окончательное резюме звучало так: «Подлежит включению в список резерва на выдвижение» [А.2].

Главным результатом состоявшейся беседы явилось то, что мой отец, как говорят, попал в обойму, и теперь следовало лишь ожидать, когда судьбой протеже Хайкиной займутся высокое начальство и кадровые работники. Пока что всё складывалось нормально, и 27 апреля 1939 года в соответствии с установленным «Положением о прохождении службы» 3-годичным сроком Н.К. Богданову присвоили очередное спецзвание — старший лейтенант гб. Теперь отец стал носить в петлицах две шпалы, что соответствовало статусу армейского майора.

Для Богданова непосредственным руководителем являлся начальник Управления НКВД по Ленинграду майор гб С.И. Огольцов. Впоследствии семьи Богдановых и Оголь-цовых дружили достаточно тесно и долго.

Весной 1940 года, где-то в апреле или мае, в Ленинград приехал сотрудник отдела кадров НКВД СССР, который по предварительно составленным спискам вызывал на собеседование многих работников УНКВД и райотделов. Из Красногвардейского райотдела были приглашены начальник отдела Н.К. Богданов и два начальника отделений — Л.А. Мин-дер и Николаев. Со всеми вызванными сотрудниками беседа велась в основном в одном направлении: о согласии их на выезд для работы в другие города. На этот вопрос Богданов ответил, что «за Ленинград не держится и, если необходимо, может поехать в иную местность».

Для того чтобы при выдвижении на руководящую должность не оказалось каких-нибудь тёмных пятен, Богданову вновь учинили спецпроверку. В официальной части личного дела имеется итоговое «Заключение по спецпроверке биографических данных на тов. Богданова Н.К.», подписанное, согласованное и утверждённое тремя различного уровня начальниками и кадровиками УНКВД ЛО 15 мая 1940 года. Вывод сделан следующий: «Спецпроверка закончена полностью. Оставить на работе в органах НКВД». Теперь работника можно было без опаски представить высшему руководству страны для принятия решения о его дальнейшей судьбе.

Как и полагалось, на начальника Красногвардейского райотдела Н.К. Богданова, рассматривавшегося на предмет выдвижения на новую должность, была подготовлена аттестация, которую подписал начальник УНКВД ЛО комиссар гб II ранга С.А. Гоглидзе. В первой части этого документа содержалась общая характеристика аттестуемого, созвучная с приводившимися нами ранее аттестациями, сведёнными воедино в упоминавшейся «Справке об аттестовании за период с 1930 по 1938 год». Здесь было сказано: «Проявил себя способным, энергичным, исполнительным и дисциплинированным работником. Имеет опыт и организационные навыки в агентурной и следственной работе. Руководить и воспитывать подчинённых аппарата умеет. Выдержан, политически грамотен, пользуется авторитетом».

Однако для серьёзного продвижения по службе таких достаточно общих фраз маловато, требовалось показать что-то ещё, более значимое, яркое. И вот в один из вариантов аттестации сначала от руки кем-то (возможно, Гоглидзе) была вписана мощная формулировка, которая стала в дальнейшем кочевать из аттестации в аттестацию практически в неизменном виде, а в итоге аукнулась Богданову крупными неприятностями. «В течение последних трёх лет работал начальником Лужского райотделения, где в 1936–1938 годах ликвидированы ряд контрреволюционных организаций: крупная право-вредительская и повстанческо-террористическая группа». Очевидно, что без указания таких заслуг в те времена о служебном продвижении говорить не имело смысла. В заключительной части аттестации характеризовались текущие дела: «За короткий период работы в райотделе города Ленинграда сумел упорядочить учёт контрреволюционного элемента и улучшить агентурную работу» [А.2].

Через некоторое время Богданову пришёл вызов в Москву в отдел кадров НКВД. Там с ним беседовали несколько человек, последним из которых был зам. наркома по кадрам С.Н. Круглов. Несмотря на общую положительную обстановку, никто не говорил выдвиженцу, какое назначение его ожидает. Позднее отец узнал, что его собирались направить в Мурманск, но в это время поступила телеграмма от первого секретаря ЦК КП(б) Казахстана Н.А. Скворцова с просьбой срочно прислать работников в НКВД республики. В Алма-Ату позвонили по телефону и передали данные о Богданове. На предложение кадровиков Скворцов согласился, после чего состоялось назначение отца в Казахстан. Так судьбе оказалось угодно, чтобы вместо полярного сияния мы созерцали белое солнце пустыни.

Для окончательного решения вопроса о назначении на основании присланных в Москву материалов, а также личной беседы с Богдановым зам. наркома Кругловым было составлено «Заключение». Кроме установочных биографических данных, в этот документ добросовестно, слово в слово, переписали процитированную нами последнюю свежую аттестацию, подписанную Гоглидзе. Выводы из приведенного материала зам. наркома сделал такие: «Тов. Богданов Н.К. на работе в органах НКВД характеризуется только с положительной стороны. Считаю возможным выдвинуть тов. Богданова Н.К. заместителем народного комиссара внутренних дел Казахской ССР».

На это «Заключение» в верхнем левом углу листа нарком внутренних дел СССР Берия наискосок наложил свою краткую резолюцию «За» и поставил дату — 17 июня 1940 года. Одновременно нарком подписал письмо в ЦК ВКП(б) на имя Маленкова с просьбой утвердить новое назначение. Решением ЦК ВКП(б) от 21 июня 1940 года Богданов в указанной должности был утверждён.

Только почти через месяц с момента приезда в Москву Николаю Кузьмичу объявили, наконец, что приказом НКВД СССР от 29 июня 1940 года, подписанным Берией, его назначили зам. наркома внутренних дел Казахской ССР. Безусловно, весьма крутое служебное повышение. Фактически из начальника районного масштаба Богданов сразу попал в руководители центрального аппарата, пусть даже республиканского уровня. Отцу тогда исполнилось 33 года. В преддверии войны Лаврентий Павлович выдвигал на ответственные посты молодые кадры. Возможно, что в назначении Богданова в отдалённую республику имелась скрытая цель убрать хорошо замаскировавшегося одноглазого подальше от тех мест, где с ним произошёл нигде официально не объявленный, но народу известный прецедент с выстрелом на охоте.

Перед возвращением в Ленинград для сборов к отъезду на новое место службы Богданов побывал на приёме у генерального секретаря Компартии Сталина. Об этом отец приватно рассказал лишь своему доверенному лицу Гали Николаевне Резвой. В 1996 году в журнале «Исторический архив» были опубликованы «Журналы (тетради) записи лиц, принятых первым генсеком» [Л. 36]. Я внимательно просмотрел списки посетителей Кремлёвского кабинета Сталина, побывавших у вождя в конце июня — начале июля 1940 года, но фамилии Богданова там не нашёл. Вместе с тем в пояснении к публиковавшимся документам сказано: «Вероятно, не все побывавшие в кабинете у вождя, попадали в списки посетителей. Так, 1 июля 1940 года в кабинете Сталина с 17 часов 35 минут до 18 часов 25 минут находился Молотов. Согласно записи, в этот день Сталин никого больше не принимал. Однако строчкой ниже говорится, что “последние” в этот день из кабинета Сталина вышли в 21 час 40 минут. Кто они, эти “последние”, остаётся неясным» [Л. 36].

Вполне возможно, что в числе этих последних был Богданов, которого кто-то из руководителей НКВД привозил на смотрины к Сталину. Действительно, 29 июня 1940 года был подписан приказ о назначении моего отца зам. наркома внутренних дел Казахстана. 30 июня являлось выходным днём, и поэтому вождь в своём кабинете приёма не вёл. Представляется вероятным, что в понедельник, 1 июля, назначенца как раз и представляли вождю. На карандаш секретарю какой-то там безвестный старший лейтенант гб не попал потому, что в тетрадь посетителей заносились только значимые фигуры. Из анализа опубликованных тетрадей у меня сложилось такое мнение, что записи фамилии и времени входа и выхода делались не для строгого учёта всех посетителей вождя, а с той целью, чтобы в случае, например, телефонного звонка из какого-либо наркомата секретарь чётко мог ответить, когда разыскиваемый подчинёнными руководитель вошёл в Кремлёвский кабинет или его покинул. Ведя указанные записи, секретариат имел возможность сообщить любому из вхожих в кабинет руководителей, свободен ли сейчас Хозяин или кого именно он в данное время принимает и как давно с ним ведётся беседа.

Во всяком случае Николай Кузьмич конфиденциально поведал Гали, что ему сообщили о желании товарища Сталина принять для беседы нового зам. наркома Казахстана. Отец очень волновался и трясся весь день. В Кремль поехали поздно вечером. Кто был с ним в качестве сопровождавшего, папа не говорил.

Беседа с вождём протекала в доброжелательной атмосфере. Сталин поинтересовался службой, семейными делами товарища Богданова. Ответы слушал внимательно, каверзных вопросов не задавал. В заключение пожелал успехов на новом месте работы [Б].

Узнав о назначении папы в Казахстан, мама была очень расстроена. Действительно, переезжать из северной столицы за тысячи километров куда-то в тмутаракань, как она выразилась, не очень-то хотелось. Вместе с тем серьёзное повышение по службе не могло не порадовать: отец всё-таки был незаурядным человеком. Но уезжать из родных русских мест с мягким, умеренным климатом в пекло казахских степей не представлялось слишком приятным. Самое главное, маме жалко было бросать начатую ею в медицинском институте научную работу. По складу своего характера Нина Владимировна не была завзятой домохозяйкой, всю жизнь её больше влекла врачебная стезя. В связи с этим мама готова была терпеть дома каких угодно тётушек, лишь бы они занимались кухонными проблемами. Как любая женщина, мама, конечно, умела вкусненькое приготовить, оригинально поджарить или запечь. Но чаще у неё обязательно что-нибудь подгорало, и к столу вместе с пострадавшим продуктом подавались объяснения, почему такая неудача произошла: то телефон в самый ответственный момент зазвонил, то кто-то не вовремя отвлёк, то думала, что всё готовится нормально, занялась другим делом и о плите позабыла. Всегда у мамы находились объективные причины, помешавшие ей приготовить блюдо без потерь. Всё равно, то, что оставалось не подгоревшим, было вкусно и вполне съедобно. Мужики нашей семьи, понимая ситуацию, с улыбкой переглядывались между собой, с аппетитом уплетали сделанное мамой и никогда не выражали ей какого-либо неудовольствия.

А в отношении Казахстана получилось так, что поехали мы не в неведомую даль, а буквально, как говорят, попали ко Христу за пазуху. Меньше чем через полгода после нашего отъезда началась блокада Ленинграда, зажавшая в тисках голода и смерти многострадальных жителей города на Неве. Нашу семью и многих прибывших к нам тогда родственников от всех бед войны волею судеб спас дорогой нам Казахстан, за что мы благодарны ему по сей день.