60 лет-не возраст №2-2007

Чудовище с зелеными глазами

Андрей Кротков

Писатель Эрнест Хемингуэй говорил: «Есть три вещи, о которых только и стоит писать — любовь, смерть и деньги». Американец был, как всегда, лаконичен до предела. И сильно заузил область переживаний, достойных писательского внимания. Есть еще один предмет, знакомый и интересный не только писателям, но и обыкновенным людям. Это ревность.

Пожалуй, одно из самых знаменитых произведений, интрига которых основана на этом чувстве, — «Отелло» Уильяма Шекспира.

Так говорит о ревности Яго, герой-интриган, знающий свое дело и мастерски использующий это знание в личных целях. Возбудив чувство ревности в благородном Отелло, именно Яго заставил того убить ни в чем не повинную Дездемону. С тех пор образ Отелло навсегда сделался символом слепой ревности.

Много позже русский мыслитель Николай Бердяев определил ревность гораздо более сухо и лаконично: «Ревность — это, увы, всего лишь зависть, переживаемая в состоянии унижения».

Эти художественные образы и философские определения касаются ревности любовной — той самой ревности, которую хоть разок, хоть в слабой и полукарикатурной форме да доводилось переживать всем, кто был привязан к любимому человеку узами более прочными, чем доводы разума, и кто получил действительные или мнимые основания полагать, что любимый человек стал предметом чужих притязаний.

Интересно, что в русском языке слово «ревность» известно еще со времен дописьменных, и оно не всегда обозначало ревность любовную. «Ревновать», «ревностно относиться», «соревноваться» — значило заниматься делом вплотную, испытывать глубокий интерес, быть поглощенным делом, внимательно следить за успехами других на этом поприще.

Но тем не менее, вернемся к теме любовной ревности — чувству исторически переменчивому. О том, испытывали ли ревность наши далекие первобытные предки, мы можем говорить только предположительно. Судя по всему, не испытывали — потому что тогдашняя «любовь» была всего лишь элементарным владением-обладанием, «ценность» человека определялась его способностью приносить материальную пользу, а утрата этой «ценности» воспринималась как потеря нужной вещи, которую жаль, конечно, но ведь ее можно заменить примерно такой же…

Признаки осознания любовной ревности как «антиценности», как чувства непродуктивного, мешающего нормально жить, появились в античном обществе.

Греческий вариант ревности был осмыслен философски — о ней толковали Сократ и Аристотель. Но Сократ был женоненавистник и плохой супруг, а Аристотель — холодный и надменный мудрец. Их суждения о предмете отличались абстрактностью.

Спартанцы, фиванцы и афиняне высоко чтили знаменитых философов и их мнения, однако сами продолжали относиться к теоретическим построениям спокойно, а свою любовную жизнь никогда не вносили в стены дома. Они могли спорить и драться из-за расположения свободных женщин-гетер, к законным супругам относились всего лишь как к хранительницам домашнего очага и приспособлениям для производства детей. Если женщина-эллинка изменяла мужу или он подозревал, что она изменила, тот мог ее просто убить. Если мужчина-эллин изменял или подозревался в измене — ну и что? Он же мужчина и свободный гражданин свободных Афин, ему можно.

Знаменитая сцена ревности в трагедии У. Шекспира «Отелло»: — Молилась ли ты на ночь, Дезедемона?

Римляне развили и обогатили эллинское наследие в области дел чувственных. В элегиях поэта Овидия, в «Жизни двенадцати цезарей» историка Светония присутствие чувства любовной ревности запечатлено документально.

Но античность не знала современных представлений о любви, семье, браке и верности-неверности-ревности. Очень свободная личная жизнь, очень гибкая светская мораль и практически не знавшая моральных ограничений многобожная религия, развитая система семейного и имущественного права — все эти институты оставляли римлянину мало пространства для бурного развития чувства любовной ревности. Мужчина-римлянин был поглощен делами государственными, жен и наложниц менял легко и быстро, на мелочи вроде ревности у него просто не оставалось времени. Женское мнение, как всегда, в расчет не принималось.

Зато в средние века, в эпоху появления института частной собственности, ревность буквально расцвела. Главным «цветником» и питомником ревности стала европейская цивилизация. Люди, воспитанные в лоне традиционных цивилизаций Востока, и сейчас удивляются тому, что в европейском искусстве и литературе темы любви и ревности занимают, по их мнению, неподобающе много места.

Европеец, индивидуалист и собственник, распространил чувство собственности на любовь и брак и тем навсегда приговорил себя бояться ревности и мучиться ею по поводу и без повода. Чувство любовной ревности у него сохранилось и в форме острого эмоционального переживания (что благородно), и в форме негодования ущемленного собственника, которому беззаконно урезали «контрольный пакет» вопреки размеру вложенного капитала (что совсем не благородно).

Психологи и психиатры всегда особо отмечают так называемый «бред ревности», возникающий на почве хронического алкоголизма. Человек, страдающий недугом пьянства, может дойти до крайних стадий моральной и физической деградации, забыть себя и других, фактически разрушить семью — но любовная ревность, принявшая форму навязчивой идеи, продолжает его преследовать. Что говорит о глубоком укоренении этого чувства в душе европейцев едва ли не на генетическом уровне.

Характерно, что точно такое же чувство ревности, которое мы обычно связываем с любовными отношениями и семейной жизнью пары, может проявляться и в отношениях совсем не любовно-семейных. Известны дружеская ревность (Маша ревнует подругу Дашу к их общей подруге Наташе), деловая ревность (деловой человек кипятится и переживает по поводу успехов другого делового человека), детская ревность старших детей к младшим, творческая ревность среди деятелей искусства…

Нетрудно заметить, что ревность не живет без зависти и возникает на ее основе. Но если зависть может проявляться по отношению к «неодушевленным предметам» (благосостоянию, общественному положению, таланту, уму), то ревность всегда связана с межличностными отношениями, с «правом обладания» конкретным человеком.

Так что же получается? Ревность — сугубо отрицательное качество? Вовсе нет. Вспомним, что наши недостатки — суть продолжения наших достоинств. Человек, лишенный чувства любовной ревности, скорее всего не может и любить — он вроде как неживой. Классический образец такого типа — так называемый донжуан, то есть профессиональный разбиватель женских сердец. Он не мог бы заниматься своим неблагородным делом, если бы мучился чувством ревности, но оно ему несвойственно, и он спокойно уступает другим тех, перед кем еще вчера стоял на коленях. Правда, и тот, кто обладает избытком ревности, то есть патологический ревнивец, — тоже в любви не мастер, скорее самомучитель и убийца собственных и чужих чувств.

Каков же вывод? Ревность — чувство в общем благородное, но опасное и малополезное. Она обладает способностью вытаскивать из человека не самые лучшие его душевные качества и подвигать на не самые благоразумные поступки. А потому лучше ее не вызывать и не провоцировать. Человек, обуянный чувством ревности (неважно — обоснованным или необоснованным), не способен прислушаться к доводам здравого смысла и, скорее всего, наломает дров, даже если искренне хочет «восстановить справедливость».

И все же разом избавиться от этого чувства мы не можем — для этого всем нам придется в одночасье стать людьми другой культуры. Так давайте же не будем давать никому повода для ревности — ибо стать ее объектом ничуть не слаще, чем возревновать самому.